Leggo in fondo ai tuoi pensieri

Я читаю твои сокровенные мысли,

Cerco in un sospiro i tuoi desideri

Ищу во вздохе твои желания,

Mostrami la parte del tuo cuore che

Покажи мне ту часть своей души,

Nascondi nel profondo

Которую ты прячешь глубоко внутри.

Ascolto tutti i tuoi silenzi

Я всегда слушаю, как ты молчишь.

Come è bello perdermi dentro ai tuoi occhi

Как же приятно утонуть в твоих глазах!

Sono io il tuo sogno quando resti sveglia

Ты мечтаешь обо мне, когда ты не можешь уснуть

E senza niente intorno?

И никого нет рядом?

Tu che sei la forza e il coraggio

Ты — сила и смелость,

La meta in un viaggio

Цель путешествия,

Il senso dei giorni miei

Смысл моей жизни.

Io ci sarò da ora e per sempre

Я буду рядом отныне и навсегда.

Amore abbracciami

Любимый, обними меня!

Voglio proteggerti

Я хочу защитить тебя.

Siamo il sole in un giorno di pioggia

Мы — солнце в дождливый день.

Stanotte stringimi

Этой ночью прижми меня к себе,

Baciami l’anima

Прикоснись губами к душе!

Siamo musica vera che resta

Мы — настоящая музыка, что останется.

— Il Volo — Musica che resta

      Кея приходит в себя, стоя на коленях перед Дино, таким же коленопреклонным и надежным, каким он был для Кеи всегда. От его рубашки вкусно пахнет какой-то терпкой отдушкой масла для волос, низкий голос над ухом говорит сладкие, утешительные вещи. Большие горячие ладони держат Хибари под спину, — руками и плечами Дино словно отводит от него весь враждебно настроенный мир.

      Кее чудится, что ему снова шестнадцать, и он впервые встретил кого-то сильнее себя. Впервые оказался на коленях. Впервые проиграл, хотя с детства обещал себе: больше никогда.

      Он чувствует себя больным. Эмоции идут в разнос, ударяя по голове разводным ключом, желание смеяться переходит в желание плакать, а желание спрятаться в руках у Дино — в желание сцепиться с ним в бессмысленном, бездумном спарринге. Хибари не знает, куда деть себя и куда эмоции бросят его в следующую секунду — на сегодня он сыт по горло, пресыщен даже, и, если бы не возможная обида новобрачных — он бы просидел в углу весь вечер.

      К несчастью, он и сам знает, что такого не случится.

— Проследи, чтобы я не наговорил и не наделал того, о чем в последствии буду жалеть, — просит он Дино, потому что некого больше просить, и тот в ответ целует его так, что тело встряхивается само, а сердце разгоняется до неприличия. Кея принимает эту ласку с благодарностью, чувствуя себя именно таким, каким его видит сейчас Дино: хрупкий баланс, который так просто разрушить; губы, как тонкий, прозрачный фарфор — чуть надави и он останется в руках режущими кожу осколками.

      Кея слишком хорошо знает суку-жизнь, чтобы ожидать, что это будет последний ее выпад за этот день.

      Дино целует его мягко, тепло, легко касаясь губами губ, и в этом жесте Кея ощущает привычную уверенность, ненавязчивую заботу и отголосок истинной воли Каваллоне. Воли, что не позволит Кее совершить что-нибудь непоправимое.

      Они возвращаются на праздник, расходятся по комнатам, чтобы привести себя в порядок, и снова встречаются уже в зале. Кея знает — матери уже и след простыл, чтобы она там не планировала в начале вечера. Она рвалась к власти — она ее получила. Сын — ее отрада, но на самом деле, даже если он и решится вернуться — реальной власти не увидит.

      Не то, чтобы он ее хотел. Так что Кея желает Натсу но Химе удачи. Он уверен, что новая прекрасная глава клана уже на пути к аэропорту — в прощаниях же не нуждались ни он, ни она.

      Ему только жаль, что немножко желаемой — уголком души, всего-то — поддержки от этой женщины он не дождется. На языке от этого вкус пепла его наивных, невесть откуда взявшихся ожиданий, разумно не оправданных.

      Но винить мать у него не получается. По своему, он к ней снисходителен в той же мере, что она — к нему.

      Матушка всегда хотела свободы.

***

      Молодожены танцуют, открывая пору последних танцев, и Зверек неловко мнется на краю танцпола, не решаясь пригласить покачивающуюся рядом с ним Киоко.

