Воздух в помещении обжигал ноздри затхлым запахом. К аромату этой плесени было невозможно привыкнуть, как и к блуждающему по подземелью сквозняку. Если запах можно было перетерпеть, то холодный ветер разрывал не только тело, но и душу. Смерть присутствовала там. Она смотрела из каждого кирпичика на бедняг, которым не повезло здесь оказаться. Этот вездесущий холод был ее касанием, вонь была ее дыханием, а крики — голосом. Вопли стали гимном этого место, они изредка прекращались. У обвиняемых просто срывался голос, а шепот не был способен пройти сквозь толщу стен. Он глох в этих безлюдных коридорах. Из освещения была лишь одна лампочка. Она еле освещала камеру, которая стала последним пристанищем для предательницы марлийского народа, шпионки — Хельги Штимт. С другой стороны баррикад она была Анной Трик, а 15 лет назад все вокруг звали ее Нанной.

Один человек — три имени. Злая ирония судьбы. Девчонка пыталась запомнить имя каждого погибшего товарища, но их имена и лица безвозмездно стирались из памяти. Однажды она оставила свое имя. Оставила дом. Оставила себя. К чему это ее привело? Перепачканный кровью брючный костюм потерял всю свою презентабельность и лоск. С каждым днем он все больше походил на тюремную робу. Бывшая разведчица лежала на ледяном полу. Каждый сантиметр ее тела либо пожелтел от ударов, либо покрылся кровяной коркой. С каждым днем в ней все меньше можно было узнать офицера разведкопуса. Грязная одежда, спутанные волосы — все это делало девушку похожей на бездомную. От былого внешнего вида целым осталось лишь лицо. В день, когда ее поймали, марлийская полиция зверски избила ее, пытаясь выбить хоть крупицу информации. Они не понимали, кто она: местная жительница, попавшая под вражескую вербовку, или островная интервентка? Анна прекрасно понимала, что исход будет один и тот же, поэтому молчала. Вопросы были однотипными. Кто она? Как здесь оказалась? Зачем? Почему? После каждого слова дознавателя следовал удар. «Не плачь, офицеры не плачут. Ты так и не выросла, маленькая Нанна», — твердило подсознание мерзким мальчишеским голоском. Последние слова мучителя были такими:

— Хочешь играть в молчанку — поиграем. В одиночку. Устроим ей сеанс самопознания, — обратился он к своим подчиненным.

Время в этой конуре тянулось невыносимо долго. Девушка не знала, сколько прошло дней ее заключения. Если еду приносили 2 раза в сутки, то в тюрьме она была как минимум 12 дней. Если 3 раза, то прошла неделя. В любом случае, спасти ее некому. Весь план пал из-за пустяка…

***

Азумабито помогли во всех документальных и теоретических вопросах. Анна, а точнее Хельга, выучила несколько языков, получила поддельные документы и придумала поддельную биографию. В ней было немного от реальной истории разведчицы, чтобы ложь звучала убедительнее. Юная сиротка, потерявшая родителей из-за болезни, после совершеннолетия съехала от родственников и окончила курсы машинописи. Даже акцент пришлось сменить. Парадизское произношение выдало бы ее, поэтому девушка часами занималась с гувернерами послов, чтобы звучать, как местные. И вот она по документам бывший секретарь одного из мелких дипломатов восточного государства.

Девушка быстро устроилась в газету. Она писала статьи, прославляющие марлийский народ и его победы в борьбе со средневосточными агрессорами. К удивлению, ее очерки стали довольно популярными, а имя Хельги Шмит стало синонимом безграничной преданности родине. Каждое сражение, каждая операция по завершению увенчивались статьями с тонкими художественными оборотами и беспрестанным восхвалением военной мощи и командования армии. Цель оправдывала ежедневную пропагандистскую ложь. В каждой заметке разведчица зашифровывала послание своим друзьям. Расположение и количество кораблей, особенности тактики, персоналии высшего офицерского состава прятались между строк и внутри лирических отступлений. Шифра как такого не было, слишком рискованно было бы использовать упорядоченную систему, потому что среди членов цензурного комитета были профессиональные криптографы и дешифраторы. Увидев хотя бы намек на передачу скрытых сообщений, местные власти повязали бы ее сразу.

Работа в таких условиях одной не представлялось возможным. Штаб тайной агентуры состоял из нее, доктора Ли, который был тайным элдийцем и мальчишки по имени Джон. Врач специализировался на анализах крови, потому именно он занимался подделкой основных документов. Джон был всего лишь посыльным. Он курсировал от доктора до псевдожурналистки, передавая послания. Доктор заранее предупреждал о готовящихся проверках, осведомлял данными о военных и о том, что они говорили. Возможно, о подпольной сети знала помощница мистера Ли — Сепфора, но это было известно лишь ей и доктору. В официальных документах медсестра не числилась. За это время Хельга Штимт и Винсент Ли стали не плохими коллегами. Дружбой подобную связь было назвать трудно. Оба они утаивали большую часть своих жизней не только из-за недоверия, но и в целях безопасности. Если кто-то один будет схвачен полицией, то у второго будет шанс выжить и скрыться. Для полной конспирации вместе со шпионскими записками Джон носил любовные письма. Пусть лучше все думают, что у них тайный роман, а не диверсионная миссия.

