Знаете заезженную такую фразу, мол, день начинается с кофе?
Для кого-то это, может быть, и правда, но не для всех, и далеко не всегда это правда для студентов. (Как студент заявляю — мой день начинается с «заткнись, сраный мудильник.»)
Конкретно для студентов одного ВУЗа в Токио, это утверждение являлось наглой ложью, ибо их день, который начался не с кофе, начался с…
— Хей-хей-хей! — Двойной крик, звук столкнувшихся тел и испуганные возгласы девочек с параллели.
Двое парней, мало смущаясь того, что они парни, крепко обнимались и хлопали друг друга по плечам и спине, улыбаясь во всю ширь физиономий.
Надо еще сказать, что потом были сцепившиеся молнии, спутавшиеся наушники и цепи на джинсах, у одного рука угодила в художественную дыру на майке…
Да, вот именно с этого зрелища и начался день.
А все благодаря всем известной аксиоме «когда проснулся — тогда и утро».
Следствие — просыпаться надо до того, как в ВУЗе на твоем пути появится парочка ненормальных, которые и мертвого разбудят — желательно вообще-то делать это дома, после звонка будильника.
Один из них был повыше и до ужаса напоминал кота — черного, с наглой бандитской мордой. Только вряд ли коты могут быть настолько неформалами — в носу колечко, в языке сережка, уши — как у коллекционера всяких штук — от туннеля на восемь и заканчивая длинной палочкой, которая прошила ушную раковину сверху-вниз-снизу-вверх, от хрящика и до края мочки, подчеркнув остальные, серебристые и изогнутые с шариками на конце, сережки.
Второй был осветлен, осветлен неровно, явно чьей-то творческой рукой, потому что пряди были белые, серые и черные, хаотично стриженные, неровные, уложенные вверх аля ушки у совы. Парень вообще сильно напоминал сову со своими круглыми желтыми глазами и лихо загнутыми бровями. Сходство только возросло, когда тот стал покачиваться из стороны в сторону, как маятник, и низко ухать давно сломавшимся голосом. Уши — почти аналогичная коллекция сережек, что и у первого, только вместо носа украшения красовались в брови и губе, и когда он так качался, сережки заманчиво поблескивали.
— Хей-хей, Куроо, ты сегодня при параде, в честь чего? — Что значило для данного фрика «при параде» оставалось только гадать, но брюнет однозначно выглядел, что надо: черная майка с оскорбительной надписью, кожаная куртка, местами уже слегка потертая, с заклепками, черные джинсы и атрибут всех ненормальных этого города — тяжелые ботинки с металлическими носами и подбитой гвоздями подошвой, но зато с едко-красными шнурками.
Куроо улыбнулся улыбкой звезды — ослепительно и отработанно, и Бокуто в честь этого присвистнул и коротко рассмеялся, снова с силой хлопая друга по плечу.
— Ты помнишь, какой сегодня день, бро? — Начал издалека парень, томным движением смахивая челку с глаз, успевая подмигнуть проходящим мимо девочкам, которые почти тут же зашушукались и застонали им вслед почти что хоровым пением, умудряясь проводить взглядом двух-слишком-крутых-для-этого-мира-парней почти до самой их аудитории.
Бокуто хмыкает и окидывает Куроо взглядом, беззастенчиво, с головы до ног, потом расплывается в улыбке, не забывая поигрывать бровями:
— Еще бы я не помнил. Сегодня вроде как двенадцать или сколько там лет с момента нашего знакомства? — Бокуто делает вид, что не помнит, сколько на самом деле лет они знакомы, даже руку с умным видом прикладывает к подбородку.
— Я всегда знал, что с математикой у тебя плохо, — отшучивается Куроо под хохот Котаро.
Действительно, они сейчас придуриваются, но это ведь Бокуто еще три дня назад клевал ему темечко, чтобы никто из них не пропустил знаменательную дату.
И Куроо не забыл. Он бы скорее позволил себе поставить плохой блок — что маловероятно — чем забыть.
Сегодня мало того, что двенадцать лет с момента их знакомства.
Сегодня полтора года с тех пор, как они с Бокуто…
Звонок. Они ускоряются и влетают в аудиторию за минуту до прихода учителя. Садятся друг перед другом возле окна, достают учебники и тетради, смеются и шутливо переговариваются.
На уроке они получают затрещины за записки. В музыкальном классе их ставят рядом, и разучиваемая песня в их исполнении звучит, что надо — хоть сейчас бойз-бендом на сцену, остальных за кулисы и на подпевки.
