***

— Бывший регент Шэнь хочет что-то сказать своему Императору?

  Шэнь Цинцю — вечно вздёрнутый подбородок, упрямо сжатые губы, идеальная осанка — лишь окинул ворвавшегося к нему Ло Бинхэ равнодушным взглядом, даже не двинувшись, чтобы подняться с кушетки и подобающим образом выказать уважение правителю, когда двери распахнулись и приставленные к нему слуги быстро попадали на колени. За короткое время они успели уяснить, что встреча этих двоих никогда не сулит ничего хорошего, и лучше сразу затаиться и слиться с мебелью.

— Император настолько не ценит себя и свой статус, что приходит по первому требованию пленника, как послушный, хорошо выдрессированный щенок? — вместо предписанного этикетом приветствия спокойно спросил Шэнь Цинцю. Взяв со столика перед собой пиалу, он изящным движением руки спрятал лицо за рукавом богато расшитых одежд и отпил давно остывший, совершенно ужасно заваренный чай — насмешка над его утонченным вкусом. Отправленные служить ему люди в одежде прислуги умели разве что следить за каждым его движением и доносить обо всех его словах.

   — Ну как же, я просто не мог не прийти к вам, слишком долго ждал дня, когда вы согласитесь со мной говорить. Тем более, — произнося это, Ло Бинхэ неторопливо, шаг за шагом приближался, и теперь, стоя всего в нескольких шагах от Шэнь Цинцю, понизил голос и наклонился вперёд, будто сообщая что-то, о чём не следует говорить открыто, — бывший регент Шэнь не смог бы прибыть ко мне сам, ведь он ни в коем случае не может покинуть своих покоев.

   Он с удовольствием наблюдал, как Шэнь Цинцю резко распахнул расписанный бамбуком веер, лежавший у него всё это время на коленях, и отгородился им, словно ширмой, и только колючий взгляд его сообщал о сдерживаемых внутри чувствах. «Он сейчас поджимает губы», отстранённо подумал Ло Бинхэ. «Он постоянно делал это».

   — Покоев Императрицы, Ло Бинхэ, — между тем строго одёрнул его Шэнь Цинцю, игнорируя эту явную насмешку. Прислуга за спиной вздрогнула: никто не смел обращаться к Императору по имени. — Бывших правителей и регентов казнят. Казнят или бросают в темницу, но никак не сажают под охрану в покоях, предназначенных для проживания Императрицы. Вы ни разу не задумывались, что в будущем можете навредить этим статусу Её Величества?

   — Действительно? — Ло Бинхэ отстранился и окинул взглядом богато обставленные комнаты. Он не слишком старался сделать вид, будто ему не всё равно на возможные последствия своего решения. — Но императорский гарем так хорошо охраняется, а после смерти предыдущей Императрицы эти покои уже много лет пустуют. Зная это, как я мог бросить вас в темницу, бывший императорский регент Шэнь.

   — Прекратите так меня называть, Ваше Императорское Величество, — всё же не выдержав, огрызнулся Шэнь Цинцю в ответ.

   — И как же тогда вас называть? Может быть, мне звать тебя учителем?

   Шэнь Цинцю почувствовал, как внутри у него что-то сжалось.

***

 — Может быть, мне звать тебя учителем?

   Шэнь Цинцю из воспоминаний пятнадцать лет назад чуть не ударил нахального мальчишку по лицу за такие слова, но сумел сдержать своё раздражение, понимая, какую цену мог бы заплатить за свою опрометчивость.

   Ло Бинхэ был внуком правившего тогда Императора, ребёнком его погибшего на войне наследника, сыном предателя от командующей вражеской армии. Ло Бинхэ был незаконнорождённым ребёнком без права даже на имя рода, названный по реке, протекавшей неподалёку от места, где он родился. За ним не стоял клан матери, у него не было ни капли власти, он жил всё своё детство в небольшом поместье в провинции, в землях далеко от столицы, но как бы то ни было, день его рождения — день, когда две армии схлестнулись в решающей битве, и закончилась многолетняя война, — был национальным праздником. Как бы то ни было, на одиннадцатый год его жизни император внезапно признал его частью правящей династии и приказал вернуться во дворец.