Война, которая шла уже 4 года, была главным инфоповодом. Госпожа Штимт посвятила большую часть своей карьеры в газете этим событиям. Она разъезжала по военным гарнизонам, бывала в горячих точках, видела линию фронта, ночевала в окопах, и везде девушка говорила о величине подвига, который совершают эти солдаты. Поначалу она мечтала, чтобы их всех перебил альянс, но потом журналистка стала сопереживать марлийцам. Многим из них было столько же, сколько было ей в день первой вылазки за стены. Они также как она переживала смерти товарищей, сами были на грани. Им светило даже одно солнце. Но эти люди, узнав о ее реальном происхождении, растерзали бы живьем. Все это кровопролитие казалось бессмысленным. У них по две руки, две ноги, одна голова, но возможность становиться монстром была только у народа Имир. Это возвышало их, это и принижало их. Даже тайны глава государства Вилли Тайбер был элдийцем, но все закрывали на это глаза. Политика двойных стандартов. Одни — люди, другие — грязь под ногами. Если грязь вовремя перешла на другую сторону, то грязью она быть перестает. К сожалению, у нее не было тех возможностей, что были у Тайберов.

— Знаешь, если бы я не выросла на парадизе. Я бы с удовольствием стала бы марлийкой, — произнесла в один из вечеров захмелевшая девушка.

Традиция выпивать в офисе доктора по субботам отдаленно напоминала посиделки в кабинете Эрвина. Только за эти слова низкорослый капитан ударил бы ее со всей возможной силой. Но его здесь не было, а был лишь доктор, сидевший за столом напротив. Он медленно потягивал алкоголь, принесенный журналисткой. Терпкое вино уже затуманило голову девушки, служитель медицины еще держался

— Может быть, но ты не марлийка, — парировал Винсент. — Как было бы все просто, если бы титанов не было. Мы бы жили припеваючи, не зная сегрегации.

— Может быть, но титаны есть, — заливаясь громким смехом, произнесла Хельга и откинулась на спинку стула. — Нет, все-таки автомобиль на лошадь обменивать не хочется, седло ужасно натирает.

— Думаю, тебе стоит переживать не за натертую задницу, а как бы она не влипла в неприятности.

— Фу, как грубо. Нельзя быть таким невыносимым занудой. В любом случае мы знали, на что шли…

— Осторожность никогда не повредит, — перебил доктор.

— Бу-бу-бу, — пародировала его девушка, вставшая из-за стола. Она медленно подошла к книжному шкафу. — Где у тебя здесь пластинки. А вот нашла! Ты вообще слушаешь, что-то кроме скрипки?! — с толикой насмешки проговорила она, перебирая тонкие коробочки.

— Да, там где-то была пластинка органной музыки.

— О, я нашла, что-то интересное. Сборник национальной марлийской песни. Да вы патриот, доктор Ли.

— Положи на место. Это явно не то, что ты хочешь слушать, — раздраженно сказал Винсент.

— Нет, сегодня музыку заказываю я.

Вставив черный диск в граммофон, девушка отошла в сторону стола. Из изогнутой медной трубы полилась музыка. Народные мотивы вскружили ей голову. Звучание струн, бубна и кастаньета отталкивались от стен. Под эти звуки не хотелось стоять на месте. Анна подошла к сидящему доктору и потянула за руки вверх, безмолвно приглашая его на танец.

— Хельга, ты слишком пьяна, а я еще нет. Не время танцам.

— Я тебя умоляю, Винсент. Для танцев время всегда подходящее.

Неохотно привставая со стула, доктор поддался напору журналистки. Медленно двигаясь, они подстраивались под мелодию. Она была словно зациклена. Один и тот же набор звуков повторялся вновь и вновь, вводя пару в транс. Через несколько минут они утонули в единстве звуков. Ноги самопроизвольно отрывались от пола в такт музыки. Руки то взмывали к потолку, то обваливались вниз. Взяв доктора под руки, Анна начала кружиться с ним, перепрыгивая с одной ноги на другую. Мужчина же перестал хмуриться. Он с веселой улыбки опустила на колено и начал отбивать ладонями ритм.

