Привычка скоро забывать

Мне сослужила службу впрок,

Никто не станет горевать —

Лети оторванный листок!

Кто ты, паяц или герой?

Лети подальше! Бог с тобой.

Не мешай, не смущай наш покой.К тому моменту, как добежал до города, парень задыхался от рези в боку и едва ли мог разобрать, куда идёт. Всё это время ему чудилось, что позади него раздаётся топот копыт нагоняющего его всадника, но, оглядываясь, никого не видел, и это немного успокаивало. Недостаточно, чтобы окончательно отогнать страх, но коленки хотя бы тряслись от бега, а не от ужаса, как у ушастого крольчонка. Едва передвигая ноги, экс-разносчик завернул на территорию храма Двуликого и, обойдя его, прошёл в тайный ход, предназначенный для жрецов. Внутри царила такая темнота — хоть глаз выколи, и всего несколько свечей освещало проход. Ему было бы неплохо дойти до верховного жреца и сообщить, что не смог завершить дело, но усталость была так велика, что он едва ли был способен соображать. Прошлую ночь он провёл в святилище и молитвах, безумное утро и день в корчме потрепали нервы, а похищение лордом-хабалом и вовсе почти доконало юнца. Однако проскользнуть незаметной тенью между колонн у него не вышло, и раздавшийся внезапно голос заставил его инстинктивно вжать голову в плечи и заозираться, хоть он и узнал после этого говорившего.

— Как прошло задание, Ники? — достаточно участливо спросил его старый наставник, вывернув из-за колонны, где уже достаточно долго поджидал возвращения своего нерадивого ученика.

— Молоатисс не получил сегодня свою жертву, — низко опустив голову, повинился молодой священнослужитель, и голос у него стал до того расстроенным, что это тронуло сердце старика.

— Позволь узнать, что послужило причиной срыва?

— Вы мне поверите, если я скажу, что до того, как я успел закончить дело, меня похитил другой благородный господин? — уже совсем убито и жалостливо поинтересовался Ник. И хотя не мог видеть этого под маской, но явственно представил, как седые кустистые брови старика поползли вверх.

— Может быть ты даже расскажешь мне, что именно произошло и что заставило дворянина, как ты сказал, похитить тебя? Ты узнал его герб?

— Нет, он был без гербов, но кое-что я всё-таки ну никак не мог упустить из вида. Это… э… у него были рога. — Доменик с силой хлопнул себя по лицу, понимая, насколько неубедительно и сюрреалистично звучат его слова. — Его столик находился не в моём ведении, но он потребовал принести выпивку. Я собирался как можно скорее закончить дело, к тому же не хотел обижать Сюзанн, которая ими занималась, поэтому отказался. Он… он схватил меня, посадил к себе на колени и дал по заднице! — для пущей убедительности молодой жрец продемонстрировал наставнику след от соуса на своей ягодице, заодно и дав оценить размер ладони похитителя. — Я пытался от него отбрыкаться, пару раз, наверное, даже нахамил, и он поволок меня в своё загородное имение. К счастью, уже на лесной дороге его скрутил приступ кашля, он упал с лошади и потерял сознание, а я побежал обратно в город. — Выговорившись, Ник выдохнул и совсем понурился, жалобно глянул на старика. — Звучит совсем, как бред, да?

— Каждый раз, когда с твоими заданиями что-то идёт не так, у тебя находятся самые невероятные объяснения, — достаточно строго начал жрец, и Доменик уже открыл рот, чтобы возмутиться, но тот поднял руку в останавливающем жесте и по-отечески погладил паренька по кудрявой голове, — однако в этот раз я верю тебе.

— Ты знаешь, чего я натерпелся?! Он!.. Да я!.. Он такое хотел сделать! Да если бы не этот мужлан, я бы обязательно завершил своё дело. Ты ведь знаешь, что я преданно служу Молоатиссу, что я уважаю наши доктрины и постулаты, и что…

— Доменик, я ни в чём тебя не виню, — немного растерянно произнёс наставник и ласково похлопал бывшего воспитанника по плечу, — и знаю, что это значит для тебя. Тем не менее, нам надо доложить верховному о твоём возвращении и итоге дела. Но… я вижу, что ты на ногах не стоишь. Иди в свою келью, а я сам поговорю с настоятелем. Думаю, что он с пониманием отнесётся к произошедшему, а если что, утром вызовет тебя к себе. Беги, приводи себя в порядок и отдыхай. Ты это заслужил.

Порывисто и с чувством обняв старика, вырастившего и выучившего его, Доменик едва не вприпрыжку бросился в сторону жилого корпуса храма, где отдыхали послушники и жрецы Молоатисса. Он бежал так, как будто до этого не преодолел несколько миль в бешеном ритме, точно не было бессонной ночи, и отчего-то было очень легко на душе. А вот наставник помрачнел и тяжело зацокал языком. Его сорванец-ученик многим не нравился за свой характер и был той ещё занозой в небезызвестном месте, но был одарённым парнишкой, который от и до знал все правила церкви, серьёзно относился к обрядам. Думая о его судьбе, наставник поднимался в кабинет настоятеля и негромко кряхтел. Дряхлое тело уже плохо слушалось его, но свою службу он нёс без жалоб. Ему уже давно не поручали дела за пределами храма, оставив это молодым вроде Доменика, но отправлять на покой даже не думали. Остановившись перед дверью в кабинет настоятеля, старый жрец помедлил и негромко постучался. Несмотря на поздний час, тот всё ещё работал и позволил зайти. Всего на секунду он приподнял голову, чтобы посмотреть на посетителя, а после снова уткнулся в бумаги.

