Дазаю двадцать шесть. Он сидит за столиком в дальнем углу, но прямо перед окном, чтобы свет падал с нужной стороны, заказывает два напитка в день, обязательно разных, иногда заигрывает со студентками-официантками. Поздно ночью, когда им приспичит поработать подольше, он иногда парит что-то сладкое, не вставая с места, и Чуе тогда хочется позлиться на него сильнее обычного, потому что запах мешается с кофе. Он знает расписание Дазая как свое собственное, если не лучше: знает во сколько он встает, сколько таблеток и когда принимает, как добирается домой вечерами и что предпочитает на завтрак.
Спойлер — ничего. Может совсем не жрать несколько суток. Но они над этим работают. Именно потому, что они над этим работают, возмущение Чуи просто переходит все возможные границы, когда Дазай, пересевший сегодня поближе, говорит:
— Ты на меня плохо влияешь, — абсолютно серьезно, спокойно, с непробиваемым ебалом, — Ужасно.
Сначала Чуя чувствует ком в горле. Потом осознает, что давится кофе (кофейным напитком, на самом деле; готовить — адище и мазохизм, но Чуя готовит), и, наверное, его лицо принимает какое-то совершенно удивленное выражение — даже Дазай вопросительно склоняет голову, потянувшись похлопать по спине. Дазай привычно медленно моргает.
— Извини, пожалуйста, — спрашивает Чуя, — Но как?
Ему хочется напомнить, что вообще-то, несмотря на нелегальную подработку, два привода и незаконные мотогонки по пятницам, — проблемный тут явно не он. С Дазаем все равно не прокатит, они слишком долго и слишком близко, чтобы совершать такие позорные ошибки.
— Не могу объяснить, — кается тот без единой ноты сожаления.
Чуя молчит. Чуя в ступоре. У него так много вопросов, но даже один сформулировать получается плохо.
— Ладно, — говорит он, когда Дазай, спустя минуту, осторожно вытаскивает из его рук кружку и делает несколько глотков, — И что мы будем с этим делать?
Дазай жмет плечами, а Чуя отвлекается на подошедшего клиента.
Мысль о том, что с их недоотношениями что-то не так ну. Делала не очень комфортно. Он по-прежнему не закрывал кофейню допоздна, готовил полусъедобную муть, возил Дазая на автодром и периодически заезжал к нему домой. По разным причинам. Они все еще типа встречались. Чуе все еще было хорошо, Дазаю, как он мог судить, тоже вполне себе.
В комнате темно. Она узкая и прямоугольная, и минимум мебели не делает ее больше. Кровать занимает почти половину, оставляя узкий проход на балкон. Окна задернуты с утра, на широком подоконнике — сгнивший кактус и раскрытый блокнот с английской писаниной.
Закатный свет косо падает через тонкие занавески, от Дазая пахнет мятой и чем-то фруктовым, и Чуя чувствует, что этот запах окутывает его с головой. Дазай зубами цепляет шею, покусывает, дышит тихо-тихо через нос. Действие — явно зацикленное, но он вполне осознанно водит пальцами покрывалу, то разглаживая бесконечные складки, то собирая их заново. Чуя не возражает, пока это не переходит в одержимость, а с их новой пока-еще-не-привычкой говорить обо всем поводы беспокоиться существенно уменьшаются.
Уже не эмоциональные качели, до стабильности и рутины пока далеко. Остается только ждать.
Чуя рассматривает его лицо. Брови расслаблены. На щеке, почти под глазом, старый шрам, который ни один врач не может до конца спрятать. Дазай рассказывал как-то, когда они только познакомились. Он до сих пор иногда тщетно тратит невероятные суммы на крема и процедуры.
На ресницах — остатки туши. Сегодня один из тех разов, когда они выбирались за город к друзьям Чуи, поэтому вместо привычных синяков у него еще и размазанная тушь под глазами.
Он слепо тянется к его руке, мягко поддевает пальцы, отрывая их от одеяла, сжимает в ладони. Дазай поднимает взгляд, улыбается едва заметно и легко, носом утыкаясь Чуе ровно в челюсть.