На перемене Куроо рассказывает девочкам смешные истории про них с бро и спокойно дает всем ссылку на свой инстаграм и твиттер. Бокуто в это время сосредоточенно поедает свой обед, ему не до старых историй, хотя иногда нить рассказа заставляет его встрепенуться и встрять, и Тетсуро ехидненько напоминает ему, что «рот надо вытирать, рис на лице — это не сексуально, бро».
Они — два шумных студента, два друга, они живут полной жизнью. Они обсуждают с другими парнями девушек, играют на уличных площадках в незнакомых компаниях, вместе едут после учебы на съемную квартиру, чтобы переодеться и побежать на подработку, куда они устроились тоже вместе.
Обычная жизнь двух обычных студентов, двух друзей посреди Токио, настоящая гонка на выживание, пробный этап взрослой, самостоятельной жизни.
Никто никогда не сможет увидеть в них двух любовников, никто никогда не заподозрит, что, уйдя в узкий проулок покурить на перерыве, парочка сплетается тесно и жарко. Бармену и официанту есть что рассказать о своей жизни, но этого никто и никогда не узнает.
Тетсуро стонет — Бокуто любит кусать его шею, а Куроо не любит косые взгляды прохожих, хотя быть меченым ему нравится.
Бокуто любит свою жилетку бармена, потому что она легко расстегивается, а униформу официанта Куроо любит за то, что черная рубашка с коротким рукавом выдергивается из-за пояса его фартука чуть ниже колен.
У них есть целых пятнадцать минут и на перерыв сейчас можно только им.
— Котаро, если ты меня сейчас здесь трахнешь — смену я не закончу, — Куроо морщится, когда парень сжимает его задницу и тянет к темной части переулка, подальше от света фонаря.
— Плевать, — Совень хищно блестит желтыми глазами, и Тетсуро не удерживается — томно ведет губами по сережке в брови, коротко целует возле глаза, катает во рту сережку, которая в губе, и только потом доходит до самого поцелуя — яростного, но тягучего, откровенного.
Работа в ночном клубе непыльная, и, по счастью, она только с пятницы на субботу, с субботы на воскресенье — в остальные ночи и дни они свободны, пока не придет вечер очередной пятницы.
Сколько раз он отсасывал в этом переулке, стоя на коленях — не сосчитать. Бокуто, к счастью, никогда не оттягивает и не терзает его, кончает довольно быстро. Говорит, что лицо Тетсуро и все его манипуляции с гантелькой заводят с пол-оборота.
Куроо не возражает, только морщится, когда его драгоценный бро днем, а любовник — ночью заставляет его опереться руками на стену. Он проверял — она чистая, но при мысли, сколькие еще могли здесь трахаться, скольких здесь зажали, сколькие банально блевали в мусорку в конце проулка, становится чутка брезгливо.
Бокуто натягивает презерватив — стандартная процедура, когда ему хочется секса, а у Куроо смена. Сам Тетсуро расстегивает штаны и готовится к тому, что придется использовать пачку салфеток, которые он все время таскает с собой на такие случаи.
Растяжка? Что это такое? Куроо шипит и тихо матерится, потому что секса не было больше недели со всеми этими проклятыми зачетами, а у Котаро не маленький, и он проталкивает его с заминкой до конца, оставляя Тетсуро тихо выть в закушенный рукав униформы.
— Извини, бро, дома компенсирую, — торопливо извиняется любовник и начинает двигаться, а Куроо сам у себя спрашивает — это на улице салюты, или у него самого искры из глаз?
Тело в итоге привыкает, Куроо даже успевает получить удовольствие и кончить, когда поясницу сначала многообещающе тянет, потом и вовсе пронзает острой болью при неудачном движении, как итог — Бокуто приходится выравнивать положение заваливающегося любовника, и теперь к стене тот жмется щекой и кусает губы, пытаясь прикинуть, кончит ли он снова, как гребаный мазохист, или все-таки?..
Но нет, все-таки боль сильнее даже удовольствия, так что ноги у него дрожат, но встать — толком не встает, и, скорее всего, не скоро это изменится, учитывая, как он себя чувствует.
Хотя кому он пытается врать — компенсирует Бокуто с процентами, а у Куроо нет проблем по половой части.
Бокуто заканчивает в рекордные сроки, помогает одеться — Куроо теперь может ходить только с прямой спиной и присесть ему до дома не грозит вообще, даже если ноги будут отваливаться. Задница болит зверски, и Тетсуро грозится подать на любовника в суд за свою поруганную честь, охает и все время держится за поясницу — и так до тех пор, пока они не возвращаются в здание.
