Пламя

В ясное небо взмывают темные грузные клубы дыма. Джаст стоял чуть позади своего друга, нервно разминая пальцы и прикусывая губу. Взгляд он потупил куда-то в воду, всё такую же лазурную и чуть прохладную с утра. Он нервничал неприлично сильно для того, кто причиной пожара не являлся. Царившее молчание сковывало: желая было что-то сказать, черт беспомощно закрывал рот, не произнеся и звука. Гадкий запах паленого дерева, приносимый свежим морским ветром, щекотал ноздри.

Альфедов стоял спокойно. Умиротворенный вид друга был странным, возможно пугающим. Тот стал схож с каменным изваянием. Прочитать его взгляд было нереально чисто физически. Странная вина за то, что Джаст не смог спасти постройку, схватила его за горло, мешая нормально дышать, позволяя делать лишь рваные вздохи

— Ну что, — слишком громко, в сравнении с существующей недавно тишиной, начал говорить Альфедов, скрестив руки на груди, — наверное хорошо, что я не укладывался в изначальный план.

Джаст резко вскинул голову, со странным чувством глядя на чужую расслабленную спину.

— Нет, ну сам посуди, если бы я успел натянуть паруса, ущерб был бы более сильным, — снеговик аккуратно прошел к краю плота, кладя руку на остатки галеры. Джаст со сконфуженным лицом смотрит ему прямо в глаза, после чего устало выдыхает, укладывая свои дрожащие руки в карманы лёгкой куртки. Смотрит на сохранившуюся мачту и кивает. Плечи сами собой расслабляются и демон позволяет себе растворится в наигранном спокойствии мягкого ветра и золотого солнца, балансируя на неверных ногах.

Альфедов смотрит на друга скептически и взволнованно. Всё-таки именно он стал первым веским подтверждением молвы, донесённой до него ещё в ночные часы. Увидя на пороге дома взмокшего не то от дождя, не то от собственного пота черта, потому что Джаст, по ощущениям, чуть ли не стокиллометровку на спор пробежал, говорившего с придыханием и привалившегося к дверному косяку магазинчика, в который снеговик зашёл, избегая непогоды, он невольно вздрогнул. Во-первых, на друге не было привычно громоздких доспехов, опасно переливающихся в сумерках. Во-вторых, тот бы не стал просто так прибегать едва ли в четыре утра, будто от этого зависела его жизнь. Альфедову чудом удалось успокоить Джаста, все пытающегося утащить его под ливень в рассветные лучи, едва ли способного сложить два слова. И тот объяснил. Скорее на одном дыхании выпалил, сделав глубокий (и очевидно болезненный для его измученных сбитым грубым дыханием лёгким) вдох.

Теперь же они стояли на едва качающемся плоту в полной тишине, разглядывая остатки галеры. До Альфедова постепенно доходит причина подобной паники Джаста. Совсем недалеко, чуть прикрыто жёсткой парусиной, лежали пустые ведра, хаотично расставленные или перевёрнутые. Конечно, тот старался потушить учиненный природным буйством беспорядок. Помятый и дёрганый вид черта вызвал только сочувствие и глубокую благодарность за подобные геройства. Подуй ветер в другом направлении, им бы и стоять сейчас было негде.

— В самом деле это не так страшно, — вновь заговорил Альфедов, отходя от обгорелых остатков. — Было бы хуже, если огонь перекинулся на башню. Не знаю благословить удачу, не направившей ветер на другие постройки, или тебя.

Черт повел плечами и скосил взгляд куда-то в пол, почему-то смущённый последней фразой. — Ты правда не расстроен?

— Нет, — Альфедов подкрался как-то слишком неожиданно, кладя свои руки на плечи, от чего тело прошибает зыбкой дрожью, и приглушённым маской голосом сказал. — Спасибо, Джуст.

Наверное, никогда не стоит говорить «никогда»? Потому что едва ли стоит подумать: «ну вот же, край смущения, который я смогу достигнуть в присутствии своего друга!», как снеговик ломал каноны.

Усталый потрёпанный черт в руках уставился на него с широко раскрытыми глазами, от чего и самому Альфедову хотелось неловко хихикнуть.

