— Мессер? Мессер, проснитесь. К вам какой-то оборванец, настойчиво просит его принять.

Франческо, спавший в кресле в своем кабинете, вздрогнул и проснулся. Его будил лакей, бледный и очевидно боящийся возможной реакции своего господина, непредсказуемого спросонья. И то, с чем он пришел, не сразу достигло понимания Франческо. Пацци хотел уже было отослать лакея прочь с приказом выкинуть незваного гостя прочь, однако на ум пришел Паганино, с которым он разделался накануне. Что если старый вор успел встретиться с его мальчиком перед тем, как умереть, и рассказал ему правду, и теперь юноша стоит у его дверей? Стоило проверить.

— Пусть зайдет, — проворчал Франческо, усаживаясь удобнее и приглаживая бороду. — Я взгляну на него.

Лакей выскользнул за дверь. Потянулись минуты томительного ожидания.

Франческо подхватил со стола письмо дяди и записку от Марио Аудиторе и покрутил их в своих руках, раздумывая — совпадение ли это, или же сам Триединый взял все в свои руки и решил обменять его нерадивого нелюбимого отпрыска на того, кого он годами мечтал вернуть в лоно семьи и сделать своим наследником? Вьери оказался еще глупее, чем они с Якопо думали, и умудрился не только упустить из рук заложников, но и оказаться в тюрьме казарм Монтериджони, чьи границы он нарушил, пытаясь вернуться домой. Это в очередной раз заставило Франческо сделать выбор в пользу другого ребенка. Он и сам собирался разыскать его, но Триединый привел мальчика к нему раньше.

В дверь постучали, и Франческо, чье сердце взволнованно екнуло, позволил войти. Юноша, вступивший в кабинет, показался ему собственным отражением, какое он видел в зеркале добрых двадцать лет назад. Их родство не подлежало сомнению. Пучок черных волос на недавно обритой голове, острые черты лица, темные, почти черные глаза, крепкое телосложение. Даже не будучи воспитанным в этой семье, мальчишка держался почти так же, как Франческо в его годы. Стоял в целом ровно (хоть и не держа заправскую осанку, прививаемую дворянам их строгими гувернерами и учителями), глядел смело, но с тщательно скрываемым смущением от непривычности ситуации. Все в том, как он держался, напоминало Франческо его самого до боли, и как же он был счастлив видеть его сейчас перед собой.

— Что тебе нужно? — спросил он, стараясь не выдать голосом своего волнения и не показать, что знает ответ на свой вопрос. — Пришел просить милостыни?

— Нет, мессер, не за этим… Меня зовут Тео. Я, — юноша запнулся, — я знаю, это прозвучит странно, но… Если мне не солгали, я могу быть вашим сыном.

Они помолчали какое-то время, рассматривая друг друга. И не сразу Франческо смог заставить себя ответить.

— Сядь, — сказал Пацци, поднимаясь и указывая юноше на кресла у камина. — Поговорим. Расскажешь все, что знаешь, и тогда будет понятно, солгали ли тебе или нет.

Тео повиновался. Следующие несколько часов они беседовали вдумчиво, подробно, не упускали малейшей детали.

— Что же, выходит, все это так, — сказал Франческо, покручивая в руках кубок вина. — Ты и правда мой сын, тот, кого я искал много лет и пытался вытащить из воровского притона когда нашел. Сомнений нет.

— Почему вы не забрали меня сразу, как узнали, где я? — решился задать волнующий его вопрос Тео.

— Твою мать и тебя выкрали из дома, что я вам подарил, прежде, чем я вообще смог тебя увидеть. Не зная, как ты выглядишь, я не мог вторгнуться в приют и забрать тебя. Поэтому я пытался разговорить Паганино, но он обманул меня и поплатился за это. Мерзавец до последнего указывал на других юношей.

Тео похолодел, вдруг поняв страшный смысл этих слов. Впервые предупреждение Эцио показались ему правдивыми — раны Паганино были ужасны, кроме того, из их района и притона в последнее время часто пропадали юноши, чем-то похожие на него. Большинство из них обнаруживались в болотце у стен или и вовсе никогда не были найдены. То, что он знал каждого из них, и что они все пропали или погибли только потому, что были не теми, кого искал Франческо Пацци, произвело на Тео ужасающее впечатление. Но оно померкло, стоило Тео подумать о том, на что был готов Пацци ради него. Вот, как это, когда родительская любовь и желание воссоединиться с ребенком настолько сильны в сердце, что человек готов убить ради этого, подумал юноша, и в его юном, неопытном и чистом сердце проснулись первые ростки сыновьей любви.

— И что же со мной теперь будет? — спросил он. — Мне… больше некуда пойти.

— Вольпе выгнал тебя из приюта? Почему?

— Я… отказался шариться по знатным домам. Мне там не по себе.

— Вот оно как, — эти слова явно понравились Франческо. — Кровь свое знает. Насколько высоким было твое положение в притоне?

— Не очень, Вольпе давал мне простые задания, — Тео соврал не могнув глазом. — Но и далеко от себя не отпускал. Наверное, поэтому.

— Почему же он вдруг тебя отпустил? И ничего не потребовал взамен?

— Потребовал… Он давно обещал, что даст мне уйти, если произойдет одно событие и будет выполнена одна его просьба. Событием была… смерь Паганино и его признание. Вольпе обещал Паганино, что отпустит меня только после этого.

— Могу понять. И чего же он попросил?

— Пойти на большое дело. Вылазку в палаццо…

Тео прикусил язык, поняв, что проговорился, но вызвал у Франческо лишь понимающую улыбку.

— Не пугайся, — сказал Пацци-старший. — Я знаю, что ограбление было делом рук воров из вашего притона. И мои союзники тоже знают. Вольпе обязательно поплатится за свою дерзость, но его время еще не настало. Тебя же я защищу. Тебе не о чем волноваться. Одну лишь вещь спрошу напоследок. Вот, взгляни, — Франческро протянул Тео маленькую копию портрета из палаццо, изящно выписанную на маленькой дощечке. — Ты знаешь этого юношу? Может, видел в приюте?

Тео так и не удалось сохранить самообладание, когда он узнал в человеке на потрете Эцио. Подняв взгляд на отца, он понял, что Франческо, тщательно за ним наблюдающий, все равно понимает — они виделись.

— Он приходил как-то, да. С Вольпе увидеться, — как можно более равнодушнее сказал Тео. — Раз или два, месяца два назад. Но больше не появлялся.

Франческо разочарованно выдохнул. Все же Джованни Аудиторе последний из своей семьи кто остался в городе. Он намеренно сделал себя уязвимым, подставился, отослав семью и лишив тем самым Пацци и его союзников рычагов давления, прекрасно зная, что его смерть не сотрет фамилию, что он носил, с лица земли и памяти людской. Пока по Республике ходит хотя бы один отпрыск Аудиторе, идея об их реставрации в качестве знатной семьи и властью наделенных будет жить в умах и сердцах граждан. Эта мысль приводила Франческо в бешенство. Но пока что он был не в силах что-то изменить. Что же, подумал он, убирая портрет, у него самого появился долгожданный наследник, а это уже дорогого стоит.

— Кто он? — спросил Тео, чем немало удивил Франческо. — Очередной шпион вроде Паганино?

— Ох, будь он шпионом, все было бы проще, — Франческо рассмеялся на это. — Нет, сынок, этот юноша… Его зовут Эцио Аудиторе, он сын Джованни Аудиторе — дожа и человека, что разлучил нас. Когда-то мы были друзьями, я доверял ему больше собственного брата, даже попросил о помощи, когда появился риск потерять тебя с твоей матерью. Но Джованни обманул меня, выкрав вас вместо того, чтобы спасти. С тех пор я не виделся с твоей матерью, не смог увидеть тебя в первый раз.

— И теперь этот преступник в тюрьме, — непонимающе нахмурился парень. — Его скоро казнят, так? Зачем же вы разыскиваете его сына?

— Это долгая история, и, боюсь, еще рановато рассказывать ее, — сказал Франческо, поднимаясь. — Но я обязательно тебе ее расскажу, когда ты привыкнешь к своему новому положению. Пойдем. Выберем тебе комнату и снимем мерки. Скоро тебе сошьют платье в наших цветах.

С тяжелым кряхтением Пацци поднялся и поманил юношу за собой. Вместе они прошли по галерее с картинами, по которой еще недавно слуги провели Тео. Он, не успевший рассмотреть все получше, теперь вертел головой, запоминая каждую выделяющуюся мелочь. Дом Франческо Пацци, не в пример дворцу, где жили Аудиторе, был скромнее, лучше спланирован. Да и изысканных вещичек здесь было не настолько много. Тео решил, что так и должно быть, что его знатный отец не кичится богатством и положением. Мысль, что все ценное, что здесь могло быть размещено, было продано, чтобы покрыть долги, даже не пришла юноше в голову — он ничего не знал об этих долгах. Он видел лишь едва украшенные стены. Редкие портреты на серых стенах и гербы, рассказывающие о тех, с кем Пацци когда-либо заключали браки по расчету. Разве что Тео из этого малчаливого рассказа ничего не понимал.

— Все эти люди… Пацци? — решился спросить он у Франческо.

— Да, в основном наши предки или союзники, — ответил тот, обернувшись через плечо на звук голоса сына.

На его лице Тео увидел радость, видимо, вызванную интересом к семейной истории, и это снова заставило его сердце екнуть. Вот как это, подумал он, быть частью чего-то по-настоящему важного. Быть частью настоящей, кровной семьи. Иметь постоянных родственников, а не представлять в их качестве таких же бездомных и безродных бродяг.

Не доходя до лестницы на второй этаж, Франческо остановился у большого портрета, и Тео остановился рядом. На нем он увидел трех мужчин разных возрастов и четырех мальчиков, сидящих на диване перед ними.

— Это один из последних потретов, — объяснил Франческо. — За диванами мы, старшие. Слева — дядя Якопо. Ты увидишься с ним на празднике, куда я тебя возьму. Дальше я и… Неважно. Трое старших мальчиков сыновья и внук Якопо от дочери, самый младший справа… твой брат, Вьери. Если бы я вовремя тебя забрал, тебя написали бы среди них.

Тео внимательно рассмотрел каждое лицо на портрете. Было видно, что ему больше пятнадцати лет. Отец на нем выглядел совсем молодым, его дядя — уже взрослым и серьезным, а его сыновья-подростки вскоре обещали вымахать такими же высокими и крепкими. Внуку, пухлому малышу, было на вид лет пять, и он со смущенной улыбкой обнимал Вьери, мальчика где-то двух-трех лет. Разобрать его черты было тяжеловато, да и чувство при виде его у Тео возникло странное, поэтому он перевел взгляд на последнего человека на портрете.

Он не понял, кто именно это был — его лицо кто-то замазал черной краской. Но то, как близко этот молодой, судя по росту и осанке, человек стоял к отцу, то, как его рука обнимала отцовское плечо, вся его поза была открыта для всех Пацци, говорило об их близости.

— Кто это? Почему его лицо закрашено?

Франческо сплюнул.

— Это предатель Гульельмо, мой брат. Он больше не Пацци.

— Почему?

— Потому что выбрал Медичи, еще одну семью, враждующую с нами. Влюбленный глупец решил, что браком прекратит давнюю ссору, но в итоге спровоцировал новую и, поджав хвост, убежал в лоно врага. Все еще считает, что может примириться с нами. Он наверняка попытается заговорить с тобой, когда я выведу тебя в свет, но не поддавайся его сладким речам, не позволяй себя обмануть. В нем не осталось ни капли любви к его настоящей семье.

Эти слова почему-то ранили Тео самым неожиданным образом. Он мог понять боль отца, но в то же время что-то в душе юноши вдруг воспротивелось такому его суждению. Что плохого, подумал Тео, в любви к кому-то, даже если это человек из другой, пусть и враждебной, семьи? Как мог запретить брату жениться по любви человек, сам лишившийся любимой женщины и сына из-за похожего запрета? Подобная мысль предательским червячком сомнения закралась в страстно желающую отцовского одобрения душу Тео, но тот пока не был готов признаться в этом даже себе, и потому больше про дядю Гульельмо решил не спрашивать. Лишь перевел взгляд на мальчиков рядом со сводным братом.

— Я увижу их? — спросил Тео, кивая на них всех.

— Нет, — Франческо вздохнул. — К сожалению, Якопо, я и… ты — последние мужчины в роду Пацци. Вскоре после того, как написали этот портрет, в Эмилии, нашем родном городе, случилась вспышка оспы. Мы с братом и моим сыном были в отъезде, но Якопо и его семья остались в городе. Он потерял всех, кроме жены. Несчастная женщина. Она тронулась рассудком и уехала сюда, в Солэ, в один из местных женских монастырей. Якопо навещает ее время от времени.

— Неужто и Вьери тоже погиб? — Тео нахмурился. Эцио говорил ему, что Франческо обращался с его братом из рук вон плохо, значит, брат должен был быть жив. Что-то тут было не так.

Франческо снова сплюнул, чем удивил юношу.

— Прости меня, Триединый, за сие мыслепреступление, — проворчал он. — Но лучше б он погиб. К сожалению, Тео, твой брат — никчемный трус и глупец. Он не справился с простым заданием и сейчас находится в плену у Аудиторе.

— Это ужасно! — разгневанный Тео с возмущением посмотрел на отца. — Почему же вы его не вызволите?

— Потому что мне не нужен ни на что не способный идиот, — честно ответил Франческо. — Не будем о нем больше говорить. Сейчас важнее всего твоя подготовка. Скоро Большая Месса, и в последний вечер перед ней все знатные семьи соберутся в доме Медичи, чтобы отпраздновать. Там я представлю тебя как своего нового наследника. Пойдем же.

Франческо снова повел юношу по коридору к жилым комнатам. Тео следовал за ним, размышляя обо всем, что только что услышал. Конечно, ему льстили подобные надежды отца на него, однако и слова Эцио с каждой минутой переставали казаться попыткой рассорить их с Франческо. Пока что все его слова об отношении Франческо к другим людям подтверждались. И Тео опасался, что они продолжат оказываться правдой, поскольку не хотел верить в них. Давать Франческо повод в себе разочароваться ему тоже не хотелось. Значит, ему нужно оправдать ожидания и стать сыном, которого Франческо хотел бы иметь.

Так началась его жизнь в доме Пацци.

Первым делом Франческо выделил Тео одну из большиэ спален на втором этаже. Не дав юноше осмотреться, Франческо кликнул слуг и заставил их хорошенько вымыть Тео, после чего показал лекарю. К удовлетворению Франческо выяснилось, что юноша обладает хорошо развитым телом и крепким здоровьем. Разве что был худоват для своего возраста, но это было поправимо. Затем пригласили личного портного Пацци. Мужчина средних лет, чьего имени Тео даже не запомнил, заставил его померить платья Вьери и нашел, что некоторые из них должны неплохо сесть. Обеспечив его одеждой на первое время и сняв мерки для парадного костюма, портной ушел.

— Теперь, — сказал довольный Франческо, — пора привить тебе манеры. Начнем с трапезы.

Они с Тео ушли из выделенной ему комнаты в трапезную. Подали обед из нескольких блюд, и эта первая в жизни юноши полноценная горячая трапеза стала также его уроком. Тео даже не заметил, как Франческо сумел все организовать, но приглашенный им учитель этикета присутствовал за обедом и по его ходу учил Тео поведению за столом.

Тео поначалу обрадовался, но его энтузиазм быстро начал иссякать. Учиться подобным образом было очень тяжело. Как можно, думал Тео, сосредоточиться на десяти разных вилках и ложках, когда на тарелке под самым носом остывает, истекая соками на печеный картофель, молочный поросенок, которого он бы уже разделил и отправил в рот руками? К чему запоминать, какой соус и какое вино потребовать к какому блюду, если все такое сочное и насыщенное вкусами и влагой, что ни соуса не нужно, ни вина? Он против воли озвучил свою мысль, но потупился, натолкнувшись на колючий взгляд Франческо. Отец явно был недоволен такими грубыми манерами отпрыска, давно желанного, и Тео, устыдившись себя, все-таки принялся за учебу.

К концу трапезы настроение Франческо снова пришло в норму, и Тео, решив, что смог исправиться, выдохнул. С трудом, правда, так как обильная и сытная еда после стольких голодных лет задала ту еще трепку его несчастному желудку. За окном уже давно стемнело, и они сидели в трапезной при свете свеч и пламени камина. Франческо задумался о чем-то своем и смотрел куда-то сквозь сына, Тео же неловко ерзал на стуле и не знал, что делать дальше. Учитель манер, отпущенный давно, ушел. Так что кроме них и пары слуг в трапезной больше никого не было какое-то время.

