Настоящее

Серая квартирка в окраине города встречала его пустой тишиной. Такой будто здесь уже кто-то умер. Но только на первый взгляд. Саске окинул взором коридор, затем комнату. Там он увидел растрепанного брата, лежащего в позе трупа — будто в литаргическом сне. Он иногда впадает в такие состояния, чтобы сохранить энергию.

— Принес? — раздался запоздалый хриплый голос из-под одеяла.

— Ага — ответил Саске, снимая обувь.

Итачи привстал, опираясь на локти, одеяло медленно сползло с его лица и стало видно большие мешки под глазами и бледную как сама смерть кожу. Взгляд был потухшим, направленным куда-то в сторону Саске, подошедшего к кровати.

— Как ты? — поинтересовался он.

— Перестань.

И правда зачем он спрашивает? И так всё ясно. Как может себя чувствовать человек в ломке, доживающий свой недолгий век под прицелом смертельной болезни. Такой молодой и уже обреченный. Тем не менее Саске хотелось на что-то надеяться.

Он понимает без слов, что Итачи нуждается в шприце прямо сейчас. Приносит его вместе со жгутом и всем необходимым, чтобы Итачи как можно скорее сделал инъекцию и почувствовал долгожданное жгучее облегчение.Он привык все делать сам. Если уж травить и без того слабый организм — то без чужой помощи.

Саске смотрит на то, как он берет пакетик, ссыпает в ложку содержимое и греет это зажигалкой. В такие минуты уставший рассеянный брат будто собирает себя по кусочкам — это даётся тяжело, руки трясутся, но он старается. Честно. Щелкает пальцами, чтобы хоть немного унять дрожь. Вцепляется одной рукой в ложку, чтобы ее не уронить и все не испортить, другой в шприц. Цокает. Одной рукой открывать шприц неудобно, но гордый брат быстрее умрет на месте, чем попросит помощи. Учиха Итачи — самый сильный, способный и стойкий. Если начал — доведёт до конца, не теряя лицо. Тремор вновь усиливается, неуловимо показывая обнаженную человеческую слабость. Вновь совершая над собой усилие, парень надавливает на поршень чтобы вышел воздух, кладет шприц на стол и перетягивает руку жгутом. На Саске совсем не смотрит, увлечённый приближением собственной сладкой погибели. Привычным движением берет водку, приготовленную специально для таких случаев и смазывает сгиб локтя, испещренный как решето пятнами от прошлых инъекций.Целится шприцом в хорошо проглядывающую под тонкой кожей вену. Колет. Холод растекается по руке вместе с начинающимся облегчением. Сейчас его в очередной захлестнет волной неправильного опасного удовольствия.

Саске в это время сжимает кулаки. С совершенно пустыми глазами он смотрит на это действо, не отрываясь. Он чувствует разгорающуюся злость. На себя, на Итачи, на весь мир, что оказался так несправедлив к ним. Обиду. Вместе с тем как Итачи зажмурился зажмурился и Саске. Слезы, которые комом собирались в горле, подступили к глазам и готовились выплеснуться наружу, но он не позволял этому случиться.

Раздается облегченный вдох.

И для Саске это становится

спусковым крючком.

— Ну почему ты не пойдешь в больницу! Ну почему все так! Ну почему! Итачи, я так устал, — слезы все же текут рекой, а голос срывается. Он сел рядом с Итачи и закрыл лицо руками.

— Я же объяснял тебе, Саске — с участившимся от нахлынувшего удовольствия дыханием, ответил Итачи.

— Я устал. Я сделаю все, что возможно, только умоляю, пойдем в чёртову больницу!

— Я не хочу — спокойно говорит Итачи, запуская уставшие пальцы себе в волосы

— Итачи, — Саске переводит свой нечеткий от слёз взгляд на брата — Пожалуйста…

— Саске…

— Пожалуйста… — тише.

— …

— Пожалуйста… — ещё тише, поворачиваясь, говорит Саске.

Итачи поворачивается к нему навстречу.

— Пожалуйста… — шёпотом просит Саске, протягивая руки к бледным щекам Итачи и нежно сталкивается с ним губами втягивая того в тягучий поцелуй. Слезы попадают им во рты делая его солёным смешиваясь с горьким вкусом табака обоих.

Итачи хорошо.