   — Господин может называть этого слугу как ему заблагорассудится, — со всем терпением, которое у него имелось, ответил тогда Шэнь Цинцю. — Но этот слуга не достоин такого почётного звания. Я лишь помогаю моему учителю с вашим обучением по мере своих возможностей.

   От произнесенных слов становилось гадко. «Помогаю с вашим обучением», именно так это называлось, но они оба прекрасно знали, что в этой помощи и заключалось всё его обучение.

   Ло Бинхэ появился на занятиях наравне с другими принцами всего один раз, Шэнь Цинцю мельком видел его в углу комнаты, когда выполнял поручения своего престарелого учителя, а на следующем занятии не появился уже ни он, ни сам Шэнь Цинцю. Кто-то — наложницы, советники? — нажаловался Императору, что не подобает кому-то вроде Ло Бинхэ находиться и обучаться рядом с принцами.

   — У этого ребёнка нелёгкая судьба, — сказал Шэнь Цинцю его учитель следующим днём. — Я знаю, ты умен и упорен, ты многое узнал от меня, но ещё большему научился сам. Помоги ему.

   Шэнь Цинцю хотел ответить «Нет». Шэнь Цинцю хотел продолжать помогать не этому сопляку, а своему учителю на занятиях, слушая его мудрые речи, ловя и запоминая каждое слово, ведь для него, бывшего когда-то раба, не существовало больше способов вскарабкаться на вершину, кроме как милость этого человека, взявшего его в ученики. Но, конечно же, Шэнь Цинцю ничего не сказал.

   — Скоро они пришлют другого учителя. — Голос Бинхэ, раздражавший Шэнь Цинцю с каждым днём всё больше и больше, был как всегда до глупости жизнерадостным. — И тогда тебе не придётся…

   — Тридцать первая стратагема, — неожиданно строго оборвал его Шэнь Цинцю. — Изучи её, позже расскажешь мне о том, как благодаря заключенной в ней хитрости одиннадцать лет назад вражеское государство практически вырвало победу в войне у нашей великой Империи на реке Ло, и какую слабость они использовали.

   Ло Бинхэ даже не заметил, как Шэнь Цинцю вылетел из комнаты, настолько сильно сдавило у него в груди от этих слов.

   Тридцать первая стратагема, он знал её. Стратагема «Красавицы».

   «Красавицей» была его мать.

***

Никого не пришлют, это Шэнь Цинцю знал совершенно точно и оказался прав. Ло Бинхэ здесь не был никому нужен, едва ли кто понимал, с какой целью старый сходивший с ума Император вообще принял решение вернуть его во дворец. Была ли это тоска по погибшему сыну, которого он так любил? Как бы то ни было, спустя чуть больше года, когда Император в конце концов скончался, «наказание» Шэнь Цинцю закончилось. Мальчишку отослали обратно в свое поместье, на окраины, и это, пожалуй, единственное, что сохранило ему жизнь в начавшейся тогда борьбе за трон. На самом деле, Шэнь Цинцю думал, что к Ло Бинхэ всё же послали убийц, чтобы устранить даже такую незначительную угрозу власти. И тем не менее спустя несколько лет поползли слухи о нашедшем поддержку в соседнем государстве истинном наследнике почившего Императора, что объединяет вокруг себя людей. История знала много таких сказок, Шэнь Цинцю в «истинность» всего этого верил слабо.

Но потом — только начавшая восстанавливаться после долгой кровопролитной борьбы страна, пересёкшая границы вражеская армия, примкнувшие к ней жаждущие власти и мести благородные кланы, — Шэнь Цинцю оказался в водовороте событий, что с непреодолимой силой тянули его на дно. Те, кто привели нового правителя на трон, помогая устранить соперников, так же быстро с трона сбросили, не оценив необдуманных слов и действий, и вот уже Шэнь Цинцю, наставник малолетнего сына недолго правившего Императора, неожиданно оказывается Регентом во главе захваченной войной страны, только за статусом этим не власть, а опутывающие по рукам и ногам нити кукловода за спиной. Под натиском чужой армии всё сыпалось, рушилось, оборачиваясь замками в облаках, пеплом и порохом, горчащими на языке, пока в один день не окончилось ложью и предательством, и нити оборвались, роняя куклу к ногам победителя. Было ли для Шэнь Цинцю величайшей удачей или величайшим несчастьем, что победитель куклу не только не растоптал, но и поднял с земли?

