Цветок Императора

В "Микоси" не снится снов.

Меж жизнью и смертью есть лишь пустота. Обрывки реальности в оцифрованной картине мира. Бесконечность и скованность одновременно. Безвременье, где одинаково ощущается и мгновение и столетие.

Тишина.

Винсент не знал, сколько он пробыл мертвым. Сколько провел в хранилище душ. В полузабытье, наедине с отголосками воспоминаний. Почти не осознавая и не ощущая себя. Не понимая...

Возвращение к жизни ощущалось мучительной пыткой.

Воздух вошёл в лёгкие ядовитой взвесью, вырвав из горла болезненный хрип. Кровь, вытолкнутая дрогнувшим сердцем, разлилась по венам с жаром раскаленного металла. Система, и нервная и кибернетическая, оказалась перегружена за доли секунды, не справляясь с обработкой сигналов от имплантов и оживающего тела. Писк приборов сверлом ввинчивался в мозг.

В первый раз он умер снова не протянув и минуты.

Ощущения лавиной наваливались со всех сторон. Холод. Боль. Сообщения об ошибках. Чувства. Запахи. Звуки.

Писк приборов.

"Выключите это..."

[Время работы: 3 минуты 48 секунд]

Шевельнуться, открыть глаза, позвать на помощь – задачи ощущались невыполнимыми. Оканчивались каждый раз лишь новой волной боли и ошибок в системе. Будто сама смерть прижимала его к своей ржавой костистой груди, не желая отпускать и вновь возвращая назад.

[Время работы: 12 минут 26 секунд]

– Фрагментированная энграмма и поражение нервной системы...

– Вы уже говорили об этом, Хелльман. Я все ещё жду результатов.

Писк приборов сводил с ума, въедался в душу сквозь плоть, вызывал желание закончить это, любой ценой, любыми средствами...

"Пусть это прекратится!"

[Время работы: 27 минут 10 секунд]

– Тридцать минут – предел того, чего мы добились за все это время!

– Значит, вам надо добиться большего.

Дыхание. Боль. Хрип. Приборы. Приборы. Биение сердца. Ненавистный писк.

[Время работы: 49 минут 11 секунд]

– Это бесполезно. Нужен другой подопытный! Этот слишком поврежден, мы напрасно тратим время...

– Хелльман! Вам было дано распоряжение работать с ним – и вы будете работать с ним до тех пор, пока не добьетесь успеха.

– Но...

– Вы не в том положении, чтобы мне возражать.

"Выключите уже нахер эту сраную пищалку!"

Первым успешным движением Ви снес со стойки измеряющий сердцебиение монитор.

Ви вспоминает этот период каждый раз, когда просыпается среди ночи от очередного кошмара. Призраки Джонни до сих пор преследуют его по углам. Смерть стоит за плечом, скаля зубы от ненависти к вырванной из ее рук жертве. Спать без снов выходит лишь со снотворным – строго запрещенным для него к употреблению. Но плевать он хотел на запреты.

Точно так же, как при первом же удобном случае плюнул в лицо Хелльману – за "непригодный материал" и желание списать его со счетов.

Ученый ненавидит его до сих пор – и Ви это знает. Ненавидит за сорванный план перебежки к Кан Тао. Ненавидит за отношение. Ненавидит за то, что не смог заполучить его в качестве интересной подопытной крысы. А ведь он хотел, и наверняка, оперируя аргументом об уникальности "образца", добился бы своего рано или поздно.

Если бы не Ханако.

Она появилась в лаборатории в один из долгих, бесконечно похожих друг на друга дней. Прошла мимо всех сотрудников, расступившихся перед ней и безмолвно склонивших головы. Опустилась на стул рядом с его постелью. Заговорила с ним – а Винсент ловил себя на мысли, что слушает не столько слова, сколько ее голос. До тех самых пор, пока она не произнесла:

– Ты можешь вернуться в Арасаку. Мне нужен телохранитель.