Саске плохо. Поэтому он хочет насладиться своим личным наркотиком аналогов которому нигде и никто больше не найдет. Учиха Итачи — его брат. Который сука идеален как бог даже в этом его состоянии. Который сука гниёт изнутри и скоро оставит Саске одного…

Поэтому он хочет насладиться каждой капелькой того что даёт ему Итачи. Каждым миллиметром его тела. Каждым звуком, что издает брат. И каждым взглядом направленным на него.

Он покрывал его шею мелкими поцелуями. Он боялся испортить и так попорченное, но идеальное для него тело засосами. Он только лелеял тонкую кожу поцелуями сухих губ. Он проходился по выступающим венам шеи, ямкам ключиц, обрисовывал губами каждый шрам и каждый след от инъекции. Он поглощал его всего, словно личный сорт наркотика. Запоминал его всего, чтобы потом не забывать никогда.

Губы ведут по рукам, по вертикальному шраму вдоль вен, ведут до запястья — Итачи приподнимает руку с кровати — зацеловывают каждый аккуратный палец.

Итачи хорошо.

Саске лучше.

Он проделывает то же с левой рукой и снимает наконец сначала с брата, а потом с себя футболки, а потом валит Итачи спиной на кровать, впиваясь в его губы. Итачи отвечает. Он всегда отвечает Саске взаимностью. Тела соприкасаются и Итачи издает довольный тихий стон в губы брата. Сейчас Итачи где-то не здесь, не в этой маленькой серой квартирке без денег и будущего, сейчас он в объятьях удовольствия и Саске. Только Саске — все, что вокруг, наконец-то стало не важным. Потом будет плохо, зато сейчас боль утихла.

Саске отрывается от губ, чтобы посмотреть. Взгляд удовольствия — под ним: синяки, отточенный нос, раскрасневшиеся губы, шея с проступами вен, глубокие ключицы, красные соски и впалые ребра. Даже таким болезненным Итачи нравился Саске. Даже такого болезненного Итачи он любил.

Губы пересчитывают каждое ребро, руки оглаживают бока. Просто прикосновения к коже, а у обоих уже стоит. Саске жаждет, Саске алкает. Нужно больше Итачи — недостаточно. Он исцеловывает живот словно бабочками по коже. Саске спускается до резинки домашних штанов под которыми ничего нет и снимает их с брата приподнимая его за бедра. Теперь ничто не скрыто одеждой, теперь все доступно для его глаз. Он не может насмотреться. Он целует пушистый лобок, проводит губами по вставшему члену, но не задерживается на нем.

Итачи хорошо.

Саске недостаточно.

Он снимает свои штаны с бельем, отрываясь от процесса находит лубрикант где-то в закромах и возвращается к брату. Саске быстренько растягивает себя, оседлав Итачи и, направляя его член к своему входу, садится сразу на всю длину.

— Саске — порывисто стонет Итачи.

— Хааааа — выдыхает Саске. Он наклоняется для поцелуя и Итачи поднимается ему навстречу.

— Ах… Ааа… — стонет Саске отрываясь от желанных губ, двигая бедрами.

Он набирает темп и стоны звучат все чаще и громче. Член все чаще касается его простаты и от каждого этого прикосновения у Саске идут слезы.

Потому что Саске хорошо.

Хорошо как было тогда когда они были детьми.

Итачи водит руками по его телу — пытается удержать, целует его шею когда тот запрокидывает голову. Когда Саске устает и фрикции становятся тягучими он все понимает без слов и поднимаясь вместе с Саске помогает задать нужный темп.

В голове все самое лучшее, что только было за их жизнь. Совместное детство, юношество. Итачи сейчас

там, а Саске вместе с ним.

Вот Саске любуется развевающимися волосами Итачи, когда они играют в догонялки. Вот Итачи читает Саске интересную книжку, а тот с искорками в глазах спрашивает, что же будет дальше. А вот они играют в больших котиков до заката — солнце отражается во взглядах, направленных друг на друга, и они не могут оторваться.

Саске плачет.

Они стукаются лбами. Итачи утирает его слезы. И следом оба кончают со сдавленными стонами.

— Я всегда буду любить тебя. — говорит Итачи спустя какое-то время.

Заходящее солнце проходит лучами сквозь его ресницы волосы лежат на плечах, а на губах играет грустная улыбка.

Слова Саске не успевают сорваться с губ, как их сцеловывают.