Эти мгновения абсолютного беззаботного счастья разделяли люди, которые не были друзьями или товарищами. Они, как дети, прыгали, кружились, хлопали и смеялись. В повседневной жизни двух невольных коллег было мало места для смеха. Но эти минуты казались истинным счастьем для девушки. Это можно было сравнить с тем, как мама подарила Нанне куклу, с игрой с городской ребятней, с посиделками в кабинете главнокомандующего разведкой, с ощущением ветра в волосах, когда лежишь на обдуваемой лужайке, с запахом миллионов пряностей на ярмарке или с лучами пригревающего летнего солнца. Но ближе всего под описание подходили объятия с родными. Анна скучала по близким. Некоторых из них уже не было в живых, другие находились по ту сторону моря. Все они были далеко, и лишь встреча с ними была целью, которая оправдывала любые средства. Она могла вернуться домой только по завершению миссии или при угрозе раскрытия ее личности. Миссия не имела конца: данные, которые могли пригодиться Парадизу, не могли закончиться. Оставался лишь второй исход, но он был летальным для нее. Узнай бы правительство об истинной цели журналистки, она бы не успела пошевелить бровью, прежде чем оказаться на плахе.

Проигрыватель должен был вновь повторить незамысловатую мелодию, но музыка резко оборвалась. В этот момент шпионка вышла из транса. Все мгновенья счастья остались позади, разбившись о суровую реальность. Алкоголь все еще путал сознание, но его действие притупилось.

— Я не хочу умирать. Я должна вернуться на остров, — разрушила повисшую паузу девушка. — Я… Я хочу домой.

— Я тоже не горю желанием сдохнуть здесь, но мы не можем бросить здесь все, Хельга.

— Знаешь, не будь мы в таких обстоятельствах, ты бы стал моим другом.

— Я так не думаю. Я бы избегал таких отбитых, как ты.

— Ха! Ты прав, я никогда не стала бы общаться с таким душным типом, — спародировав Винсента, произнесла девушка.

Ее взгляд скользнул по стене. Разведчица заметила часы, которые уже давно пробили полночь. Она начала судорожно собирать вещи и сказала:

— Ой, что-то я засиделась. Мне пора возвращаться, а то консьерж подумает, что у меня интрижка. А еще завтра придет фотограф. Не хочу выглядеть опухшей на негативе.

Винсент привстал, чтобы проводить гостью.

— Нет, нет. Я сама доберусь тут буквально пара кварталов. Спасибо за вечер, — говорила она, слегка запинаясь. — До…– она остановилась и задумалась. — До свидания, доктор Ли.

Девушка выскочила на улицу. Прохладный воздух придал ее волосам еще более растрепанный вид. Она уже и не помнила, как добралась до собственной постели.

***

Теперь о постельном белье и матрасе можно было только мечтать. Пиджак стал и одеялом, и подушкой, и простыней. Марлийские тюрьмы наверняка предполагали какую-нибудь захудалую кровать, но камера лишенная всяческих удобств была своеобразной пыткой. «Нашли чем запугать. Бывали в местах и похуже», — громогласно твердил внутренний голос.

Из раздумий девушку вывело присутствие посторонних. Два надзирателя начали отпирать замок. «Это не обед», — кричало подсознание. Девушка, собрав всю свою волю в кулак, доползла до дальнего угла камеры. Этот страх нельзя было назвать иррациональным, разведчица прекрасно понимала, что ее ведут на допрос.

— Я не смогу… Нет… Я не могу… Я не… не… пойду…– шептала Анна.

Она практически задыхалась. Страх тисками сжимал легкие, вытесняя из них весь кислород. Анна даже не пыталась бороться с агонией ужаса. Девушка была бессильна перед паникой охватившей ее. Офицеры надели на нее кандалы и наручники. У нее все равно не хватило бы сил сбежать. Но меры предосторожности никогда не повредят. Конвой взял под руки пленницу и повели в направлении известном лишь им.

Разведчицу привели в комнату. Помещение было немногим больше камеры, в которой она провела последние дни. В комнате был стол. На одном его конце сидел мужчина.

Высокий, с острыми скулами и массивной надбровной дугой. Всем своим видом офицер показывал, что человек он жестокий, что его стоит опасаться. На небольшом столе, разделявшем стулья, лежала папка и какой-то портфель. «Наверное, это мое личное дело», — такая мысль посетила девушку. Она прекрасно понимала, что выбраться самостоятельно у нее нет никаких шансов. Ей нужно лишь выдержать этот допрос и не сломаться. Если она не сможет, то миссия будет провалена, а островитяне будут подвергнуты опасности. Анну посадили на свободный стул и пристегнули кандалы на ногах к его ножкам. С рук оковы сняли, но через мгновение их прикрепили к поверхности стола.

— Все готово, сэр, — проговорил офицер, который привел заключенную.

— Отлично, можете быть свободны. Я вызову вас как закончу.

Дверь за спиной захлопнулась. Девушка начала осматриваться. Она отнюдь не искала пути к отступлению. Ей просто была интересна окружающая обстановка.

— Пытаешься найти способ побега? Его нет, — произнес мужчина.

— Я знаю… Я просто смотрю… Сколько я здесь?

— 24 дня прошло с ареста.

«Значит, кормили 1 раз в день». Анна была удивлена, что офицер честно ответил на ее вопрос. Она продолжила блуждать глазами по комнате. Ее взгляд остановился на стене, которая была слева от двери. Она была сделана из какого-то гладкого материала, в отличие от остальных кирпичных стен. Офицер заметил изучающий взор девушки. Он сказал:

— Это закаленное тонированное стекло. За ним сидят несколько человек из высшего военного состава, они будут внимательнейшим образом следить за нашей беседой. Как-то я не вежлив. Как вас зовут?