— Что привело тебя ко мне в столь неурочный час? — сухо поинтересовался верховный жрец.

— Уриах вернулся с задания. Сегодня Молоатисс не получил жизнь, которая была ему угодна. — Прежде чем настоятель успел сказать что-то грубое и резкое, старик быстро продолжил: — Но всё потому, что его похитил из корчмы благородный господин, у которого не было герба семьи, зато были… рога. Уриаху удалось сбежать, потому что этого господина подвёл очень сильный кашель.

— Рога? — мужчина откинулся в кресле и переплёл между собой пальцы. Он замолчал на несколько мгновений, всерьёз задумавшись. — Значит, он уже вернулся? Это хорошо, хорошо… Будем ожидать господина Ивейла в храме в ближайшее время. Хорошая новость, отец Гейб, очень хорошая. Ступайте.

Старик слегка поклонился и уже направился к двери, но возле неё замер и неуверенно обратился к настоятелю:

— Отец Джонти, быть может Уриаху не стоит отправляться?.. Он всё ещё безумно юн, и это задание…

— Моё решение окончательное и не подлежит обжалованию, — строго ответил верховный жрец, и из-за маски его голос казался только грубее и злее. — К тому же, это путешествие станет для него источником неоценимого опыта. Согласитесь, что далеко не каждому служителю Молоатисса может посчастливиться повидать мир, поговорить с жителями других стран. Ступайте.

— Такое отношение к жизни против нашей веры, — бросил наставник и вышел из кабинета, нарочито громко хлопнув дверью.

Пренебрежительно поморщившись на эти слова, отец Джонти вернулся к своей работе, чувствуя, что настроение его стало в разы лучше.

***

До чего же хорошо спится, когда вокруг чистый воздух, когда слышишь щебет птиц и дышишь полной грудью! После такого просыпаешься отдохнувшим и чувствуешь в себе свежие силы, но не в том случае, если приходишь в себя в сырой от росы одежде, с резью в лёгких, а настырные лучи солнца пытаются забраться под веки. До безобразия затекла рука, которая всё это время была поднята вверх, почему-то запутавшись в поводьях, и появились здоровые опасения, что двигать ей получится далеко не сразу. Застуженная спина страшно болела от сна в таком ужасно неудобном положении, и сесть у лорда вышло только с третьей попытки, как следует ухватившись за поводья. Конь недовольно всхрапнул и продолжил лениво щипать траву. Нещадно раскалывалась голова, и события минувшего вечера неспешно обрисовывались, обретая всё большую чёткость. Несколько минут Террел Ивейл сидел возле дороги в траве, не шевелился и вспоминал о том, что его друг детства закатил гулянку в одном из самых шикарных заведений столицы, чтобы отпраздновать возвращение из восточных земель наследного лорда. Причина для приезда на родину была не самой радужной: находясь в гостях у своего друга-шейха, Террел получил письмо от матушки, в котором она сообщила, что его отец, Нэре Ивейл, после нескольких лет мучений от болезни скончался, и Террелу, как старшему из детей, необходимо вернуться домой, чтобы вступить в наследование. Как только получил письмо, он сел на корабль, который доставил его в Крэртон. Друзья не оставили это без внимания, да и он сам предпочёл бурное веселье затхлому трауру родового поместья.

Что же там дальше? Очень ярко в голове дворянина всплыл соблазнительный образ подавальщика в сливочном фраке, который так язвительно общался с ним в корчме. Фигура у слуги была более чем приятной, и лорд пожалел, что приступ на корню уничтожил прекрасную ночь, которую они могли провести вместе. Мальчишки уже и след простыл, но Террел на всякий случай проверил карманы и кошелёк. Как ни странно, всё было при нём, и это обрисовало юношу с хорошей стороны. Мужчина не без труда взобрался в седло и отправил коня к Уренгарту. Смотреть на город со стороны всегда безумно ему нравилось: столица была построена на одном из множества холмов, которые образовывали эту часть страны, и её можно было увидеть ещё издалека. Высокие зубчатые стены выглядели неприступными, и к ним льнули домишки не столь зажиточных жителей, которые, тем не менее, поставляли в город продукты и скот. Со стороны тракта этого видно не было, однако строения Уренгарта спускались по холму к самому порту, из которого корабли отплывали на второй континент, принадлежащий их королевству. Замок возвышался на самой вершине, и гордо реяли изумрудные флаги с достаточно тривиальным изображением короны, венчающей горы, окружённые морем. Насладиться зрелищем в полной мере мужчина не смог из-за очередного приступа кашля, который он не смог бы назвать обычной простудой. Ему хотелось думать, будто бы всему виной сухой северный воздух, от которого он успел отвыкнуть в своих странствиях, но капли крови, появившиеся на его ладони после этого, быстро убедили его в том, что всё не так просто. Проезжая мимо храма, Террел думал о том, что следует посетить жрецов для лечения, но чувствовал себя слишком паршиво, и больше всего на свете ему хотелось доехать до дома и отоспаться в мягкой кровати. На секунду в голову закралась мысль доехать до «Кориандра и розмарина», чтобы посмотреть, как там едкий разносчик, но это всё могло подождать.