***

 — Ло Бинхэ, — позвал Шэнь Цинцю. Негромкий голос его прорвал тишину, словно ножом, и ощущение настоящего постепенно стало возвращаться.

   — Хм? — Ло Бинхэ, сидевший теперь рядом, повернулся к нему, тоже сбрасывая с себя задумчивость. — Тебе так претит звать меня Императором?

   Маска спокойного безразличия, сковавшая лицо Шэнь Цинцю, треснула в усталой усмешке.

   — Слишком много Императоров в моей жизни.

   Нити бусин тяжёлой короны Шэнь Цинцю негромко постукивали с каждым лёгким движением в напряжённой тишине, когда он поднялся на ноги и встал перед Ло Бинхэ.

   — Что ты сделал с ребёнком? Тем, чьим регентом я являлся? — спросил он напрямую. Сейчас в покоях не было никого постороннего, слугам давно приказали оставить их, и можно было наконец задать так долго мучивший его вопрос.

   — Народу объявлено, что он погиб в результате захвата дворца.

   — И что же народу не объявлено?

   Ло Бинхэ многозначительно улыбнулся, но ничего не ответил, вместо этого налив себе чай.

   — Тебе понравились мои подарки? — спросил он, переводя тему. С первым же глотком губы его искривились в отвращении. Шэнь Цинцю, наблюдавший за этим, испытал удовлетворение.

   — Эти? — он обвел взглядом подсвечники, зеркала, шкатулки, картины и статуэтки, наполонившие его покои драгоценным блеском. — Ты про все эти вещи, которые заполучил, проходя со своим войском по своей же теперь стране, и которыми наполонил всё здесь, будто эти покои предназначены быть сокровищницей?

   — Да.

   — Они ужасны.

   — Как и этот чай, — отметил Ло Бинхэ.

   — Правда? — Шэнь Цинцю фыркнул, смех невольно вырвался из его груди.

   — Да. Я пришлю тебе человека, который действительно знает, как следует заваривать чай, — вскочив с кушетки, Ло Бинхэ размашистым шагом направился к дверям, что вели из покоев. Шэнь Цинцю, не ожидавший такой резкости, застыл на мгновение на месте, но потом поспешил следом.

   — Стой. Ло Бинхэ, погоди. Когда я смогу выйти отсюда? Император!

   Ло Бинхэ остановился в дверях и обернулся. Рассеянный свет, что падал от окон, заставлял всё в комнате мерцать, и в окружении золота и драгоценностей завоёванных трофеев Шэнь Цинцю выглядел великолепно. Запертый среди всех этих богатств, он и сам был военным трофеем — самым ценным в коллекции Ло Бинхэ, который ему только предстояло завоевать.

   — Никогда.

   За дверями, закрывшимися за спиной Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю увидел лишь двоих стражников, но он знал, что их больше, много больше, чем он даже мог бы предположить. С такой охраной он действительно никогда не увидит хоть что-то, кроме этих стен, если ничего не предпримет.

   — Сработает ли тридцать первая стратагема, Ло Бинхэ, как ты думаешь?

   Опасно было произносить что либо вслух в этом месте, если он хотел сохранить это в секрете, но если за тот мимолетный год Шэнь Цинцю действительно смог чему-то научить Ло Бинхэ, то он всё понял бы и сам. Возможно, он поймёт смысл и этой фразы, брошенной намеренно, словно камешек в воду в ожидании нефрита, но Шэнь Цинцю не будет гадать попусту.

   Сейчас единственное, что ему остаётся, это просто ждать свой обещанный чай.

Примечание

Тридцать первая стратагема, стратагема "Красавица" - одна из 36 стратагем древнекитайского военного трактата. Основная идея этой стратагемы состоит в том, чтобы, используя слабости врага, будь то красивая женщина, алкоголь или ещё что-то, воздействовать на его чувства и "мягкостью одолеть жесткость".

"Брошенной намеренно, словно камешек в воду в ожидании нефрита" - отсылка на семнадцатую стратагему "Бросить кирпич, чтобы получить нефрит". Приманить кого-либо, заставив думать, что он что-либо приобретает, или просто заставить отреагировать на поступок («бросок кирпича») для того, чтобы получить от него нечто ценное взамен («получить нефрит»).