— Хельга Штимт.

— А по-настоящему?

— Хельга Йоганна Штимт.

— Что ж, если у нас не получается по-хорошему, будем разговаривать по-другому.

Он потянулся к таинственному чемоданчику. Замок щелкнул, но увидеть, что внутри портфеля представлялось невозможным. Первыми на столе оказался нож, он был похож на тесак, которым мясники перерубали курам голову. Мужчина оценивал реакцию девушки.

— Нож… Как-то… банально, не находите? — спросила она с вызовом.

Тесак стал для нее озарением: чем больше он будет злиться, тем меньше рациональных вопросов он будет задавать. Главное вывести его на эмоции.

— Может быть, но в моем ридикюле много интересного. Я же цивилизованный человек — оставляю сладкое напоследок.

«Рубить пальцы он мне не станет. Потом нечем будет пытать. Резать тоже. Слишком мало боли. Вены тоже: я быстро истеку кровью и умру».

— Хельга — такое звучное имя. Что-то в нем есть холодное и притягательное. Я удивлен, что так назвали мерзкую предательницу. Хотя стоит отдать вам должное, вас так долго не могли поймать. Сколько вы шпионите?

— Если вы пытаетесь с помощью лести расположить меня к ответам, то зря стараетесь, — дыхание стало ровным, но внутри она тряслась от страха.

— Знаете, мисс Штимт, — вымышленную фамилию он протянул словно песню. — Лучше перейти сразу к сладкому. Зачем тянуть резину? Чем быстрее закончим, тем скорее мы вернемся домой.

Он специально затягивал паузу, делая вид, что он усиленно ищет что-то в портфеле. Его движение порождали металлический лязг. По этому звуку было трудно догадаться, что лежит внутри сумки. Из-за пустоты в комнате мерзкое громыхание наполняло пространство, вытесняя все звуки. Музыка трения железа тоже была своего рода пыткой. Лязг отдавал звоном в ушах. Когда он прекратился, блаженная тишина вновь царствовала в комнате. Именно отсутствие звуков заставило девушку посмотреть на дознавателя. Он уставился на нее, а на его лице сияла торжествующая улыбка. Глаза Анны уставились на сверток в руках офицера. Заметив ее взгляд, он разложил кожаный пенал. Вопреки ожиданиям девушка увидела внутри швейные иголки. Такими «металлическими палочками» трудились ее отец и мать. Она часто видела, как игла то исчезала, то появлялась в тканевых складках или же в кусках кожи. Нити сшивали куски материи между собой, превращая просто полотна в вещи и обувь.

Девушка вспомнила момент из детства. Маленькая Нанна сидела рядом с мамой. Девочка хотела выбежать из-за стола и пойти играть с остальными детьми. На сегодня была запланирована длительная игра в прятки. Девчушка была одной из лучших «ищущих», потому что сама отлично пряталась. Но вместо ожидаемой игры девочка проводила время за «обучением мастерству». Так этот процесс называла Линн. Женщина мечтала обучить девчонку швейному искусству как можно раньше. Миссис Трик хотела, чтобы лет с четырнадцати Нанна освоила все тонкости и начала помогать ей в ателье.

— Не отвлекайся! Смотри, вот в эту петельку мы продеваем иголочку, — говорила мам— Нанна, ты можешь быть более внимательной.

— Мам, а долго еще?

— Пока не освоишь этот шов — не выйдешь из-за этого стола.

— Ну, мам, — начала канючить девочка — Можно я пойду играть?

— Нет! Сначала шов, потом делай что хочешь, — с небольшим раздражением проговорила портниха. — Вот уже один стежок получился. Теперь отступи немного и сделай еще раз.

Девочка пыталась прошить аккуратно весь клочок ткани, но мыслями она уже пряталась в каком-нибудь переулке. Через 20 минут Нанна торжествующе протянула матери клочок ткани. Перед взором Линн Трик оказался кривая линия обметочного шва. Глубоко вдохнув, она сказала:

— Нанна, ну он же не ровный.

— Это все из-за наперстка. Он просто огромный и мешает, а без него шить ты не разрешаешь, — отмазывалась девочка, натягивая ботиночки.

–Линн, хватит ее мучить, пусть ребенок поиграет, — доносился голос отца. — Не станет портной — будет со мной гвозди в подошвы забивать.

— Вы оба сведете меня в могилу, — улыбаясь, сказала мама.