Дом Ивейлов был обнесён неприлично высоким кирпичным забором со стальными пиками, но ворота в дневное время суток почти всегда оставались распахнутыми. Прислуга на входе помог господину спешиться и увёл его коня на конюшни, а сам Террел немного шаткой походкой поднялся по ступеням к дверям, стараясь не смотреть на плотно занавешенные чёрными шторами окна. Траур по отцу всё ещё не закончился, и он представлял себе осуждающие вздохи матери и косые взгляды младших брата и сестры. От этого становилось немного тошно, и дело было вовсе не в похмелье. Стоило ему появиться в зале, откуда можно было подняться в опочивальню, как Фиори Ивейл отвлеклась от вышивки и поднялась навстречу сыну. Это была стройная, даже ломкая женщина, которой на вид и сорока лет не дашь, но то, как она держала себя, делало ей большую честь. Тёмные волосы были собраны в тугой пучок и спрятаны под вуалью, которая ниспадала на бледное лицо, отбрасывая тень на светлые глаза. Длинное в пол чёрное платье с алыми рукавами, опускающимися до подола, шло мягкими аккуратными складками, а серебряный пояс перехватывал его, подчёркивая фигуру женщины. Она быстро осмотрела помятого отпрыска с явным беспокойством. Ещё бы! Видок у мужчины был непередаваемый: волосы растрепались, и несколько прядей запуталось на рогах, одежда помятая, местами в следах грязи. Дворяне совершенно не должны выглядеть подобным образом!

— Где ты был, сын? Мне рассказали, что ты покинул своих товарищей возле корчмы в… сомнительной компании, — несколько строго и вместе с тем испуганно поинтересовалась мать и пытливо заглянула в его глаза. — Но до имения ты не добрался. Что с тобой стряслось?

— Потом, матушка. Не до этого. Я не слишком хорошо себя чувствую, — не очень довольно ответил наследный лорд и прошёл мимо. Ему было только в радость, что Неван и Адели не находились в зале и не попались ему на глаза по пути в опочивальню. Не хватало ещё с ними пересечься и выслушать.

Спалось откровенно паршиво: время от времени Террел просыпался от кашля, разрывающего лёгкие и горло, будто он давился чем-то физически ощутимым, а не воздухом. К пятому такому пробуждению наследный лорд сел в постели и угрюмо уставился в окно, и некоторое время наблюдал за тем, как постепенно темнеют небеса. В открытые ставни влетал сухой летний воздух, но не приносил ни капли облегчения, на которое мужчина так рассчитывал. Стрекот сверчков и отголоски человеческих голосов больше раздражали, чем успокаивали, как в далёком детстве. Прежде засыпать или просыпаться под подобные звуки было приятно и привычно, теперь же они рождали только глухую злобу. Почти столкнув себя с мягкой перины, Ивейл прислушивался к собственным ощущениям и размышлял о том, стоит ли сей же миг отправиться в храм Двуликого. Судорога, охватившая поперёк груди и едва не породившая новый приступ, убедила его в том, что лучше поспешить, а голодный желудок протестующе взвыл. Какой бы выносливостью ни славился этот дворянский род, не следовало пренебрегать такими простыми вещами, как отдых и еда. Подобие отдыха он уже получил, а вот завтрак-ужин предпочёл бы принять двумя разными трапезами.

Ему полагалось выходить в свет не выглядящим ожившим трупом, при параде, но на этот вечер Террел выбрал свой простой походный костюм, ведь не хотелось бросаться в глаза среди прихожан Двуликого, а не то простолюдины мигом разнесут весть о том, что аристократ де подхватил срамную болезнь во время бурных гулянок. Оставался нюанс. Очень оценивающий взгляд прошёлся по отражению в зеркале и остановился на рогах. Эти наросты он считал достаточно интересной частью собственного образа, да и большую часть времени они ему не мешались, однако теперь могли стать неудобным элементом. Больше агрессивно, чем быстро расчесав волосы, лорд решил не переживать о наветах, которые могли пустить люди. Чёрт с ними, могут и поболтать, да и вряд ли кто из них мог придумать о нём что-то такое, что бы очернило репутацию дракона.