      А вот у Дино никаких сомнений нет, и раньше, чем Хибари успевает воспротивиться, погруженный в себя, мужчина уже со смехом тянет его танцевать тоже. Под прицелами десятков глаз Кея вынужден нахмуриться, удерживая маску, хотя больше всего ему хочется панически рвануть в сторону. Одно дело танцевать под музыку волн по песчаным пляжам, вдвоем, забыв о мире, и совсем другое — вот так, на глазах у боссов всех семей Альянса.

— Кея… — просит Дино, прикусывая губу. Хибари поднимает глаза, видя легкое смущение, коньячный румянец, разлившийся по красивому лицу любовника; видит, как исказилась мимика. Дино готов к отказу — но в нем кроется подножка, которая уронит Каваллоне в новую причину для неуверенности в себе — тщательно скрытой и выматывающей неуверенности, пассивно барахтаться в которой можно годами.

      Поэтому он думает: что странно для Хибари Кеи — естественная милая глупость для Дино Каваллоне. И расслабляет закаменевшие плечи, позволяя вести себя вперед, под играющую музыку, словно эта шалость ни разу не смущает его, человека, привыкшего считаться сильнейшим бойцом семьи и главой внутренней службы безопасности — если того, кто изводит предателей и шпионов внутри семьи, можно так назвать, тем более после того, как он сбежал на три месяца.

      Кея сбивается с шага посреди танца, осознавая простую истину: его сломили не только все кровавые бани, через которые пришлось продираться. Он устал еще и от того, что делает чужую работу, занимает не свое место внутри системы.

      Для него Вонгола годами продолжает оставаться чужой.

      Кее хочется уткнуться лбом в плечо Дино, кусая губы, но вместо этого он терпеливо позволяет закончить этот несчастный вальс — потому что это Дино.

      И только потому, что это Дино, тот остается жив.

      Каваллоне искренне улыбается, веселится до глубины души, встряхивая выбившимися из хвоста волосами. Кея с какой-то неожиданной мягкостью слушает его благодарственный лепет, позволяет держать себя за руки и даже поцеловать пальцы. Дино выглядит пьяным в эти мгновения, и Кея запоздало думает, не много ли тот выпил — но тут же останавливает глупую мысль. Ни одно Небо, тем более в связке с Солнцем, не может быть пьяным действительно долго. Пламя выжигает алкоголь и прочее с бешеной скоростью, так что тревожиться, в сущности, не о чем.

      Но Хибари ловит себя на мысли, что он бы… Посмотрел на всамделишно захмелевшего Дино. Беспомощного, привычно неуклюжего, милого — такого, каким тот был когда-то вне поля боя, вне зоны досягаемости своих людей.

      Вся мягкость сердца Облака — для любимого; Кея закрывает глаза, когда Дино позволяет себе неприкрытую вольность — радостно обнять ученика — и трется лбом о горячее плечо Коня.

      Он устал. Устал в своей голове придумывать оправдания каждому их шагу, каждому их действию, выбивающемуся из общей нормы. Устал придумывать объяснения для чужаков.

      Он устал притворяться.

      Дино отстраняется, обеспокоенно держа его за плечи, всматриваясь в лицо.

— Устал?

      Кея равнодушно дергает плечом и запускает руку в карман брюк, слегка сутулясь. Ему больше интересно слегка попинывать ботинком мыс чужого ботинка. Дино следит за ним с трагической складочкой между бровей, видимо, принимая решение о следующих действиях.

      Маскарад, игра на зрителя — все кажется таким неважным. Таким ненужным.

      Определившись, Каваллоне тянет его к пустующим стульям, а Кея думает, что это опасное равнодушие и усталость — не к добру. Они серые — такие же, как и несколько месяцев назад.

      Подумать только — всего один день среди мафии, а сколько трупов. Трупов, касающихся лично его.

      Хибари тонкими пальцами трет переносицу.

      Ему определенно нужно будет заняться чем-нибудь другим.

      Каваллоне усаживает его, уговаривая подождать, пока он принесет таблетки и найдет, чем запить. На их возню окружающие обращают внимания не больше, чем на все остальное — или Облаку хочется так думать.

      Он определенно потерял форму.

      Демонстративно зевнув, прикрыв рот рукой, Кея закидывает ногу на ногу и извлекает из пиджака телефон. За три месяца игнорирования гаджета, руки уже немного отвыкли от его использования. Кея неспешно ползает по пустым папкам, не желая открывать немногочисленные социальные сети, в которых у него единственного пустой аккаунт.

