Юнги всегда спит на диване и с двумя одеялами и никогда не разбирает постель. Эта привычка у него с тех пор, как он переехал. Она, привычка, появилась у него из-за нежелания усложнять себе жизнь и нелюбви к возне с заправлением постели — убрал одеяла и никаких проблем.
Чимин же мальчик домашний, со строгими и не понимающими во многих вопросах родителями, считает, что это — круто. Его заставляют заправлять постель, завтракать, обедать и ужинать, считаться с общественным мнением даже в вопросах личного характера, не давая придерживаться строгой диеты, ложиться спать после двенадцати, и ругают, когда он не заправляет рубашки в штаны и за наличие толстовок и футболок в гардеробе тоже ругают. Поэтому Чимин встает в пять-шесть утра, пока все спят и сбегает к Юнги до позднего вечера, пока его родители не начинают вызванивать. Юнги, в общем-то, не против и сделал дубликат ключей для него, чтобы не будил и не отвлекал от написания текстов.
После этого у Юнги в квартире полнейших хаос: кучи чиминовых черных и белых, разноцветных и с различными принтами футболок, толстовок, баек, кепок, разбросанных по комнате; пять пар модных кроссовок на все случаи жизни, времена года и любую погоду. И трусы на спинке стула, как вишенка на торте. Он не возражает, потому что мелкий всегда приносит пожрать и раз в месяц делает уборку, которой хватает на половину недели.
Родители Чимина рады хотя бы тому, что у их чада в шкафу теперь только строгий деловой стиль и считают, что благодаря этому из него, возможно, получится хороший человек. Отец думает, что Чимин превращается в серьезного взрослого юношу, когда видит, как его сын выкидывает порно-журналы. Успеваемость Чимина стремительно улучшается, и родители всем довольны и думают, что их сын пропадает в библиотеке или у своей девушки; думают, что их сын взялся за ум. Единственное, что их не устраивает — Чимин дома крайне редко, пару часов в сутки, только когда спит ночью.
А потом Юнги приходит к Чимину, потому что родители хотят чаще видеть своего сына и знать, с кем он общается, а Чимин еще ребенок и хочет, чтобы его родители любили и не ругали, и Юнги классный, ему правда можно довериться и привести к себе, тем более, что повод есть, только всё после идёт по пизде. То есть сначала все классно, они проходят в комнату, и Юнги говорит спокойно, даже тихо, объясняет просто и понятно, разъясняя каждое непонятное Чимину слово, пока тот не поймет; расшифровывая формулы «побуквенно», повторяет элементарные вещи по несколько раз, чтобы до Пака точно дошло и совсем не ругается, что тот привалился к его боку слишком близко — наоборот, приобнимает Чимина рукой, притягивая еще ближе, и в одиннадцатый раз повторяет очередное определение, касающееся электромагнитных волн, и от этого Чимин млеет, но честно старается запомнить хоть что-нибудь, потому что они с Юнги сидят над физикой уже пятый час, и тот за все это время ни разу не вышел из себя и не повысил голос на Чимина, которому даже минимум от минимума базовых знаний физики не дается с третьего раза.
Просто в школе была физика четвертым уроком и карточка с четырьмя элементарными задачами — контрольная работа, на которой учитель разрешил использовать конспекты и учебники, все, помимо сотовых телефонов и интернета. Чимин честно пытался что-нибудь понять и решить — целых девять с половиной минут пялился в этот проклятый листочек, но уловил из него лишь то, что емкость колебательного контура радиоприемника может изменяться. А потом его взгляд зацепился за «SOS», и мысли ушли совершенно в другое русло, потому что он часто ощущал себя заброшенным в бесконечный океан и обреченным, но не способным выплыть в одиночку, и так было до тех пор, пока в его жизни не объявился Мин Юнги — бесконечно классный хен с двумя баночками «Coca-Cola», закинул руку ему на плечо, и Чимину стало странно — будто он полностью защищен от внешнего шума, будто его не поглотит бессчетное количество тонн ледяной воды.
За двадцать минут до конца урока Чимин вдруг осознал, что у него контрольная и последний год учебы, поэтому незаметно стащил карточку под парту и щелкнул на телефон, отправив Юнги вместе с каким-то жутко милым смайликом, ну, чтоб наверняка. Ответ пришел через десять минут, в нем было решение всех четырех задач и обещание позаниматься вечером, а не страдать от безделья, как всегда, и возражения не принимаются.
После того, как Чимин усваивает весь материал, и у парней остается немного свободного времени, они идут на кухню и пьют чай с печеньем, когда туда заходит мать и начинает спрашивать Юнги о его жизни, работе, семье, друзьях, увлечениях, иногда вылезая за рамки дозволенного, но Мин без труда отвечает на все вопросы, не выдавая ничего компрометирующего и не подавая никаких намеков на то, что он потрахивает их сына на кухонном столе и стиральной машине. В общем, он создает неплохое впечатление, но родители — взрослые люди, желающие своим отпрыскам хорошую карьеру, строго-деловые костюмы, большую заработную плату и хорошую компанию.
