космонавтов нет — в синем
цзян чэн вэй ина любил. любил, еще как любил. и вэй ин любил тоже.
все было не тем. не то отношение, не те слова, не те прикосновения, а, может, и не тот вэй ин. но они любили. тогда это было главным.
ссора. тот самый скандал в час ночи с кучей разбитой посуды, звонкими пощечинами, эхом отдающимися в квартире-студии, взаимными оскорблениями, долгим игнорированием после.
вэй ин всегда приходил мириться первым. до нитки продрогшим в домашних тапочках и толстовке цзян чэна на голое тело. бежал по лужам, обдирал ладони и колени, подскальзываясь на льду, проезжаясь всем телом по нему, сырому асфальту, но продолжал бежать к ваньиню. соскучился.
цзян чэн никогда не отказывал. заботливо обрабатывал раны, набирал горячую ванну, стирал, латал одежду, обнимал, будто после долгой разлуки. не такая уж это и ложь. неделю не виделись из-за взаимной обиды, дураки.
выпрыгивая в окно с первого этажа, приземляясь босыми ногами прямо в белый сугроб, пение метели служило им обоим саундтреком, пока в районе живота у бабочек случалась перестрелка. цзян чэн надеется, что они не во сне.
к весне он падал на колени, рыдал, кричал, умолял вэй ина вернуться, сказать ему еще хоть слово. без толку. он больше никогда ничего не скажет. никому.
“я захлебнусь без тебя” — сообщение на номер, что никогда не прочитает, никогда не ответит.
заснув, он подойдет к светофору, только-только загоревшемуся зеленым светом, где они когда-то обусловились встретиться тридцать третьего августа их несуществующего лета.