— Ку-фу-фу, Ке-кун? ~

      Рокудо плюхается на стул рядом с грацией танцора; садится верхом, руки в кожаных перчатках поглаживают спинку, и по ерзанью задницы в кожаных штанах становится понятно, что иллюзионист перевозбужден. Еще на секунду кажется, что он вот-вот станцует бедной мебели приватный танец.

      Кея старается не думать глупости и не смеяться, прикусывая предательски дрогнувшую нижнюю губу.

— Тсунаеши какой-то… Взбудораженный, — заговорчески делится Мукуро, вытягивая шею и косясь на Облако синим глазом.

— Сасагава-младшая рядом, — откликается Кея, с трудом подбирая слова для диалога. — Напоминает то, что было в школе. Я в недоумении, как Реохей ничего не заметил. Впрочем — это не мое дело.

      Мукуро недолго молчит, рассматривая его то так, то этак, пальцы отдельно от своего хозяина тарабанят по спинке стула какой-то ритм. Потом отворачивается, рассматривая что-то на другом конце зала. Фланирующий поодаль Джессо словно нечаянно косится на узкую спину туманника, на длинный хвост волос, свившийся рядом с задницей, на саму задницу. Кея подпирает щеку ладонью, и, пока Мукуро не видит, демонстративно играет бровями и кидает красноречивый взгляд на бедра Хранителя. Бьякуран, словно извиняясь, улыбается, и пожимает плечами, после чего делает вид, что резко потерял интерес, уйдя прочь.

      Кее становится понятно, что «условно враждебный союзник», глава Мильфиоре так и не был прощен Мукуро за свои действия в будущем. Рокудо можно понять — проклятый глаз достался ему слишком большими муками, чтобы его повреждение можно было взять — и вдруг простить.

      Нравная «ананасная фея» была очень злопамятной. Возможно, поэтому у Рокудо так и не оказалось кого-то, с кем тот делил бы постель. Непристроенность хохлатого травоядного особенно сильно расстраивала Зверька, зато стимулировала на подвиги обнадеженного Джессо.

      Того, что пожиратель зефира сохнет по туманнику, ревнуя к прочим противникам, не видел только слепой. Возможно, если бы Кея не был очевидно пристроен к Каваллоне, Бьякуран решался бы и на стычки со Зверем Вонголы — слишком часто они с Мукуро набрасывались друг на друга, охваченные жаждой крови. Но единственная попытка спровоцировать Кею обернулась полным разгромом, и, видимо проанализировав данные, Джессо к Кее больше не цеплялся ни в большом, ни в малом.

      Кея с удивлением узнал, что их с туманником считают приятелями.

      Ересь, конечно, — у Кеи не было друзей. Но от самообмана он никого останавливать не будет.

— Нет, тут что-то другое, — Хибари вздрагивает, за своими мыслями успев позабыть, что он по прежнему не один. Рокудо успел поменять положение и теперь, забросив ногу на ногу, игриво накручивал на длинный палец свой хвост. — Тсунаеши-кун слишком часто бросает на тебя взгляды и шепчется с Базилем. Мне это не нравится, — Мукуро нервничает, и эта нервозность вдруг охватывает Кею. Облако непроизвольно выпрямляет согнутую спину, стараясь не думать, с чего вдруг Зверек вообще делает какие-то телодвижения в его сторону. Не с ума же он сошел?

      Происходящее далее слишком абсурдно, чтобы осознать это мгновенно: спустя десять минут, Савада просит у всех минутку внимания, после чего, извинившись перед молодыми и присутствующими гостями, обращается к Хибари:

— Хибари-сан, мне хотелось бы сделать вам особенный подарок, — Тсунаеши стеснительно улыбается под пристальным взглядом Кеи, который только вопросительно приподнял бровь в ответ. — Мы с ребятами очень сожалеем, что доставляли вам столько хлопот все эти годы, Хибари-сан. Поэтому, подумав, мы решили, что вам больше не нужно быть хранителем Облака Вонголы. Теперь вы сможете заняться своей жизнью, Хибари-сан! Вы сможете вернуться в Намимори! — Савада сияет, как пяти йеновая монета, явно безобразно счастливый от озарившей его идеи, тогда как остальные Хранители и Реборн в секунду превратились в соляные столпы от изумления.