— Что же… — начал говорить снеговик, не убирая по какой-то причине руки с плеч, — думаю, стоит заварить тебе какой-нибудь… чай?

Запаниковавшего было черта удаётся запихать на кухню, несмотря на неизвестно откуда появившиеся неотложные и очень-очень(!) важные дела.

В помещении до подрагивания кончиков пальцев неловко. Джасту совсем немного стыдно за то, насколько эмоционально он реагировал. И ещё чуть больше неловко от того, что он сидит по пояс голым, пока Альфедов обрабатывает и забинтовывает ожоги и случайно полученные царапины, мыча под нос какую-то мелодию.

Совсем скоро чайник закипает и холодные пальцы покидают тело Джаста, чтобы заварить «чай». Предоставленная ему бурда, которую хочется назвать скорее супом из листьев, пахнет достаточно приятно. Черт без малейших пререканий принимает чашку и неспеша пьет, пытаясь отказаться от предложений (не терпящих отказов, между прочим) Альфедова взять его одежду. Впрочем, он проигрывает, сидя в какой-то толстовке неизвестного происхождения, все равно натягивая ее на свою кофту, и глядя с наигранной обидой на довольного снеговика.

Они сидят так достаточно долго, в полной тишине, найдя место на одном из диванчиков перед столом. Альфедов откидывает голову на низкую спинку, рассматривая деревянный потолок. Остывшая бурда в тёплой чашке, которая ранее приятно обжигала пальцы, уже пришлась по вкусу Джасту, даже несмотря на горький привкус на языке, не скрываемый даже медом. Молчание растеклось по комнате как сладкая патока, заставляя напряжённые мышцы расслабился. Слегка клонило в сон.

Альфедов не удивляется и уж тем более не даёт себе дернуться, когда на его плечо ложится чужая голова. Дыхание у чёрта ровное, мерное, тот наверняка спит, и сон, навеянный успокаивающими травами, будет рыхлым и глубоким. Тихо хмыкнув, снеговик забирает из рук чашку, отставляя её на столик и аккуратно перекладывает голову Джаста на свои колени, в более правильное, физиологически верное положение. Зарывается рукой в волосы демона, перебирая пряди, и хмурится.

Непривычно доверчивое и податливое тело в руках вызывает странное щемящее чувство в груди. Что-то теплое и тревожное растекается под ребрами и Альфедов запоздало понимает, что это тревога. Именно переживание за своего безбашенного и странно заботливого друга, что явно кинулся в самый разгар пожара тушить все. Вопросов было уйма, но доминировали два из них: почему Джаст сделал для него подобный саморазрушительный жест и что же всё-таки тот хотел у него дома в такой час? Ни для кого не секрет, что черт точного места жительства не имел, находя одинокие скитания по всему серверу более предпочтительными. Не то чтобы тот не имел возможности или прав на землю, просто подобная жизнь нравилась ему больше, чем базирование в определенном месте. Поэтому вещи Джаста были раскиданы по всему серверу на всякие случаи жизни (Альфедов выделил ему отдельный шкаф, который закрывался на замок. Так что реши черт спрятать там взрывчатку со сложным механизмом, владелец помещения не знал бы об этом до распада на куски.)

Снеговик лишь сильнее зарывается в волосы рукой, устало вздыхая. Некоторые вещи должны оставаться неизмеными определенным лицам. Даже если их представителем был ты.

***

Время близилось к полудню и спать совершенно не хотелось. Даже мысли стали перекатываться тяжело, вязко и Альфедов быстро оставил попытки придумать что же делать со случившимся происшествием и его последствиями. Он вернётся к этому чуть позже и надеется не один. Заручиться помощью всех дровосеков было бы, вероятно, слишком масштабно, поэтому он останавливает свой выбор на удобно развалившимся на нем нечте. Сидеть в одной позе на протяжении нескольких часов было не очень удобно, но Альфедов предпочитал жертвовать своим комфортом в угоду чужого сна.

Джаст просыпается чуть позже, когда сам снеговик начинает клевать носом. Чуть заторможено понимает, что заснул, извиняется, ещё через несколько секунд понимает как он заснул и начинается извиняться сильнее, резко садясь. В глазах от этого темнеет. В ответ на это Альфедов встаёт и спрашивает не проголодался ли он.