Никакого Мин Юнги с сомнительными жизненными достижениями в будущем их сына они не предусматривают.
Юнги с самого начала не кажется хорошей компанией, потому что у него подведены глаза и покрашены волосы в красно-рыжий, а потом еще и оказывается, что у него нет постоянной работы, и живет он отдельно от родителей, и единственным сдерживающим фактором становится то, что он помог их сыну с физикой. Часов в девять вечера Чимин вызывается проводить Юнги домой (на самом деле он просто соскучился по прикосновениям и устал от немного недовольного взгляда матери) и уходит вместе с ним, а потом долго стоит, обнимая и кайфуя от чужой и мягко поглаживающей пятерни в волосах. Обратно он возвращается неохотно, и на пороге его встречает недовольная мать, которая говорит, что Юнги ей не понравился, что Чимину с таким человеком лучше бы не общаться, потому что он какой-то странный и привычки у него плохие — глаза подводить, и Чимина он этой глупости научил, и неизвестно, во что он её сына втянуть может, а она же мама, и она прожила больше, и опыта у нее больше, и вообще, ей лучше знать. Чимину и смешно, и грустно, его охватывает злость, потому что полнейший бред же.
Нет, Юнги не идеал, и он это знает, но.
Чимин закусывает губу и дослушивает лекцию до конца, а потом говорит, что Юнги-хен классный и очень добрый, и всегда защищает, и вообще, если бы не он — Чимин бы собой не был. Его аргументы на самом деле едва ли убедительны, но не рассказывать же о том, что всегда к Юнги приходил, когда ему плохо, и что Юнги его потрахивает и с учебой помогает — тоже. Отец не оценит. Он, собственно, говорит, что мама права, и Юнги Чимину не компания. Чимин опускает голову, прокусывает губу до крови и все же не выдерживает, ломается и сдает себя и Юнги с потрохами, рассказывает, что Юнги для него едва ли не больше родителей сделал, поддерживал всегда, когда что-то тревожило, замечал и обнимал, если надо, и в себе разобраться помогал, и рядом был, когда никого больше не было, и что любит он Юнги очень сильно теперь, и из-за мнения, не подтвержденного фактами и практикой, прекращать с хеном общения не собирается.
Чимин понимает, что натворил, только когда замолкает.
Мать смотрит непонимающе и все еще не может найти слов, а отец отправляет к себе в комнату, а днем следующего дня Чимину выставляют требование — прекратить общаться с Мин Юнги и записаться на прием к психологу или уйти из дома.
Вечером того же дня Чимин мнется у Юнги на пороге, выглядит загнанным и обессиленным, таким, что, кажется, одно неосторожное слово и расплачется. Он неловко снимает кроссовки и тихо спрашивает: «Ты уверен, хен?», потому что боится очень, что надоест или сделает что-то не так. Чимин, конечно, и раньше оставался на ночь у Юнги и даже не один раз, но сейчас он знает, что остается не на одну ночь, а минимум на месяц, потому что его чувства не поняли и не приняли, а отказываться от этого Чимин не пожелал.
Юнги смотрит как-то безнадежно устало, так что Чимин без слов понимает, и идет на кухню заваривать горячий какао, потому что кофе младший не сильно любит, и говорит что все будет нормально. Чимин проходит следом, так и не сняв толстовку и опустив голову, обнимает со спины и шепчет: «постой так немного». Юнги не вырывается, только осторожно, чтобы не выскользнуть из объятий и не оттолкнуть случайно, заливает в кружку кипяток и чувствует, как чужие руки крепче прижимают его к себе.
Какао Чимин пьет совсем немного — всего два глотка, ставит кружку с недопитым напитком на стол, и Юнги отправляет его в душ, разрешая использовать свое полотенце и бритву, а потом он толкает Чимина на свой старый диван и кладет свои ноги Чимину на колени, потому что диван не только скрипучий, но и невероятно тесный для двоих. Чимин все еще ведет себя зажато, но Юнги чувствует, что младший собирается с силами, чтобы что-то сказать, и поэтому молчит.
В тишине проходит неизвестно сколько времени, Юнги потягивается лениво и думает включить телевизор, но его останавливает тихое хён. Он переводит взгляд на Чимина и всем своим видом говорит, что ждет продолжения, потому что давно понял, что младшего что-то тревожит, и, спустя секунд двадцать, тот продолжает: «Хен, от меня много проблем, да?». Юнги хочет дать Чимину затрещину, но ему ощутимо лень шевелиться, и поэтому выходит только запрокинуть голову к потолку, испещренному трещинами. Он открывает рот, чтобы озвучить какой младший идиот, но вместо этого вырывается: «Я давно хотел, чтобы ты переехал ко мне. Только подводку сам покупай».