      У Кеи от неожиданной боли нутро промораживает от и до, тянет в груди и в глазах темнеет.

      Да, он терпеть не мог многие свои обязанности в Вонголе, ощущая тошноту от того, сколько грязи приходится разрыть в процессе работы — но он никогда не отказывался от этого. Это буквально было единственным, что он умел хорошо — запугивать, казнить, убивать и выбираться целым из передряг, впав в режим берсерка.

      Теперь Савада говорит, что все это не нужно. Что он не нужен.

      Кее хочется ударить Саваду стулом, как, наверное, и ошеломленно замершему Мукуро, но первый проморожен насквозь, а второй слишком шокирован, и, словно со стороны, Хабари видит, как у него замерзшие губы складываются в слабую усмешку, которую можно списать даже на проявление привязанности со стороны недружелюбного мужчины, а после лицо принимает независимое выражение.

— Савада-Савада, — Кея деревянно качает головой. — Не мог пару дней подождать, пока я не вернусь к работе? Даже на празднике — все о делах, да о делах, — гости нервно смеются, Савада вспыхивает, принимая укор за чистую монету, пока со спины к нему не подбирается разъяренный Реборн и за шкирку не утаскивает прочь от микрофона.

      Гости возбужденно переговариваются и нервно смеются. «Рабочие моменты» Вонголы заставляют заинтересованно воспрять боссов и зашевелиться хранителей. Кея ловит на себе цепкий взгляд капитана Варии, у которой до сих пор нет Облака, пересекается взглядом с пристально рассматривающим его Занзасом, подпирающим стену.

      Если уж даже Вария смотрит, как на товар, то взгляды остальных еще хуже. От них тошнит — внимательные, оценивающие, Кея ощущает, как они облизывают его фигуру, раздевают, препарируют, взвешивают на весах пользы и вреда. Кто-то отказывается сразу, кто-то, охваченный недоверчивой паранойей, после. Но есть и те, кого взбудоражила возможность заполучить выпущенное из рук Вонголой сокровище.

      Как можно просто отпустить такого, как Хибари Кея?

      Облако-уже-не-Вонголы делано невозмутимо поправляет рукава рубашки, и ловит за хвост взметнувшегося озлобленной тенью Рокудо. Он сам не знает, что заставляет его сделать это, и почему он говорит иллюзионисту:

— Остынь, травоядное.

      Кея онемевший, пустой.

      Кея нуждается в ком-то рядом.

      Рокудо смотрит на него неожиданно цепко, и, поймав его ладонь, поднимается, продолжая крепко сжимать ее, а после — сдергивая со стула. Хибари безропотно позволяет ему это, ощущая, что перегорел. В момент. Внутри нет злобы и раздражения. Внутри нет ничего. Все чувства ушли, оставив оболочку.

      Хибари Кея мертв.

      Рокудо не нравится то, что он видит, и он тянет своего верного противника в уголок, в котором компания хранителей во главе с посерьезневшим женихом пытает собственного босса на предмет разума и безумия.

— Хибари! — с облегчением выдыхает Бовино, и неожиданно кидается на грудь к молодому мужчине, рыдая в три ручья. Кея удивленно моргает, когда рядом оказывается и хлопает его по плечу Ямамото.

      Они окружают его, все, даже Реборн, подпирая стеной. Стоящие в противовес, Базиль ежится, а Савада вздыхает и кусает губу, ерошит торчащие волосы.

— Я сглупил, да? — убито спрашивает он, и Кея снова видит мальчика, который гонял по Намимори в одних трусах. Хибари в ответ пожимает плечами. Насторожившийся Реборн тут же пальцами цепляет Облако под подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.

— Что ты чувствуешь по этому поводу? — ненавязчиво интересуется он, большим пальцем поглаживая подбородок Хибари, и Кея знает, что если дернется — эти сильные пальцы могут раздробить ему челюсть быстрее, чем он моргнет.

— Ничего, — арктическое спокойствие обдает всех равнодушием. Кее не плевать — он просто ничего не чувствует. Это даже не безразличие, как таковое. Но ответ озадачивает хранителей.

— Совсем-совсем? — Гокудера хмурится и переглядывается с Реборном. Кея, перехватив Аркобалено Солнца за запястье и отбросив руку, высвобождает челюсть и прикрывает глаза. Даже до острова, когда он ходил по грани с чистым безумием, его пламя Облака опаляло, готовое в любое секунду вырваться.