Бокуто все это время фонтанирует энергией, и бывший капитан Некомы проклинает его, мечтая отвампирить хотя бы часть этого бодрого настроя, не говоря уже об отличном самочувствии.
У них есть несколько минут, чтобы привести себя в порядок, а потом каждый возвращается на свое место. Бокуто — за барную стойку на ВИПе, Тетсуро бегает там же и разносит заказы, изредка сверяясь с блокнотом. Его попытки выставить бутылки и стаканы на стол, не завалившись, чертовски веселят нездоровое внутреннее чувство юмора, а сам парень в это время растягивает губы в усмешке и даже почти не кривится, когда разгибается и торопливо перебирает ногами к стойке, где добрые двадцать минут Бокуто ублажает его за счет заведения.
Пить на работе — не профессионально, однако выбора нет, и можно только порадоваться, что боль отступает, официант двигается бодрее и даже не умирает после коротких передышек, когда клиенты заняты тем, что нажираются в хлам. Менеджер, слава небесам, тоже не смотрит за своим работником, и ночь благополучно заканчивается в четыре утра, после которых они нагло уклоняются от уборки. Куроо торопливо закрывает столики, проверяет выручку, чтобы его не дергали до следующего дня, записывает это все под диктовку Бокуто и вместе с Бокуто, а потом они летят на первый автобус, который довезет их вот прямо до дома.
После совместного душа, где Котаро доводит демо-версию секса из переулка до лицензированной, с растяжкой нежной и неторопливой, лаская ломящее от усталости тело, Куроо прощает ему боль в заднице и висяком остается только поясница. Совень посмеивается и из ванны несет любовника в кровать, где смазывает покрасневший и припухший анус мазью, купленной на этот случай.
Пока сон не смежил веки, они целуются до припухших губ и хриплых вздохов, Куроо дрожит и выгибается от ласк, ластится к горячим ладоням, и в итоге они так и засыпают — не размыкая объятий и губ, пока днем не приходит пора проснуться и заняться делами.
Бокуто просыпается раньше — он всегда просыпается раньше и не решается тревожить сладко посапывающего Куроо, который мигом обнимает подушку и спит дальше. Расслабленное лицо, никаких ершистых эмоций — спящий котяра милее, чем в повседневности, и двадцать минут улетают просто за тем, что Совень смотрит, как спит Тетсуро, и, пожалуй, ему это не надоест.
Ему уже полтора года не надоедает запах Куроо, звук и темп его дыхания, его пульс, его тепло, его голос, его привычка курить, усевшись в кресло на балконе, его манера готовить сидя, потому что после работы он мечтает упасть куда-нибудь под стол, но стойко стоит у плиты, пока Бокуто стабильно составляет список продуктов, делает уборку, ходит в магазин или же находится тут же и помогает с готовкой.
Из них вышел отличный тандем в домашних делах: Тетсуро, который периодами с порядком был практически незнаком, вздохнул с облегчением, когда в Котаро открылась тяга к возне и легкому перфекционизму.
Завтрак, сооруженный на скорую руку из того, что было в холодильнике. Тетсуро выползает по стенке примерно минут через сорок и отмокает в душе еще полчаса, и только потом, зачесывая непослушные волосы, появляется на кухне, зевая и хлопая глазами.
Бокуто сияет аки лампочка и крутится вокруг, не зная, как угодить своему чуду, чтобы тот сменил гнев на милость, простил ему и поясницу тоже, поболтал, как они обычно болтают с утра, на отвлеченные темы, хлопнул по спине, приобнял, поцеловал, пошутил.
И по возможности улыбнулся. Потому что каждый раз, когда Тестуро отводит с лица волосы и улыбается ему — у Совеня немножно отказывается работать как надо сердце и моментально тает что-то между животом и грудью.
В таких случаях говорят обычно про бабочек, но Бокуто уверен, что дело не в этом.
Просто он очень любит своего бро, вот и все.
Видя щенячьи (совиные?) глаза любовника, Куроо некоторое время еще капризничает, потом все-таки сдается и тянется объятиями, пересаживается на чужие колени и целует парня, ощущая, как напрягаются под ладонями сильные руки его бармена.
— Эй, Бокуто… А если бы ты тогда проиграл? Ты бы дал себе вставить? — Куроо выделяет голосом слово «тогда» и намекающе ухмыляется, растягивая губы.