Видеть швейный инструмент в руках офицера было непривычно. Чаще всего одежду штопали обычные рядовые, которые имели мало-мальски прямые руки. Дознаватель медленно придвинулся ближе к столу. До сознания девушки только дошло, что хочет сделать ее невольный собеседник. Она начала дергать руками, пытаясь высвободиться из оков. Наручники хоть и неплотно обхватывали запястье, но они не давали ей выбраться. Марлиец взял ее руку в свою. Его кожа была шершавая и грубая, как наждачная бумага. Ладонь мужчины крепко сдавила ее пальцы. Он поднес иголку к ногтю. Острие вошло в кожу, принося резкую боль. Слезы самовольно хлынули из глаз, а все тело пыталось избавиться от тисков металла. Гортанный рык вырвался из горла. Видя мучения девушки, офицер даже не дрогнул. Он продолжал проталкивать иглу под ногтевую пластину, принося ужасные страдания пленнице. Иголка медленно вонзалась вглубь ногтевого ложа, прорывая каждый миллиметр плоти на своем пути. Кровь начинала обволакивать металл, придавая орудию пыток красноватый оттенок. Иногда мужчина слегка вытаскивал остриё, но затем он вновь вонзал его с еще большим напором.

— Хватит, прошу… пожалуйста, остановитесь. Я… не Хельга Штимт, — кричала от боли Анна.

Мужчина прекратил давить на ушко иглы, но вытаскивать его не стал.

— Меня зовут Анна Трик, — после этих слов девушка начала рыдать. — В моей… подпольной сети был… еще один человек…

Разведчице хотелось верить, что доктор успел сбежать сразу после ее ареста. «Он в безопасности», — пыталась оправдать свое предательство совесть девушки. Глубоко вздохнув, она продолжила:

— Его зовут Винсент Ли. Он элдиец, притворяющийся марлийцем. Занимался подделыванием анализов крови и шпионажем.

Она пыталась звучать увереннее. Но в голосе не было и толики стали, лишь глухой шепоток. «Предательница. Предательница. Лгунья. Ничтожество», — кричали голоса умерших товарищей. «Нет, эта йота информации ничего им не даст», — оправдывалась она в немом диалоге с мертвецами.

— Ахахахахахах, — неожиданно офицер засмеялся. — Не думал, что ты так быстро сдашь доктора. Он пулю в лоб себе выпустил, чтобы не сдать вашу группу.

Это было больнее иголки под ногтем. Это был удар под дых. «Он мертв. Нет. Он не мог умереть. Нет», — кричало подсознание. К голосам умерших добавился еще один. «Предательница», — говорил хрипловатый голос Винсента. Он говорил: «Умри. Умри. Умри». Новый стежок в шлейфе имен, тянущихся за ней.

— Ну что ты замолчала?

Одинокая слеза покатилась по щеке.

— Большего я ничего не скажу тебе, марлийский сукин сын, — произнесла эти слова и плюнула ему в лицо девушка.

Мужчина потерял всё самообладание. После плевка большего размера иголки заходили под ноготь с большей силой и скоростью. Когда все 10 пальцев истекали кровью от воткнутых швейных принадлежностей, офицер решил не заканчивать допрос. С насмешкой он сказал:

— Ногти так мешают. Сейчас мы это исправим.

Он вновь полез в сумку. На сей раз, он вытащил инструмент похожий на ножницы, но лезвий у них не было. Это были плоские щипцы. Край поверхности инструмента он поднес к ногтю большого пальца правой руки, и через мгновение ноготь уже был зажат между пластин. Дознаватель начал тянуть ноготь, отрывая его от пальца. Он не был щепетилен. Девушке казалось, что мужчина специально задевает иглу, чтобы принести ей еще больше страданий. Сдерживать крик не было смысла. Она кричала, как никогда. Разведчица ни на что не надеялась, Анна просто кричала от нестерпимой боли. Она никогда не была на скотобойне, но всегда думала, что в момент смерти свиньи так кричат. Девушка была словно попавший в капкан зверь. Животный вопль, звучавший из ее гортани, был симфонией боли, отчаяния и страха. «Я не хочу умирать. Только не так. Только не здесь». Шпионка была уверена, что военный был мастером пыток. Вряд ли бы он случайно дернул щипцы, чтобы ноготь оборвался. Намеренно оставив часть у основания, он взял поменьше инструмент и продолжил манипуляцию по удалению ногтя до тех пока от него ничего не останется. Непонятно был ли это военный перфекционизм или простое изуверство. Вновь холодные щипцы отрывали куски ногтей от ее пальцев. Порой ноготь отрывался вместе с кусками кожи, которая была под ними. Мягкая ткань разрывалась, высвобождая множество капелек крови, которые объединялись в красное месиво. Это чувство отрывающейся мягкой плоти могло довести любого до безумия. Но вдруг перед девушкой словно сменили пластинку.

