Дима крутит кружку в руках и иногда зажимает в ладонях. Валик следит за этим вполглаза, просто потому что случайно попадает в поле зрения. Еще у Димы красивые руки — красивое все, вообще-то, просто руки как-то вечно на виду, и Валик на них смотрит и не может перестать. Даже когда Дима говорит, и еще так очаровательно улыбается краешком губ и иногда на него украдкой смотрит, чтобы поймать взгляд и тут же отвернуться.
Но внимание само по себе возвращается к Диминым рукам.
Дима прижимает пальцы крепче друг к другу, крепче к чашке, накрывает одну руку другой. Трет одним пальцем костяшку, беззвучно стучит по боку кружки, когда задумывается во время рассказа.
Они тут скорее на свидании, чем нет — Дима предложил куда-нибудь сходить, чтобы только вдвоем, и Валик согласился, почти не думая. В «Райдо» они оказались как-то случайно: подвернулось по пути, и решение зайти принялось как-то само — Валик уверен, что им просто обоим показалось, что кафе пустое.
Дима трет край кружки пальцем и рассказывает о старых делах; Валик слушает, даже успевает шутить и пить кофе, и смотрит на его руки.
И на то что выше, конечно, да, на все остальное тоже смотрит, он же не может просто пялиться в одну точку, это, как минимум, невежливо. Как максимум, Дима не оценит.
Но, кажется, рукам он уделяет слишком много внимания, потому что Дима сбивается и легко касается его ноги своей.
— Валь?
— А?
Дима выгибает бровь. Валик старается смотреть в ответ. Он же не школьник уже, чтобы от каждого взгляда и слова смущаться, он уже взрослый и на такое не ведется.
Правда, получается, что еще не очень взрослый — потому что все-таки глаза приходится отводить.
— Тебе не холодно?
Валик просто знает — протяни он руку и дотронься до Диминых пальцев, и они будут холодными, и никакой кофе их не спасет. Только немного, разве что.
— Да нормально.
Валик смотрит на то, как Дима улыбается неловко и прячет руки под стол, как дергает плечом и улыбается снова. Смотрит и думает, будет ли Дима против, если взять и зажать его ладонь между своих, или если даже не целовать — просто дыханием погреть пальцы, но этого, наверное, будет слишком много.
— Мне нормально, — настойчиво повторяет Дима и складывает руки на коленях. — Тут тепло.
Валик много чего хотел бы, но единственное, что он может — протянуть собственный кардиган.
— Конечно.
В «Райдо», кроме них, уже давно никого — только Уля, которая показательно отворачивается, стоит только взглянуть на нее. Валик, в общем-то, не против — пусть смотрит, Уля ничего не сделает и не скажет, но Диме все равно неудобно.
Дима косится на его кофту так, словно в карманах что-то запрещенное разложено, но внимательно оглядывается по сторонам, не замечает ничего подозрительного и забирает. Улыбается в ответ.
— Спасибо.
Валик смотрит, как Дима прячет пальцы в рукавах и поправляет воротник, как задумчиво разглаживает складку на воротнике, и думает о том, что Диме его одежда очень даже идет. Что хотелось бы почаще видеть его так, что темная толстая шерсть со светлой рубашкой — светлым всем — Димы смотрится очень красиво, что ради такого отдать бы хоть весь шкаф; только Дима половину не надел бы ни за что, а во все остальное его пришлось бы заманивать уговорами или необходимостью. Или чем-то более веселым и приятным.
— Ты улыбаешься, — отвлекает его Дима, и Валик вздрагивает. — О чем-то хорошем думаешь?
Дима склоняет голову и прищуривается, словно на допросе — только на допросах не смотрят так, не сдерживают улыбку в уголках губ, не касаются осторожно лодыжкой чужой ноги.
— О том, что ты красивый.
И это должно звучать уверенно, но Валик слишком быстро прячет неожиданно горячие щеки за кружкой и чуть не давится кофе — Дима напротив давится от смеха.
— Это не смешно!
Дима закрывает лицо руками и пару секунд беззвучно хохочет — Валику немного даже жаль, потому что у Димы замечательный смех, но лучше бы он смеялся не над ним.