Никто из них не успел сказать что-либо. За одной из дверей, ведущих в коридор, послышались шаги. Вошел один из лакеев и доложил:

— Мессер Пацци, ваш дядя прибыл.

Франческо побледнел и подскочил:

— Я приму его в своем кабинете.

— Это лишнее, Франческо, — послышался кряхтящий старческий голос. В комнату вошел горбящийся мужчина, седой, как серебро, в длинном синем дорожном платье, и остановился у стола. — Поговорим здесь. А это, должно быть, твой бастард, — он хмурым взглядом окинул Тео и поджал губы. — Что же… здравствуй, юноша. Как твое имя?

— Тео, мессер, — запнувшись, ответил бывший вор.

— Тео Пацци, — сказал Якопо и причмокнул губами, словно пробуя это имя на вкус. — Звучит не слишком-то солидно, не находишь, Франческо? Надобно подобрать ему новое. И заодно крестить и записать в семейную книгу. Я напишу Борджиа. Пусть хоть так отплатит тебе за все, чем нам пришлось пожертвовать для него.

— Со всем уважением, мессер, — мягко, но настойчиво сказал Тео, не дав Франческо что-то ответить дяде, — но у меня уже есть имя, и ему необязательно быть солидным.

— Тише, тише, мальчик, не нужно показывать клыки подобно уличной голодной псине, — Якопо, видимо, уставший стоять, с кряхтением подошел к стулу Франческо и сел на него. — В конце концов, с улицы тебя уже забрали и накормили, и вести тебе теперь придется соответствующе. Это имечко, коль так хочешь, оставим для домашних. Но в обществе представляться так нельзя. Твое имя должно соответствовать роду, которому ты принадлежишь. Такова плата за подобную привилегию. Ты достаточно взрослый, чтобы понимать. Так ведь?

— Я понимаю, мессер. Пусть так, — сказал Тео, отводя взгляд.

Конечно, все это ему было не по душе, но подобный компромисс был все же лучше, чем ничего.

— Насколько я помню, дядя, вы не собирались приезжать на мессу, — наконец напомнил о себе Франческо, до этого момента молчавший. — Передумали, должно быть?

— Ясное дело, передумал, — зло сказал Якопо. Он кивнул Тео на дверь. — Иди к себе, юноша. Нам с твоим отцом нужно поговорить.

Тео не стал ему перечить и ловко проскользнул мимо Якопо за дверь, оставив ее незакрытой как можно более аккуратней. К счастью, в коридоре не было никого из слуг, и Тео смог ради приличия потопать, создавая видимость того, что уходит, и потом снова прокрасться к щели и подслушать. Ему не пришлось прикладывать усилия, чтобы расслышать разговор: отец и его дядя не потрудились приглушить голосов.

— Ты в своем уме, Франческо? — рявкнул Якопо. — Что ты творишь? Я понимаю, как случилось так, что Вьери попал в плен — он глупый мальчишка, которому вы с Борджиа доверили опасное задание, зная, что ему это не под силу. Но я никак не могу уразуметь одного — почему же ты не делаешь ничего, чтобы его вызволить? Ты что же, надеешься, что Аудиторе убьют его, и ты сможешь признать этого бастарда законным наследником?

— Я сделаю это в любом случае, — злобно сказал Франческо. — Аудиторе хоть и коварные ублюдки, но у них кишка тонка. Они слишком любят держать поблизости убогих. Пусть Вьери хоть сгниет у них в катакомбах, мне-то что. У меня есть другой наследник. Умный, сильный и, что более важно, послушный. Он хоть и показывает зубы, но мне никогда перечить не станет. Ты бы слышал его сегодня, дядя. Он ко мне тянется…

— Вьери тоже тянулся, когда был совсем крошкой, — ехидно ответил ему старик. — И что же? Ты шпынял его и обижал, и вот как он кончил. Зная это, я теперь опасаюсь и за бастарда. С тебя станется и его испортить и после выкинуть, как ты поймешь, что даже он не станет потворствовать твоим глупым затеям.

Вот опять! Теперь уже не Эцио, которого Тео счел предвзятым к родной семье, а дядя, часть этой самой семьи, говорит такое про Франческо. Это не на шутку встревожило юношу, и он продолжил слушать.

— Посуди сам, дядя, мы погибаем. Наш род прервется, если мальчик его не продолжит.

— Мы погибнем раньше, чем он сможет это сделать, если ты продолжишь тратить деньги, которых у тебя нет, как ты не понимаешь, — Якопо чуть ли не кричал. — Ты должен прислушаться ко мне, Франческо, и остановиться на этом. Не остановишься сам — я буду вынужден сделать это вместо тебя. У Борджиа достаточно людей, готовых открыть для них свои кошельки.

— Как ты себе это представляешь? Они решат, что мы пытаемся выйти из игры…

— Нам не следовало в нее вступать в первую очередь, вот, что я скажу.

— И отказаться от возможности отомстить Аудиторе и вернуть власть по-настоящему заслуживающей это семье?

— Ну уж точно не соглашаться на союз с северянами. Ты хоть понимаешь, чего нам это будет стоить? Сколь многое придется нам отдать, чтоб расплатиться с ними? Жадность до денег Родриго ничто в сравнении с аппетитами короля и его своры.

— Причем здесь это, дядя? Какой им в этом всем прок?

В комнате на миг повисла тишина, такая всепоглощающая, что Тео даже показалось, что он оглох.

— Ты что же, Франческо, хочешь мне сказать, что все это время верил, будто это только наше дело как республиканцев? И не был в курсе откровенно про-королевских взглядов нашего Кондотьера-Богослова? О, Триединый, за что ты послал мне двух глупцов вместо одного…

Послышался громкий шорох и стук — Франческо, вскрикнув, лишился чувств и рухнул на пол как подкошенный. Якопо кликнул слуг.

Тео же, услышав это, поспешил скрыться в своей комнатке. Он влетел внутрь, закрыл дверь, подошел к окну и сел на полу между стеной и кроватью, обхватив руками колени. Мысли о вещах, недоступных его пониманию, вихрем крутились в горячей юношеской голове, и впервые за все это время Тео пожалел, что не может обсудить их с Вольпе. Внутри что-то заскребло. Он пока что не был готов в этом признаться даже себе, но решение уйти к отцу все меньше и меньше казалось ему хорошим.

Размышления его были прерваны тихим скрипом открывающейся двери. Подняв голову, Тео увидел Якопо. Старый дворянин вошел в комнату и сел на ближайший к нему край кровати. Теперь, когда их отделяло несколько шагов, и рядом не было напряженного Франческо, Тео смог получше рассмотреть старшего родственника и вдруг понял: он такой старый, больной, грустный и озлобленный из-за того, что ему приходится нести на себе огромную ношу ответственности за свою семью.

— Ты подслушивал, — сказал Якопо. — Я видел, ты неплотно закрыл дверь.

— Я не шпионю, если вы боитесь этого, — мрачно сказал Тео. — Я правда ушел от воров. Хотел встретиться с семьей. Я здесь меньше дня. Так быстро от привычки не откажешься.

— А ты хотел бы отказаться? Начать вести праведную жизнь?

— Почему бы и нет.

— Похвальное желание. И честность… Что же, должен признать, не все еще потеряно. Что же до того, что ты услышал…

— Франческо напортачил, да? — Тео выпалил это неосознанно и опрометчиво. Натолкнувшись на ответный колючий взгляд Якопо, юноша отвел собственный. — Извините.

Но Якопо сердился не на него. Это стало понятно по тому, как он заговорил следом.

— Честность за честность, да? Что же, это справедливо. Да, мальчик. Твой отец напортачил. Это даже слабо сказано. Ненависть к Медичи, ради которых от нас ушел Гульельмо, его любимый брат, и Аудиторе, забравшим тебя, подтолкнула его к участию в заговоре. Ты, наверное, уже знаешь это. Чего ты не знаешь… так это того, что Франческо вложил в это практически все деньги банка Пацци. Не только собственные, но также и те, что были ему доверены многими людьми. И вряд ли это его вложение окупится. Мы нищие почти что теперь, мальчик. Что хуже всего, все существование нашей семьи под большой угрозой… Твой брат в заключении (что не так уж плохо для него, быть может, это его чему научит), твой отец разорил нас и вот-вот станет причиной нашей гибели, ведь момент, когда клиенты нашего банка узнают правду, лишь вопрос времени, а я… Я слишком стар, чтобы все это исправить.

— И что же делать?

Этот вопрос был детским, Тео это прекрасно понимал. Но ничего другого не оставалось.

— Как я уже и говорил, нам придется перестать спонсировать заговорщиков, — вздохнув, сказал Якопо. — Сделай Франческо это раньше, и сейчас он смог бы с большим успехом диктовать им свои условия или даже прекратить участвовать во всем этом фарсе. Но уже слишком поздно, нам не позволят ни того, ни другого. Поэтому если мы не хотим пасть от рук заговорщиков, нам придется согласиться выполнять грязную работу.

— Какую, например?

— Например, подчищать за ними дерьмо, угрожая или шантажируя другую знать и вынуждая их тем самым поддерживать нужных людей, — судя по тому, каким тоном Якопо это произнес, этим занимался преимущественно он. Остальное же он говорил с тем мрачным укором в голосе, с каким обращался к Франческо. — Или совершать преступления, нужные другим. Убивать нужных людей прилюдно, окропляя собственные руки кровью, чтобы чужие оставались чистыми.

Тео похолодел. Он сразу понял, о чем речь, поскольку слышал, как Вольпе и Эцио обсуждали готовящееся покушение. Картинка сложилась в его голове. Заговорщики хотят, чтобы на ближайшем людном мероприятии — скорее всего, большом празднике накануне Большой Мессы, — Франческо Пацци убил семью Медичи. И точно так же он понял, что отец сделает это.

— Неужели мы не можем это остановить?

— Нам придется взять этот грех на душу, мальчик. У нас нет выбора. Меньшее, что мы можем сделать — быть готовыми покинуть Солэ сразу же, как это произойдет.

— И отправиться в Эмилию?

— Куда же еще, мальчик? Не так, конечно, твой отец хотел бы показать тебе родной город, но ничего другого не остается. В любом случае, мы оба рассчитываем на то, что ты будешь держать язык за зубами.

Подняв голову, Тео встретился взглядом с Якопо. Мужчина смотрел устало, но серьезно. Было сразу ясно, что с ним лучше не спорить. Тео кивнул, обещая это, и увидел, как собеседник расслабился.

— Что же, достаточно о Франческо, — сказал Якопо. — Лучше поговорим о тебе. Нам придется постараться, чтобы компенсировать твою запущенность. Как ты знаешь, мы посетим большой праздник в скором времени. На нем тебя представят как часть семьи…

— И вы не будете против?

Якопо крякнул и хохотнул.

— Мальчик, я был против отношений твоих родителей, но, когда стало понятно, что мать твоя носит тебя под сердцем, мое мнение перестало иметь всяческое значение. Я собирался увезти вас в Эмилию, подальше от Солэ, опасаясь, что вас используют, и сразу же женить Франческо на знатной женщине, чтобы у него был законный наследник. Но вредить тебе, в котором течет кровь моих предков? Я не пошел бы на это. И уж тем более на это не пошли бы наши враги. Они манипуляторы и воры, но не детоубийцы. Посуди сам: стали бы они оставлять тогда в живых твоего брата?

— Почему же тогда отец считает, что они выкрали меня со злыми намерениями?

— Потому что твой отец, к сожалению, глупый и жестокий человек, — Якопо не торопился договорить, словно решая, стоит ли это сделать. — Когда я попытался вывезти тебя и твою мать в наш родной город, он решил, что я хочу вас убить. Вот, как он обо мне до сих пор думает. Как о человеке, способном убить собственного внучатого племянника. Но в то же время он сам был бы готов пожертвовать вами. В то время он боролся за место дожа и только начал входить в круг заговорщиков. И если бы главный среди них сказал ему избавиться от всего, что может использовать враг, включая бастарда вроде тебя, боюсь, Франческо послушался бы. Поэтому… я подал Паганино идею пойти к Вольпе и обратиться за помощью. Что было дальше, полагаю, тебе известно.

Эти слова огорошили Тео. Подумать только! Двоюродный дед, казалось, ненавидящий его, был тем, кто помог сохранить его жизнь! И только что он снова подтвердил чужие слова о Франческо.

— Он знает об этом? — спросил Тео.

— Франческо? Нет, и я бы предпочел, чтобы так и оставалось, — Якопо поднялся и, кряхтя, пошел к двери. — Достаточно на сегодня откровений, мальчик. Нам всем нужно многое переварить. Ты умный юноша, полагаю, ты умеешь держать язык за зубами. Так ведь?

Тео кивнул. Якопо одарил его мрачной улыбкой и оставил, крепко заперев за собой дверь.

На следующее утро Тео увидел отца и его дядю только когда его позвали к завтраку. Якопо выглядел спокойным и довольным, Франческо же угрюмо ковырялся в своей тарелке одной рукой, пока другой держал перед глазами некое письмо.

За завтраком Тео снова пришлось нелегко. Учитель манер присутстовал и в этот раз, продолжая учить Тео столовому этикету. Время от времени ему помогал Якопо, поправляя или указывая юноше как лучше

— У меня дела в городе, — сказал Якопо, закончив завтракать. — Твой сын поедет со мной.

— Зачем?

— Затем, что у нас мало времени на его обучение, — Якопо поднялся и жестом поманил за собой Тео. — А что выходит из тех, чьим обучением занимаешься ты, я уже видел. Я поеду в Университет Розы на встречу. Он же пока будет ждать поучится танцам и познакомится с кем-нибудь своего возраста и положения.

— Танцы сейчас не главное, дядя.

— Как раз наоборот. Скоро месса и все эти балы и приемы. И если во время службы он сможет изобразить порядочного верующего, то хорошего танцора на балу, не умея танцевать при этом — вряд ли.

Франческо наконец оторвался от письма и посмотрел на Тео.

— Я надеюсь на твое благоразумие, — сказал он сыну. — Хорошенько думай, что и кому говоришь. И только попробуй сбежать от дяди к своим старым друзьям. Ослушаешься — пеняй на себя.

Тео сглотнул и кивнул, обещая не нарушать указаний. На этом завтрак для них был закончен. Он и Якопо покинули дом и сели в ждавшую их у входа карету.

— Мы правда туда поедем? — спросил Тео с замиранием сердца. — В Розарий?

— Да. Ты так удивлен… Ты же умеешь читать и писать?

Юноша смущенно отвел взгляд.

— Да, но читаю медленно, а пишу неразборчиво.

Эти слова вызвали у Якопо понимающую улыбку, что удивило юношу.

— Что же, у тебя с твоим отцом больше общего, чем мне казалось раньше, — сказал он. — Он пишет как курица лапой и вечно оставляет кляксы. Поэтому мне часто приходилось писать что-то за него. Что же, приятно видеть, что ты и правда его сын.

Теперь Тео уже был рад его словам. Он, улыбаясь, посмотрел в меняющийся пейзаж за окном и вдруг нахмурился.

— Простите, но мы правда едем в Розарий?

— Почему ты спрашиваешь?

— Он в другой стороне…

— И правда. Ты наблюдателен. Да, мы поедем туда, но чуть позже. Сначала я хочу навестить жену в монастыре.

Тео припомнил, что и Франческо упоминал ему что-то такое — что жена Якопо после смерти их детей ушла в монастырь. Наложив это знание на мысленную карту, Тео вдруг похолодел. В этой части города было несколько монастырей, но только один из них был женским, и то был монастырь святой Уллы-Марии.

— Да, я вижу, ты понял, куда именно мы едем, — усмехнулся Якопо, наблюдавший за сменой выражений на его лице. — И жену мою ты там не раз встречал. Помнишь, быть может, сестру Бернадетту?

— Так вот кто вызвал в монастырь стражу! — воскликнул бледный Тео. — Зачем она так поступила?