Поначалу Ви решил, что все не так понял. Эти слова выбили его из колеи – нет, не может же Ханако иметь ввиду предложение такой должности ему! Их знакомство началось с её похищения и продолжилось вынужденно, из-за ценности хранимых им сведений. Но теперь война внутри корпорации кончилась, мятеж подавлен, Сабуро "воскрес", заменив собою сына-бунтаря. Все встало на круги своя. Так зачем...

– Зачем вам я? Я же даже не один из вашего спецназа, не говоря уже обо всем остальном...

Ханако, очевидно, предвидела его реакцию. Ответ был дан без промедления.

– Спецназ Арасаки, состоящий из элитных бойцов, оказался бессилен против тебя одного. Ты сумел обезвредить их на параде и уйти живым после. Пережить облаву. Выйти победителем в бою с Одой и Смэшером, – закончив, она посмотрела на него внимательно, будто оценивая и окончательно подтверждая для себя это решение. – Ты смог похитить меня – значит сможешь и защитить. Именно это мне и нужно.

Предложение это явно было из тех, от которых невозможно отказаться. Но Винсент и не собирался.

Поначалу их свел друг с другом холодный расчет. Ей нужен был боец, превзошедший убитого Сэндаю. А он не хотел провести мучительно вырванную жизнь в четырех белых стенах.

Поднимаясь с постели, Ви одевается без лишнего шума и выскальзывает из своей комнаты. Темный мрамор башни Арасаки едва слышным эхом отражает его шаги, унося их куда-то под потолок. Тихо жужжит, поворачиваясь следом за ним, камера видеонаблюдения. Он, однако, не обращает на нее никакого внимания – находиться здесь не его право, но его обязанность. Верный своей госпоже, он всегда держится неподалеку, готовый в любой момент оказаться рядом и вскрыть глотку тому, кто протянет к ней руки без ее на то воли.

Если бы старые знакомые видели его сейчас – они бы сказали, что Ви изменился. И не ошиблись бы – на то, чтобы стать таким, у бывшего наемника ушло много времени и сил. И речь шла не только об обращении с катаной – потребовалось перекроить практически все. Поведение, манеру речи, привычки, даже походку и осанку. К его счастью, повреждение мозга и последующая запись копии личности в его собственное мертвое тело не сказались на способностях к обучению. Да и Такэмура показал себя как хороший учитель. И все же далеко не сразу Винсенту удалось приблизиться даже к стандарту – а до совершенства все ещё было далеко.

Совершенством была она – он же выступал лишь незаметной тенью за ее изящным плечом.

Думая о старых знакомых, Ви усмехается, едва выдохнув. Тихо и невесело. Раздел "друзья" в его телефонной книге практически пуст. Джоди с головой ушла в уход за полумертвой Эвелин, и общение с ней в конце концов сошло на нет. Фрагменты души Джеки остались среди кода "Микоси". Мисти не сумела простить ему возвращение к корпорации. Только Виктор иногда звонил ему по вечерам – поболтать о жизни, да поворчать за переведенные без повода деньги. Никак не мог привыкнуть ни к таким подаркам, ни к мысли, что теперь Винсент способен себе такое позволить. Ну ещё Горо изредка выкраивал время на несколько кратких смс. А в остальном...

А в остальном большую часть своего времени Ви проводил наедине с собой и с ней. Ханако была затворницей и редко выходила в свет, чаще оставаясь в уединении.

Поначалу это убивало. Затем – вызывало скуку и тоску. Но в какой-то момент...

В какой-то момент он полюбил тишину.

Вдоль коридора Винсент идёт незаметно, не издавая лишних звуков. Тишина теперь его неотъемлемый спутник. Тишина позволяет скрыть свое присутствие. Раствориться, перестав быть помехой для окружающих. И сохранить, не нарушая, те моменты, разрушить которые можно даже лишним взмахом руки.

Моменты, когда Ханако опускается на мягкий табурет и поднимает крышку рояля. Касается золотыми пальцами клавиш. И, чуть прикрыв подведенные алым глаза, запевает, играя.