Чертов провокатор, но Бокуто на это не купится.
— Я бы ни за что не проиграл, — моментально реагирует парень, выразительно приподняв брови. — А с чего ты вдруг решил спросить?
— Да вот, думал о новой позе… — мурлычет Куроо, водя холодными пальцами по обжигающе горячей коже — лениво, задумчиво, слегка небрежно.
— Ты опять читал книжку с картинками? — Понимающе интересуется Бокуто. — Настолько же, насколько у меня плохо с математикой, у тебя плохо с иллюстрированными изданиями, ты помнишь? Сиди в своей химии, Тетсуро, — заключает экс-диагональный Фукуродани.
Малопонятный для посторонних диалог заключал в себе следующую историю: когда парочка бро поняла, что у них стоит друг на друга… Больше того, когда они примирились с мыслью, что это еще и не лечится никакими методами психологии, которыми их моментально начали пичкать все знакомые…
Они решили вопрос о том, кто кому вставит, как настоящие, верные, честные друзья.
«Камень-ножницы-бумага!»
Куроо проиграл как последний лох на шестой попытке — до шестой они оба помнили комбинации. Потом был камень у Бокуто и ножницы у Куроо, и да — его задница страдала неизменно. Хотя, Бокуто ныл, что периодами он динамит своего бро, отказываясь даваться в руки, если дело шло уже дальше взаимного облапывания.
Куроо было плевать — он хотел изредка высыпаться и ходить ровно, а другие цели у него в таких случаях не успевали сформироваться.
Когда стало ясно, что никакая колено-локтевая и стандартная жажды разнообразия не удовлетворяют, Куроо полез — о боги — в Камасутру.
И тут произошло ровно то, о чем так «тактично» упомянул Бокуто: Тетсуро, как оказалось, был не создан для того, чтобы разбираться во всевозможных рисунках и схемах.
Это был провал, когда в одну из ночей Куроо захотел эксперимента. Бокуто и то быстрее разобрался, что требуется, и ночь была спасена, но с той поры Котаро доверял бро только выбор картинки и разбирался «что за фигня тут изображена» сам.
— Да ладно тебе, Бокуто, ну давай попробуем поменяться! — Не успокаивается Куроо.
— Нет, бро, так не честно, — Бокуто кусает ключицу любовника и получает болезненную хватку пальцев на волосах.
Пара минут борьбы, потом Котаро деликатно сдвигает тарелку подальше и заваливает хмурого Тетсуро на стол животом, оглаживая со спины сильное тело.
У Тетсуро были все данные, чтобы быть сверху. Сила, широкие плечи, рост — но выиграл Бокуто, и расставаться с собственным преимуществом Совень не спешил. Кроме того — он хочет и дальше ощущать, насколько покорным может становиться возбужденный кошак, как он может выгибаться и стонать, царапая спину.
Куроо может сколько угодно дуться, что Котаро принципиальный актив.
— Ты меня не любишь, хей, — жалуется Куроо, которому приспичило побыть тем, кто сам заваливает тела на столы и вставляет до сорванного голоса.
— А кто тебя на руках носит и завтраки готовит? — Возмущается Бокуто, который уже занялся тем, что стащил с любовника боксеры и задрал до лопаток растянутую майку.
— Понятия не имею, но этот человек точно не будет зажимать мое право быть самцом, — заявил Тетсуро.
— Самец, да? Я тебя сейчас прямо тут отымею, самец, и никуда ты от этого не денешься — ухмыляется Бокуто, блестя глазами, когда Куроо прогибается под его рукой, ворчит — чисто из принципа, принимая тот факт, что ему не светит изменить что-то в расстановке сил.
Бокуто наспех растягивает и вставляет одним движением. Куроо пусть отнекиваться, но кошак любит грубо и изредка вести себя как принцесска — все прелести подобного ему расписал Ойкава.
Тетсуро окончательно сдается только после того, как они снова потратили время на душ и перекусили.
Но собственный вопрос теперь не дает покоя, и Тетсуро переспрашивает снова:
— И все-таки, если бы ты проиграл — лег бы под меня? — Куроо наклоняет голову, глядя на замершего посреди движения Котаро, как тот неловко разворачивается и выдает абсолютно серьезным голосом, не без ехидства во взгляде:
— Куда мне до твоего уровня соблазнительности в постели, когда ты снизу? Нет, дорогой бро, не все так просто. Если бы я понял, что проигрываю, то… — Бокуто дергает плечом и договаривает, — Я бы сжульничал.