— Она наблюдала за твоей знакомой девицей, бастардом дожа Аудиторе, к слову. Это было как нельзя кстати, особенно после того, как ее братец схватил Вьери, — Якопо почесал подбородок. — Я хотел заполучить девицу и вынудить Кондотьера-Генерала обменяться пленниками. Если бы он отказался, я вытащил бы на всеобщее обозрение тайну ее происхождения, тем самым поспособствовав заговорщикам и вынудив последних союзников дожа отказаться от него. По крайней мере, так решил бы его брат-глупец, не понимающий, что дожу Джованни все равно не жить — против него немало других, более серьезных улик. Так или иначе, мой план провалился. Девица и ее мать скрылись из города.

Взгляд светлых глаз Якопо впился в Тео, и юноша понял — это проверка. Якопо хочет понять, знает ли он что-либо об этом и, если да, проговорится ли из чувства верности новообретенной семье? И он не знал, как поступить. Не будучи уверенным в том, что их с Клариссой не видели в день, когда он отводил ее в новый дом, Тео не понимал, знает ли Якопо правду, с помощью которой мог бы его подловить. Но вдруг в его голову пришла другая, более серьезная мысль. Якопо не знает ни правды о происхождении Клариссы, ни того, что скрывшейся женщиной была ее тетка, а мать и вовсе умерла, ни того, как выглядит Кларисса и где она прячется. Почему-то его жена не смогла описать ему девушку, иначе бы ее уже давно нашли и привели к нему. Значит, все в порядке до тех пор, пока он не обладает никаким из этих знаний, и он, Тео, может проследить за тем, чтобы это так и оставалось, и, в случае чего, отправить Якопо по ложному следу.

Но стоит ли, подумал он в следующий миг, так поступать? В конце-то концов, кто они с Клариссой друг другу? Даже она, та, что росла рядом с ним всю жизнь, оказалась частью семьи, причинившей его семье столько горя, пусть и не зная этого. Она, конечно же, не виновата, но в то же время должен ли он продолжать заботиться о ней? В случае с Эцио ответ на этот вопрос был однозначным, но, думая о Клариссе, Тео не мог быть столь категоричен. В конечном итоге, он решил, что не поступит с нею так. Якопо, конечно, показался ему неплохим, но все-таки знакомы они были недостаточно долго, чтобы Тео так легко мог отказаться от кого-то более близкого ради него или Франческо.

Карета остановилась у лестницы, ведущей в монастырь. Тео на миг задержал поднявшегося чтобы выйти Якопо:

— На вашем месте я бы не стал расспрашивать монахинь, — сказал он. — Они наверняка видели вас с сестрой Бернадеттой и потому ничего вам не скажут, если вы решите узнать что-то про беглянок.

— Почему ты так говоришь?

— Они недолюбливают сестру Бернадетту. Не то, чтобы они были верны прежней настоятельнице, но сестра Бернадетта жесткая и грубая даже с послушницами. У нее там нет подруг. К тому же… перед моим уходом Вольпе упоминал, что беглянки передвигались вглубь страны. В последний раз их видели в Сольдино еще когда они только сбежали.

— Ты был близок с девчонкой?

— Не особенно. Просто она была добра и иногда кормила. Почему-то все вокруг решили, что мы друзья.

Тео соврал так спокойно и непринужденно, что Якопо купился. Он не потребовал, чтобы юноша сопроводил его, когда они приехали, и провел в монастыре совсем немного времени. Вернувшись в карету, Якопо велел везти их в Университет. Ехали они недолго — резвые гнедые кони ловко лавировали по улочкам Солэ и вскоре вывезли их с окраины к большому и красивому зданию желтого камня недалеко от центра города.

— Осмотрись по пути на занятие, — посоветовал ему Якопо, пока они поднимались по лестнице к дверям. — В следующем году ты начнешь посещать это место. Чем раньше привыкнешь — тем лучше.

Тео, запаниковав от столь внезапной новости, хотел было возмутиться, но не смог. За Якопо пришел какой-то служащий, и вместе они отправились по каким-то делам старшего Пацци, оставив Тео в полном недоумении. Юноша неловко топтался у самого входа, поглядывая на молодых людей, кучкующихся по углам большого и прохладного обитого мрамором фойе Розария, до тех пор, пока вдруг от одной из компаний не отделились и не отправились в его сторону три девушки. В одной из них, к своему удилению, Тео узнал Клариссу, а в одной из оставшихся двух — дворянку, что взяла ее к себе в услужение.

— Здравствуй, — сказала Лючия — так, кажется, ее звали? — маленькая и пухлая девица, когда они подошли. — Ты же Тео, да? Брат моей камеристки.

— Вообще-то, нет, — тихо сказал он и поспешил отвести всех девушек подальше, так, чтобы их не было слышно. — Простите, нам пришлось немного слукавить… Так было нужно. На самом-то деле мы не родственники… Я… недавно узнал, что прихожусь внебрачным сыном Франческо Пацци.

Лючия и ее подруга ахнули, переглянувшись, Кларисса же побледнела. Тео так и не понял, почему — сказал ли ей Эцио, или же она оказалась огорошена так же, как и остальные девушки, просто выразила это иначе?

— Кларисса, ты знала это? — прошептала Лючия, оглядываясь на нее.

— Нет, что ты, — таким же тихим шепотом ответила Кларисса. — Ну, то есть… Человек, определивший меня на содержание в монастыре, упоминал, что Тео, как и я, чей-то внебрачный ребенок, но никогда не говорил чей. Лишь твердил, что мы будем иметь право узнать об этом только в случае, если нас решатся признать те, кто от нас отказались… Тео очень повезло, мне думается. Он нашел свою настоящую семью, они признали его… Я же о своей так ничего и не знаю… Как и они ничего не знают обо мне.

Смотря на нее, Тео чувствовал, как его изнутри раздирают сомнения. Он почему-то хотел сказать ей правду: мол, представь себе, ты дочь Кондотьера-Генерала Аудиторе, способствовавшего падению дожа. Но при мысли об этом он вспоминал горькое выражение лица Эцио в момент, когда тот признался в поступках их отца. Бывший друг явно не был счастлив от того, что был его сыном, так нужно ли Клариссе знать, чья она на самом-то деле дочь? Нет, решил Тео, с ней он так не поступит. Узнать подобное было бы ужасно.

Мелькнула, однако, в его разуме и скромная кощунственная вещь: теперь он лучше понимал поступок Эцио по отношению к себе, хотя и не был еще готов ему его простить. Зная теперь, что и Франческо поступил с ним некрасиво вопреки всем своим заявлениям, Тео уже не был уверен в необходимости подобной откровенности.

— В любом случае, меня еще официально не представили как члена семьи, — тихо сказал он девушкам.

— Понимаю, — сказала третья девушка. — Мы не будем распространяться об этом лишний раз.

— Это Кристина, моя подруга, — представила ее Лючия прежде, чем наброситься на Тео с новыми расспросами. — Что же ты тут делаешь?

— Якопо притащил меня сюда на уроки танцев, — Тео скривился. — Он хочет вывести меня в свет перед Большой Мессой.

— Вот оно как, — Кристина переглянулась с Лючией. — Что же, сегодня не твой день, Тео. Общий урок танцев для тех, кому позволяют учиться им вне дома, уже закончился с четверть часа назад, а учитель ушел. Мне очень жаль.

— Вот черт! — в сердцах воскликнул Тео. — А мне бы правда это пригодилось…

— Мессер Пацци и его дядя серьезно за тебя взялись? — Лючия с сочувствием смотрела на него. — Бедняжка. Могу себе представить. Они очень жестко ведут дела, как говорят мои родители. Должно быть и в остальном они таковы. Но что уж… Ничего не поделать. Это было последнее занятие в Розарии перед мессой.

— Да и частные уроки вряд ли тебе кто-то даст в ближайшие дни, — заметила Кристина. — Сейчас все слишком заняты для этого.

Тео тяжело вздохнул.

— Тогда это конец, — сказал он. — Не думаю, что Франческо или Якопо озаботятся чем-то подобным. Но вот уж в чем я уверен, так это в том, что они взбесятся, если я опозорюсь. А я определенно опозорюсь.

— Лючия, не сочти за дерзость, — сказала вдруг Кларисса. — Но, насколько я помню, за нами придут через час-другой, не так ли?

— Так, — нахмурившись, кивнула девушка.

— Что если мы поучим Тео нескольким простым танцам? Умоляю, ради меня! — Кларисса с мольбой смотрела на свою госпожу. — Я… найду способ отплатить за это, обещаю!

— А что, неплохая мысль, — Лючия, зардевшись почему-то, улыбнулась. — Мне, признаюсь, порядком надоело скучать в компании девиц, только и обсуждающих ближайшие приемы и новые схемы для вышивки. Одни и те же разговоры, словно бы я из дома не уходила. А я ведь сюда от них и сбегаю…

— Погоди-ка, — Кристина нахмурилась. — Я понимаю, что Тео давний друг Клариссы, так что мне неудивительно ее желание помочь. Однако, теперь, когда он часть семьи Пацци, нам с тобой, быть может, и не стоит присоединяться, как бы мы ни хотели.

— И то верно, — теперь Лючия пригорюнилась. Увидев непонимающее выражение лица Тео, она пояснила. — Видишь ли, наши семьи не в ладах. Пацци объявили всех, кто поддерживает дожа или его близких союзников, нежелательными для себя персонами и так со всеми перессорились…

— Есть ли хоть кто-то, с кем они не испортили отношений, — Тео тяжело вздохнул. — Ладно. Я не буду вас принуждать к тому, что может принести проблемы. Но… не смейтесь надо мной слишком уж сильно на приемах, ладно?

С этими словами он решил было отойти в сторону и найти какое-нибудь укромное местечко, где можно было бы подождать Якопо без лишнего внимания к своей персоне. Но девушки снова задержали его, и в этот раз инициатива шла от Кристины.

— Постой, Тео, — сказала она, оглядываясь по сторонам. — Я сказала так потому что думала, что ты похож на Вьери… Ему запрещали с нами общаться в последние пару лет, да он и сам, признаться, не стремился в последнее время, хотя прежде бывал неплох порою. Наши родители вряд ли что-то нам сделают, если узнают, что мы общаемся, а вот тебе может достаться, если прознает мессер Франческо.

— Об этом не переживайте, это уж моя забота, — горько усмехнулся Тео. — Ему придется с этим смириться, если он хочет, чтобы я соответствовал образу достойного его наследника.

Девушки снова переглянулись, но ничего не сказали на его последнее заявление, хотя, подумал Тео, явно имели свое мнение на сей счет. В любом случае, они передумали и снова были готовы ему помочь, и ничто больше не имело значения прямо сейчас. Так, успокоившись, они покинули фойе и нашли свободный от занятий зал, где можно было бы поучиться.

Следующие пару часов девушки учили Тео (и Клариссу, поставленную ему в пару) самым основам танца. Кристина показывала и рассказывала, как правильно двигаться и читать движения других танцующих, чтобы ненароком не столкнуться с кем-то, а Лючия аккомпанировала ей на клавесине или напевала приятным голосом мелодии, которые невозможно было на нем сыграть. Конечно же, невозможно было за такое время научить юношу, никогда раньше не танцевавшему ничего, кроме хороводов на празднике рыбаков, больше одному танцу, но по крайней мере, сказала Кристина, Тео не запутается и сможет с посредственным успехом пройти это испытание. Они прозанимались бы и дольше, если бы за Тео не пришел служащий с посланием от Якопо. Пацци ждал его в карете и рекомендовал явиться побыстрее.

— Если мы будем пересекаться на приемах — держись нас, — посоветовала Кристина Тео прежде, чем он ушел. — Мы уж позаботимся о том, чтобы ты удачно показал себя.

Эти добрые слова и улыбки девушек окончательно растопили сердце Тео. Он представил вдруг, как сильно они рискнули, выбрав хорошо отнестись к нему вопреки плохим отношениям между их семьями, и чувство вины за то, что он никак не может уберечь их от планов Франческо и Якопо, захлестнуло его сильной волной.

— Юноша, вы идете? — поторопил служащий застывшего в раздумьях Тео.

— Да, конечно, — Тео вздрогнул. — Благодарю за… заботу. Вы можете идти. Я сам дойду.

Раздраженный служащий не стал спорить и ушел, дав тем самым ему минуту на разговор с девушками без лишних ушей.

— Слушайте, я не должен этого говорить, но не знаю, как еще отблагодарить вас за доброту, — признался он. — Но, боюсь, ваши родители не зря опасаются Пацци. Они могут наломать дров в ближайшие дни. Так что… возможно, для нас всех и правда было бы лучше держаться поодаль… Будьте поближе к тем, кто может вас защитить, ладно? И ради всего святого, не обсуждайте это ни с кем.

И так, оставив девушек недоуменно переглядываться в попытках понять его туманное предупреждение, Тео выскочил из зала, где они занимались, и не разбирая дороги побрел по коридорам Розария. Глаза щипало от предательской влаги. Тео ужасно жалел, что предал отца и двоюродного деда, так хорошо заботившихся о нем эти пару дней, но не предупредить девушек, одна из которых была с ним столько, сколько он себя помнил, он не мог. Сам того не понимая, он самостоятельно нашел дорогу в фойе и вскоре вышел из Розария и оказался в карете Якопо.

— Что, успеха пока что не добился? — прокряхтел Якопо, заметив его унылый вид. — Не печалься, юноша. Не думаю, что на приемах кому-то будет дело до того, ошибешься ли ты в танце или нет.

— Неужто все будут так добры ко мне?

— Хотелось бы сказать, что да, однако, боюсь, их будут занимать гораздо более серьезные неприятности, чем твой недостаток образования. Его хотя бы можно устранить.

Карета тронулась и поехала по улицам, увозя двух совершенно разных людей, думающих об одном и том же.

Несколько дней после этого пролетели странно. Время то стремительно неслось подобно молодому орлу, заставляя Тео переживать водоворот удивительных и непривычных ему событий, то мучительно тянулось подобно тому, как медленно истлевала свеча.

Отъевшись и приодевшись с иголочки, Тео обнаружил, что больше не выглядит как оборванец, каким он был до прихода в дом Пацци. Его короткий и щетинистый ежик волос, сопротивлявшийся аккуратному виду, прятал под собой модный берет с пером, а не серая рыбацкая шапка. Старую конопляную рубаху, серые просторные штаны и зеленую куртку, которые он мог неделями носить, сожгли, вместо них Тео теперь носил белые мягкие рубашки и узкие черные штаны под плащами или котарди в синих цветах семьи. И теперь он мог выбрать вместо них что-то еще, если то, что ему подавали слуги по утру, не приходилось по душе — платяной шкаф в его комнате был заполнен сшитыми по нему вещами.

Но не только эти изменения заметил в себе Тео. Он вдруг понял, что начинает забывать привычный воровской и уличный жаргон, который, пусть он его и не слишком часто употреблял, все же был важной частью его лексикона. Теперь Тео чаще замечал, что говорит почти как Франческо или Якопо — длинно и иногда даже витиевато, подбирая перед этим тщательно слова. И почему-то это осознание причинило ему боль. Он вдруг понял, что его новое положение заставляет его отказаться от искренних слов и эмоциональных порывов, вместо этого принуждая становиться скрытным и замкнутым. И это юноше было не по нраву. С каждым днем, с каждой минутой даже Тео находил все больше правоты Эцио в том, что его окружало. Это все не было тем, чего он хотел. Он не хотел быть вором, но и то, кем его пыталась сделать семья, не ощущалось правильным для него.

Он все чаще бывал задумчив и угрюм, что тоже разительно отличалось от его прежнего веселого и задорного нрава. Якопо, радовавшийся стремлению юноши учиться и нанявший ему поэтому учителей, все чаще замечал, что Тео отворачивается от книг и смотрит в окно, словно надеясь разглядеть в городской суматохе что-то, чего ему так не хватает.

— Твоя душа зовет тебя куда-то, не так ли? — сказал он как-то раз за обедом, и эти слова заставили Тео выронить дессертную ложку.

К счастью для них обоих, обедали они тогда вдвоем. Франческо, отсутствовавший в последнии дни все чаще и чаще — Тео подозревал, что отец заканчивает подготовку к нападению, — снова уехал куда-то, оставив дядю и сына дома.

— Я… знаю, что не должен скучать по притону и друзьям, — сказал Тео, почему-то чувствовавший искреннее желание довериться Якопо. — Но иногда все же скучаю. Здесь… мне бывает тесно временами.

— Только и всего?

— Наверное.

— Все же нет в твоей новой жизни ничего такого, что могло бы убедить тебя не воровать больше, — Якопо тяжко вздохнул. — Мне жаль это слышать.