Ее песни кажутся Ви магией наяву, способные вознести душу к небесам, а сердце заставить трепетать. И подобно магии, их так же легко пресечь, нарушить неаккуратностью, грубым вмешательством. Потому, когда Ханако поет – он замирает каждый раз, стараясь тише дышать. Любуется, не шевелясь, изящными движениями рук. Изгибами склоненного тела. Алыми губами. И каждый раз поражается тому, что видит и слышит, будто эта картина предстает перед ним впервые.

Дочерью Арасаки нельзя не восхищаться. Так же, как нельзя переступать в своем восхищении тонкую грань, отделяющую дозволенное от чрезмерного.

Нельзя притрагиваться без позволения. Смотреть прямо в глаза. Использовать неподобающее обращение.

Когда белый лист нот соскользнул вниз, опустившись на пол у ножки инструмента – он нарушил первое правило. Склонившись дабы поднять и вернуть его на место – и вместе с этим коснувшись ее протянутой ладони.

Когда их взгляды пересеклись, он нарушил второе правило. Стоило бы сразу посмотреть в сторону или в пол – но он замер, не в силах оторваться, зачарованный бархатной темнотой ее глаз.

Когда он, попытавшись извиниться, запнулся из-за сбившегося дыхания – он нарушил третье правило.

– Ханако...

Все, что он смог произнести. В голосе пробежала предательская дрожь.

Она должна была бы выгнать Ви из комнаты, а затем сделать выговор. Это было бы закономерным итогом, и Винсент был готов принять это. Он знал, что допустил три грубых нарушения сразу – и даже не надеялся, что это сойдёт ему с рук. Но, вопреки ожиданиям, Ханако лишь отстранилась, позволив ему поставить злополучный лист на место. И кивнула коротко.

– Спасибо, Ви.

Больше к этому случаю они оба не возвращались.

Сейчас он вновь, неожиданно для себя слышит ее голос. Тихий, лишенный инструментального сопровождения, но все столь же прекрасный. Значит, и Ханако не спит в эту ночь. Стоит узнать почему – и Винсент, развернувшись, медленно идёт на звук.

Бесшумно сдвинувшаяся дверь открывает его взгляду залу с искусственным садом. Синтетические цветы источают яркий химический аромат. Звук из замаскированных колонок воспроизводит шелест ветвей под порывами ветра. Льется, освещая пространство переливами голубого и синего, голографическая вода искусственного ручья.

Красивая и нереальная, глазам Ви предстает иллюзия. И разглядывая открывающиеся виды, он вдруг вспоминает Токио.

В отличие от этого, сад у поместья Ханако был настоящим.

В первый момент, увидев его, Винсент был поражен. Выросший в закатанном в асфальт и бетон городе, окружённом бесплодной пустыней, он никогда не встречал столько зелени в одном месте. Воображение будоражило осознание – все это живое. Настоящее. Карпы в пруду не сотканы из лучей света. Пение исходит от птиц, а не их пластиковых копий с вмонтированным внутрь динамиком. Что же до насекомых...

Когда его руки коснулось что-то лёгкое, практически невесомое – Ви отдернул ее рефлекторно. Обернулся. Сбоку кружилась синекрылая бабочка, напуганная его резким движением.

– Ви?

Голос Ханако ясно давал понять – она заметила его жест. Ви почувствовал, что краснеет. Позорище! Воспринять как угрозу насекомое... Восхитительный боец, ничего не скажешь!

– Простите... Я... – запинаясь, Ви судорожно принялся выбирать варианты ответа. Один звучал хуже другого. К тому же врать госпоже... Нет. Лучше уж оставить впечатление идиота, чем заполучить клеймо лжеца. Потому он решил сказать честно. – Я никогда не видел живых бабочек. Поэтому так отреагировал... Извините. Это было глупо.

Взгляд в землю не позволил ему увидеть лицо Ханако в этот момент. Но мгновением спустя она засмеялась, развеяв его предположение об отвращении. Тихо, сдержанно – но искренне. Без тени насмешки. Не сразу, робко, но Ви все же решился поднять глаза.

Тогда он впервые увидел, как она улыбается.

