Когда историки опубликовали в свет мемуары Тэхёна, то у многих возник вопрос: а что же чувствовал сам Чонгук? Как он, будучи далёк от этой сферы, оказался так кстати?

      И только совсем недавно, спустя пять лет после выхода в свет мемуаров Кима, случайным образом были найдены части записок из дневника Чонгука. Многое, очень многое было утеряно, однако сохранился фрагмент описания первой встречи Чона и Тэхёна от лица первого.

      Но даже эти ничтожно маленькие отрывки не могут передать всю эмоциональность, чувственность и трепетность от встречи двух любящих сердец.

      Так или иначе: у нас есть несколько ключевых моментов, которые хоть на йоту помогут вспомнить эту историю немного с другого ракурса.

      Что ж, попробуем понастальгировать?

[Сеул. 1924 год, июль, 05]

      Непреодолимое чувство провести этот вечер иначе озадачило меня с самого утра.

      За окном время от времени раздавалось гудение автомобилей, глашатаи созывали на какие-то мероприятия, но я, стоя подле окна, лишь наблюдал за всем этим и грустно улыбался. Развлекаться совсем не хотелось, но вот провести свободные часы по-особенному — другой разговор.

      Недалеко от меня находился один джаз-клуб, о котором я периодами стал слышать от разных людей: кто-то хвалил это место за разнообразие напитков, кто-то восхвалял обслуживающий персонал, а кто-то пел дифирамбы музыкантам. Сказать честно, то совокупность хороших мнений и пробудила во мне желание провести сегодняшний вечер именно там. А по сему, дождавшись семнадцати тридцати, я вышел на улицу, облачённый в строгий костюм, и проследовал туда.

      Помещение было наполнено светом, льющейся музыкой и приятной атмосферой. Я поздоровался с управляющим клуба, а после милая девушка проводила меня до моего столика, сразу же прислав мне официанта. На круглых столах была постелена белая скатерть, стояла круглая плоская тарелка, а по краям лежали приборы.

В середине стола находилась ваза с искусственными цветами, а на фоне играла лёгкая непринуждённая музыка.

      Я оглядывался по сторонам и пытался всмотреться в лица сидящих в ресторане, да вот только не успел этого сделать, ведь во всём зале резко погас свет.

      Музыканты плавно сменили стиль композиции, вступая тихо; в зале начали перешёптываться, пока не раздался низкий глубокий голос в микрофон. Он был тихим, каким-то завораживающим, потому что я не смог оторваться на другие дела — я слушал его внимательно, и по мере усиления голоса певца, в помещении вновь загорался свет.

      И вот теперь я увидел обладателя этого чарующего и какого-то магического голоса: он был одет во всё чёрное — строгий костюм, подобно тому, что был на мне, в тон костюму рубашка, а лицо прикрывали поля чёрной шляпы. Вид — загляденье, голос — настоящая погибель. Его исполнение тронуло меня до глубины души, и я восторженно поднялся на ноги, не сводя с незнакомца взгляда. Я до сих пор не видел его лица, однако я ощущал его красоту — нисколько внешнюю, сколько внутреннюю.

      Его выступление было не таким долгим, однако для меня оно тянулось вечность. Его голос будто обволакивал меня, убаюкивал и был таким нежным, что в него хотелось укутаться — так я ощущал себя. А потому, когда выступление прекратилось, — внутри наступила пустота. Мой взгляд спешно стал бегать по всему залу, чтобы найти исполнителя вновь — глаза изучали, когда юноша поднял голову. А после мы встретились взглядами, и тогда я понял, что пропал.

      Я долго не делал записей в своём дневнике, считая это каким-то дешёвым развлечением, но сейчас, когда на дворе глубокая ночь, а все мои думы только об этом парне, я не мог не оставить тут записей.

      Я вспоминаю его смущённый взгляд, когда после выступление я настиг его и схватил за запястье, в надежде провести вместе время и поговорить, потому что ни разу ещё не встречал такой тонкой натуры. Всё, что мне было известно о нём, так это место его выступления и дешёвый псевдоним «Ви». Почему дешёвый? Потому что одна буква не способна была вобрать в себя весь талант юноши, покорившего моё сердце лишь за один вечер.

      За одно выступление.

      На часах три ночи, моё сознание не может утихомирить себя, потому что внутри я слышу плавный низкий голос.

      Кажется, когда наступит очередной свободный вечер, я обязательно приду к тебе, Ви.

[Сеул. 1924 год, июль, 14]

      Я совру, если напишу сейчас о том, что не считал дни до своего следующего свободного времени. Каждый новый день тянулся дольше предыдущего, и когда я осознал, что уже завтра — то самое «х», радости моей не было предела.

      Я даже не знал, будет ли там тот загадочный Ви, ведь обычно у исполнителей свой график работы. Но почему-то сегодня мой организм наполнился чувством некого предвкушения. Я доверял ему, поэтому с нетерпением ждал возможной встречи с певцом.

[Сеул. 1924 год, июль 15]

      В голове липкая каша, потому что я точно не знаю, с чего начать сегодняшнюю запись. Я его увидел, это можно считать своей маленькой победой, но… я слегка струсил.