— Это несправедливо, — Тео пристально посмотрел на Якопо. — Я ничего не своровал с тех пор, как пришел. И вы это знаете. Это вообще не про воровство, я не хочу этим заниматься больше.

— Так в чем же дело тогда?

— Я… не чувствую себя на своем месте. Я не принадлежу миру воров, хоть и умею воровать, но этот мир… я не нахожу себя и в нем. Мне как будто нигде нет места. Я не знаю кто я, что я, как мне теперь жить.

— Это все блажь, мальчик, — Якопо отмахнулся от его душевных терзаний так, словно они были летающей над его тарелкой мухой. — Все ясно как Божий день. Ты выучишься на банкира, продолжишь наше дело. Обзаведешься семьей и продолжишь род. К слову об этом. Учитывая твое прошлое и ошибки твоего отца, я вынужден спросить. У тебя не было подружки, которую ты посещал в свободное от воровства время?

Тео вспыхнул от гнева, вызванного этим бестактным вопросом, и поджал губы, не желая отвечать. Но Якопо продолжал выжидающе смотреть на него, требуя ответа, и Тео был вынужден сдаться — он не хотел проверять глубину его терпения. Тео покачал головой.

— Вот и славно, — сказал Якопо с различимым удовлетворением в голосе и откинулся на спинку стула. — Конечно, стоило бы подыскать тебе жену из Солэ прежде, чем мы станем изгоями, но что поделать. В Эмилии достаточно своих хороших семей.

Гнев Тео усилился от этих слов. Резко перестало хватать воздуха в легких, а щеки запылали румянцем. Перед глазами почему-то возникло лицо Лючии, которая была так к нему добра и тем самым тронула его сердце. Все это было уже слишком для юноши.

— Я хочу выйти, пройтись, — сказал он. — Без всяких там глупостей. Просто прогуляюсь до сада.

— Иди, мальчик, освежись, — кивнул ему Якопо. — Надеюсь, прогулка приведет тебя в чувство.

Тео с трудом сдержался, чтобы не выскочить из-за стола и дать тем самым Якопо повод передумать, и спокойным шагом вышел из дома. Только оказавшись на достаточном от него расстоянии Тео позволил себе пробежаться проулками, и это было первой порадовавшей его вещью. Так он добрался до сада Бурбон, который всегда мечтал посетить в качестве порядочного гражданина.

Теплый день поздней весны перетекал в вечер. В саду было немало прохожих, но никто из них не смотрел на Тео — преимущество его нового образа, единственное, должно быть. Он прогуливался по дорожкам, пока не заметил знакомую фигуру на берегу искусственного озера.

— Тебе позволили так поздно выйти, Лючия? — спросил он, подойдя ближе.

Лючия, испуганная его появлением, взвизгнула, отступила назад, споткнулась о незаметный в траве камень и чуть было не упала в воду. Тео успел подхватить ее и помог устоять на ногах, чем явно смутил девушку.

— Тео Пацци! — в притворном гневе воскликнула она, несильно стукнув его по плечу кулачком. — Ну кто так поступает! Ты меня до смерти напугал!

— Извини, извини, — Тео поднял руки, прося о мире. — Так что? Ты здесь в поздний час. Прогуливаешься? Или же сюда тебя привело что-то серьезное?

— Не совсем, — Лючия оглянулась на воду и кивнула ему на одну из лодок, на которых могли поплавать приходящие в сад посетители. — Клариссе нужен был повод выйти, чтобы увидеться с нашим общим другом, Эцио. Ты его тоже знаешь, верно?

Тео проследил за направлением ее взгляда. В катающихся на одной из лодок он и вправду узнал беседующих Клариссу и Эцио. Где-то под ребрами заныло. Почему-то ему захотелось присоединиться и поболтать с ними, как прежде. Все-таки он скучал по друзьям, хоть и не хотел в этом признаваться. Настроение его стремительно испортилось, едва приподнявшись от встречи с Лючией.

— Верно, — пробурчал он. — Ладно. Я пойду.

— Нет, постой! — девушка задержала его прикосновением к локтю. — Ты расстроен? Что случилось? Я же вижу… Вы с Эцио поссорились из-за того, что ты узнал о себе, да?

— Ничего такого. Не бери в голову.

— Тео, мне очень жаль, что я не догадалась сразу. Прости, пожалуйста, — Лючия смотрела умоляюще. — Тебе необязательно общаться с ним, если ты этого не хочешь. Но не отказывайся из-за этого от общения со мной и Клариссой.

Эти слова были справедливы. А благожелательный вид Лючии заставил тьму отступить от израненного сердца Тео. Впервые за дни жизни в доме Пацци Тео подумал — должно же быть что-то, что он в состоянии самостоятельно для себя решить, в самом-то деле. Семья может выбрать ему судьбу и жену, но свой круг общения он будет выбирать без указки со стороны.

И каким-то образом эта мысль словно сбросила большой груз с его плеч. Тео осмотрелся и заметил, что к одному из нескольких причалов только что вернули одну из лодок. Это подало ему идею.

— Пошли, — сказал Тео, утягивая Лючию в ту сторону. — Не дело это — стоять в стороне, если можно хорошенько развлечься.

— Это неприлично, Тео! — смущенная Лючия сопротивлялась, но он по голосу слышал, что ей ужасно хочется прокатиться на лодке. — Что если кто-нибудь увидит?

— В сумерках нас легко принять за кого угодно.

Это убедило Лючию. Она залезла в лодку с помощью Тео и позволила ему прокатить их до середины озера.

— Ты давно знаешь Эцио? — спросил он, размеренно работая веслами. Почему-то вдруг это стало интересно ему.

— С самого детства. Наши с Кристиной семьи всегда общались с его. Клаудия, его сестра, моя лучшая подруга. Я ужасно по ней скучаю

— Где же она сейчас?

— Ей с матерью и младшим братом пришлось уехать. Сам понимаешь почему.

— Вот как. И что он за человек?

— Странный вопрос для того, кто его знает.

— Мы недавно знакомы. И не особенно-то и хорошо. Так что, Лючия… Расскажешь ли ты мне что-нибудь о нем? Мне правда очень важно…

— Что же… Эцио сложный человек, Тео. Он добрый, любящий и сердечный, он обожает свою семью и друзей, но у него много пороков, тянущих его на дно. Прежде он им совершенно не сопротивлялся и даже потакал. Когда дож отослал его близкого друга и обязанного, мы все чуть было не потеряли его — Эцио был так опечален, что находил утешение только в вине и гуляниях. Мы пытались с ним поговорить, но он никого не слушал. Федерико, его старший брат, собирался даже его побить легонько, чтобы отвадить от плохой компании, но дож снова вмешался. Он нашел для Эцио некоего наставника и отослал на учебу. Мы не видели его много дней, пока как-то раз он не пришел ко мне с просьбой взять на службу Клариссу. После он отправил ко мне вас обоих. Почему ты спросил?

Тео тяжело вздохнул.

— У нас с ним сложные отношения, Лючия. Мы оба наломали дров, но Эцио все же сделал кое-что, что я не смогу ему простить. Но в то же время я могу понять, почему он так поступил. Так что я теперь не знаю, как мне к нему относиться. Я думал, что твои слова как человека, знавшего его дольше и лучше моего, помогут мне это решить. Но теперь мне кажется, что я еще больше запутался.

— Все люди сложные. И отношения тоже, — Лючия пожала плечами. — Мне тоже нелегко с Клариссой, если начистоту. Я люблю ее, видит Триединый. Она добрая и славная, я рада, что Эцио познакомил меня с ней. Она хорошо справляется со своей работой, но порою… она так напоминает мне Клаудию, когда опечалена чем-то или сердится на что-то… Даже говорит и смотрит так же. Меня это так злит, что порою я третирую ее. И сержусь на себя за то, что не могу перестать их сравнивать. Она же в этом не виновата… И, знаешь. Вы с ней очень похожи. Смотря на вас, я чувствую, что вам как будто тесно, вы словно места себе не находите.

— Все так, — кивнул Тео. — Не знаю, как чувствует Кларисса, но мне и правда не по себе в доме Пацци. До прихода к ним я вел отвратительную жизнь, к которой не хочу возвращаться. И перед тем, как я ушел, Эцио сказал мне, что я не смогу ужиться там, куда отправляюсь. Я не хотел признаваться в этом все эти дни, но, боюсь, он прав. Мне не место у Пацци. Но мне больше некуда податься.

Лючия ничего ему на это не сказала. И сам Тео не решался сказать что-то еще. Он отпустил весла, и лодка застыла на одном месте, слегка разворачиваясь в сторону берега. Так они сидели молча какое-то время, раздумывая каждый о своем.

— Эй, кто это тут у нас, — услышали они вдруг знакомый голос. Это Эцио подвел их с Клариссой лодку поближе к ним и остановился рядом. — Что думаете о небольшой игре? Скажем, кто быстрее доплывет до вон того причала на другом конце озера?

— Я за! — вскрикнула Лючия, к удивлению не успевшего ответить Тео. — Давай, Тео! Нам надо развеяться. Ну же!

Тео скорчил ей гримасу, изображая, что собирается отказать. И тут же, увидев, что обманул всех этим, налег на весла с криком:

— Догоняй!

Лючия звонко засмеялась, а Эцио и Кларисса разразились возмущенными возгласами. Две лодки наперегонки помчались к пристани, сопровождаемые взглядами немногочисленных отдыхающих. Победителя определить не удалось. Они оба достигли финиша одновременно. Привязав лодки, юноши выскочили на пристань и помогли подругам выбраться.

— Теперь, когда вы убедились, что равны в этом, — сказала Лючия, внимательно смотря на юношей, — помиритесь. Я не знаю, что у вас случилось, и, признаться, мне все равно. Я лишь уверена в том, что вы за короткий срок стали друг другу близкими друзьями. Не позволяйте чужим предубеждениям вас рассорить.

Эцио и Тео, смущенные ее словами, переглянулись. Они оба явно много поняли за время, что не общались, но гордость не позволяла никому из них сделать шаг навстречу первым. Они так бы и стояли молча и отведя глаза в сторону, если бы не выдержала уже Кларисса.

— Да ради Триединого, — пробормотала она, взяв юношей за руки и соединив их ладони друг с другом. — Пожмите друг другу руки и забудьте эту глупую ссору. Мы все исстрадались порознь. Пора это закончить.

Теперь уж им было не отвертеться, да и не то чтобы кто-то из них в глубине души хотел бы отказаться. Юноши пожали друг другу руки, чем заставили подруг улыбнуться.

— Хотели бы мы задержаться и поговорить еще, — сказала Лючия, убедившись, что все теперь в порядке, — но сейчас уже слишком поздно. Нам пора возвращаться, если я не хочу, чтобы родители посылали на мои поиски.

— Вы дойдете сами? — спросил Тео. — Может, мне вас проводить?

— Это будет не совсем уместно, — возразил Эцио. — По крайней мере, не раньше, чем тебя официально представят. Родители Лючии очень строгие, если они узнают, что ее провожал кто-то совершенно незнакомый, то запрут их с Клариссой дома.

— Все будет хорошо, не беспокойся, — беспечно сказала девушка. — Вы тоже себя берегите, ладно? И постарайтесь больше не вынуждать нас вас мирить.

С этими словами девушки поспешили покинуть ставший немного мрачным в темноте раннего вечера сад Бурбон. Эцио и Тео молча смотрели им вслед до тех пор, пока их фигурки не свернули за ворота.

— Я понимаю, что не заслужил твоего прощения, — тихо сказал Эцио прежде чем развернуться в другую сторону и тоже уйти. — И буду делать вид что у нас все в порядке ради них. Просто… береги себя.

Он, явно не ожидавший ответа, сделал несколько шагов прочь. И Тео понял — сейчас или никогда.

— Ты был прав, — так же тихо ответил он, но в вечерней тишине почти опустевшего сада Эцио услышал и остановился. — Франческо оказался таким, как ты сказал. Мне не нравится то, что я это говорю, но я не могу отрицать очевидное.

— Тогда почему бы тебе не вернуться? — Эцио снова приблизился. — Вольпе будет рад принять тебя обратно…

— Мне нет места в притоне. Я никогда ему не принадлежал. Пока я не пойму кто я такой, я не покину дом Пацци. Эцио, — снова остановил Тео сделавшего шаг в сторону Аудиторе. — Скажи Вольпе, что все случится на мессу.

— Он знает. Мы расшифровали записки заговорщиков. Не знаем только где именно нанесут удар. Франческо, быть может… обсуждал что-то с тобой?

— Нет. Опасается, что я предам. Не зря, как видишь.

— Ты не предатель. Ты делаешь то, что считаешь правильным для себя.

— Это бесполезно. Я ничем не могу помочь ни им, ни тебе, ни Клариссе. За нее я особенно боюсь.

— Почему?

Выслушав историю о поездке Якопо в монастырь, Эцио побледнел.

— Подумать только, сестра Теодора вынуждена скрываться из-за него, — возмутился он, качая головой. — Это все слишком. Нужно вывозить ее… нет, всех, кого только можно из Солэ. Заговорщики атакуют у всех на глазах, начнется суматоха. Они будут в большой опасности. Вот если бы они выехали из города и скрылись, ну, к примеру, в Монтериджони, у моего брата… Никто их не посмеет тронуть там.

— Так пусть они и правда уедут, — сказал Тео. — Ты можешь организовать письма от своего брата к семьям Лючии и Кристины с предложением покинуть город?

— Это невозможно, — ответил Эцио. — Если они уедут прямо перед мессой, это вызовет большие подозрения, и заговорщики затаятся или придумают что похуже. Мой дядя со дня на день приедет на службу, затем снова уедет и вернется только на заседание Сеньории. Он — их единственный шанс покинуть город. Но организовать все заранее трудно — мы потратим драгоценное время только на переписку. Даже Вольпе не сможет так скоро передать ему весть.

— Пусть в таком случае Вольпе передаст ему твой план сразу же, как твой дядя окажется в городе. Так он успеет поговорить с семьями на приеме или мессе. Пусть это случится прежде, чем произойдет трагедия. В суматохе никто не обратит внимания на то, что несколько отпрысков знатных семей покинут город. Особенно если они уедут сразу же, как все случится.

— Звучит разумно. Я подумаю, как это можно устроить. Вопрос лишь в том… поедешь ли ты с ними?

— А есть ли у меня такое право? И, что важнее, возможность? Франческо слишком занят заговором, после же будет разбираться с последствиями. Заниматься мною продолжит Якопо. Вот он не позволит мне скрыться. Не после того, как был захвачен Вьери. И даже если я сбегу, я все испорчу. Якопо будет думать, что меня захватили в лучшем случае, в худшем — что я предатель. Он либо ополчится против Вольпе и нападет, либо, если трагедия будет предотвращена, попадет в заключение вместе с Франческо.

— Конечно, будет лучше, если случится второе. Ему в заключении, конечно, не понравится, но тюрьма будет меньшей из его проблем. Для тебя же отъезд будет спасением. Посуди сам. Не будет ли лучше, если ты останешься на свободе, и о тебе будут знать, что ты не запятнал свои руки кровью, чем попадешь в опалу и будешь вынужден скрываться от преследования? Говорю тебе как человек, находящийся в розыске уже несколько месяцев: это не то, с чем хотелось бы столкнуться. Не видеть родных, не иметь ни угла, ничего, постоянно опасаться даже тени… Я никому такого не пожелаю.

— Мне просто немного жаль Якопо, — вздохнул Тео. — Он, конечно, тоже натворил делов. Но он был добр ко мне и даже к Вьери… Вот если бы я мог заставить его сдаться вам вместо того, чтобы прятаться в Эмилии…

— О, это может сработать, — заметил Эцио. — Я не знаю, как развернутся события, но если будет хоть малейший шанс на такой исход — постарайся им воспользоваться. Схвати его и найди способ покинуть город по дороге, ведущей в Монтериджони. Их две, тебе будет нужна короткая. На пути будет постоялый двор, который держит наш наемник. Там тебе помогут добраться до виллы моей семьи, неважно, будет ли с тобою Якопо или нет.

— Хорошо. Буду иметь в виду.

Юноши поговорили еще немного, пользуясь возможностью. Чем сильнее сгущалась тьма над их головами, тем яснее они понимали, что пора расставаться и возвращаться к своим делам, но именно сейчас нашлось столько всего, что им по-настоящему хотелось бы обсудить. В какой-то момент, конечно же, они были вынуждены остановиться.