***

Анна терла пол в столовой после своего прокола. Она влезла в драку с одним из бывших однокурсников. Зацепившись из-за пустяка вроде принципа работы УПМ, они избили друг друга. Скорее произошла эскалация многолетнего конфликта. После пятидневных «каникул с титанами» в девушке проявляло интерес командование и рядовые разведчики. Всем было интересно послушать эту историю, но разведчица ничего не говорила вне допросов. Такое количество внимания к маленькой Нанне раздражало бывших однокурсников. Ее наказали из-за того, что первый удар в печень последовал от нее. Кажется, что это произошло после слов: «высокомерная сука». Сама девушка отделалась парочкой ушибов и небольшим растяжением, а парень лежал со сломанной рукой. Это произошло не из-за физического превосходства мисс Трик, а из-за неудачного падения. В итоге на шум пришли несколько офицеров. Парня отправили в медблок, а девушку в столовую драить пол.

Мелкая щепка, которая торчала из поверхности, зацепилась за ткань и надорвала ее. Громко выругавшись, девушка пыталась аккуратно вытащить материю, не разорвав ее. Успехом процесс не увенчался. Перед ее лицом неожиданно появились высокие черные сапоги. Посмотрев наверх, она увидела капитана Леви. Он был живой легендой среди курсантов. Каждый новобранец мечтал быть у него в отряде или хуже того быть как он. Мужчина высокомерно подал свой голос:

— Сквернословишь, устраиваешь драки, портишь имущество разведкорпуса и отвратительно моешь полы. Какие у тебя еще «достоинства»?

— Я прекрасно не подчиняюсь командованию,— дерзила новобранец, принимая слова офицера близко к сердцу.

— Слева от тебя пару пятен. Дотри их, — грозно повелел капитан.

—Так точно, — занервшичав, пролепетала Анна.

— А ты говоришь, что не подчиняешься командованию. Значит, ты еще лгунья.

Девушка, усмехнувшись, встретилась взглядом с капитаном. Она смотрела на офицера с вызовом, в ее взгляде не было ни щепотки трепета. В глазах читался лишь вызов, смешанный с гневом.

***

«Как же больно…». Девушка чувствовала, как ее руку сводит судорога. Конечность содрогалась от боли. Ногтей не было уже на трех пальцах. Офицер приступил к очередной пытке. Схема повторялась вновь и вновь: щипцы, иголки, щипцы поменьше и пинцет. На животные крики, которые девушка издавала раньше, сил не хватало. Связки уже были надорваны, и вместо воя звучал лишь шепот. Глухой, еле различимый шепот глох среди кирпичных стен. Подсознание девушки вновь попыталось переключить ее внимание на воспоминания.

***

В руках Анна несла тяжелые прутья хвороста для костра. Отряд сделал привал в небольшом лесу где-то в радиусе 20 километров от стены. Днем была небольшая схватка с несколькими трехметровыми гигантами, поэтому разведчики были целы, но слегка потрепаны. Девушка вызвалась собирать хворост, чтобы побыть немного одной. Это была не первой ее вылазкой в качестве главы отряда, но все равно разведчица была вымотана от чувства свалившейся ответственности. Принеся хворост в лагерь, она увидела, что костер уже был разведен, а разведчики сидели рядом и грелись. Множество пар глаз уставились на Анну, вызывая дискомфорт.

— Я собираюсь обойти лагерь. Если я не вернусь до того, как луна не зайдет за это дерево, начинайте меня искать, — приказным тоном сказала офицер.

— Так точно, — ответил хор голосов.

Чем дальше разведчица отдалялась от места привала, она чувствовала внутреннюю свободу. Анна всю свою сознательную жизнь чувствовала себя некомфортно с людьми. Частенько она хотела вернуть маленькую Нанну, которая была центром притяжения детей и взрослых. Приятное шелестение листьев было прекрасным фоном для размышлений. А прохладный воздух создавал подходящую атмосферу. Ее даже бы не смутил треск сломанной ветки до тех пор, пока она не осознала, что не она стала причиной звука.

Офицер начала быстро оглядываться, ищу источник треска. В тени она увидела силуэт. «Это титан?» — еле слышно проговорил внутренний голос девушки. Его заглушал стук сердца. Одна рука была на сигнальном пистолете, другая держала кинжал. Фигура из тени листвы начала приближаться. Разведчица истерично пыталась продумать алгоритм действий на случай боя. «Нужно напасть первой. Это нечто растеряется, и там уже буду действовать по ситуации», — такой план без плана всплыл в девичьем разуме. «Подойди ближе. Еще чуть-чуть. Получай», — такими были мысли, сопровождающие действия девушки. Она метнула свой маленький кинжал в очертания существа. Оружие вонзилось в плоть призрака. Раздалось басистое чертыханье. Образ из тени вышел на лунный свет. Холодное серебристое освещение подчеркнуло острые черты лица и оттенило ореховые глаза Райнера.

—Ты что здесь забыл? — прозвучал возмущенный голос офицера. — Ты должен находиться в лагере. Или ты дезертируешь?

— Я не думал, что ты бросишь единственное оружие в таинственного врага. Ты прогуливала военную стратегию в училище?

Брови девушки поползли вверх. Она не ожидала, что такой образцовый солдат, как Райнер будет так вызывающе вести себя по отношению к старшему по званию. Единственное, что пришло в голову девушке, это ответить колкостью на колкость:

— А ты прогуливал субординацию?