Чуя не видит ничего, хотя прекрасно знает, что вокруг два стеллажа с книгами и стена почти целиком усыпана постерами-плакатами. Он смотрит Дазаю в глаза, облизывает губы. Улыбается.
— Надо купить крем для рук, — почему-то шепотом говорит тот.
— Зачем?
— У тебя руки сухие.
Наплевать. Чужой локоть давит ему на твердую грудь — Дазай поднимается выше. Обычно он предпочитает отдавливать Чуе руку. Чаще левую, потому что у стены якобы безопаснее. Не жалко вообще.
Как-то Коё, управляющая, не очень довольная тем, что всякие тут занимают столики, — и не важно, что гостей нет, зал свободный и откровенно пустующий, — сказала, что этот его странный тип людей распугивает. Хуй знает, кто кого распугивает — Чую Дазай нисколько не пугал. Они смотрели прямо друг другу в глаза.
Несколько сантиметров расстояния — почти несколько вселенных, пока они наконец не тянутся друг к другу. Почти синхронно, почти одинаково, повторяя небольшое движение вперед. Чуя сцеловывает с его губ остатки безвкусной гигиенички. Так тепло, так горячо. Они у Дазая все искусанные вдоль и поперек, где-то до крови, где-то маленькая ранка уже покрылась корочкой, и Чуя касается осторожнее, мягче, не прикусывая и не напирая, придерживая Дазая за плечи. Дыхание сбивается, как и всегда, — потому что надо меньше нервничать и меньше курить; закономерность, — щеки краснеют. Дазай первый отрывается. Падает рядом на спину, закрывает веки ладонями и бормочет что-то несвязное о том, что прав.
Чуе кажется, что он в какой-то новой вселенной. Прошел через ворота Рая, внезапно вознесся. Еще что-нибудь, типа того.
Сердце бешено бьется. Боги.
До него доходит спустя сколько? неделю? две? больше или меньше? Чуя не считает, просто в один момент настороженность и напряжение сменяет ошеломляющее понимание.
Такое, что он тормозит за баром. Чей-то латте чуть не выливается за края стаканчика. Дазай заинтересованно поднимает голову, заслышав его тихие ругательства: у него как раз в одной руке блистер с таблетками, в другой — стакан воды с лимончиком, которую у них подавали бесплатно. Сегодня очередная широкая серая кофта — при желании туда можно целых два таких Дазая засунуть. Чуя пялит на него широко распахнутыми глазами. И когда Дазай одними губами спрашивает что случилось? Чуя понимает, что, собственно, ничего.
И делать им ничего не надо.
Если это в понимании Дазая плохо — ладно. Без разницы, впрочем-то.
Чуя доделывает кофе и непроизвольно спешит, наливает молоко быстрее обычного, так, что пенка получается кривоватая. Тоже наплевать как бы. Клиентка не жалуется, за ней больше никого нет, поэтому он выходит в зал. Неаккуратно проезжается боком по незанятому столу.
— Что-то случилось? — Дазай переспрашивает уже немного нервно: таблетки все еще не в нем, а времени нафантазировать у него было предостаточно. Чуя мотает головой, садится напротив и терпеливо следит, как он щелкает упаковкой и с подозрением пьет воду.
— Отпустило?
— Ничего не было.
Чуя делает вид, что верит. Берет руку Дазая в свою, сплетая пальцы в замок. Ему просто надо его потрогать вот прямо сейчас. Говорит:
— Мы ничего не будем делать.
— С чем? — не понимает Дазай.
Когда ему чего-то не рассказывают или недодают, Дазай мгновенно раздражается. И Чуе так это нравится честно говоря.
— С тем, — отвечает он, прекрасно зная, что не имеет значения, поймут его правильно или нет.
Дазай повторяет, точь-в-точь как он сам:
— Ладно.
Жмет плечами, высвобождает кисть и гладит выступающую костяшку на запястье.