— Послушай, — сказал Эцио прежде, чем они расстались. — Если получится так, что ты все же доберешься до виллы, сможешь ли ты оказать мне большую услугу?

— Какую?

— Очень… очень большую. Настолько, что я пойму, если ты откажешься, — Эцио явно колебался и заставлял себя произнести то, что он хотел. Он вытащил из кармана в плаще пачку зачитанных писем. — Это переписка сестры Теодоры и моего отца насчет Клариссы. Там… правда о ее рождении и доказательство того, что она дочь моего дяди, Марио Аудиторе. Если вы — ты и Кларисса, — оба окажетесь в Монтериджони и познакомитесь с ним, и ты сочтешь его достойным человеком, способным позаботиться о ней… Расскажешь ли ты им правду? Я сделал бы это сам, будь у меня такая возможность, но, боюсь, у меня еще не скоро появится возможность обменяться с дядей хотя бы парой слов. Вряд ли сделает это сестра Теодора — она уехала совсем далеко, куда-то к границе. Больше мне некого об этом просить.

Это и правда была большая услуга. Очень серьезная и ответственная. Особенно если подумать о том, что из-за чего-то подобного они с Эцио чуть было не разрушили свою дружбу. Тео думал о том, готов ли он взвалить на свои плечи подобный груз и подвергнуть тем самым риску их с Клариссой родственные узы, и смотрел на бумажки в руках Эцио так, словно бы они были способны обжечь его руки в ту же секунду, как он их коснется. Но в то же время он был польщен этой просьбой и чувствовал, что никому другому он и сам бы это не доверил, кроме как себе или Эцио в худшем случае.

— Хорошо, — сказал он, принимая из рук Эцио письма. — Если для этого сложатся все нужные условия, я расскажу им правду. Но, полагаю, до этого может и не дойти. Скорее, вы с Вольпе предотвратите трагедию, и правда всплывет на поверхность сама собой. Ну, знаешь, как иногда рыбы всплывают брюхом вверх.

Эцио засмеялся, и Тео засмеялся тоже.

— Я не знаю, как все получится в итоге, — сказал Тео, отсмеявшись. — Но постараюсь выкрутиться как-то. Ты же… раз взялся за это, постарайся не оплошать, хорошо?

— Постараюсь, — пообещал Эцио.

Они, пожав друг другу руки, все-таки разошлись в разные стороны. Эцио скрылся через малые ворота сада, а Тео вышел через главные и прогулочным шагом вернулся к дому Пацци. У дверей он к своему удивлению увидел большую и красивую карету с незнакомым гербом на дверцах. Рядом с гербом он увидел крестное знамение и подумал — неужто какой-то важный священнослужитель посетил их? Он вошел в дом и узнал от слуги, что дядя велел ему пройти в библиотеку сразу же по возвращению.

— А, вот и ты, — сказал Якопо, когда Тео поднялся и вошел в библиотеку. — У нас гости. Кондотьер, госпожа Борджиа, озвольте представить вам моего внучатого племянника, Таддео Пацци. В кругу семьи мы называем его Тео.

— И почему же мы не слышали о нем до сегодняшнего дня? — спросил человек, которого назвали Кондотьером — низкий и полный мужчина в дорожном платье и гигантским крестом на груди. — Он что же, не покидал тайных покоев вашего дворца в Эмилии?

— Он внебрачный сын Франческо, Родриго, — Якопо признал это устало и печально. — И всю свою жизнь провел вдали от семьи. Мы только недавно смогли разыскать его и добыть доказательства нашего родства. Теперь я занимаюсь его воспитанием. Я собирался отписать о нем и попросить крестить. Но, боюсь, это подождет.

— Удачно, что вы нашли его сейчас, — Родриго оценивающим взглядом рассматривал Тео, и от его взгляда юноше было не по себе. — Один ваш отпрыск нас уже подвел. Надеюсь, этот окажется лучше. Подойди, юноша.

— Поцелуй руку Кондотьеру-Богослову, — шепнул Якопо, когда Тео неуверенным шагом прошел мимо него в сторону гостя.

Тео повиновался и, склонившись, поцеловал тому руку, позволив ему осенить себя крестным знамением. Выпрямившись, он смог наконец разглядеть вторую гостью. То была светловолосая девушка, очень похожая на мужчину, которого сопровождала — скорее всего, дочь. То, как ее одели, Тео нашел вызывающим — красное платье с коротким лифом и глубоким декольте, выставляющее на всеообщее обозрение угловатые изгибы ее девичьих плеч и сжимающее в тисках не успевшую вырасти грудь, скорее подходило зрелой женщине, чем юной и свежей девушке. В этом платье ей явно было жарко и тесно, а в компании двух взрослых мужчин, ведущих свои взрослые разговоры, откровенно скучно, оттого она усердно орудовала веером и скучающим взором сверлила улицу за окном. При появлении Тео же она слегка оживилась и теперь изредка поглядывала в его сторону.

— Моя дочь, Лукреция, — проследив за взглядом Тео сказал гость. — Мы направлялись домой, в Вичи, и решили навестить вас здесь перед отъездом.

— Приятно знать, что вы не забываете союзников, — Якопо сказал это таким кислым тоном, словно съел дюжину лимонов перед этим. — Грех отпускать вас в путь голодными. Подайте ужин и соберите кондотьеру в дорогу корзинку, — приказал Якопо слуге, которого вызвал колокольчиком на столике подле кресла, после чего повернулся к юноше. — Тео, будь умницей, покажи милой гостье нашу портретную галерею, после чего сопроводи в столовую. Нам с ее отцом есть о чем поговорить.

Тео с облегчением выдохнул и поспешил подать девушке руку, чтобы помочь подняться с кресла у окна. Вместе они вышли из библиотеки в коридор и пошли к лестнице.

— Если хотите, мы можем пойти сразу в столовую, — предложил Тео Лукреции. — В галерее скучно…

— Я знаю, — томно вздохнула девица, стрельнув в его сторону взглядом. — Ваш дядя уже ее показывал. Есть ли еще чем заняться в этом доме?

— Боюсь, что нет.

— И чем вы занимаетесь?

— Учусь, в основном. Или же прогуливаюсь. Как сегодня.

— Что же, тогда вам понравится в Эмили. Пару раз ваш отец приглашал нас погостить. Город небольшой, но живописный, особенно весной и летом, когда на полях цветут маки и вереск, а высокие башни отбрасывают глубокую тень в жаркий день.

— Звучит неплохо. Я буду рад покинуть Солэ и увидеть новые места.

— Мой отец предложит вам с дядей поехать с нами сегодня, — сказала вдруг Лукреция, остановившись у окна. В свете выглянувшей из-за облаков луны она выглядела еще младше. — Но я бы на вашем месте не соглашалась.

— Почему?

— Вы же знаете, что они планируют нападение?

— Удивительно, что это знаете вы.

— Папенька думает, я глупая девица, которой нет до этого дела. Но я многое слышу и понимаю. Думаете, почему я не переживаю оттого, что не попаду ни на один прием или мессу? Я знаю, что дома буду в большей безопасности, чем тут. А приемы… и после всего их будет немало.

— Так почему же вы считаете, что не следует уезжать мне?

— Потому что папенька велит избавиться от вас с дядей прежде, чем мы доедем. Ваша семья нужна была ему до тех пор, пока оплачивала расходы армии. Но вот уж несколько недель никаких денег не поступало. Папенька велел расследовать и узнал, что вы обеднели. Поэтому вы ему больше не нужны. Ваш отец в любом случае будет казнен, неважно, удастся ли его покушение или провалится. И вас он тоже в расход пустит. Чтобы не болтали.

Тео сглотнул. Его удивили и напугали не столько слова девушки, сколько тон, каким она их произнесла. Будничний, скучающий даже. Как будто она была привычна к насилию и жестоким интригам.

— Зачем вы мне все это рассказываете?

— Вы симпатичны мне. Будет жаль, если вы так глупо погибнете. Был бы тут мой брат — я бы уговорила его взять вас к себе обязанным, и, кто знает, быть может, вы принесли бы пользу большую, чем ваша семья.

— И что бы вы сделали на моем месте в таком ситуации?

— Нашла бы мужа и позволила ему защищать меня. Но вы так поступить не сможете. Потому вам пора обзаводиться союзниками, способными вытащить вас из передряги.

— Благодарю за совет, — сказал Тео со всей доступной ему искренностью, но Лукреция не дала ему договорить.

— Не относитесь к моим словам слишком серьезно. Быть может, мой отец уже отказался от своих планов, иль я и вовсе поняла его превратно. Мир наших родителей редко бывает откровенен со своими обитателями так, как была откровенна я. Так что… Вполне возможно, я и правда ошиблась и зря вас напугала.

— Не переживайте об этом, — улыбнулся Тео. — Что бы ни случилось позже, наш разговор останется между нами.

Эти слова явно вызвали облегчение у девушки. Только после этого она снова подала ему руку и позволила сопроводить себя в столовую. Они не успели рассесться и разговориться снова, слуги даже не успели подать им закуски. В столовую вошли Якопо и его гость. Бросив на последнего взгляд, Тео увидел, что тот хмурится и кусает губы. Видимо, Якопо разгадал его уловку и отказался ехать с ними.

— Пойдем, Лукреция. Мы уезжаем, — объявил Кондотьер-Богослов.

— И не останемся на ужин? — надулась девушка. — Мессер Пацци, я надеюсь, вы не сочтете это за неуважение к вам.

— Нет, что вы, — Якопо слегка склонился. — Как можно? Кроме того, я разделяю мнение вашего батюшки. Чем раньше вы покинете город, тем будет лучше для всех нас.

Вот и все, понял Тео. Меж ним и Борджиа случился разлад.

На том и распрощались. Тео и Якопо проводили гостей до кареты. Смотря им вслед, Якопо произнес то, что Тео меньше всего ожидал от него услышать:

— Я выхожу из игры, мальчик, — он горько усмехнулся в ответ на удивленный взгляд Тео. — Да, выхожу. Я старый и больной человек. Я больше не вынесу подобных потрясений. Все, чего я хочу — освободить Вьери и увезти вас обоих в Эмилию. Пусть Франческо губит себя, коли ему так хочется, но не тянет нас за собою.

— В таком случае, позвольте мне предложить вам другой вариант, — смекнув, что к чему, сказал Тео. — Тем более, что моя идея как нельзя лучше перекликается с вашей.

Он увел Якопо в свою комнату и там посвятил его в свою рискованную идею. Действуя спонтанно, он был готов к закономерной реакции, ожидал, что Якопо раскричится и в гневе наговорит ему всякого. Но Якопо молчал. Долго. И выжидающе смотрел на Тео.

— А ты и правда умен, — с тихой горечью в голосе сказал он наконец. — Настолько умен, что обхитрил меня. Или же это я так сдал, что не раскусил тебя. В любом случае… твоя идея тоже имеет право на существование. И, вполне возможно, именно ей и суждено спасти наш род.

— Но все же вы не хотите принимать в этом участие.

— Ты прав, я не хочу участвовать в этом. Гордость дворянина, противостоящего другому дворянину, не позволяет мне согласиться на капитуляцию перед врагом. Но мой долг главы рода важнее гордости. И потому… мне придется согласиться на это вопреки нежеланию. Организуй мне встречу с Кондотьером-Генералом через своих друзей. Я подумаю, что могу предложить в обмен на Вьери.

— Предложите ему ту небольшую поддержку, какую можете оказать, — честно сказал Тео. — Если они увидят, что мы готовы оставить в прошлом обиды и столкнуться с последствиями своих ошибок, то наверняка позволят поступить по совести. В таком случае дальнейшее заключение Вьери потеряет всякий смысл.

— Поддержать врага, — со всем доступным ему скепсисом пробормотал Якопо, — противостояние с которым длилось столько лет…

— Ничто не мешает перевести это противостояние в другое русло. Когда все наладится, банк Пацци обзаведется новыми клиентами и сможет конкурировать с банками Медичи и Аудиторе, как это, полагаю, было прежде. Неужели такое противостояние хуже того, что губит людей и превращает нас в убийц?

Якопо не ответил ему на это. Лишь вздохнул, похлопал по руке и ушел из его комнаты к себе. Тео же открыл окно и выскочил наружу. Ему срочно было нужно кое-кого навестить.

Ранним пятничным утром художник Ботичелли, сопровождаемый двумя юношами в плащах, постучался в двери палаццо Медичи. Слуга, открывший тяжелую обитую металлом дверь, узнал его и сразу же должен был пустить, но замешкался при виде незнакомцев.

— Это со мной, — сурово сказал художник. — Господин ждет их.

Слуга отступил, пропуская их внутрь. Ботичелли шагнул во дворец, юноши следовали за ним. Они стремительно прошли по коридорам, увешанным картинами и гобеленами и уставленным статуями и вазонами с цветами.

— Никогда в своей жизни столько не общался с дворянами, — пробормотал Тео, оглядываясь по сторонам. — И не видал столько дворцов.

— Привыкай, дружище, — усмехнулся Эцио. — К лучшему или худшему, ты теперь один из нас, и благодаря тебе этот застойный мир меняется.

— Надеюсь, я не пожалею о своем решении в нем оставаться, — Тео грустно улыбнулся.

— Это вопрос будущего, — сказал, обернувшись к ним, Ботичелли. — В настоящем нам пока что не до сожалений. Так что заклинаю вас, давайте отбросим лишние сантименты и сконцентрируемся на деле.

Юноши ему никак не ответили. Слуга уже подвел их к кабинету хозяина дома и, открыв дверь, впустил внутрь.

— Мессер Ботичелли со спутниками, — объявил он прежде, чем оставить их.

Оказавшись в кабинете, Тео огляделся и подумал: вот, должно быть, как выглядят дома банкиров, у которых дела идут неплохо. И вот как может выглядеть его дом, если он каким-то чудом вытащит свой — как же странно было об этом думать! — банк со дна. Среди шкафов, забитых под завязку книгами и пергаментами, он замечал множество красивых вещиц на столиках, а гигантские напольные часы напугали его своим боем. Стол, за которым сидел хозяин дома, оказался гигантским и тяжелым, заваленным бумагами и счетными книгами. Сам же хозяин был усталым мужчиной средних лет. Он массировал виски, видимо, пытаясь прогнать головную боль от долгой работы. Подняв глаза на вошедших, мужчина улыбнулся, и от этой его приветливой улыбки у Тео почему-то потеплело на сердце.

— Сандро, — мужчина поднялся и, шагнув навстречу гостям, обнял художника, а после него и Эцио. — Эцио, я рад видеть тебя спустя столько времени. Рад, что ты в порядке, — затем он повернулся к Тео и нахмурился, рассматривая его. — А это у нас…

— Тео… то есть, Таддео Пацци, — представился Тео. — Внебрачный сын Франческо Пацци.

— О, Боги! Ты тот самый мальчик! — воскликнул мужчина. Удивив юношу, он подошел и обнял и его тоже. — Я слышал о тебе и вспоминал порою, думал, что должен приглядывать за тобой и тем самым хоть немного искупить нашу вину за случившееся. Но Джованни убеждал меня, что ты под должным присмотром… Прости, если сможешь, за то, что я не настоял. Мы так… виноваты перед тобой за то, что тебе пришлось пережить.

— Еще недавно я согласился бы с вами, — горько улыбнулся Тео и следом оглянулся на смущенного Эцио. — Но на днях я понял, что если кто и виноват, то мой отец. Он… если бы он правда меня хотел, то никогда не позволил бы меня забрать. И никто не помешал бы ему. Но он не хотел. Так что глупо было винить тех, кто спас мне жизнь, даже если это было неправильно.

— Ты добрее, чем мы того заслуживаем, — понимающе кивнул ему мужчина с такой же горькой улыбкой. — В любом случае, у нас еще будет много возможностей разобраться с этим. Зачем же вы пришли сейчас?

— Это письмо от моего дяди, мессер Лоренцо, — сказал Эцио, вытаскивая из кармана конверт. — Вчера днем он вернулся в Солэ и встретился с несколькими союзниками. В том числе, одним новообретенным.

— Что? Кем же? — Лоренцо, удивленный этим, метнулся к столу за ножиком и вскрыл им письмо. Пробежав по нескольким коротким строкам глазами, он вскрикнул. — Якопо Пацци? Быть не может!

— Но это так!

— Юноши, вы спятили, если решили, что Якопо согласится не убивать меня и моих близких после всего, что между нами было.