— Извините, офицер Трик, – пробормотал Райнер, которому редко делали замечания, касающиеся поведения

— Извиняю, но ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь делаешь?

— Я… захотел побыть один, — запнувшись, сказал Райнер.

— Ты лжец. Я вижу, что ты врешь.

— Ты права. Я запутался. Я пытаюсь разобраться в себе, но ничего не выходит.

— Черт, разберёшься со своими экзистенциальными проблемами потом. У тебя кровь не останавливается. У тебя латеральная вена повреждена, — рассматривала вену Анна. —Оторви кусок от своей рубашки.

— Я дойду до лагеря. Там и наложу повязку.

Она подошла к парню и дернула за рукав здоровой руки. Материя с трудом оторвалась от рубахи.

—Ты подохнешь здесь, а мне потом отчеты заполнять об этом, — бурчала девушка, скрывая беспокойство и параллельно накладываядавящую повязку.

— Какой цинизм, — с хохотом произнес парень.

***

Воспоминание оборвалось также резко, как и началось. Из прошлого ее вытеснила холодная вода, которая была вылита на нее. «Я, наверное, отключилась», – подумала девушка. Посмотрев на руки, она увидела, что осталось всего пять ногтей: два на правой и три на левой руке. Еще девушка ощутила металлический привкус во рту. Она сразу поняла, что это кровь из губ. Легонько проведя по ним языком, она почувствовала, что их поверхность была изрезана мелкими ранками от зубов.

— Как некультурно. Уснуть посередине нашей беседы — верх дикарства.

Послышались три четких стука с обратной стороны гладкой стены. Мужчина разочарованно вздохнул. Конвой уже зашел в помещение. Они начали отстегивать ее от стола и стула. Офицер с торжествующей улыбкой произнес:

— Как жаль, что наше время. Было приятно познакомиться, Хельга.

Дорога до камеры была не примечательной. Очутившись в холодной комнатке, она забилась в дальний угол. Из-за мокрой одежды и ледяных стен могли бы стать причиной печального финала для девушки. Понадеявшись, что брюки и рубаха высохнуть на теле быстрее, чем она подхватит воспаление легких, девушка легла спать.

Прошло несколько часов или дней после изнуряющей пытки. Девушка сидела, опершись спиной о стену. Ее ладони слегка подергивались из-за болевого шока. Кровь из-под ногтей давно перестала сочиться, она свернулась, образовав черные корки на всей поверхности. Рукава рубашки получили новую порцию кровавых разводов. В этом изодранном и избитом теле было трудно узнать Анну Трик.

Мысли в голове сменились одной навязчивой идеей: «Я умру». Ни о чем кроме конца Анна не могла думать. Эти стены, эти кирпичи, эта лампочка говорили лишь об одном, о смерти. Слабое желтоватое свечение лампы, которое ниспадало на лицо девушки, сменилось тенью. Девушка привыкла к полумраку комнаты, и опустившийся мрак несильно изменил ситуацию. Человек просто стоял не шевелился. Девушка ощутила на коже изучающий взгляд. Не открывая глаз, она заявила:

— Если ты нагляделся на дьяволицу с острова, ставь еду и проваливай.

Ее хриплый шепот был наполнен безразличием. Это эмоциональная пустота отразилась во всем: взгляде, голосе, движениях. Девушке было все равно. Ни персона по ту сторону решетки, ни мотив его нахождения здесь — ничто не интересовало шпионку. Немного погодя она услышала шуршание одежды о стены. Ее гость медленно сполз по стене, сев на холодный пыльный пол. Неохотно приподнимая ресницы, она посмотрела на силуэт человека, который навестил ее. Вчера бы его черты лица вызвали щемящую боль в сердце. Сегодня он этого сделать не смог.

— Не боишься испачкать форму, Райнер? — стальной хрипотцой спросила девушка.

— Это просто тряпки, Анна.

Они просто молчали. Вся эта ситуация вызывала дежавю у обоих, но сменились декорации, костюмы и глаза. Бегающий взгляд мальчишки сменился на томный и спокойный взор мужчины. От цепких и внемлющих глаз девушки остались пустые зрачки, еле видимой чужому взору. Они выдавали сломленную девчонку, которая оставила свою личность в комнате допроса. Эту немую сцену не разрушила бы даже белокрылая бабочка. Роль крушителя тишины взяла на себя разведчица.

— Давай не будем ломать комедию. Зачем ты пришел?

— Штаб отправил на опознание шпионки, которая не заговорила на допросе.

— Ты догадывался?

— Да, но лучше бы я ошибся. Затем мне назвали имя, — тяжело произнес военный.

Ответ Райнера ошарашил ее. Она думала, что после Шиганшины они заклятые враги навечно, но жестокая ирония судьбы не брала в расчет их мысли. После многих лет по разные стороны баррикад солдат и офицер оставались детьми, которые смотрели на одно небо под ветвистой ивой.

— Сколько мы не виделись? — невпопад спросила девушка.