      Всё началось подобно прошлому вечеру. Огромный зал, приятная музыка, расслабленные музыканты, но как только объявили номер Ви, сердце моё ухнуло прямиком в пятки. Я с огромным нетерпением стал ждать его выступления и сразу же обомлел. На сцене был выставлен белоснежный рояль, из-под клавиш которого нежно сочилась музыка. За ним в белоснежном костюме сидел Ви и вновь раскрывал красоты своего голоса. В этот раз песня была на английском, и я не очень хорошо знал его. Но нужно быть глупцом, чтобы не понять посыл песни. И неважно на каком языке она написана, главное — мелодия чувств и сердца.

      Ви будто рассказывал историю любви; главный герой его песни точно был влюблён, потому что это настроение передавалось всему залу, проникало в каждую клеточку организма, и я сам уже думал о том, что влюблён.

      Я ведь правда был очарован и мог осознавать задатки этих светлых чувств, коих многие интерпретировали с любовью или влюблённостью.

      Тем временем Ви позволил сменить себя за инструментом, пока сам продолжал петь. Это чувственное признание пробудило во мне столько эмоций, что я готов был захлебнуться в восхищении, в мыслях о своём полном поражении.

      Я набрался смелости, взял в руки букет цветов, который я специально подготовил для Ви, и направился к нему. Заранее узнав, в какой гримёрке он находится, я попросил оставить эти цветы ему, прилагая маленькую записку.

«Для прекрасного создания.

J.K.»

      Я не хотел раскрываться так сразу, но я трепетно следил за тем, как мило и нежно вдыхал аромат гортензий Ви. Мне было приятно, что этот подарок пришёлся ему по вкусу. А ещё… Я не смог устоять перед его красотой и коснулся его плеча ладонью, наклоняясь прямо к мочке уха.

      «Ты намного приятнее пахнешь, чем эти цветы, Ви», — сказал ему я.

      А потом я поцеловал его. Коснулся аккуратно его губ, передавая всю нежность и ласку, а после и вовсе исчез.

      Я не хотел смущать его своим присутствием и как-либо наседать на него. Я и так сделал слишком много лишних движений, за которые смело могу себя винить.

      Быть может, мы с ним ещё встретимся, а пока я откладываю дневник до лучших времён.

      Впереди много работы и полное отсутствие свободного времени.

[Сеул. 1924 год, июль, 24]

      Было свободное время, я решил заглянуть в тот самый джаз-клуб, но Ви не обнаружил. Атмосфера из-за этого как-то резко изменилась, и я не стал оставаться там.

[Сеул. 1924 год, август, 07]

      Не могу понять, как так совпало, но сегодня в клубе Ви тоже не было. Мельком услышал информацию о том, что его больше здесь не будет. Через пару дней хочу это проверить и спросить управляющего либо того пианиста, что играл на втором выступлении Ви.

[Сеул. 1924 год, август, 28]

      Даже не знаю, с чего начать. Тэхён лежал рядом со мной, а у меня слова не собирались в кучу. И да, Тэхён — и есть тот самый Ви…

      Наверное, я начну с того, что в середине августа сходил в тот самый клуб и выяснил, что Ви пропал… Вначале я не поверил услышанному, но потом знакомые певца признались мне в кое-чём. Как и Юнги — это тот самый пианист. Он сказал мне, что Ви выкупил один старый извращенец, и я не сразу поверил ему, но потом, схватившись за голову руками, я ужаснулся от услышанного. То было правдой...

      Юнги рассказал мне о второй работе Ви в борделе. Жизнь обязала его заниматься подобным, и я не осуждаю его, просто не могу поверить, что такому существу пришлось столько страдать.

      Найти старого мудака оказалось слишком легко, но когда я оказался внутри его дома и увидел Ви в таком виде — вот, что было для меня настоящим потрясением.

      Маленький, беспомощный, он был без сознания и нагим, а у меня от его побоев сжималось сердце. Я хотел убить этого ВонИля, которому в голову пришла идея выкупить мальчишку.

      Находясь там же, я узнал, что настоящее имя Ви — Тэхён. Ким Тэхён.

      Теперь он со мной, в полной безопасности, в тепле, заботе и ласке.

      Я не знаю, смогу ли я вести этот дневник дальше, потому что описывать всё то, что случилось с Тэхёном — не в моей компетенции, но и о своих мыслях я не могу делиться.

      Только если у меня будут безвыходные ситуации.

***

      Записи дневников Чонгука действительно прервались.

      После огласки мемуаров Тэхёна историки тщательно искали хоть какую-то зацепку, позволяющую узнать дальнейшую судьбу как самого Тэхёна, так и Чонгука. Находили какие-то газетные заметки о том, что некий господин Ч. Чон отправился в путешествие в Европу, где, как он думал, находилась любовь всей его жизни. Также периодически на глаза попадались фотографии с мест пребывания Чонгука.

      Везде он был один; грустный взгляд, измученное без сна лицо и полная пустота в душе.

      О том, что пережил Тэхён тогда, он расскажет буквально спустя полтора месяца, в двадцать шестом году. Именно сам Тэхён даст о себе громко знать, выступив в самом Париже, на фоне Эйфелевой башни. О его таланте поползёт людская молва, и Чонгук, случайно находившийся в Италии в июне двадцать пятого года, сорвётся на поезде во Францию, чтобы спустя почти год наконец-то увидеть Тэхёна.