      То самое пламя, что едва тлеет в эту секунду.

      Он словно ослеп, оглох, онемел — и Кея совсем не удивляется, что пропускает появление Дино. Дино, который крепко обнимает его за плечи со спины, который зарывается носом ему в волосы, горячо дыша. Он пылает, и Кея понимает, что Каваллоне бежал, боясь не успеть, боясь опоздать, боясь пропустить что-нибудь.

      Хибари успокаивающе гладит его по руке, продолжая не чувствовать ничего. Горячее пламя чужого — родного — Неба и Солнца лижет спину, Дино горит им, играет, завлекает огонек внутри Кеи, раздувая искру в язычок, а тот — в полноценный костер. И промерзший Хибари немного оттаивает, ощущая влагу на лице, и то, как немота сковывает горло. Каваллоне тихонько пофыркивает и мажет губами по его щеке, как позволял себе только дома.

      Появившийся рядом Рокудо стучит трезубцем о пол и вся компания исчезает из зала, спустя несколько минут оказываясь тем же составом в саду.

      Дино оставляет Кею подоспевшему Такеши, и нависает над Тсуной.

— Чем ты думал, младший брат? — Каваллоне в бешенстве страшен. Пламя играет с золотом волос, побледневшее лицо и потемневшие глаза выдают крайнюю степень чувств, удержать которые и не выплеснуть в удары тяжело.

      Дино сжимает и разжимает руки, ощущая, что с ума вот-вот сойдет от тревоги за возлюбленного и непонимания мотивов того, кого он привык считать своим братом.

— Отказаться от Хранителя, прилюдно… Позор! — в сердцах вскрикнув последнее слово, Дино отшатывается, бессильно запуская пальцы в волосы. Кея в опасности, разорванные узы между Небом и Хранителем — вещь страшная, и добровольно на такое никто не пойдет без весомых причин. Обычно причина — предательство.

      Но Кея не предатель. Отказаться от него у Тсуны не было никакого мотива.

      Дино проверяет состояние партнера, видя удручающую картину: откат разорванной связи бьет молодого мужчину по и без того хрупкой эмоциональной сфере, воздействует на психику, делая привыкшего держать эмоции в себе Кею настоящим эмоциональным инвалидом.

— Я хотел как лучше, — давится севшим голосом Десятый Вонгола, и Дино, как и с остальные, ощущает: это правда. Тсуна хотел как лучше.

      Но получилось как всегда. Никто не рвет узы с элементом без элементарной подготовки обоих сторон. И если Савада был готов к этому шагу, то Кея, даже если не рвался назад, к Семье — все равно вернулся в нее, все равно был готов взять на себя всю грязь, даже если планировал помогать немного чужие нервы своими ультиматумами.

      Теперь ультиматумы бессмысленны. Кея — свободное Облако, не принадлежащее никому.

      Вот только пока что не ясно, сможет ли он пережить подобное предательство со стороны своего Неба — а иначе подобное событие ощущаться им не будет.

      Ему хочется забыться, от гнева мутит и мушки мелькают перед глазами.

— Это не избавляет тебя от последствий совершенной глупости, — негромко отвечает Дино, и качает головой, горестно отворачиваясь. Он три месяца убеждал Кею, что в общении с другими нет ничего страшного. Что не обязательно люди — это только боль, усталость, кровавые задания и предательства союзников.

      Практически первый же день их выхода в свет — и все труды насмарку.

— Я хотел, чтобы Хибари-сан вошёл в твою семью, Дино-сан! — вцепившийся ему в рукав Тсуна почти вопит, и Дино замирает посреди движения, хотя уже был готов выместить страх и злобу, стряхнуть брата, причинившего боль его возлюбленному.

      Реборн хмыкает и отворачивается. Остальные переглядываются. Подобный план — так в духе их босса.

      Понурый Тсуна — зрелище не для слабых сердцем. Его хочется погладить по голове и дать конфетку, убеждая не реветь. Дино качает головой — у него нет времени возиться. Он только смотрит на спину Реборна, и вздыхает.

      Конечно, Тсуна хотел как лучше. Видя подтверждение их отношений на острове и вообще, зная о неудобствах любви людей разного положения, принадлежащих к разным семьям, он, конечно же, захотел им помочь. Но то, как он это сделал… Определенно нуждалось в существенной корректировке.