— Ты просто… боже.
— Да вот как будто ты сам лучше.
Дима смотрит на него пару секунд, не отрываясь, и снова прищуривается.
— Смеешься?
— Нет, я серьезно.
Дима кусает губу и улыбается, уже не пытаясь сдержаться.
— Ладно, давай, слушай.
Валик подпирает щеку рукой и сдерживает улыбку, чтобы не путать Диму лишний раз.
— Ты красивый, и мне нравится… ну, — он задумывается, и Валик осторожно касается раскрытой ладони, привлекает внимание.
— Продолжать не обязательно, — и не врет ни капли; Дима и так выполнил условия, и Валику достаточно, он и без того видит, как розовеют у него щеки. Вряд ли они сейчас друг от друга отличаются.
Дима толкает его под столом.
— Не сбивай, дай я скажу!
Дима точно себе целью поставил его довести, иначе Валик никак это больше объяснить не может — то, что Дима, оглядевшись, придвигается ближе и зажимает его колено своими.
— Так вот: ты красивый, и мне нравятся твои татуировки, и руки, и…
Дима выдыхает все это скороговоркой, отводя глаза, и сбивается на смущенные смешки; колено Валика все еще крепко держат, и Дима, постоянно такой серьезный и собранный, смеется через слово и краснеет, пытаясь перевести дыхание.
—…и еще у тебя волосы красивые, особенно, знаешь, когда ты их распускаешь, я сперва даже не ожидал, что они такие длинные…
Валик находит его руку вслепую и переплетает их пальцы, и не может оторвать взгляд от Димы: как он смеется, закрыв глаза и прикрываясь ладонью, как отворачивается на пару секунд и поворачивается снова, смотрит на него сияющими глазами, как краснеют у него кончики ушей.
—.....и улыбаешься ты очень красиво, и…
Хлопает дверь кафе, звенят над ней колокольчики.
—…и нам, наверное, пора уже.
Дима отодвигается и встает — словно не он сейчас хихикал, как влюбленный школьник, и держался с Валей за руки — и нету уже его рук на столе, и ноги теперь держатся при себе и сам он едва ли не шарахается в сторону.
Вошедшие на них даже не смотрят — сразу валятся за столик в углу и разговаривают о чем-то своем.
Дима одергивает рукава и прячет руки в карманы.
— Стемнело уже.
Он улыбается немного криво и словно извиняясь, и Валик заставляет себя улыбнуться в ответ. Получается почти правдоподобно.
Он понимает, правда, понимает: просто иногда хочется чего-то большего. Он даже не на Диму злится — конечно, не на него, просто в целом на жизнь, которая вот такая у них нечестная и сломанная, которую если и чинить, то не им и не сейчас. Которую нормально можно жить, только если двери закрыты на замок.
Уля машет им рукой на прощание, и Валик тоже прощается, даже когда они уже выходят на улицу. Хочется, на самом деле, еще спасибо сказать за все эти колокольчики и остальные штуки над дверью, иначе бы они еще больше дергались — Дима бы от смущения, а Валик за компанию; но Уля, как всегда, сама все знает и понимает, и ей даже слова не нужны.
Валик ей втайне восхищается, хотя не уверен, что это хоть для кого-нибудь тайна.
— Давай вместе пройдемся, сколько сможешь, — говорит Дима, всем видом показывая, что возражений слушать не станет. Валик и не собирался возражать, собственно. — А то темно, поздно, и все такое.
— И тебе просто хочется со мной погулять.
Дима берет его за руку и переплетает пальцы, как в кафе. Валик тут же хватается в ответ и поглаживает большим пальцем косточку на запястье.
— И это тоже.
Дима мягко улыбается и позволяет вести за собой, вполголоса рассказывая о каком-то дурацком фильме, который не понял, но оценил, о работе, о том, что небо красивое и похоже на Валины глаза — и смеется, не переставая, и никто их не перебивает сейчас.
Перед последним поворотом Дима просит его закрыть глаза и целует в губы почти по-детски легко, а потом теряется где-то в вечерних фиолетовых туманах.
Валик доходит до дома, улыбаясь, и только тогда вспоминает, что у него с собой еще был кардиган.