– Я рада что мой сад смог тебя так удивить, – слова прозвучали мягко, без обыденной отстраненности – Пойдем. У тебя будет время привыкнуть.

Погружаясь в воспоминания и одновременно продвигаясь вглубь зарослей рукотворной зелени, Винсент невольно сравнивает её с настоящей – и успех остаётся не на стороне первой. Раньше он и с десяти попыток не нашел бы различий. И, что вероятно, решил бы, что пластиковый вариант предпочтительней. Такие цветы не вянут, не тускнеют, всегда хорошо выглядят. Обычные же слишком хрупки.

Так сказал бы тот Ви, каким он был до собственной гибели. Ви, что был алчным глупцом, не способным видеть истинную ценность и красоту. Что же до нынешнего...

Нынешний он тосковал по токийскому саду. Точно так же, как тосковала по нему и его госпожа.

Ханако любила проводить время у пруда.

Когда солнце играло золотыми лучами средь граней прозрачной воды, она приходила на берег. Садилась на камень под сенью ветвей, придерживая кимоно. Вглядывалась в хрустальную гладь. Иногда позволяла себе вытащить шпильку из строгой прически – и тогда копна темных волос рассыпалась по ее плечам, обрамляя лицо. Она казалась волшебным видением. Нимфой, сошедшей с картины талантливого художника. Такая утонченная. Такая прекрасная.

Такая одинокая...

Глядя на нее в эти моменты, держащийся в тени Винсент чувствовал трепет. И каждый раз принимался убеждать себя в том, что это – просто восхищение, обусловленное ее красотой.

Дочь Арасаки – не обычная женщина. Она – наследница корпорации. Принцесса современной империи. К таким женщинам не испытывают влечения и страсти. Таким, как она, поклоняются. Им преподносят дары. Их воспевают в стихах. Жаль, Ви никогда не был поэтом. И все же...

Все же однажды, при взгляде на Ханако, в голове невольно сами сложились три строки:

"В саду императора

Вырос прекрасный цветок

Не коснуться..."

Эти слова он часто вспоминал и по сей день. Как вспоминал и тот момент, когда она, заметив, подозвала его к себе. Позволила сесть возле нее. И не глядя попросила:

– Ви... Побудь рядом.

Лишь украдкой Винсент покосился на нее в тот момент. Увидел, практически почувствовал то, что ей хочется сказать что-то ещё. Но Ханако не произнесла ни единого слова, а он не спросил.

Время, проведенное у пруда, прошло в бездействии и тишине.

Он находит ее у воды и сейчас. Одетая в длинный шелковый халат, Ханако стоит у псевдо-водопада, касаясь кончиками пальцев поверхности голограммы. Синие отсветы отражаются в ее глазах. Тонут в тенях длинных прядей. Скользят по изгибам обнаженного из-за соскользнувшего рукава плеча. И Винсент снова замирает не подойдя, следуя их негласному правилу – она должна допеть прежде, чем он сможет приблизиться.

И снова он любуется издали. До пор, пока не замечает едва различимый след на ноге, чуть ниже колена. И вид его заставляет безмолвно сжать кулаки.

Этот день стал его боевым крещением в новой должности.

Идеи бунтаря были ядом. Вирусом, непролеченным вовремя и успевшим просочиться во все уголки корпорации. Можно убрать источник заражения, погасить большинство симптомов – но последствия такого неизбежно будут всплывать ещё долгое время. Об этом догадывались все.

Никто не предполагал, насколько масштабной окажется эта угроза.

Их было четверо, сотрудников с безупречной биографией и образцовым списком заслуг. Двое стрелков, нетраннер и смертник с имплантом в голове, под завязку набитым взрывчатым веществом. Когда тот сжал в зубах сигарету, охрана лишь сделала ему замечание. Но он, не слушая никого, чиркнул зажигалкой и затянулся.

А потом грянул взрыв.

Ви отбросило в сторону. Удар позвоночником выбил воздух из лёгких, вызвал темноту в глазах. А спустя мгновение свет выключился и в помещении. Во тьме застрекотали стремительно выстрелы – испуганные посетители подняли панику, принявшись кричать, давить друг друга, рваться в закрытые двери. Началась паника. Хаос. Ужас.