— Нет, я думаю, мне все же пора, дела, сам понимаешь, не терпят, — черт аккуратно встаёт, чтобы не слишком беспокоить полученные раны и выходит на улицу, чтобы собрать брошенные впопыхах вещи. Все они лежали на тех же местах, в которых их оставили и это давало понять, что один чистоплотный хозяин постройки не отходил от Джаста все это время. Альфедов за ним наблюдал. Просто, как обычно спокойно, привалился боком к дверному косяку, сложив руки на груди. Взгляд из-под маски не видно, но чувствуется заточенный в нем интерес и желание завести диалог.

В самом деле, достаточно странно, что Альфедов скрывал лицо. Без какой либо на то видной причины маска присутствовала на нем всегда, без особого круга людей, в котором она могла покинуть пост. Это прибавляло некой загадочности и без того закрытому снеговику. Странно и то, что никто не спрашивал и не настаивал раскрыть его личность. Джаст ставил на то, что люди просто привыкли и не могли представить себе Альфедова иначе, чем в маске. Но демон почему-то задавался вопросами. Когда по тебе скользит практически осязаемый взгляд, становится некомфортно, когда ты думаешь о глазах, которые на тебя смотрят, становится до заламывания пальцев любопытно.

— Почему ты носишь эту маску? — срывается с губ раньше, чем Джаст осознал, что именно он сказал. Альфедов даже приободрился, вставая прямее.

— Я покажу, — отвечает снеговик, — Но при одном условии, — тот делает паузу, чтобы сказанные слова дошли до чужого разума. Черт кивает, прося продолжить, — Ты поможешь мне разобраться с галерой.

На лице Джаста застывает растерянность, но протеста тот не выражает, шокированный возможностью узнать такой секрет у такой личности.

— О, да… без проблем! — Черт готов поспорить, что Альфедов хитро щурился на него, довольный до глубины души.

***

Уборка занимает весь день. В итоге все становится более-менее цивилизованно и Джаст практически доволен проделанной работой. Тем более сам процесс был достаточно приятен. В хорошем обществе хорошо и время проводить? Было достаточно весело смотреть, как Альфедов иногда ругался себе под нос, когда какая-то деталь слишком громко падала или задевала его.

Странно, что он слишком быстро забыл зачем и почему он здесь помогает своему другу. Снеговик по своей инициативе начал постепенно сворачивать всю эту импровизированную стройку, призывая к этому и все ещё бодрого Джаста, который с похвальным упорством сопротивлялся возможности отдыха. В общем, они действительно проделали огромную работу и прогорелое судно можно было и вынести из числа аварийных построек.

— Джаст, правда, мы и так хорошо поработали сегодня, отдыхать тоже надо, — уговаривал Альфедов, как-то обиженно глядя на убирающего щепки друга. — Или тебе уже не интересно? Правда забыл почему решил помочь?

Грусть от потерянного к себе внимания снеговик даже не пытался скрыть, поэтому слова ткнули чёрта куда-то глубоко и…

Оу

Неужели кое-кто зависим от его внимания так же, как он зависим от Альфедова? Интересно, но смущающе. Джаст, видимо, не смог скрыть свой ход мысли, легко читаемый по лицу, от чего снеговик фыркнул, говоря:

— Тогда пошли, я думаю это стоит делать в более спокойной обстановке и в помещении. Не люблю, когда на меня… светят, — небрежно махнув рукой, хозяин постройки действительно уходит на ранее оставленную кухню, оставляя чёрта переварить ситуацию.

Так, прямо сейчас он благополучно просрал день своей жизни, чтобы «раскрыть» личность одного одинокого чудика, от слов которого в животе сводило смущением. То есть, он буквально работал за тайну. Так почему сейчас безумно хочется отсрочить сам «приз». Казалось бы, да, ничего такого, лицо как лицо. Но дело в том, чье это лицо и как преподнесено все это. Умел же Альфедов нагонять жути. А ещё умел ловко манипулировать и притягивать к себе людей, иначе бы Джаст в жизни не подумал, что будет стоять с метлой в руках, а не занимается чем-то полезным для себя.