Спустившись в обеденную залу, Террел обнаружил всю семью за столом и изобразил кислую улыбку, чтобы поприветствовать их и выразить своё тёплое отношение. Все трое Ивейлов были одеты исключительно в чёрное, и такая богатая цветовая гамма угнетала не хуже мрачных взглядов, направленных на него, одевшегося не в траурные одежды. Младшие брат с сестрой, не уезжавшие дальше загородного дома, выглядели более изнеженными, нежели блудный первенец, и схожесть их была только в том, что и у них имелись рога. Точёные скулы, бледная кожа, ни единого шрама, чешуйки на лице блестят и не шелушатся, все из себя лощёные и ухоженные донельзя — наследному лорду не хотелось бы однажды оказаться таким же тошнотворно образцовым. Слуга, едва только спустившийся к ужину господин уселся на стул, немедленно приблизился и беззвучно поставил на стол блюдо с фаршированным кроликом и овощами, а потом скорее вопросительно поднёс бокал с белым вином. На удивление всех мужчина отрицательно покачал головой, взял вилку двумя пальцами и лениво ткнул в зелёный горошек. Тот упруго отскочил от зубчиков и, ударившись о кроличью тушку, невысоко подпрыгнул. Несмотря на то, что голод постепенно одолевал, кусок не лез в горло. Ему думалось, что, если он попробует проглотить хоть немного, оно немедленно отзовётся огненной болью и кашлем.

— Ты выглядишь очень плохо, сынок, — участливо сказала Фиори и печально глянула на него. — Может быть тебе следует посетить храм Двуликого?

— Да, я размышлял об этом, — согласился мужчина, — и после трапезы собирался к жрецам.

— Тогда непременно обратись к нашему родовому жрецу. Просто скажи, что ты Ивейл, и вам устроят встречу, — посоветовала женщина, и тревога в её глазах стала только сильнее, когда её старший ребёнок прижал руку к груди, стиснул ткань рубашки в пальцах и крупно затрясся над своей тарелкой. — Террел?

— Подавился, всего-то, — отмахнулся дворянин и поправил на шее подарок в честь возвращения от брата. Миленькая и абсолютно бесполезная безделушка легко сочеталась с любым внешним видом.

— Быть может, я пошлю слугу к храму, чтобы он привёл жреца? — подал голос Неван. Не совсем было понятно, волнуется ли он за Террела или же за мать, которая до сих пор не отошла от потери супруга. — Не обижайся, брат, но ты выглядишь так, как будто по тебе пронёсся табун диких лошадей сначала в одну сторону, потом в другую.

— Я всегда так выгляжу, — не удержался от иронии мужчина, но это не нашло должного отклика в сердцах семье, скорее даже возымело противоположный эффект. Он заставил себя немного поесть и, бросив приборы на салфетку, вышел из-за стола. — Пойду.

— Удачи, — тихим и ласковым голосом подбодрила его младшая сестра и одна из всех соизволила улыбнуться ему, получив в ответ тёплый взгляд.

В седле Террел держался из последних сил, и ему всё чудилось, что небо опрокидывается над ним, а улицы со стенами домов перемешиваются в необычном водовороте, каких он не видал ни в одном из морей. И показавшиеся впереди очертания храма Двуликого позволили ему немного взбодриться и прийти в себя. До того кружившиеся перед глазами разноцветные пятна отхлынули прочь, точно разбились об образ высокого каменного строения. Внешний двор, окружавший его, окутывало множество приятных травяных запахов, исходивших от высаженных там востребованных растений вроде мелиссы, душицы, лаванды и тех, которые Террел не смог для себя определить. Оставив лошадь в конюшне напротив, мужчина ненадолго остановился во дворе и не удержал тихий смешок. Интересно, что здесь мог забыть тот служка? Он не выглядел хворым или нуждающимся в услугах этих священнослужителей с мрачным внешним видом. Эту мысль мужчина стремительно изгнал из собственной головы, потому как следовало сосредоточиться на других не менее важных вещах.

Возвышающееся перед ним строение уступало по своим размерам и внешнему виду лишь королевскому замку, и его неоднозначность выражала двойственность бога, которому поклонялось подавляющее число жителей не только Крэртона, но и других континентов. Успевший побывать за морем Террел повидал другие религии, и пришёл к выводу, что эта была не только масштабной, но и метящей на звание основополагающей. Молоатисс дарил исцеление, а это было нужно каждому по несколько раз за год, но кроме прочего и забирал жизнь, чего не мог избежать никто. И те, кто нёс его слово мирянам, отображали это в своих одеяниях, да и самого Двуликого изображали именно так: его статуи ваялись из двух мрамора — чёрного и белого. Какая половина за что отвечала, догадаться мог бы даже самый маленький ребёнок, впрочем, детям с малых лет рассказывали не только о том, как важно с вниманием относиться к своему здоровью, но и о данности смерти. Не столько для запугивания, сколько для донесения до маленьких умов неизбежности завершения жизни. И посему мрачные и безмолвные фигуры жрецов означали две вещи: либо кто-то весьма плохо себя чувствует, либо ничего не чувствует вовсе.

Внутренняя часть храма, где проводились богослужения и куда люди обращались за помощью, была необъятно просторной и безумно тихой, и это безмолвие не нарушалось голосами. Никто не переходил с шёпота даже в крайнем случае, а многие звуки гасли ещё до того, как успевали донестись из очага возникновения до стоящего в нескольких ярдах от него. Все старались держаться на некотором отдалении, и жрецы следили за тем, чтобы прихожане особо не контактировали друг с другом вне зависимости от того, были ли у них заразные болезни. Сами они защищались от этого с помощью масок и перчаток, а их неразборчивые голоса совершенно не оставляли шанса определить, кто же перед ними. Да, конечно, мужчину от женщины можно было отличить, а вот возраст всегда оставался загадкой, но в большинстве своём люди считали их стариками. Кому ещё может прийти в голову заниматься подобной деятельностью? И то, как в принципе попадают в служители, было овеяно слухами и догадками, потому как сами врачеватели никогда не распространялись о своих укладах и правилах. Более загадочного ордена, чем жрецы Молоатисса, Террел не встречал никогда. Сам он в последний раз появлялся в храме много лет назад и полагал, что с тех пор поменялось многое, но, как и прежде, на входе к нему обратился один из жрецов:

— Здравствуйте, господин. Чем мы вам можем помочь?