Треск камня Винсент различил плохо, будто услышав его из-под воды. Но где подвёл организм и импланты, не подвели рефлексы. Мгновения хватило на то, чтобы перекатиться – ещё через мгновение на место, где он лежал, рухнула мраморная статуя.

А спустя секунду Ви уже стоял на ногах, включив ночное зрение, и выискивая в беснующейся толпе фигуру в красно-золотом платье.

Ханако он увидел лежащей на полу лицом вниз.

В то короткое время, что понадобилось ему дабы оказаться рядом Винсент успел испытать многое. Ужас. Ярость. Отчаяние.

Надежду.

Подхватив ее на руки, он ощутил влажное тепло. По пальцам текла кровь.

Она, к счастью, была жива – пули, кажется, не задели жизненно важных органов. Впрочем, это Ви только предстояло выяснить. Рассмотреть раны он не успел – один из стрелков заметил их и дал очередь, заставив его метнуться за ближайшее укрытие. Ханако прильнула к нему, обхватила за шею. Прижимая ее к себе, Винсент чувствовал, как она дрожит.

Сердце переполнила ярость. Никто из зачинщиков этого не уйдет отсюда живым.

Но с этим он разберётся позже. А пока, держа на руках раненую женщину, Ви рывками менял укрытие за укрытием, прежде чем нашел место, показавшееся ему достаточно безопасным.

Там он и опустил ее на пол, принявшись осматривать раны. И лишь тогда смог выдохнуть чуть – тяжёлых и потенциально смертельных повреждений не было. Ранили ногу, повредили имплант на предплечье, задели ключицу – больно, идти не сможет, но однозначно будет жить. Иного он не допустит.

– Я сниму блокировку и приведу врача. Лежите тихо и не двигайтесь!

– Ви...

Он собирался подняться, броситься в бой – но чужая рука сжала его ладонь, не давая уйти, не пуская. В глазах Ханако он впервые увидел страх. Слезы.

– Останься... Не уходи... Я не хочу, чтобы ты погиб!..

Эта мольба слышалась отчаянным криком. И хотел бы Ви ей внять! Остаться, быть с ней, не бросать с болью наедине. Но разум говорил – она может истечь кровью, если он затянет с разблокировкой. А надеяться на других... Нет. Он не мог так рисковать!

– Я вернусь и буду рядом. Обещаю.

Сжав ее ладонь, Ви взглянул ей в глаза, тем самым закрепив обещание. А после – выпустил и рванулся вперед.

Вид трёх изрезанных, разорванных на части трупов, заставил уборщиков после нервно поежиться. Многое им приходилось видеть, но подобное... Такой жестокостью не всегда отличался даже Смэшер.

Ярость Ви дала о себе знать и позже, когда по всему составу Арасаки выжигающим пламенем прокатилась волна чисток. Жестоких. Радикальных. Демонстративных. Процесс больше напоминал децимацию, нежели правосудие. Но Винсенту было все равно.

Не все равно ему было только на Ханако. Которую он, грязный, залитый своей и чужой кровью, вынес на руках с той нежностью и аккуратностью, с которой несут куклу из тончайшего фарфора.

А она смотрела на того, кого после этих событий назовут Кровавым драконом Арасаки, так, что сердце у того щемило. И бесполезно уже было пытаться списывать это на что угодно иное.

В какой-то момент они оба зашли слишком далеко. Преступили ту самую запретную черту. И тот день стал этому финальным подтверждением.

Ложь самим себе окончательно перестала быть хоть сколько-то правдоподобной.

Она чувствует его присутствие, как всегда чувствовала и раньше. Допев, Ханако поднимает взгляд. Зовёт его.

– Подойди, Ви.

И он выходит из тени. Приближается к ней. С безмолвного согласия останавливается рядом. И спрашивает:

– Вам не спится, госпожа?

– Сон не приходит тогда, когда разум полон трудных раздумий.

