В полумраке было почти ничего не видно, но Наранче это даже нравилось. В комнате Паннакотты всегда была такая обстановка, больше напоминавшая библиотечную, и лишь кровать с креслом разбавляли книжные шкафы, стоявшие повсюду. Темноту, царившую всегда в этой комнате, разбивал торшер, заливающий светом маленький столик перед креслом. В бутылке, пытаясь пробиться через темное зеленое стекло, поблескивала янтарно-красная жидкость, придавая стеклу новые оттенки. Фуго, сидевший напротив него в небольшом кресле, что-то оживленно искал в какой-то книге, пока Наранча наливал вино в вытянутые красивые бокалы, которые они любезно одолжили у Абаккио, ничего ему не сказав.
– Да забей, я и так все прекрасно понял, – улыбнулся Наранча, протягивая бокал.
– Точно? – Фуго закрыл книгу, но не убирал, ожидая ответа своего собеседника.
– Конечно, я же не настолько идиот, – Гирга в один мах выпил содержимое бокала, сталкиваясь с вопросительным взглядом Паннакотты, и в тот же момент засмеялся. – Боже, ты бы видел свое лицо, просто прелесть.
Естественно, это был не первый бокал, и не первая бутылка, так что язык был хорошо подвешен, и сидели они уже давно: Фуго мучила бессонница после заданий, а Наранче было просто скучно, и спать он не хотел. И пока все члены команды спокойно спали и набирались сил перед новым заданием, эти двое грозных мафиози, сидя в пижамах, разговаривали без умолку. Пару раз им прилетало от Леоне, который просыпался из-за смеха и ора, и, конечно, они пообещали вести себя тише, но это оказалось довольно тяжело, учитывая, как сильно выносило Гиргу с серьезной физиономии Паннакотты, и как сильно Фуго с этого злился. Достаточно тяжелая книга, которая совсем недавно была в его руках, уже летела прямо в лицо Наранчи, и тот, не успев уклониться, принял ее со всеми почестями: матами и криками.
– Ой, у тебя теперь тоже очень прелестное лицо, – сделав небольшой глоток, Фуго ухмыльнулся, – знаешь, а тебе так даже больше идет.
Гирга с красным носом и слезами на глазах, был похож на котенка, хотя всеми силами пытался показать злость, но ничего кроме улыбки не вызывал.
– Давай что-нибудь послушаем, а то ты меня уже задолбал, – Наранча поднялся и, все еще потирая нос, двинулся к шкафу.
Небольшой магнитофон стоял на самом верху, совсем забытый своим хозяином, но, к удивлению, пыли на нем совсем не было, как и на коробке с дисками.
Поставив все на столик, довольный Наранча плюхнулся на кровать, прихватив пару дисков с собой.
– Только давай я сам выберу, – сказал Фуго, подтягивая коробку к себе.
– Но эти мы потом тоже послушаем! – Гирга положил их куда-то рядом с магнитофоном и лег обратно на кровать, сверля взглядом Паннакотту.
Растрепанный сонный блондин достал со дна коробки какой-то диск и аккуратно поставил его в магнитофон. Классическая медленная музыка, идеально подходящая для вальса, но Наранча такую слышал впервые.
– Что это такое? – он приподнялся на локтях, – а ничего другого нет?
– Придурок, это классика, – восторженно сказал Фуго, делая еще глоток вина.
– Да под это даже не потанцуешь нормально, – брюнет взял бутылку, снова наполняя свой бокал.
Щеки уже были красные, а голова кружилась, но это совсем не мешало Наранче хотеть танцевать, правда совсем не под ту музыку, которая играла сейчас – под нее хотелось только решать судоку и курить сигару. Фуго, в один глоток допивая содержимое бокала, встал, протягивая руку Наранче. Тот, сделав такие круглые глаза, насколько это было возможно, повторил действия Паннакотты, протягивая руку в ответ. Гирга ожидал чего угодно, но не того, что блондин притянет его за талию ближе к себе, не отпуская мягкую ладонь.
– Какого хрена ты делаешь? – без того красное лицо приобрело такой оттенок, которому в природе еще не дали названия.
– Показываю, как под это танцуют, идиот.
От этих слов Наранче легче не стало, сердце только сильнее заколотилось от абсурдности ситуации, и мягкая, можно даже сказать романтичная музыка добавляла еще более странную ноту всему происходящему. Вальс – светский изысканный танец, совершенно незнакомый Гирге. Музыка вызывала странное тянущее чувство, похожее на восторг, но со смесью стыда. Фуго был ведущий, и, уверенно положив руку брюнета на свое плечо, опустил собственную на его талию.
– Двигайся за мной, – совсем тихо, почти шепотом сказал Паннакотта.
Казалось, что лишний звук или громкое слово нарушат всю ту атмосферу, царившую в этой маленькой тесной комнате. Легкий шаг назад потянул Гиргу за собой, с головой вовлекая в танец, будто образовывая купол, в котором есть только эта изящная музыка и его партнер.
– Раз, два, три, – бубнил под нос Фуго, – надеюсь, до трех ты считать умеешь.
– Просто заткнись, – рыкнул Наранча, и в тот же момент почувствовал, как придерживающая его рука вдруг отпустила, а вторая потянула в сторону.
Гирга сам и не понял, когда он успел покружиться, снова попадая в руки блондина. От резкого и неожиданного поворота голова закружилась в два раза сильнее; звуки оркестра, крепкий запах алкоголя, шок, стыд, радость и опьянение – все это ударило по вискам, как в тарелки. Он сбился со счета и, наступив Фуго на ногу, влетел головой ему в грудь. Паннакотта пошатнулся и, сделав шаг назад, наткнулся на ножку кровати. Истошный скрип, и вот они уже лежат. Колени ударились о край кровати, и Наранча тихо заскулил в рубашку Фуго, сжимая ее в кулаках. Даже сквозь закрытые глаза он чувствовал, как все вокруг плывет и кружится. Слегка подняв голову Гирга сильно зажмурился: маленькие иголки впивались в голову резче, открыв глаза, он увидел только темное мыльное пятно.
– Тебе настолько понравилось? – фыркнул Паннакотта. – Кровь из носа.
– Твою мать, – сквозь зубы сказал Гирга, подхватывая край ткани и зажимая ей нос, – все из-за твоей книги.
– Какой же ты кретин, – блондин закрыл лицо предплечьем, тяжело вздыхая.
Голова была ватная, вставать не хотелось ни Фуго, ни Наранче, поэтому они продолжали лежать, слушая музыку. Теплый свет торшера играл бликами на потолке, создавая узоры, за которыми брюнет наблюдал сквозь прикрытые глаза. Оставленная бутылка на столе, магнитофон, даривший такие смешанные чувства, которые не вызывала ни одна ранее прослушанная песня. Наранча не понимал, от чего именно он пьянел больше: от этой самой “классики”, от вина или же от Фуго. Чертов Паннакотта, чертов начитанный, разбирающийся во всем, придурок. И сейчас, смотря на то, как он чуть хмурит брови от громких звуков, хотелось только коснуться этой белоснежной кожи, ударить или же просто ощутить тепло – плевать. Наранча был просто в восторге от этой ночи, но вряд ли скажет об этом Фуго. Обойдется. Все еще лежа у него на груди, он мечтал только о том, чтобы все это завтра вспомнить и перебороть ужасное тяжелое похмелье…