— Мне нужен семейный жрец Ивейлов, — после короткого кивка сразу перешёл к делу мужчина, и священнослужитель понятливо кивнул.

— Мы просим вас подождать здесь, скоро мы приведём его.

Не успел лорд даже подать признаки своего согласия, как неизвестный развернулся и ушёл вглубь зала, быстро растворившись в приятном полумраке. Эта же мгла не позволяла толком насладиться видами внутри храма, который, впрочем, не был изукрашен ни фресками, ни причудливой лепниной, и вся его аскетичная простота позволяла сосредоточиться на том, зачем же сюда приходили. Сколько простояли эти стены, сложно было сказать, но наверняка много сотен лет и будут стоять столько же. Террел был даже почти уверен, что Уренгарт когда-то вырос вокруг этого святилища. Больше поражало другое — даже изображение Молоатисса было всего одно. Эта единственная статуя возвышалась посередине зала, и даже задрав вверх голову сложно было рассмотреть лицо (или же лица?) этого существа.

Согласно религии, почитавшей Двуликого, он и его жена, богиня Келида, существовали ещё до начала времён, и их любовь была столь велика, что из неё произошёл Имрайн и все живые существа, по сию пору населяющие этот мир. Богиня была милостива и любила жизнь, много времени проводила она среди людей и других рас, однако её создания завидовали бессмертию богов и пленили Келиду, чтобы получить его. Не выдержав разлуки со своим супругом и предательства детей, богиня умерла. Узнав о её смерти, Молоатисс разгневался и уже собирался уничтожить всё живое, как вдруг услышал он голос Келиды, просящей исполнить её последнюю волю. Она говорила о том, что любит своих детей и простила их, а если боль её супруга утихнет от их уничтожения, она не будет этому препятствовать, но просит только об одном — чтобы он прожил год среди людей в обличье человека и узнал их ближе. Молоатисс не мог отказать своей супруге в её последней просьбе. Приняв облик пожилого мужчины, он спустился в Имрайн. По мере того, как он узнавал людей, делил с ними горести и радости, он увидел, что многие их плохие поступки проистекают не от зла, а от страха. Он стал учить их врачеванию и той мудрости, которую сам осознал: смерть есть неотъемлемая часть жизни, как и наоборот, и потому жизнь заслуживает уважения, а смерть — принятия. Среди тех, кого он учил, были наиболее близкие ему, которым он и передал свои знания и завещал передавать их дальше. Спустя год Молоатисс вернулся в свою обитель, но скорбь по жене была так велика, что закрыл он лицо маской и сменил свои белые одежды на чёрно-белые, что отображало и ту истину, которую он понял — смерть неотделима от жизни. Верные же его последователи основали первый храм, леча больных и давая избавление страждущим.

Правда то или нет, Террел не брался судить, но с тех пор культ Молоатисса распространился по всему миру, и сама простота учения не могла не очаровать: не убивай живое существо ради развлечения или удовольствия, но только лишь защищая свою жизнь, а если же убийства не избежать, то смерть должна быть лёгкой и безболезненной; страдающему же от боли следовало оказать помощь, а безнадёжно больному подарить забвение. На кашель лорда прихожане испуганно оглядывались и старались оказаться чуть подальше, чтобы вдруг не подхватить заразу, и это показалось мужчине крайне забавным. Он даже несколько раз отчётливо и нарочито громко покашлял, не закрывая рот кулаком. Не сразу он приметил фигуру в одеянии и что она движется в его сторону, но перестал распугивать народ. Не поздоровавшись, но кивнув и жестом пригласив следовать за собой, жрец неспешно двинулся прочь. Когда они миновали основное скопление народа и прошли статую бога, лекарь подал голос:

— Здравствуйте, Террел. По какой причине вы пришли к нам?

— Я думаю обсуждение лучше оставить до более уединённого места.

— Как пожелаете.

