Гокудере ещё нет двадцати, но на его руках столько въевшейся в кожу крови, что никакой мочалкой не отскребёшь. Мафия уничтожает, мафия стирает все остатки чего-то хорошего, тлеющие несмелым огоньком в глубине души; мафия — это не развлечение и далеко не уютная дружелюбная организация, сеющая добро и любовь всем вокруг; но ему всё равно.
Добра в Гокудере и так никогда особо не было.
Но мафия забирает его последние крупицы.
Каблук дорогой кожаной туфли со всей силы опускается на мужскую руку, давит до треска костей в переломанных пальцах — этой рукой ему не держать больше пистолет; да и жить, в принципе, осталось недолго. Гокудера, не замечая никаких пронзительных криков, наклоняется к раненому в битве и лежащему на земле мужчине:
— Спрашиваю последний раз, — его голос твёрдый и хриплый — закалённый в тысячах таких же ситуаций и обожжённый горячим дымом взрывов, — кто вас послал?
Но вместо ответа — мольбы о пощаде, к которым он, к сожалению, давно уже глух. Возможно, это всего лишь шестёрка или наёмный солдат, которому кроме цены работы знать ничего и не нужно; Гокудере всё равно. Он не дознаватель — за информацией на миссии отправляют сразу Мукуро, и от его методов иной раз передёргивает даже Гокудеру — он правая рука, личная сила босса и второе лицо семьи.
У руки много функций: она одаривает угодных и треплет по голове послушных, она подписывает важные документы и пожимает другие союзные руки; она сжимает врагов за глотки и утыкает в пол, переламывает рёбра неугодным и даёт отмашку на уничтожение целых семей. Она делает ту мерзкую работу, которая не достойна быть выполнена главой, защищать босса — первоочерёдная цель, даже если это просто ограждение его собственных рук от грязи.
Гокудеру не просто так называют внушающей ужас правой рукой босса Вонголы; он выбил себе этот титул кровью, порохом и бесчисленным количеством чужих жизней.
Он тянется за пистолетом — по старинке. Динамит — это грязно и шумно, а атрибут Вонголы — слишком муторно; один точный выстрел в голову прекращает мучения мужчины и наконец позволяет ушам отдохнуть от истошных воплей. Никакую информацию Гокудера всё равно выпытывать не собирался, эта миссия — всего лишь зачистка. Рука всегда смахивает пыль со стола, прежде чем за него можно сесть.
Выверенными и точными движениями подтягивается ослабившийся галстук и поправляются манжеты багрово-красной рубашки. Гокудера любит этот цвет — следы крови на нём почти не видны. Он подхватывает сброшенный в пылу битвы пиджак и устанавливает в помещении заряд взрывчатки — пусть пламя унесёт с собой и сотрёт все воспоминания о том, что тут происходило.
Гокудера, как и подобает крутому парню, не смотрит на взрывы — в этот момент машина уже несётся прочь от полыхающего здания обратно в кодлу под названием «дом». И единственное, о чём он сейчас жалеет и переживает, что, несмотря на усталость и засохшую в волосах кровь, ему придётся первым делом садиться писать отчёт о выполненной работе.
Отчёт приземляется на стол Савады краешек к краешку ровно над документами, которые тот просматривал; две страницы сухого текста выверенными шаблонными фразами и ни грамма лишней воды, Гокудера не распаляется по пустякам, он слишком устал, чтобы описывать каждый свой шаг или слово врага.
— Миссия успешно выполнена, — говорит он, но Савада даже не поднимает на него взгляд — как, впрочем, и всегда — только кивает, боится смотреть ему в глаза вот уже несколько лет:
— Спасибо, Гокудера-кун.
Спасибо, что выполняешь всю эту грязную работу; спасибо, что тебе давно уже настолько похуй, что все чувства атрофировались за ненадобностью; спасибо, что убил себя ради Вонголы.
— Надеюсь, после этого они прекратят свои нападки, но если нет… — Саваде не нужно договаривать, у этой фразы может быть только одно продолжение:
— Я с этим разберусь, — как разбирался все эти годы — без переживаний и душевных терзаний, он оружие, не испытывающее сожалений — направь и стреляй. За свою семью Гокудера уничтожит и сотрёт в порошок любого, кто посмеет хоть косо глянуть в её сторону, жаль только, что сам он давно выгорел пламенем урагана изнутри.
Он не хлопает за собой дверью, выходя из кабинета, — но прикрывает её с тихим почтением, треплет слипшиеся волосы и ощущает, как на зубах скрипит песок — дорожная пыль.
Или это прах сгоревших в огне его взрывов людей.
Гокудере, в принципе, всё равно.