— Он не отказывается от противостояния с вами как такового, — объяснил Тео. — Он лишь понял наконец, что никакого будущего у его рода не будет, если он позволит плану Франческо воплотиться в жизнь. Он не фаталист и не сумасшедший. Если вам будет проще в это поверить, осмелюсь открыть вам тайну.

— Какую же?

— Якопо, конечно, редкий… уж простите за выражение, засранец, тут иначе и не скажешь. Но среди его недостатков есть один сносный. Он слишком зациклен на продолжении рода. И вообще на его существовании. Ему не страшно погубить одного или двух членов семьи, если он знает, что все остальные будут в порядке и продолжат дело. Но когда есть риск погубить всех… это другое. Несколько дней назад Кондотьер-Богослов, организатор заговора, как я понимаю, посетил наш дом с предложением уехать из города. Пока он обсуждал это с Якопо, я поговорил с его дочерью, и та призналась, что мессер Борджиа убьет нас по пути, а Франческо будет казнен за убийство — или неудачное покушение. Якопо, должно быть, понял это сам. И отказал. Он собирался увезти меня в Эмилию и придумать как вызволить моего сводного брата, но я убедил его не сбегать, а забыть о вражде на один лишь миг. Я сказал ему, что мы всегда сможем продолжить наше противостояние, просто иначе, и ему пришлось согласиться. Он не был рад этому. Но он понимает, что другого выбора нет.

Лоренцо, дослушав его, крепко задумался. Его внимательный взгляд смотрел в это время на Тео, словно бы пытался понять — искренне ли он все это сказал, или же это хитроумный план его дяди?

— Лоренцо, я понимаю, то, что мы предлагаем, кажется рискованным. Тем более, что вы не знаете Тео, — сказал Эцио, видя, что Лоренцо колеблется. — Поэтому сегодня утром мой дядя поговорил с Якопо по моей просьбе. Там также присутствовал еще один человек, которому доверяет мой отец, и он готов поручиться как за Тео, которого воспитывал все эти годы, так и за то, что Якопо был абсолютно серьезен в своем намерении нам помочь. Но это будет единственный раз, когда он пойдет на такое. Мой дядя согласен с этим.

— Что же, — Лоренцо вздохнул и пригласил их сесть. — Раз так, ничего не остается. Сандро, что ты узнал из писем?

— Они собираются напасть на вашем приеме перед мессой. Поскольку в этом году мы организовали небольшой маскарад и танец с игрушечными мечами, они решили воспользоваться этим и пронести с собой настоящие, но замаскированные, — рассказал Ботичелли. — Это их главный план. Они долго не могли договориться, если судить по количеству писем. Чудо, что в конце концов пришли хоть к какому-то решению.

— Кто из известных заговорщиков планирует прийти?

— Из Совета Кондотьеров — Генерал Франческо Пацци и Глашатай Уберто Альбици, — начал перечислять Эцио. — Также Бернардо Барончелли, Франческо Сальвиати и Карло Гримальди из Совета Десяти. Все они, за исключением Альбици, будут иметь при себе оружие. Это лишь те, кто приедут на прием. Некоторые приедут позже, на мессу. Чтобы «помочь установить порядок в городе», как пишут, допустим, некоторые из Гримальди. Также посол Макиавелли послал мне записку. По его просьбе одна персона из Империи связалась со знатью в Королевстве и недавно прислала ему отчет. Наш второй Кондотьер-Посол, Микелетто Корелья — правая рука сына Кондотьера-Богослова, получивший эту должность с его помощью, — активно вербует союзников для своего благодетеля. Среди них, поговаривают, сам король. Вопрос вмешательства королевчан в происходящее — вопрос времени.

— Мы, конечно, это понимали, — горько усмехнулся Лоренцо. — С того самого дня, как Джованни выбрал курс на мир с Империей. Многие сочли его выбор предательством, учитывая нашу долгую историю отношений с Королевством, и даже не заметили, как быстро пролетели десять мирных лет… Что же… Интересно, как им понравится ответ имперцев.

— О чем вы? — искренне удивился Тео. — Причем тут вообще имперцы?

— Я думал, что Макиавелли упомянет это в своей записке вам, но, должно быть, он забыл или решил оставить это мне, — Лоренцо нашел среди вороха бумаг большой пакет документов и показал его гостям. — Это копия засекреченного документа, который посол получил ночью от императора, и вот, что мы из него узнали. У Сеньории не получилось скрыть происходящее. Мессер Мельци, республиканский купец, проживающий в Империи, узнал и сообщил об аресте Джованни императору спустя неделю с того злополучного собрания. Император не имел намерения вмешиваться в наши дела, но его мнение изменилось, когда в Империю прибыла Мария Аудитория с младшими детьми. Предвосхищая твой вопрос, Эцио, это и правда твои близкие — твой обязанный да Винчи подтвердил их личности императору.

— Слава Триединому, — Эцио выдохнул так громко и сильно, что вызвал у собеседников понимающие улыбки. — Только вот… Известно ли, о чем она говорила с императором?

— Известно. Это был запасной план Джованни на случай, если мадонна Аудиторе не сможет получить поддержку у семейства Моцци, своей родни, и с их помощью сплотить вокруг себя других кондотьеров и гонфалоньеров, — Лоренцо, довольный хорошими новостями улыбался, рассказывая это. — В таком случае она должна была — и мы знаем теперь, что именно так она и поступила, — отправиться в Империю и в качестве официальной представительницы республиканского дожа обратиться к императору Малику Аль-Саифу с просьбой об интервенции в Республику с целью освободить мужа, помочь установить правосудие и запустить процесс переизбрания дожа. В ближайшее время император соберет — если еще не собрал за время, что шел этот пакет, — Большой Совет наместников и поднимет там эту тему. Как я понимаю, от исхода совета будет зависеть размер сухопутных войск, которые поведет главнокомандующий Ла-Ахад, и принято решение о целесообразности вторжения имперских кораблей в республиканские воды.

— Очень суровый, но разумный план, — заметил Ботичелли. — Особенно если учесть, что с вероятной казнью Франческо Пацци Республика лишится Кондотьера-Адмирала. Если только один из его сыновей не воспользуется правом наследства и не примет его обязанности на себя.

Все присутствующие развернулись в сторону Тео, и он, удивленный этим, смущенно икнул.

— Что вы имеете в виду? — решился спросить он.

— Что как старший и признанный Франческо наследник дома Пацци ты имеешь право потребовать себе его должность в Совете Кондотьеров, когда Франческо ее лишится. Ну, например, если его посадят в темницу за покушение или казнят за убийство, — объяснил Эцио.

— Но разве мне позволят? Я бастард без образования и какого-либо понимания морского дела, — возмутился Тео. — Почему в случае с такой должностью родство с человеком, занимающим ее, вообще имеет какое-то значение?

— Потому что это ужасно удобная экономия времени и сил, — объяснил Ботичелли. — Видишь ли, Тео, такое положение дел напрямую связано с появлением этой системы. Когда Республика только создавалась, правители регионов долго не могли договориться о том, какой должна стать новая система управления. То, что власть больше нельзя было вручать в руки одному лишь правителю центрального региона и следовало разделить между всеми знатными родами страны, не вызывало сомнений. Проблема была лишь в отсутствии понимания того, какой должна стать институция, в которой они все имели бы право голоса. После долгих споров, проб и ошибок появилась Сеньория — сложная организация с множеством ведомств и бюрократических условностей. Ведомства в конечном итоге сгруппировали и поделили между собой по направленности их деятельности и подчинили нескольким конкретным людям — они тебе известны как члены Совета Кондотьеров. На случаи, когда встававшая перед ними проблема выходила за рамки их сфер деятельности или угрожала всей стране, предполагалось, что из правителей регионов или значимых членов общества, не получивших должности в этом совете, будет собираться еще один важный совет, Совет Десяти.

— Грубо говоря, — вмешался в разговор Эцио, понимая, что Сандро начинает уходить не в ту степь, — конечно, можно выбрать новым Адмиралом другого человека, не обязательно даже кондотьера или гонфалоньера. Это может оказаться любой дворянин или даже простой служащий Сеньории, снискавший признание и достигший чего-то. Такое даже случалось раз или два, правда, с другими должностями. Но чтобы удержаться на таких должностях нужно иметь опыт управления землями и людьми, достаточно внушительные средства не только на поддержание благосостояния семьи, но и своего региона и полученных в подчинение ведомств, и, что важнее всего, союзников. У тех, кто обычно получает эти должности, есть все для этого, включая образование — многих специально воспитывают для того, чтобы в будущем они могли занять должность. Вот почему это экономит время и позволяет не устраивать выборы лишний раз, особенно в кризис, как сейчас.

— Кроме того, важно понимать, что твой отец, Тео, исключение из всех правил, — добавил Лоренцо. — Обычно должность Кондотьера-Казначея занимал хозяин одного из Четырех Банков — Моцци, Медичи, Пацци и Аудиторе. Первые, как правило, почти сразу же проигрывали эту борьбу из-за своего склочного характера и устаревших взглядов, поэтому, если ты посмотришь на имена всех, кто занимал эту должность, увидишь лишь носящих три остальные фамилии. В последние выборы сложилась неприятная ситуация. Многие семьи примерно в то же время породнились между собой или потеряли кого-то и, тем самым, оказались связаны условностями. Так, к примеру, Джованни Аудиторе был вынужден принять на себя обязанности отца и стать главой не только банка Аудиторе, но и Кондотьером-Генералом вместо своих отца и брата. Так он потерял право претендовать на другие должности. Твой же отец проиграл мне выборы на должность Кондотьера-Казначея. Почти все остальные должности, кроме должности Кондотьера-Адмирала, тоже были заняты. Тогда Сфорца, хозяева Фьюме, подарившие нам больше всего адмиралов, породнились с Джироламо Риарио, родственником Папы Ромуланского, и, занятые урегулированием личных вопросов, отказались от этой должности. Кроме них был лишь один претендент на эту должность. Не желая отказываться от права состоять в Совете Кондотьеров и почему-то не рассматривая Совет Десяти в качестве своего места в Сеньории, твой отец убил этого претендента так, что его участие не смогли доказать, и получил должность. Он, как и ты, не имел знаний о море, но был сносным стратегом. Благодаря отчасти этому и преимущественно мирной политике последних двух дожей ему не приходилось участвовать в морских сражениях, так что ни у кого не было проблем с тем, что он занимал эту должность.

— Однако, сейчас все иначе, — Тео, чья голова разболелась от такого обилия информации, начинал паниковать все больше и больше. — Вы сами только что сказали, что имперцы могут напасть на Республику с моря, чтобы вынудить Сеньорию отпустить Джованни Аудиторе и начать выборы. Таким образом, если я воспользуюсь правом родства и получу место в Совете Кондотьеров как Кондотьер-Адмирал, мне придется воевать при таком раскладе. Раз я это понимаю, то люди в Сеньории тем более поймут, когда поднимется этот вопрос. Даже если они закроют глаза на то, что я сын заговорщика, они не позволят занимать эту должность неумелому и необразованному человеку.

— Тео прав, хоть мне и не нравится это признавать, — вздохнул Эцио. — Его не выберут. По крайней мере, не сейчас.

— Выберут, если мы поспособствуем этому. Родриго Борджиа будет это выгодно, даже если затея Франческо убить меня провалится. Он подкупит остальных. Они примут эти деньги и позволят Тео войти в Совет Кондотьеров, но впоследствии будут саботировать его деятельность. Поэтому есть смысл сделать красивый жест, который также будет всем на руку, — Лоренцо усмехнулся. — Позволить Тео воспользоваться еще одной лазейкой и передать титул Кондотьера-Адмирала юному Оттовиано Сфорца.

— Он же сын Джироламо Риарио, — нахмурился Сандро Ботичелли. — Заговорщика. Да, зная это, Родриго согласится на такую передачу, но ему же это на руку. Они с Риарио будут управлять за мальчика.

— Для этого им придется убить его мать, Катерину Сфорца, нашу союзницу, в действительности отвечающую за этого мальчика, — улыбка Лоренцо становилась все шире и шире. — Она выгнала Риарио прочь сразу же, как узналала о его предательстве, он больше не имеет доступа к Фьюме, речным перевозкам и морскому флоту. Именно поэтому всем будет выгодно согласиться с ее кандидатурой как регентши при сыне Кондотьере-Адмирале, даже нашим врагам — они будут надеяться, что Катерина одумается и позволит Риарио влиять на сына, то есть, управлять вместо него, но когда они узнают правду и спохватятся будет уже слишком поздно. Таким образом, мы убьем двух зайцев. Выведем семью Пацци из круга заговорщиков и поля интереса Борджиа и займем освободившееся в Совете место союзником.

— Это все хорошо, конечно, — сказал Тео, не до конца способный уследить за скорым полетом мысли своих собеседников. — Но как это все поможет нам предотвратить текущее нападение?

— О, об этом не волнуйся. Я уже отдал указания насчет досмотра всех гостей, — Лоренцо лениво отмахнулся. — Они будут бурчать, конечно, но что поделать, скажу я, времена сейчас неспокойные. К тому же, заговорщики ожидают, что вся моя семья будет на празднике, чтобы покончить с нами одним ударом. Поэтому мой брат не появится, сославшись на занятость, а сыновья будут в гостях у доверенных лиц. Заговорщики будут вынуждены либо напасть лишь на меня, либо отказаться от нападения как такового и спланировать что-то еще. Нам тоже нельзя сидеть на месте, чтобы не дать заговорщикам выбить нас из колеи своими грязными играми.

— И вы уверены, что они нападут именно на завтрашнем празднике, а не на мессе? — Тео не мог отделаться от странного предчувствия. — Что им помешает напасть в храме?

— То, что это дом Господень, — Ботичелли смотрел на него с удивлением. — Право, юноша, вы слишком тревожитесь. Ваш отец, конечно, преступил грань разумного, однако даже он не столь безумен, чтобы убивать в святой день в доме Триединого. Его богобоязненность, должно быть, единственное хорошее и светлое, что в нем осталось.

Эти слова заставили тревожный голос, предостерегающий о чем-то страшном, звучать тише в разуме Тео. Поэтому он позволил втянуть себя в дальнейшее обсуждение плана и почти не возвращался к своим жутким тревогам. Но голос стал звучать громче вновь стоило ему покинуть дом Медичи и вернуться в дом Пацци. Там он, к собственному разочарованию, столкнулся с отцом. Франческо громко о чем-то спорил с дядей в фойе дома. Обернувшись на звук открывшейся двери, он увидел сына и нахмурился:

— Где тебя носило?

— Он ходил в Розарий, — сказал Якопо, не дав Тео даже рта открыть. — На первый урок фехтования.

— Да? — брови Франческо, изрядно удивленного, поползли вверх, под самую сальную челку. — И как прошло?

— Скверно, — ответил Тео, отводя в сторону глаза. — Из меня отвратный боец. Эти длинные мечи с тяжелыми рукоятками… не мое это. Вот были бы у меня ножи, я бы с ними столько сделал…

— Привычка — вторая натура, да? — эта явная даже для Якопо ложь почему-то одурачила Франческо, улыбнувшегося сыну. — Ладно, я раздобуду тебе ножи, пусть твои навыки послужат нашему делу. Но идея дяди хороша. Мой наследник не может быть посредственным воином, — признал он. — Ножом как оружием убийства или даже защиты тоже нужно уметь владеть. Будешь учиться хотя бы этому.

— Хорошо, — буркнул юноша. — Я могу идти к себе?

— Ступай, — кивнул ему Франческо, после чего снова обратился к Якопо.

Тео не стал их подслушивать. Поднимаясь по лестнице, он думал: Якопо, неоднократно сетовавший на умственные способности племянника, был прав. Франческо и правда полный дурак.

Вернулся в дом Медичи Тео на следующий день, и теперь уже в компании Якопо и Франческо. Одетые в парадные костюмы и маски, они в порядке очереди подошли к дверям и столкнулись с охраной дворца, проверявшей гостей.

— К чему это? — возмутился Франческо, когда охранник попросил его показать, что раскрашенный меч на его поясе игрушечный или деревянный. — За кого вы меня принимаете? За убийцу?

Тео стоило больших трудов не засмеяться всей сюрреалистичности происходящего. Сдержавшись с большим усилием, он слушал перепалку Франческо и охранника до тех пор, пока это не надоело Якопо.

— Да ради Триединого, — пробормотал Якопо, снимая с пояса настоящий меч в разукрашенных ножнах.

Понимая, что не сможет отвертеться, Франческо был вынужден последовать его примеру. Охранники проверили их клинки.