Из зала вело две высоких арки, и жрец свернул к находящейся справа мимо основательного аналоя, на котором в раскрытом виде лежала воистину огромная книга. Лорд, пожалуй, не мог припомнить, чтобы видел подобные в других странах или же своей библиотеке. Эта книга была реликвией не только этого храма, но и всех, почитающих Молоатисса. В ней записывались жизни и подвиги всех великих жрецов и жизнеописание самого Двуликого. Было немного странно, что подобная вещь лежит прямо в главном зале, где каждый может подойти и нанести вред сокровищу, но, судя по всему, все были в таком священном трепете, что не позволяли себе даже подышать на неё. Следующий зал предназначался для того, чтобы принимать тех, у кого были лёгкие хвори, кого не следовало изолировать. Некоторые, как и Террел, ужасающе кашляли, кто-то мучился лихорадкой, а кто-то отсыпался после приёма лекарств. Не хотелось бы мужчине однажды вот так оказаться беспомощно лежащим на койке в ожидании той минуты, когда человек в маске поднесёт к его пересохшим окровавленным губам кубок со снадобьем, бормоча что-то успокаивающим и безучастным одновременно тоном. Это помещение было с деревянной отделкой, в нём ощущались и тепло, и умиротворение, а повсюду стояли курильницы, испускающие дурманный запах, навевающий дремоту. Под потолком в причудливых резных канделябрах горело множество свечей, и они отбрасывали сюрреалистичные тени на больных. И всё же это не могло изгнать отчаяние, а оно следовало за целителями неотступно, даже если они хотели произвести совершенно другое впечатление.

Коридоры за залом оказались далеко не так пустынны, как ожидал Ивейл, и на пути им часто встречались другие жрецы, которые ограничивались лишь безмолвными кивками, а лорд несколько раз поймал себя на мысли: «Снова ты?» Их путешествие вскоре завершилось у одной из множества дверей на третьем этаже, а вела она в небольшую келью со скромной койкой. Когда Террел прошёл к ней и постарался устроиться, семейный лекарь закрыл за собой дверь и молчаливо уставился на него, ожидая ответ на вопрос, заданный в самом начале.

— Дело в том, что я последние дни чувствую себя… — Террел замолчал, подбирая более подходящие слова, и продолжил в очень обтекаемой форме: — Несколько нехорошо. Я списываю это на холодный воздух столицы, но для успокоения моей матушки решил посоветоваться со жрецами.

— А в чём это «несколько нехорошо» заключается? — осторожно поинтересовался лекарь. — Что именно вас беспокоит?

Террел неопределённо мотнул головой. На секунду ему даже подумалось, что он зря пришёл тревожить старцев, ведь каждый встречный хотя бы раз в жизни кашлял так, что боялся выйти из туалета. Однако огненная боль тут же сжала стальным обручем его грудь и рёбра, напомнив о недуге кровью на губах. Ивейл рефлекторно провёл по ним языком и посмотрел на жреца. Глаза под маской внимательно наблюдали за происходящим с мужчиной. Жрец протянул платок и аккуратно поднёс к лицу дворянина, чтобы убрать кровь, и в любой другой ситуации Террел бы ударил по непрошеной руке, но сейчас было куда разумнее принять помощь. Словно ничего другого и не ждал, целитель промокнул губы своего посетителя и как-то странно посмотрел на ткань в своих пальцах, хотя уверенным в выражении его лица мужчина не мог быть. Может ему просто показалось, а в его состоянии это было совершенно неудивительно. На секунду повисла пауза, которую нарушил жрец:

— Мы узнаём симптомы вашего недуга. К сожалению, мы его знаем куда лучше, чем нам хотелось бы. Не так давно у нас был один больной с этой же хворью. Молоатисс подарил ему избавление от болезни.

Брови взметнулись на бледном лице Террела. Мужчина опасался прерывать целителя, но вопрос всё же невольно сорвался с его губ:

— Исцелил или избавил?

— Избавил, вы верно поняли нас. Этим больным был ваш отец. Скажите, насколько хорошо вы знаете историю своего рода?

— Не думаю, что сейчас лучшее время обсуждать историю Высоких домов, — скривив губы в усмешке, сказал Ивейл.

— О нет, сейчас самый подходящий момент, — прошелестел из-за маски служитель Молоатисса, — очевидно, вы мало что об этом знаете.

Голос оставался всё таким же беспристрастным, как и маска на его лице. Вновь воцарившаяся тишина неприятно надавила на плечи, но сгорбиться дворянин себе не позволил, даже наоборот расправил плечи, чтобы встретить новость так, как и подобает. Поняв, что мужчина готов его выслушать, семейный врач продолжил:

— Это не отмечается в исторических книгах, однако Высокий дом Ивейлов был создан после Войны и с того же времени прибегает к помощи Молоатисса в болезнях. В нашем архиве хранятся все истории болезней с тех пор, и ваш род не исключение. Всех мужчин вашей семьи объединяет одна и та же хворь, и ей подвержен лишь род Ивейлов, и за эти годы мы привыкли называть её «Всепожирающим проклятьем». — Террел поднял брови повыше. После такого надежды быстро испарились. — Все мужчины вашей семьи умирали либо насильственной смертью, либо же от этой болезни, и мы полагаем, что она вызвана каким-то проклятьем, однако надо отметить, что большинство из них доживало до почтенного трёхсотлетнего возраста. Вы же ещё достаточно молодой представитель своего рода, но тем не менее эта хворь уже начала вас уничтожать. Возможно, дело в климате тех стран, где вы жили. А возможно в образе жизни.

Мимолётом отметив про себя, что жрец слишком хорошо осведомлён о его путешествиях, пусть он и лечил его семью, Террел решил не спрашивать, откуда, найдя этому несколько разумных объяснений в лице собственных родителей. Ивейл погрузился в свои мысли. Значит, жить ему оставалось не так уж и много, и до конца жизни его будет преследовать боль в груди и кашель, от которого будет хотеться выплевать собственные лёгкие. Далеко не так лорд видел своё будущее.