— С Шиганшины.

— Значит, ты помнишь… — прошептала она.

— Я узнал твой голос тогда. Я не могу судить тебя за твое решение.

— Да… А я пыталась винить себя, но где-то в глубине души я знала, что не смогу… убить тебя. Все это время я обманывала себя, что случай распорядился так, но я дрогнула.

Это признание звучало набатом в голове парня. Тихий надорванный голос, которым была сказана эта фраза, придал бесценным словам еще больше веса. Мужчина молчал, осмысливая услышанное.

— Ты знаешь приговор? Превращение в титана, четвертование, или виселица?

— Нет, это будет пуля в сердце.

— Когда?

— Завтра.

— Помнишь, мы с тобой говорили про пустоту? Я поняла, в чем смысл. Ты всегда видел цель, а передо мной мелькали последствия. Ты хотел вернуться домой, а я ничего не хотела. Я не Эрен, мечтающий уничтожить титанов. Я не Микаса, которая вечно хотела спасти этого мальчишку. Я не Эрвин, жаждущий справедливости и правды. Я вышла за стены, но так и не нашла своего пути .

— А как же «отдать сердце»? А имена?

— А ради чего мне отдать сердце? Ради человечества, которое только и ждет момента, как перебить друг друга. Для чего запоминать имена гниющих костей, если они никому не нужны. Для чего все это было. Почему смерть подходила близко, но потом отпускала, — после этих слов из глаз девушки хлынула не скупая слеза, а множество алмазных капель.

Она не сдерживала себя и продолжала говорить:

— Я всю жизнь боролась ради чуждых мне убеждений. Пыталась быть циничной и не подпускать людей близко. Я пыталась быть Анной, которой не была рождена. Может я зря похоронила ту куклу?

Рыдание не прекращалось, шпионка не чувствовала себя жалкой из-за нахлынувших чувств. Наоборот, она впервые могла быть честной с собой.

— Зачем? Зачем? Зачем? Все это было. Когда я находила людей, которые мне дороги, они погибали, становились врагами или я от них уезжала. Я так и не была дома за все эти 10 лет. Я сновалась с места на место. И ради чего? Скажи мне, зачем все это было?

— Я не знаю. Мне всю жизнь казалось, что я поступаю правильно, но это не так. Я отдал бы многое, чтобы не носить эту повязку или чтобы не жить в гетто. Я бы отдал все, чтобы не видеть тебя за решеткой, но это мне неподвластно.

— Здесь 132 кирпича на потолке. Их можно посчитать, в отличие от облаков, — мягко улыбнувшись израненными губами, проговорила девушка.

Они долго молчали, изучая друг друга глазами. Они вновь познавали подзабытые черты лица. Каждая мимическая морщинка, каждая ранка не осталась без внимания. Бег времени был незаметен для этих двоих. И, как под старой ивой, неожиданно девушка посмеялась.

— А я впервые знаю, что будет послезавтра, — заливаясь смехом, произносила Анна.

Резкая смена настроения шокировала Райнера. Он понимал, что за смехом скрыт страх. Страх конца. Страх неизвестности. Она продолжала хохотать, как тогда в тени дерева. Смех стих. Девушка приподняла глаза. Они не были пустыми, в них была ясность. Что-то она увидела в душе своего вечного далекого спутника, вечного врага, вечного друга. Они были так не похожи, и похожи друг на друга одновременно. Солдат и воин. Офицер и новобранец. Жительница Парадиза и обитатель гетто в Ребелио. Но их суть была одна.

— Райнер, сделай так, чтобы бабочка знала, что села на твой нос не напрасно. И, еще, не приходи завтра. Я не хочу, чтобы ты запомнил меня с дыркой в груди. В редакции в моем столе есть негатив. Оставь себе, или сожги, если хочешь, отправь на парадиз вместе с противотитановыми пулеметами. Но запомни меня такой.

— Нет, для меня ты всегда будешь инфантильной лентяйкой, бесцельно валяющейся под деревом.

—Ну, или так.

Он приподнялся и отряхнул форму. Подойдя к решетке камеры, мужчина протянул руку сквозь металлические прутья. Дотянувшись до ее носа, он произнес:

— До послезавтра?

— Надеюсь, нет.

***

Утром ее вывели на эшафот. Какой-то марлийский офицер зачитывал приговор. Девушке не было интересно его уставный бубнеж. Лишь отрывки доносились до ее ушей.

–… в этом обвиняется Анна Трик.

Стоя на помосте, она видела как солдат зарядил пистолет. Он прицелился прямо в сердце.

— Я — Нанна, — проговорила девушка прежде, чем раздался выстрел.

Маленькая капля дождя упала на щеку девушки. Нанна, легонько поморщившись, прикрыла глаза и больше их не открывала. А дождь мягко барабанил по крышам, застилая дороги маленькими ручейками воды. Он поил с руки зеленые росточки на далекой лужайке. Он омывал листья старой ивы, которая, сгорбившись, скорбела вместе с ним.