— Ну, ты идёшь? — донеслось, заискивающе, из помещения и демон будто отмирает, собирая остатки самообладания в жалкую кучку. Действительно, просто Альфедов покажет лицо, что такого? Что такого?

Они сидят в тишине. Она, словно мягкое бархатное полотно, стелилась в воздухе, лаская измученный за день треском и грохотом слух. Руки, как и утром, стала греть чашка с чаем, несправедливо названным ранее супом из листьев.

— А вкус сейчас отличается, — вдруг заговорил Джаст, — в тот раз был странный горький привкус.

Альфедов задумчиво промычал. Чуть скосив взгляд, черт окинул взглядом сидящего под боком друга. Он задумчиво смотрел в чашку, высматривая, наверное, кусочки листьев.

— Скорее всего перезаварил, — он пожал плечами, как бы извиняясь.

Джаст промолчал.

Разговор совсем не клеился.

Теплый морской воздух с улицы мягкими порывами задувало через открытые настежь окна. Легкие занавески струились шелковой тканью от любого дуновения. Задумчивую фигуру Альфедова освещала одинокая слабая свеча, кидая на его маску желто-охристые цвета. Лунный же свет, без проблем проходящий в помещение, путался блестящим серебром в белых волосах. Мысли были как-то далеко от каких-либо слов, блуждая где-то в районе суждений о том, насколько же сейчас снеговик похож на запечатлённый масляными красками миг на бумаге. Прорисованный дотошно, до самых мелких и невидимых складок на одежде. Самыми дорогими материалами.

Думать и судить себя за направление мыслей не было желания сил. Он не смог бы оторваться от лицезрения такого спокойного, домашнего Альфедова.

— Что же… — Снеговик отставил на стол свою чашку. Его примеру последовал и демон. — Мне одному неловко? — Он посмотрел на Джаста, всем своим видом показывая лёгкую растерянность и пытаясь найти отклик на его ощущения. Черт смущается не меньше, но прикидывается, что ничего не понимает.

— О чем ты?

Выходит достаточно уверенно. Чуть дрожащие от напряжения ладони он зажимает своими коленями.

— Ладно, забудь, — отмахивается Альфедов, начиная всматриваться куда-то в пол. — Просто немного странно, что кто-то будет смотреть на меня… под другим углом? — боже, заткнись, — Хорошо, не буду затягивать.

Руки снеговика тянутся к застежкам на затылке, чтобы кожаные ремешки наконец перестали держать маску. Волосы слегка мешают расстегнуть несложный механизм.

У Джаста душа отрывается от тела, когда Альфедово лицо ничего больше не скрывает. В свете луны вырисовывается чужой профиль: с острым, прямым носом, искусанными губами и белыми, пушистыми ресницами, обрамляющими глаза.

Никто ничего не произносит. В комнате, казалось, стало на несколько градусов жарче. Или холоднее. Джаста почему-то знобило, когда Альфедов посмотрел ему прямо в глаза. Так прибивают бабочек к дощечкам, чтобы позднее, собрав коллекцию, закрыть все это стеклом, вывешивая куда-нибудь на стену. С одной только разницей. Джаст был единственным.

Черт и не мог подумать, что глаза Альфедова будут красными, словно языки пламени. С таким же светом горела галера. Но от вида такого хитрого и завораживающе-опасного огня в чужих очах по спине пробежался холодок.

У Джаста действительно оторвалась душа от тела, но только чтобы упасть к ногам бесконечно красивого друга.

Черт молчит, а Альфедов и не пытается его разговорить, понимая по выражению лица, и, о боже, как же это смущающе. Его щеки заливаются нежно розовым румянцем, а челка спадает на глаза. Джаст уверенно убирает ее за ухо, но руку не убирает, проходясь мозолистыми пальцами по нежной коже скулы.

— Ничего не скажешь? — тихо интересуется Альфедов, будто боясь спугнуть демона перед собой.

— Скажу, — отвечает хрипло Джаст. Собственный голос стал каким-то глубоким, как если бы тот не разговаривал дней семь или больше. — Ты безумно красивый. Не могу отвести взгляда. Лицо у тебя будто из фарфора вылеплено. Искусно так, будто автор положил на твое сознание всю жизнь, кропотливо прорабатывая тебя до мельчайшего изгиба. Весь ты такой идеальный. Будто лунными лучами омывали, знаешь? И волосы у тебя мягкие, ничего мягче не встречал, так и хочется руками зарыться.