— Сколько же мне осталось жить? — глухо поинтересовался Террел.

— Когда у вашего батюшки начался кровавый кашель, ему оставалось жить полгода. Может вы и протянете чуть больше. Всё в руках Молоатисса.

Полгода… Совсем ничего… Такой исход Ивейла совершенно не устраивал.

— Есть ли от этой болезни лекарство? Что для этого нужно сделать? — с лёгким волнением спросил дворянин. Сдаваться просто так ему не хотелось.

— Увы, лекарства вы не найдёте ни в одном из храмов нашего бога. Мы вам можем предложить только облегчение хода болезни и её симптомов или, если вы решите, избавление.

Удары сердца отдавались в кончиках пальцев. Было очень глупо закончить свою жизнь, будучи почти в самом её начале. Слова жреца звучали для Террела, как приговор. «Добегался», — пронеслось в голове. Целитель молчал, выражая вежливое и равнодушное сочувствие. Сохранял молчание и Террел. Для жреца такая реакция была не в новинку. Все по-разному относились к своему диагнозу: кто-то отрицал болезнь; кто-то отчаянно пытался найти лекарство, не веря, что оно может не существовать; кто-то вымаливал у Двуликого лишние минуты жизни, а кто-то молчал, столь же тяжело и глухо.

— Ваш отец, когда узнал о том, что ему осталось жить не больше полугода, отнёсся так же. Не сказав ни слова, он вышел из храма и больше здесь не появлялся.

Ивейл вспыхнул:

— Я здесь не для того, чтобы говорить о моём отце! А для того, чтобы излечиться от этой проклятой хвори! Чего бы мне это ни стоило!

Жрец под маской не издал ни одного звука. Слова Террела повисли в воздухе и мучительно долго таяли отзвуками в стенах. Когда воцарилась полная тишина, служитель храма вновь заговорил:

— Мы посоветуемся с верховным жрецом. Он, как врач, более сведущ и, возможно, сможет вам что-то посоветовать. Ожидайте здесь.

И, не дожидаясь реакции лорда, жрец поклонился и вышел в переплетение коридоров. Ивейл не мог не подметить, что у них это, видимо, какой-то своего рода ритуал, который поддерживает каждый, кто носит одеяние. Мужчина остался в компании своих невесёлых мыслей. Жрец одной из множества тихих теней скользил до кабинета настоятеля и решительно постучал в дверь.

— Войдите, — раздался голос изнутри.

Лекарь вошёл, поклонившись верховному жрецу.

— В храме господин Ивейл. Террел Ивейл. — Настоятель, отложив пергамент, с нескрываемым интересом взглянул на говорившего. — Он пришёл с жалобами на недуг, тот же, что сгубил его отца. У него уже началось кровохарканье.

Верховный жрец кивнул:

— И что же желает этот господин? Он желает излечиться даже после известия о том, что лечение в храмах ему не найти?

— Да. Мы обещали побеседовать с вами. Возможно, вы сможете ему дать какой-то совет.

— И я с удовольствием направлю страждущего по мере своих скромных сил, — снова кивнул настоятель и встал из-за стола.

— Он ожидает вас в нашей келье, — уважительно поклонился жрец.

Размышления Ивейла прервали двое вошедших священнослужителей. Интуитивно определив в одном из них своего лекаря, дворянин кивнул второму, по знакам отличия узнав в нём отца-настоятеля.

— Рады приветствовать вас, благородный господин, — обратился к нему верховный жрец, а затем дал знак второму оставить их наедине, и лишь когда за тем закрылась дверь, продолжил: — Нам рассказали о том, что вас привело к нам, и о вашей просьбе.

— Вы можете мне помочь? — нетерпеливо спросил мужчина.

— Мы? Нет, — отрицательно покачал головой настоятель, — но мы можем вас направить. — Террел предпочёл выслушать, что скажет жрец. — В нашем ордене есть история, ставшая легендой. Известен ли вам жрец Теодор Элмер? — Ивейл кивнул. — У него был любопытный артефакт. Книга заклинаний, в которую он записывал в том числе и заклятья, которые могут снять столь сильные проклятия, как ваша родовая болезнь. Если вы найдёте этот талмуд, то вы излечитесь.

Недоумение отразилось на лице Террела:

— Я правильно понимаю, что вы мне предлагаете искать книгу, которая принадлежала, согласно легенде, герою, жившему больше трёх тысяч лет назад? — хотя лорд пытался сдерживать эмоции, по нему было видно, что он разгневан. — Возможно вы мне ещё предложите потереться о рог единорога? Вам не кажется, что вы должны давать лечение, а не рассказывать мифы трёхтысячелетней давности?

Лорд набрал воздуха, готовя продолжение своей тирады, однако настоятель остановил его, подняв руку.

— Мы не настаиваем на том, чтобы вы ехали куда-то. Вы спросили о том, есть ли от вашей болезни лечение, мы сказали, где вы его можете найти. Всё остальное в ваших руках. Вы можете, уповая на веру, найти эту книгу и исцелиться, можете сдаться и через полгода умереть. Можете отдать свою жизнь в руки Молоатисса. Всё это будет вашим выбором, и мы не будем настаивать ни на одном из них.