В ложной воде проплывает голографический карп, и она сдвигает руку, пропуская картинку сквозь пальцы. Винсент наблюдает за этим. Спрашивает осторожно:

– Вы хотите поговорить об этом?

Женщина качает головой.

– Нет. Я просто хочу, чтобы ты сейчас был со мной рядом.

– Как скажете, госпожа.

Он не спорит с ней. Любое ее решение Ви принимает как данность. Ее воля для него – закон. И она знает об этом.

С алых губ срывается вздох. Ханако убирает руку от голограммы и отворачивается, встав к нему спиной.

Как и тогда у реки, сперва они оба молчат.

Она заговаривает первой.

– Скажи, Ви... Задумывался ли ты о том, каким будет твое будущее?

В вопросе очевидно второе дно. Он знает, о чем та говорит. Знает, что спрашивает на самом деле. И отвечает соответственно.

– Оно в ваших руках. Моя жизнь принадлежит вам – и только вы можете решить, что со мной будет.

– И ты не боишься, что мое решение тебе не понравится?

– Каким бы оно ни было – это закон для меня. Я приму любой исход.

Ханако прикусывает губу. Царственная непоколебимость, остававшаяся с ней в самых тяжёлых ситуациях, даёт сбой. И все же она оборачивается, желая взглянуть в его глаза.

– А если я прикажу тебе уйти? Как ты поступишь?

Уроки Такэмуры дают о себе знать. Проверку Ви проходит ничуть не изменившись в лице. Ничем не выдавая эмоций, на деле взметнувшихся в груди стаей вспуганных птиц.

– Я обязался подчиняться вашей воле и выполнять каждый приказ. Я выполню и этот – в молчании он проводит несколько секунд. И лишь спустя время добавляет тише – Но я солгу, если скажу, что не боюсь это услышать.

– Ви...

В голосе Ханако вновь проскальзывает дрожь. Образ рушится окончательно. Красивое лицо на мгновение искажается горечью. Лишь на мгновение – но его хватает на то, чтобы по щеке сбежала предательская слеза.

Нарушение первого правила в их случае уже не значит ничего.

Протянув руку, Винсент стирает ее кончиками пальцев. Наклоняется ниже, когда Ханако тянется к нему. Обнимает за талию, стоит ее рукам обвить его шею. Целует так, как хочет она, полностью подчиняясь ее воле, как подчинялся во всем остальном.

А затем с восхищенным трепетом опускается перед ней на колени, когда шелк халата, соскользнув, падает к ее ногам.

Она сидит на его коленях, а он укрывает ее тело своей рубашкой. Синяя голограмма выхватывает их из темноты. Мимо равнодушно проплывают цветастые карпы.

Ханако опускает голову на его плечо и закрывает глаза. Голос ее звучит тихо и так непривычно печально.

– Ты ведь понимаешь, что это дорога вникуда? Отец никогда не позволит мне повторить путь Митико. Рано или поздно он определит мой брак – и я не смогу не подчиниться.

Ви знает. И в очередной раз благодарит Горо за то, что научил безупречно скрывать чувства и эмоции. Ничто не говорит о том, что в этот момент в сердце сдвигается нож. Ничто не указывает на то, сколь больно ему это слышать.

– Это будет потом, – отвечает он, перебирая темные пряди.

А сам думает о том, что и вправду хотел бы суметь обернуться драконом. И написать собственную сказку – похитить цветок из дворца Императора, умчаться с ним за тысячу земель и скрыться там от чужих глаз, сделав его своим.

Только вот подобным историям в дворцовой книге не место.

Ви знает – его убьют, стоит лишь ему чуть оступиться. Империя Арасаки слишком сильна – солдаты и гончие псы достанут его всюду, где бы он ни решил укрыться. Да и сама Ханако никогда не пойдет против воли отца. Она предана своей семье. Своей роли. И менять ее она никогда не собиралась.

А потому – остаётся лишь улыбаться горько, сочиняя сказки, которым никогда не стать явью. И беречь свой прекрасный цветок от чужих рук и глаз – до тех пор, пока воля Императора не сделает его окончательно недостижимым.