— Простите, — сказал один из них, — но на этот прием нельзя пройти с оружием. Сами понимаете, тема такая. Вы получите их назад когда будете уходить. Взамен возьмите игрушечные.

— Черт бы побрал Медичи, — пробормотал Франческо, когда они вошли в дом. — Ну ничего, я не так прост.

Тео, подозревавший, что он спрятал еще какое-то оружие под одеждой, тяжело вздохнул и понадеялся на то, что план Лоренцо сработает. В конце-то концов, кто знает, остановит ли Франческо и его союзников отсутствие других заговорщиков. В попытке не думать об этом непрерывно Тео принялся осматриваться и только тогда заметил, как же сильно изменился дом за время его отсутствия.

Казалось, что этот богатый дом из светлых оттенков камней и многочисленными витражами в окнах не может стать еще изысканнее и прекраснее, но Лоренцо переплюнул самого себя. Коридоры, еще вчера завешанные картинами и гобеленами, теперь были сплошь и рядом украшены цветами и драпировкой, маленькие статуи и вазоны уступили место фонарям и столам с закусками, то тут, то там можно было найти изящную лавочку или уютное кресло на случай, если захочется присесть. И это все он увидел лишь по пути в большой зал. Оказавшись там, Тео и вовсе ахнул.

Золото. Повсюду золото — рамы картин, посуда и столовые приборы на столиках с едой, подсвечники и канделябры, все блестело в огнях свечей. Шелка и ленты струились по стенам. Лакеи в праздничных ливреях разносили разодетым гостям, чьих личностей было не угадать из-за причудливых костюмов и подходящих им масок.

— М-да, — мрачно сказал Якопо. — Ничего не получится. Мы не найдем никого из них.

— Найдем, найдем, — ответил Франческо, вступая в толпу. — Лоренцо тщеславен, как и вся его семья. Они не упустят шанса покрасоваться.

Тео ничего не сказал. Он лишь осматривал зал в поисках кого-то знакомого и наконец разглядел Лючию где-то в углу. Юноша хотел было подойти и поздороваться, но к ним подошел хозяин дома.

— Пацци, — улыбнулся Лоренцо, облаченный в платье звездочета. — Добро пожаловать. Кто это с вами?

Тео хотел было ответить, что они уже виделись, но вовремя спохватился — не сразу вспомнил, что должен держать мину. К счастью, никто, кроме Лоренцо, этого не заметил. Хозяин дома продолжал ожидать ответа, остальные же гости начали оборачиваться в их сторону. Франческо, слегка смущенный, прочистил горло.

— Уважаемые господа, — сказал он, запнувшись после первого слова. — Позвольте представить вам моего старшего сына, Таддео Пацци. Он бастард, воспитывавшийся вдалеке от меня. Я искал его много лет и наконец нашел. Убедившись в нашем родстве, сегодня я официально признаю его как сына и наследника. Надеюсь, вы примете его так же хорошо, как моего младшего сына.

Гости зашушукались на несколько мгновений. Это объявление произвело на них странное впечатление. Смущенный их реакцией Тео отвел взгляд в сторону, чувствуя, как предательски краснеют щеки, и желая сбежать прочь. Ему совершенно не нравилось на этом празднике пока что. Он, наверное, так и продолжал бы стоять в окружении странно смотрящих глаз и гула, подобного жужжанию сотни шмелей, если бы кто-то в углу не начал хлопать. Это оказались его подруги, Кристина и Лючия. Остальные гости, видимо, опомнившись, последовали их примеру и поприветствовали Тео таким же образом.

— Я рад вам всем, — сказал Лоренцо, когда гости снова отвлеклись от них. — Проходите, наслаждайтесь праздником.

Он ушел встречать других гостей. Франческо же повернулся к сыну.

— Познакомься с кем-нибудь, — сказал он. — Как услышишь, что что-то происходит — отправляйся домой и не останавливайся. И будь осторожен, не позволяй cебя схватить.

— Что вы задумали? — разыграл дурачка Тео.

Франческо ему, ясное дело, ничего не сказал, лишь отмахнулся и ушел куда-то вместе с Якопо. Довольный Тео же направился в сторону подруг.

По пути он не мог не отметить, как же хорошо они выглядят сегодня. Они, конечно, всегда хорошо выглядели — сказывалось наличие у их семей денег, на которые они могли себе позволить хорошую одежду. Но сегодня они обе выглядели особенно хорошо, празднично и соответствующе празднику. Кристина, обычно носившая красное и бежевое, сегодня выбрала богато вышитое белой нитью платье коричневого, как у густой карамели на ярмарочном яблоке, цвета, и вместо маски скрыла свое лицо тонкой вуалью. Лючия же, которую вечно одевали в серое, сегодня была в темно-зеленом, как крона дубового дерева поздним летом, платье. Оно явно было ей мало, понял Тео по тому, как тяжело ей было дышать, или же кто-то слишком туго его зашнуровал. В любом случае, оно ей шло, а маска и ленточки в волосах дополняли ее хороший вид.

Клариссы с ними не было — наверное, родители Лючии запретили ей взять с собой камеристку. Сначала Тео расстроился, подумав о том, что подруга не переживет этого уникального ощущения первого настоящего праздника, не потанцует, не порадуется. Но потом, вспомнив о заговоре, даже обрадовался. Если бы было возможно, он уговорил бы и остальных девушек не приходить, но что же, вышло как вышло.

Девушки были явно рады с ним увидеться, чего нельзя было сказать об их сопровождаемых.

— Маменька, папенька, — сказала Лючия своим родителям — серьезному сеньору Гульельми, главе гильдии кожевников, и его хмурой жене. — Это Тео Пацци. Я рассказывала, мы встречались на занятиях танцами в Розарии.

— Надеюсь, у вас нет намерений на мою дочь, — сказал ее отец с мрачным выражением лица. — Я вот-вот договорюсь насчет ее брака, и весьма удачно.

Тео эти слова не понравились, его так и подмывало после них сказать, что намерения у него все же есть. Но он сдержался ради Лючии. Лихорадочно придумывая достойный ответ, он видел, что отец Лючии уже вот-вот откроет рот, чтобы сказать еще какую гадость, но тут сеньора Гульельми кто-то окликнул, и он отошел вместе с женой. К счастью, он не заставил Лючии уйти с ним, видимо, считая, что под присмотром подруги она не наделает глупости.

— Не серчай, пожалуйста, — извиняющимся тоном сказала Лючия. — Он, конечно, строгий, но обычно не настолько. Сейчас… всем очень тревожно. Сам понимаешь. Это разбирательство…

— Понимаю, — Тео постарался вложить в свою улыбку как можно больше ободрения. — Почему вы тут стоите одни? Неужели наши ровесники-дворяне так застенчивы, что не могут пригласить на танец?

— Время танцев еще не настало, — заметила Кристина со скучающим видом. — Еще не подали второй круг закусок, и мессер Медичи не произносил речь. А как настанет, боюсь, на нашу долю приглашений выпадет немного.

— Почему же?

— Мой отец распугал всех желающих потанцевать со мной, а их и без того было немного, — Лючия сказала это таким печальным голосом, что у Тео заныло под ребрами. — А Кристина помолвлена, так что ее тоже теперь мало приглашают.

— Я не знал, что у тебя есть жених, Кристина. Где же он? — удивился Тео. — Разве не должен он быть поблизости и заботиться о тебе?

— Он так и поступил бы, если бы не отбыл в Монтериджони, — разговор об этом явно немного приподнял Кристине настроение. — Марко — обязанный Федерико Аудиторе и должен сопровождать его. Сейчас он помогает Федерико управлять городом.

— Я бы расстроился, если бы был далеко от своей девушки. А ты так спокойна, — Тео вздохнул. — Неужели ты не скучаешь?

— Конечно, скучаю, — Кристина улыбнулась. — Но я знаю, что мы скоро увидимся. Кондотьер-Генерал вернулся в город. Он встретился с моими родителями утром и предложил им вывезти меня и моих младших братьев и сестер в Монтериджони до тех пор, пока в Солэ все не уляжется.

— Мои родители тоже с ним встречались, и им он это тоже предложил, — заметила Лючия. — Они долго не хотели отпускать, но он был настойчив…

— Кто был настойчив? — вдруг услышали они вкрадчивый голосок откуда-то справа. К ним направлялась незнакомая Тео девушка, которую его подруги явно не жаловали, судя по тому, как вытянулись их лица. Ее же это явно не смущало — она была заинтересована Тео. — И в чем?

— Твой нос в поисках сплетен, дорогая Карла, — сухо сказала Кристина. — Как поживаешь?

— Сносно, — ответила девушка. — Было бы лучше, если бы ты не язвила без повода. Карла, — представилась она, повернувшись к Тео и протянув ему руку для поцелуя. — Карла де ла Лука. Моя семья занимается торговлей.

Тео окинул ее быстрым взглядом. Эта девушка была очень красива, он не мог этого не признать. Ярко-золотые волосы были уложены в элегантную прическу и украшены лентами с нанизанным на них жемчугом, а миловидное лицо было трудно рассмотреть полностью из-за маски. Разве что зеленые глаза в прорезях смотрели с интересом. Изысканное фиолетовое платье напоминало красное платье Лукреции Борджиа, такое же взрослое и перегруженное деталями, но Карла носила его так непринужденно и энергично, что производила этим приятное впечатление, чего было нельзя сказать об ее поведении. Они встретились только что, и на его глазах девушка уже успела оскорбить его подруг, но Тео не мог не заметить, что Карла с ним флиртует. Почему только — никак не мог взять в толк.

— Таддео Пацци, — чуть холоднее, чем намеревался, сказал он. — Думаю, чем занимается моя семья, вам известно.

— Да, и о крутом нраве каждого его члена тоже, — с притворной печалью вздохнула Карла, опуская руку. — Помнится, ваш брат — сводный, выходит, — тоже был неприветлив. Но даже он понимал, с кем стоит общаться, а с кем нет.

— Что же, выходит, вы знали его лучше моего.

— Полагаю. Как вы находите общество этих кумушек? Надеюсь, удовлетворительным, — пропела Карла. — Но в случае чего, разыщите меня этим вечером. Я с удовольствием придержу для вас танец…

— Эй, Карла, — вмешался вдруг какой-то мимопроходимец с лихим видом и винным амбре, подойдя к ним. — Хватит ошиваться с этими. Тебя ищет отец.

— Дуччо, мой дорогой брат, — Карла нервно хихикнула. — Познакомься. Это Таддео Пацци.

— Да хоть сам папа, мне-то что, — Дуччо бесцеремонно сжал ее локоть. — Пошли.

— Найдите меня! — бросила Карла прежде, чем позволить брату себя увести в другую комнату.

Когда они скрылись из виду, Тео, Кристина и Лючия, не сговариваясь, рассмеялись.

— А я думал, здесь будет скучно, — сказал Тео, вытирая уголки глаз. — Что она имеет против вас?

— Дуется, что мы и Клаудия перестали с ней дружить, — объяснила, отсмеявшись, Кристина. — Ее брат сватался по очереди ко мне и к Клаудии, но наши родители отказали ему, а нам он и вовсе был неприятен. Карла все защищала его, и в какой-то момент нам надоело это слушать.

— Тише, — сказала вдруг Лючия. — Смотрите. Кажется, мессер Медичи собирает всех.

Она указала на взрослых, окружающих Лоренцо Медичи. За их спинами и переговорами было трудно разобрать, что он говорит, поэтому компания поспешила подобраться поближе.

— Для меня огромная честь принимать всех вас в моем доме, — услышали они часть его слов. — Особенно накануне Большой Мессы. В такие трудные времена мы должны сплотиться перед большой угрозой нашим сердцам и помыслам и не позволить нашим различиям и прошлому рассорить нас еще сильнее. Так давайте же забудем все обиды и отпразднуем встречу. Музыку!

Неизвестно где спрятанные музыканты заиграли модную мелодию, а гости, шумно похлопав и высказав одобрение хозяину дома, разошлись кто куда, многие остались танцевать. Тео повернулся к подругам, пытаясь решить, кого уместнее будет пригласить первой, чтобы не обидеть обеих, но кое-кто его опередил.

— Станцуете со мной, прекрасная сеньора? — спросил Кристину подошедший со спины юноша, и та, обернувшись и мигом его узнав даже в костюме, с вскриком сжала его руки. — Полно, дорогая, отпусти! Эти несчастные руки всю ночь загоняли коня, чтобы успеть!

— Марко! Как же тебя отпустили? — удивленно воскликнула Лючия.

— Я сопровождаю мессера Аудиторе по приказу его племянника, — Марко улыбался во все тридцать два до тех пор, пока его взгляд не упал на Тео. — Кто ваш новый друг?

— Я расскажу тебе пока мы будем танцевать, — сияющая Кристина не дала ему совсем уж отвлечься и утащила в танцующую толпу.

Тео же, довольный тем, что все сложилось как он хотел, протянул руку Лючии и слегка склонился:

— Окажешь мне честь?

Покраснев, Лючия согласилась и позволила ему увести себя в соседнюю комнату — в той, где стояли они, от танцующих было не протолкнуться. Там танцевали тарантеллу, и Тео, достаточно неплохо знакомый с этим танцем (долгие годы плясок на празднике в честь рыболовов не прошли даром), с удовольствием выдохнул.

— Как дела дома? — спросила его Лючия, когда они протанцевали несколько минут. — Сильно достается от мессера Франческо?

— В последнее время не особо, — признался Тео. — Он куда-то часто отлучается, поэтому я почти все время с Якопо. Вот уж кто мне спуску не дает. Представляешь, как-то спросил, нет ли у меня подружки.

— И что ты сказал?

— Сказал, что конечно же нет пока что. Со всей этой неразберихой вокруг… пока не до этого. Но он так не считает и, должно быть, собирается найти мне кого-то в скором времени.

— Могу понять, — вздохнула его партнерша. — Мои родители раньше на меня особо не надеялись, но после того, как моя сестра удачно вышла замуж и так решила много семейных проблем, отец начал думать как бы повыгоднее устроить мой брак. Боюсь, если бы не арест дожа и исчезновение Эцио, отец договорился бы о браке с ним.

Почему-то эти слова задели Тео, но он постарался этого не показывать.

— А что, ты бы не хотела? — удивился он, надеясь, что она не слышит грусти в его голосе. — Вы вроде как хорошие друзья…

— В том-то и дело, Тео, мы с ним друзья, — посетовала Лючия. — И меня это устраивает. И его устраивает дружба со мной и Кристиной — а с ней он даже был помолвлен какое-то время, пока Марко не попросил ее руки. Они с Марко давно были влюблены и были очень рады тому, что Эцио согласился расторгнуть помолвку. Если бы не суматоха, второй раз ему бы такое не позволили. Ты не пойми меня неправильно, я не против стать женой хорошего друга… Но все же по любви жениться — совсем другое.

— Это точно, — кивнул юноша.

— А ты? — Лючия переключилась на него так неожиданно, что он смутился. — Как тебе хотелось бы жениться? На любимой? Или на подруге, ком-то вроде Клариссы…

— Я пока не знаю наверняка, — Тео горько усмехнулся. — Мне порою кажется, что можно быть друзьями с любимой, и тогда, возможно, брак будет крепче… Но в чем я точно уверен, так в том, что Клариссу не полюблю иначе, чем сестру, если тебя это беспокоит.

Эти его слова попали в цель и заставили смущенную Лючию легонько поддеть его ладонью по запястью.

В таком ключе они провели практически весь вечер. И, что было для Тео важнее всего — ничего не произошло, как и предсказывал Лоренцо Медичи. В один из перерывов Тео застал его разговаривающим с его родственниками. Он испугался было, что сейчас случится страшное, и поспешил подойти.

— Очень жаль, что не вся ваша семья присутствует на празднике, — услышал он сетования Франческо. — Он так хорошо организован, что пропускать его — большое упущение.

— Ну что поделать, — развел руками Лоренцо. — Я уговаривал Джулиано изменить планы или отложить их хотя бы на пару дней, но он был непреклонен. Дети же так хотели посетить праздник друзей, что я не нашел в себе сил отказать и им. Но я счастлив, что вы пришли. Кто знает, может, это станет первым днем новой дружбы.

— Кто знает, — сквозь зубы прорычал Франческо.

— Благодарим за гостеприимство, — сказал Якопо, заглушая его грубость.

Они раскланялись друг с другом и разошлись. Следуя за отцом и дядей, Тео надеялся, что все пройдет так, как было задумано.