Ресницы у тебя красивые, длинные. Губы... — Черт резко сбивается, переводя дыхание и продолжает, ведомый одобрением красных глаз и разгорающегося в них пожара, — Взгляд у тебя такой глубокий, практически осязаемый. Порою только смотришь на меня, а я чувствую твои прикосновения, даже если ты далеко. За душу берет, знаешь? Да я бы её тебе отдал, если бы была, душа эта. Чужие отдам, сколько хочешь. Что угодно отдам.

Рука Джаста все ещё на щеке Альфедова и тот только сильнее прижимает чужую лапищу, кладя сверху свою, сравнительно хрупкую, ладонь.

Весь он перед ним разнежившийся, дрожит как осиновый лист на ветру, облизывает сухие губы, дышит часто-часто.

— Ох, — вырывается чуть погодя, демон краснеет, — Черт, прости, я… могу все объяснить, пожал-

Альфедов будто сцеловывает чужие ненужные извинения. Ничего больше, только лишь утыкается мягкими губами в губы, перекладывая руки на чужие напряжённые плечи. Ступор и дрожь одолевают всего Джаста, заставляя завороженно смотреть на трепещущие белые ресницы.

Все его движения заторможенные, робкие, но ему удается аккуратно опустить руки на чужую талию, слегка сжимая. Демон сминает чужие губы в лёгком ненастойчивом поцелуе, впрочем, быстро теряя власть над этим, позволяя своему ныне не очень другу вести его.

Кончики пальцев слегка немеют от переполняющих его чувств. Странное, сладкое наслаждение растекается где-то под ребрами. Один факт того, что ему разрешили любить Альфедова кружил голову, не говоря уже и об ответных чувствах.

Они нехотя отрываются друг от друга, чтобы Джаст наконец смог сказать то, что хотел, — Как давно?

Вопрос висит в воздухе, а снеговик будто начинает намеренно игнорировать его, целуя линию челюсти и часть шеи, не скрытой воротом кофты.

— Как давно что? — спрашивает Альфедов наконец, по-птичьи наклонив голову.

— Как давно ты…

— О! — ему не дают закончить фразу, но Джаст не сердится, понимает, что смысл дошел ещё с первого раза. — Раньше, чем ты сам понял свои чувства, хотя, — снеговик стыдливо отвернулся, — ты бы и не понял, если бы я тебе не помог. Язык у тебя развязывается после алкоголя.

Тот играл не честно, помешивая ему в напитки что-то спиртное, но Джаст почему то даже благодарен за это. Было странно жить так, с мыслями, витавшими непонятно почему около одного человека.

Черт позволяет повалить себя на спину, отмечая насколько доволен был этим Альфедов. Кажется, тот любил власть, даже в таких малых количествах.

— Мне всегда льстило твое внимание, — вновь заговорил снеговик, укладывая голову на чужую грудь и упираясь макушкой в подбородок. — Ты вообще серьезный. Я даже скажу, что тебя боятся. Сильно так. А ко мне отношение особенное такое. Ты всегда один и помогаешь только из-за выгоды, а мне просто так.

Места, где Альфедов его целовал, горят. Настоящий пожар сейчас пристроился у него на груди, совершенно не возражая мягким поглаживаниям по спине.

— Я тебя люблю, Джуст. Не за то что ты для меня когда-то сделал, люблю именно тебя, вместе со всеми когда-либо совершенными поступками, промахами и пролитой тобой кровью. Просто люблю.

— И я тебя люблю. Прости, что пришлось меня самого подтолкнуть к этому.

Альфедов смеётся, отвечает, что ничего такого в этом нет, ещё раз благодарит, благодарит, целует много раз, будто он растает с первыми лучами солнца. Все это непривычно, чуждо, но дышать будто легче стало.

— И кто мы теперь друг другу? — вопрос лёгкий, на первый взгляд, но все равно мучает черта.

— А ты сам что хочешь?

Джаст пожимает плечами.

— Тебя хочу.