— Тебе объяснят, что ты сделал не так, — обещает Дино поникшему брату, и идет к усаженному на скамью, равнодушному, потерявшему огонь в глазах Кее. Общая болезненность его вида Каваллоне совсем, совсем не нравится.

— Я забираю его… Впрочем, зачем я вообще отчитываюсь? Он же теперь свободный человек, — Дино на секунду замирает, и в тишине сада его слова звучат с отчетливой горькой ноткой.

      Он опускается перед Кеей на колено и берет в свои руки холодные ладони Облака. Целуя каждый палец, каждую фалангу и ноготок, Каваллоне пытается хотя бы смутно представить, сколько он будет отогревать любовника теперь.

      С Хибари никогда не было просто, но раньше он и не предполагал, насколько упорно многие его труды гробят окружающие. Самый отчужденный элемент, облака любили семью очень издалека, с очень большого расстояния, и Кея исключением не был. То, что он мог жить на одной территории с Дино и не брыкался, как норовистый скакун, было заслугой только самого Дино и ничьей больше. Тот приручал гордое Облако неделями, складывающимися в месяцы и годы.

— Все будет хорошо, — Каваллоне обещает это, помогая Кее подняться с места и приобнимая его за плечи. Весь мир сужается до меловых щек, до темных волос и свободного пламени, от ощущения которого тяжелеет в животе. Он трется щекой о макушку Хибари, и неспешно уводит любовника от молчащих хранителей, пришибленно глядящих им вслед во главе с виновато съежившимся Савадой.

— Забери меня куда-нибудь подальше, — неожиданно просит Кея, и прижимается к Дино плечом, заставив сбиться с шага. — И сделай что-нибудь особенное… Чтобы я забыл.

      Дино вздыхает — ничего нового в просьбах нет. Но впервые у Кеи такой слабый голос и такая беспросветная тоска в глазах.

      Небо целует парня в висок, а спустя десять минут красный кар срывается с парковки, унося в себе главу семьи Каваллоне и его партнера, считать которого всего лишь любовником — самая большая ошибка, которую можно было бы совершить.

      Саваде никто ничего не говорит, но все, во главе с ним самим, громко думают о невеселом: с такими друзьями и соратниками — никаких врагов не надо. Ведь дурацкую инициативу босса упустили все — значит, и виноваты все в равной степени.

      Реборн сетует, что воспитал идиота, но следующим утром на пальцах объясняет Тсунаеши, где тот ошибся — и сделав заявление в кругу мафии, и вообще разорвав узы. Ужаснувшись перспективами, Савада хватается за телефон — но номер Кеи сообщает, что абонента не существует, а телефон Дино отключен для всех заинтересованных в личном общении.

      Вонгола оказывается в опасном положении с усеченным составом Хранителей, однако почему-то всех членов ее верхушки на тот период больше волнует судьба их бывшего брата, нежели их собственная.

Tra miliardi di persone

Среди миллиардов людей

Ti ho riconosciuta nella confusione

Я узнал тебя в суете.

Sciogli quel sorriso dal tuo viso e

Пусть на твоем лице засияет улыбка,

Andiamo via lontano

Давай уйдем отсюда.

Tu che sei davvero importante

Ты для меня очень много значишь.

In ogni mio istante

В каждый миг

Sei la melodia

Ты — мелодия,

E non passerai, mai

Что будет звучать всегда.

Amore abbracciami

Любимая, обними меня!

Voglio proteggerti

Я хочу защитить тебя.

Siamo il sole in un giorno di pioggia

Мы — солнце в дождливый день.

Stanotte stringimi

Этой ночью прижми меня к себе,

Baciami l’anima

Прикоснись губами к душе!

Siamo musica vera che resta

Мы — настоящая музыка, что останется.

Non siamo un soffio di vento

Мы — не дуновение ветра,

Non siamo un momento

Мы — не мгновение,

Lo sai che il tuo posto è per sempre qui

Ты знаешь, что твое место здесь навсегда.

Amore abbracciami

Любимая, обними меня!

Voglio proteggerti

Я хочу защитить тебя.

Siamo il sole in un giorno di pioggia

Мы — солнце в дождливый день.

Stanotte stringimi

Этой ночью прижми меня к себе,

Baciami l’anima

Прикоснись губами к душе!

Siamo musica vera che resta

Мы — настоящая музыка, что останется.

Siamo musica vera che resta

Мы — настоящая музыка, что останется.

— Il Volo — Musica che resta