Уставший после долгих танцев Тео вернулся в свою комнату сразу же, как они оказались дома. Он сбросил с себя одежду и забрался в кровать, вытянулся под теплым одеялом и подумал: как все-таки хорошо иметь свою кровать, одеяло, ни с кем ничего не делить. Это чувство никогда не надоест, решил он, засыпая.

Он спал так крепко и хорошо, что ему не захотелось просыпаться, когда ранним утром его пришли будить слуги.

— Сейчас же очень рано, — пробормотал Тео, отмахиваясь.

— Вставайте, юный мессер, ваш дядя сердится, — сказал один из лакеев. — Мессу служат очень рано, поэтому выходить нужно уже сейчас. Мы вам кофе принесли.

Упоминание любимого напитка и его тонкий аромат убедили Тео. Он заставил-таки себя вылезти из-под одеяла, выпил воды и кофе, спешно оделся в приготовленную ему одежду и спустился вниз. В фойе уже ждали готовые Франческо и Якопо. Тео боялся увидеть на поясе отца ножны со шпагой или мечом, но ничего не увидел. Даже кинжала. Это успокоило его. Все были правы: его отец отказался от своей идеи напасть на празднике и не станет делать этого на мессе. Довольный этим Тео следовал за родственниками к собору святого Луки.

На ступенях, ведущих к высокому храму в бело-зеленых тонах, было многолюдно. Там Тео увидел всех. Семьи Гульельми и Веспуччи держались рядом друг с другом. Лючия и Кларисса присматривали за младшими детьми Гульельми, пока их родители разговаривали с родителями Кристины. Сама же Кристина смеялась шутке своего жениха. Они все улыбались и перешучивались, и от этого на душе у него стало немного печально. Вот бы ему такие отношения в семье…

Чтобы не поддаваться этим унылым мыслям, он встряхнулся и продолжил осматриваться. Знакомые лица встречались ему то тут, то там. У самого входа он увидел Лоренцо Медичи, окруженного семьей — женой и матерью, детьми, братом Джулиано и сестрой Бьянкой, детьми. Гульельмо Пацци, муж Бьянки Медичи, тоже был там, высматривал кого-то. Когда Гульельмо посмотрел на него и, улыбнувшись, начал спускаться, Тео понял: он высматривал их.

— Дядя, Франческо, — сказал Гульельмо, подойдя ближе. — Я рад вас видеть.

— А мы тебя не очень, — грубо сказал Франческо. — Возвращайся к своей семейке.

— Ну хватит, Франческо, сколько уже можно, — Гульельмо был явно расстроен таким обращением, на его лице проступила мука. — Десять лет прошло, мы уж могли сто раз помириться и жить дружно, сотрудничать. Все были бы этому рады, лишь ты упрямишься. Довольно! Я правда стараюсь пойти тебе навстречу и загладить нанесенную обиду, так дай мне шанс… Давай в этот святой день отстоим мессу вместе? Как прежде?

Франческо задумался о чем-то, рассматривая брата. Якопо, слушавший их разговор, молчал, наблюдая, Тео же переводил взгляд с одного из братьев на другого в надежде, что слова Гульельмо достигнут сердца Франческо.

— Даже если я захочу сесть за тобой, Медчи мне этого не позволят, — сказал наконец Франческо.

— Это не проблема, — тепло улыбнулся ему брат. — Лоренцо очень скучает по нашей дружбе и будет счастлив, если наши семьи будут молиться вместе.

Он протянул Франческо руку, и Тео затаил дыхание: неужели даже сейчас отец откажется? Франческо, воплотив его потаенное желание, пожал руку брату, и Тео с радостью выдохнул. Бросив взгляд на Якопо, Тео увидел, что даже старик улыбался произошедшему. Все-таки ссора племянников расстраивала и его, а примирение доставило ему большое удовольствие.

— Пойдемте, — сказал Гульельмо. — Скоро начнется.

Они вместе поднялись к дверям. Лоренцо, еще не вошедший в храм, обернулся и с улыбкой кивнул Франческо, Франческо кивнул в ответ, но без улыбки. Все начали заходить в открывшиеся двери, но Тео задержался. Почему-то ему показалось, что на крыше соседнего дома кто-то стоит. Прищурившись, он узнал знакомую фигуру. Это был Эцио. Видимо, друг присматривал за ними на всякий случай, чтобы, если что, прийти на помощь. Тео знал, что вряд ли Эцио это увидит, но все же улыбнулся ему и, подняв руку на уровень ключиц, слабо помахал.

Эцио увидел. И помахал в ответ. Это было последним, что Тео увидел на улице. Войдя в храм, он обомлел.

Величественный. Никак иначе он не мог описать то, каким увидел храм изнутри. Снаружи, конечно, он производил не менее сильное впечатление, однако, сочетание мраморных стен, приятно пахнущих лаком деревянных скамеек, икон, окруженных золотистым свечением пламени десятков свечей, и почтительного гула прихожан, гулко раздававшегося под высокими сводами и чудом отсроенным куполом храма оглушило Тео. Он так растерялся от всего этого великолепия, что не смог сделать и десятка шагов от входа и с кем-то столкнулся.

— Осторожнее, юноша, — услышал он чей-то смутно знакомый голос.

Обернувшись, Тео увидел высокого мужчину средних лет и сразу же узнал его по перечеркнутому глубоким шрамом глазу. Сверху вниз на него смотрел Марио Аудиторе. Кондотьер-Генерал Республики, повелитель Монтериджони, старший брат дожа, дядя Эцио и отец Клариссы. Они мельком виделись, когда Тео сопровождал дядю на встречу с ним, но не имели возможности ни познакомиться, ни перекинуться словом. Вспомнив о просьбе Эцио при виде этого сурового человека, Тео сглотнул от волнения.

— Простите, генерал, — промямлил он, отводя взгляд и уже намереваясь отойти в сторону.

Но генерал зачем-то задержал его.

— У нас с моим племянником и твоим дядей есть договоренность насчет тебя, — тихо сказал он, склонившись к уху Тео. — Сразу же как закончится месса найди моего спутника, Марко, и сопроводи вместе с ним кареты с девушками и детьми в Монтериджони.

— Хорошо, — кивнул Тео. — А как же Якопо? Я полагал, он тоже поедет…

— Поедет, но позже, — то, каким странным голосом сказал это генерал, заставило Тео заволноваться. — Если он не наделает глупостей, то присоединится ко мне, и мы догоним вас на подъезде к городу. Не о чем волноваться, парень.

Тео не успел возразить или спросить что-то, как кондотьер оставил его и пошел дальше по проходу, к скамейке своей семьи. Растерянный Тео же замешкался еще больше. Наверное, стоило отдать ему письма, почему-то думал Тео, пробираясь сквозь толпу в поисках скамейки Пацци, отца или хоть кого-нибудь знакомого. Почему-то ему сейчас казалось, что он должен сказать правду, познакомить Клариссу с отцом и заставить того взять ее под защиту, хотя он был уверен, что кондотьер заберет и ее в Монтериджони даже не зная об ее происхождении.

Эти мысли испарились сами собой, стоило ему найти отца и дядю на скамейках позади Медичи. Они все сидели рядом с хорами, на почетных местах: в первом ряду старшие Медичи, во втором семья Гульельмо, Франческо, Якопо и еще какой-то незнакомый Тео мужчина, в третьем — сам Тео и дети. На скамейке на противоположной от них стороне Тео увидел Кондотьера-Генерала и пожалел, что они сидят так далеко. Он никак не мог взять в толк почему. Его мучило странное предчувствие, которое отказывалось отступать.

— Давайте восславим Триединого Господа гимном, — сказал архиепископ Солэйский, выходя в центр хоров.

За ним вышли две колонны молодых хористов. Заиграла органная музыка. Архиепископ сделал всем гостям жест подняться, и они повиновались. Большая Месса началась традиционным гимном «Вославим Отца», и дюжина голосов хористов смешалась с сотней голосов прихожан разной степени знатности. Тео пел вместе со всеми, заглядывая через плечо дяде в его миссал, но из-за того, что видел каждое второе слово, много ошибался. К счастью, в общем хоре этого было никак не расслышать.

Гимн был долгий. Когда хористы умолкли, архиепископ дал им знак вернуться к себе, а гостям жестом попросил присесть. Только после этого он начал читать проповедь. Видя, что все в порядке, Тео уже почти расслабился, но тут… он обратил внимание на странные движения отца.

Тот на миг склонился вниз, к сапогам, и достал из одного что-то. Тео не успел спохватиться, сделать что-то, сказать хотя бы, как на тусклом свету блеснуло лезвие стилета. Сжимавший его Франческо Пацци перегнулся через спинку скамьи и попытался воткнуть его в шею сидящего перед ним Лоренцо Медичи. Лоренцо, почувствовав боль, дернулся и подскочил, ускользнув от Франческо. Сидящий рядом с Франческо мужчина тем временем обхватил руками Джулиано Медичи и, судя по всему, всаживал в его бок и грудь свой клинок.

Начался хаос. Лукреция Медичи, развернувшаяся на сыновей, закричала при виде крови, вместе с ней закричала ее дочь. Дети рядом с Тео запалакали от страшных криков, а сидящие напротив подскочили и завопили. Архиепископ, испуганный суматохой, но не до конца понимающий, что происходит, попытался призвать к порядку, но к нему подскочил невесть откуда взявшийся монах с клинком в руках. Секунда — и архиепископ рухнул на мраморный пол с перерезанным горлом.

— Предательство! — вскричал, насколько это было возможно в его состоянии Лоренцо Медичи. — На нас напали!

Люди позади запаниковали. Все как один начали подниматься и бежать к главному выходу, словно забыв про запасные, началась ужасная толкучка. Тео же растерялся, не зная, как ему быть — броситься на помощь Лоренцо или же сделать то, что должен был — побежать к девушкам. Его сомнения были рассеяны криком Кондотьера-Генерала:

— Помогите Лоренцо! Уведите его отсюда!

Прикинув, что из всех он находится ближе всего, Тео понял, что ничего другого не остается. Он криком велел детям Медичи бежать за ним и подбежал к Лоренцо, подхватил его под руки и попытался оттащить к ризнице.

— Чего вы мешкаете? — крикнул он его матери, Лукреции, корчившейся рядом на коленях. — Пойдемте!

— Матушка, пойдемте, — закричала подбежавшая Клариче, жена Лоренцо, и потащила свекровь за собой.

— Они напали на Джулиано! — рыдала женщина, указывая на младшего сына, окруженного предателями. — Помогите моему мальчику! Помогите! Он умирает! Мой мальчик умирает!

— Уводи их! — крикнул борющийся с Франческо Марио Аудиторе. — Помоги им спрятаться и уходи сам!

Ничего другого не оставалось. Тео с помощью Бьянки и Гульельмо Пацци дотащил Лоренцо до ризницы, где, к счастью, было открыто, втащил его внутрь и, уложив на полу, зажал рану своим платком. Следом влетели Лукреция и Клариче, за ними забежали дети. Они все окружили Лоренцо в попытке помочь ему, и только Гульельмо, бледный, как снег, отлучился на мгновение.

— Уходи отсюда, — сказал он срывающимся голосом. — Мы справимся и защитим Лоренцо. Но если тебя найдут рядом с нами, то казнят вместе с отцом. А ты невиновен, я знаю.

— Я не могу вас бросить, — растерянно сказал Тео.

— Можешь и должен. Ты уже сделал все, что смог, — прохрипел Лоренцо, смотря прямо на него. — Если ты сбежишь, я смогу обеспечить тебе достойное возвращение. Но если они тебя схватят сейчас, я не смогу тебя спасти. Уходи и помоги своим друзьям.

Эти слова отрезвили Тео. Он и правда сделал все, что было в его силах. И теперь должен был сделать то, что хотел и обещал — сопроводить близких в Монтериджони. Бросив последний взгляд на раненого и его семью, он выбежал из ризницы и крепко запер дверь. Он задержался на миг, слушая, что происходит внутри, и смог услышать, что изнутри Медичи подперли дверь какой-то мебелью. Убедившись, что все в порядке, он вернулся к хорам и быстро осмотрелся.

Марио Аудиторе и Франческо продолжали сражаться, но уже сместились куда-то к боковому нефу. У главного входа Тео увидел несколько задавленных в толкучке прихожан и двух незнакомцев, деловито осматривавших их. Поежившись, Тео бросил последний взгляд на хоры — вид бездыханного тела Джулиано Медичи, очень похожего на своего старшего брата, заставил его испытать горькое чувство боли и вины, а лежавший рядом человек, должно быть, убийца, раненый или и вовсе убитый несчастным Джулиано в его последние мгновения жизни, — и побежал к дверям ближайшего от него запасного выхода. Там он столкнулся с Эцио и Марко.

— Они все же напали? — прорычал Эцио, увидев его. — В Божьем доме?

— Да, — срывающимся тоном ответил бледный Тео. — Лоренцо чудом выжил, они с семьей забаррикадировались в той комнате… как ее… Твой дядя принял удар, но он один… Я не смог ему помочь, я не умею сражаться, но ты другое дело…

— Я знаю, — Эцио кивнул ему на один из проулков поблизости. — А вы с Марко поспешите покинуть город вместе с девочками. Вон, уже бьют колокола, и ворота скоро закроются. Вы должны успеть.

Больше времени на разговоры не оставалось. Марко и Тео бросились в проулок, Эцио же отправился на подмогу дяде.

В проулке юноши встретили несколько карет, направлявшихся в их сторону. Из окна одной из них высунулась Кристина.

— Вы двое, сюда, скорее! — крикнула она. — Мы вас обыскались! У нас тут одно место!

— Забирайся, — Марко кивнул Тео на дверцу. — Тут рядом конюшни, я возьму там лошадь. Так будет проще охранять вас.

Понимая, что спорить бесполезно, Тео повиновался и влез в заполненную карету. Там он обнаружил не только Кристину и Лючию, но и Клариссу, Марию, младшую сестру Лючии, и, к своему удивлению, собственного дядю, Якопо.

— Что вы здесь делаете? — возмутился Тео. — И как выбрались из храма?

— Исполняю часть своего договора с Марио Аудиторе, — мрачно ответил Якопо. — А как выбрался… как все. Вышел через дверь.

— Я сначала удивилась, что вы едете с нами, — вздохнула Лючия. — Но если об этом знает мессер Аудиторе… То все в порядке, полагаю.

— Хорошо, что никто толком не пострадал, — Кристина сказала это с заметным облегчением. — Мы толком не поняли, что произошло. Малыши от криков перепугались, мы их с трудом уговорили залезть в соседнюю карету. Надеюсь, служанки справляются там с ними.

— Ты был ближе всего к хорам, Тео, — Лючия взглянула на него со смесью опаски и интереса. — Что там случилось?

— То, что давно зрело, — ответил вместо него Якопо Пацци. — Мой дурак-племянник Франческо ввязался в заговор и попытался напасть на Медичи и архиепископа, ближайших советников дожа Джованни. Почему по-вашему вас отсылают из дома, дети?

Девушки ахнули.

— Эти люди, Медичи, — спросила Кларисса со слезами на глазах. — Их спасли?

Все впились взглядами в Тео, даже Якопо. И он, чувствуя ужасную тяжесть на груди, понял, что не может утаить правды.

— Джулиано Медичи погиб, — тихо сказал он. — И отдал Триединому душу прямо в центре храма. Его брат, Лоренцо Медичи, чудом выжил. Я помог ему и его семье запереться в безопасном месте. Кондотьер-Генерал и… еще кое-кто вступили в бой с заговорщиками, так что мы с Марко смогли отправиться к вам.

Девушки заплакали, услышав это. Не удержался от слез и Тео, а Марко, нагнавший их на взятой в конюшнях лошади, прочитал короткую молитву за упокой новопреставившихся. Даже Якопо не смог скрыть то, что и его задела новость о гибели кого-то из Медичи. Он тихо вздохнул и прикрыл глаза рукой, вроде как защищая их от неуместно-ярких в такой ужасный день солнечных лучей, но Тео был готов поклясться, что губы старика подрагивают как у плачущего человека.

Тяжелые, мрачные облака заволокли небо и скрыли солнце, холодный ветер прогнал все тепло с улиц. Первые капли дождя прибили пыль к земле. Так Солэ проводил компанию молодых (в большинстве своем) людей, скорбящих о жизни, которой у них больше не будет, и оплакивающих людей, что старались устроить эту их утраченную жизнь как можно лучше.