Голос жреца был ровен, жёсток и слегка холодил мужчину.

— Почему же тогда ни мой дед, ни мой отец не воспользовались этим? Вы им не рассказали?

— Они знали об этом, однако болезнь застала их в почтенном возрасте, и они предпочли провести время с семьёй и налаживая дела, нежели в поисках. Вы же молоды, если не сказать юны, для вашей расы.

Жрец замолчал. Молчал и Террел, думая. Вариант умереть от болезни, не попытавшись найти пусть и эфемерное исцеление, его не устраивал. Он был не из тех, кто пасует перед трудностями жизни, а для того, чтобы почтенно скончаться в кругу семьи, был слишком молод и не успел ею обзавестись. Верховный жрец его не торопил, застыв, как каменное изваяние. С другой стороны, полгода жизни он мог провести не задыхаясь от душной столицы и печально участливых лиц родных и слуг, а в дороге, а если совсем повезёт — умереть в сражении, но не захлебнувшись кровью на кровати. Время тянулось непозволительно медленно. Тишина отдавалась в висках. Ивейл поднял взгляд на жреца.

— И где же мне нужно искать этот артефакт?

Настоятель ожил:

— По преданию эта книга похоронена в могиле со жрецом-героем. Однако где она, мы не знаем. На юго-востоке этого континента находится храм, в котором Теодор вырос, и там хранятся карты с местом его захоронения и записи, которые помогут вам в пути. Если не задерживаться в пути, то дорога займёт около недели. Самое большее — десять дней.

— Думаю, я отправлюсь в путь, — кивнул Террел. — Даже если это не более, чем миф, я не хочу умирать, задыхаясь от пыли балдахина над кроватью и постных лиц вокруг. — Жрец шевельнулся и кажется даже одобрительно кивнул. — Вы можете мне ещё чем-то помочь? Дать, например, лекарства в дорогу, которые помогут снять боль и кашель?

— Даже лучше. В виду уважения к вашему древнему роду мы можем предложить вам одного из наших жрецов в провожатые. Он будет вам готовить лекарства в дороге, поможет читать тайные знаки, известные только нашим жрецам. Но это будет стоить вам пятьдесят золотых. К тому же, вы будете отвечать за содержание и жизнь нашего жреца. — Террел согласился. В руку настоятеля опустился тяжёлый мешок с монетами. — Наш человек будет готов начать сопровождение завтра вечером.

— В таком случае пусть приезжает к нашему загородному имению. Я думаю, что вы знаете, где оно располагается.

Настоятель только кивнул:

— Сейчас мы прикажем дать вам с собой лекарства, которые снимут боль и кашель до завтрашнего вечера.

Верховный жрец достаточно уважительно, хоть и не очень низко поклонился, давая понять, что разговор окончен. Он безмолвно вышел вон, а лорду оставалось лишь ждать, что указания настоятеля будут выполнены. По его собственному ощущению прошло не меньше получаса в давящей тишине крохотной кельи, где ему совершенно не хотелось оставаться наедине со своими мыслями о вынесенном вердикте. Террел уже собирался выйти из кельи в коридор, когда на пороге появилась очередная фигура в одеянии. Этот двигался легче, чем лечащий врач Ивейлов и отец-настоятель. Мужчине это показалось чем-то неуловимо знакомым, но размышлять об этом у него не было абсолютно никакого настроения, да и мысли были заняты совершенно другими размышлениями. Фигура на секунду замерла, когда Ивейл повернулся к дверному проёму лицом, поставила небольшой ларец на стул и, поклонившись, спешно вышла, не объяснив, что и как принимать. Когда же лорд открыл ящик, он увидел свиток, в котором была подробная инструкция, какой отвар принимать до еды, какой перед сном, а какой должен заменить чай.

Так, с не очень весёлыми известиями и ларцом с лекарствами в руках, Террел покинул храм и уже верхом направился к загородной усадьбе. Там он первым делом написал письмо своей матушке, сообщив, что он отъезжает в дальние резиденции Ивейлов по делам, не терпящим отлагательств, и к моменту, когда он должен будет занять место главы, вернётся в столицу, а также надеется на её благословение и просит молитв о его благополучии. Также в письме он вскользь упомянул, что недомогание его не более чем лёгкая простуда, которую отвыкший от северных ветров мужчина подхватил в столице. Вечер мужчина собирался провести в той компании, которая никогда его не подводила. Драгоценные бутылки алкоголя дожидались возвращения своего возлюбленного хозяина, и он мог поклясться, что почти слышит этот заманчивый звон, зовущий его поскорее приобщиться к прекрасному. К тому же, это были замечательные собеседники, которые никогда не передавали разговоры дальше из уст в уста, что было бы несколько странно для них, а Террелу сейчас как никогда были нужны именно такие.

Что тебе нужно от этого неба?

Все ли земные законы понятны?

Там ты один, там никто ещё не был,

А ведь просторы небес необъятны!

Стоит ли спорить с бескрайностью света,

Чуть не дойдя до незримого края?

Я проведу новый курс до ответа,

Двери идущим за мной открывая…*