Чимина, кажется, немного отпускает, он заметно расслабляется и отрубается, проваливаясь в сон минут через двадцать. Юнги только накидывает на него плед и плетется на кухню заваривать кофе, потому что чувствует, что ночью точно не уснет — слишком много мыслей в голове; возможно, получится неплохой текст.
Утро не задается хотя бы потому, что начинается в шесть тридцать, когда Чимина будит его собственный телефон, а Юнги сова и еще не ложился. Он ворчит о том, что у Чимина на звонке стоит совершенно поганая мелодия и о том, что самолично уебет тому, кто осмелился звонить в такую несусветную рань. Чимин не успевает взять трубку, а в глазах уже застывают слезы, потому что отцовский голос из динамика говорит забрать вещи, вечером, когда дома никого не будет.
Юнги злится и вырывает трубку из рук Чимина, бросает показательно-равнодушное «ему моих хватает» и сбрасывает вызов, смотрит на Чимина недовольно. Потом все же смягчается, присаживается рядом и прижимает к себе. Чимин дрожит, всхлипывает, цепляется за чужую футболку, как за спасательный круг, прижимается щекой к чужой груди, и Юнги в полной растерянности, потому что обычно младший всегда улыбался. И нет, он хандрил при Юнги, но чтобы вот так, почти до истерики — никогда.
Чимин закусывает губу, отстраняется и смотрит так, будто ждет чего-то, каких-то слов поддержки, скорее всего. Только Юнги не знает, что в таких ситуациях надо говорить и поэтому целует жадно и мокро, пропихивая свой язык в чужой рот, Чимин только глаза закрывает и подается навстречу, прося защиты и, возможно, пытаясь успокоиться. Юнги опрокидывает его обратно, на диван, нависает сверху, целует влажно, шарит руками под серой футболкой, касаясь горячими ладонями кожи, и Чимин стонет в поцелуй, подаваясь навстречу, прося большего.
От Юнги пахнет кофе и чем-то уютным, стабильным и домашним, как его серая футболка, и Паку на самом деле сносит крышу. Юнги тем временем гладит Чимина по круглому, напоминающее женское, колену, задирает край черных, широких, чиминовских домашних шорт и поглаживает мягкое бедро, ощущая как Чимин напрягается и немного дрожит от возбуждения, и Юнги всегда нравились чиминовы бедра, такие сильные, крепкие, они шикарно смотрелись в обтягивающих штанах, к ним всегда хотелось прикоснуться.
Юнги скользит ладонью между чужих ног, касается внутренней стороны бедер и паха, не останавливаясь, но давая достаточно времени, чтобы оттолкнуть, если вдруг — нельзя или не хочется. Чимин смотрит на него темным взглядом, давится воздухом и стонет сквозь сжатые зубы, нетерпеливо толкается в чужую руку и Юнги запускает ладонь за край шорт, обхватывая член плотным кольцом пальцев. Чимин откликается тяжелым дыханием, стонами и шумными выдохами. Юнги видит, как у младшего дрожат ноги, и это так охуенно и возбуждающе — ощущать, что Чимин такой вот податливый и не возражающий, на все согласный и просящий как можно больше.
Спустя пару минут быстрых и немного не размеренных движений руки, сперма пачкает пальцы и чиминов живот, Юнги смотрит, как капли скатываются от пальцев к запястью, и улыбается, пока Чимин не стонет жалобно «Юнги-хен» и не лезет целоваться — язык скользит по кромке зубов, а после по нёбу, пока Юнги не отстраняется сам и не отправляет ленивого, болезненного и разморенного Чимина в душ.
О том, что он сам позорно кончил, так и не притронувшись к себе, Юнги предпочитает промолчать, потому что это все просто слишком для него. Просто потому, что Чимину — такому жадному до прикосновений Чимину — всегда страшно хочется эти прикосновения дарить.
Он вытирает руку о футболку и переодевается в чистое, комкая грязную одежду и закидывая её в стиральную машину на кухне, делает кружку чая и крепкого кофе, потому что он ночью не спал вообще, и голова болит, будто её в тисках зажали — все же стоило поспать хотя бы час.
Чимин появляется в дверном проеме с чуть влажными волосами, когда Юнги лежит, прижавшись щекой к прохладной поверхности стола, и смотрит на него, улыбаясь глазами. В голове появляется мысль, что это все — не самое ужасное, что могло бы случиться в жизни, и, возможно, все даже не безнадежно: у него остались теплые и насмешливые улыбки Юнги, о нем забоятся и, кажется, даже любят, защищают несмотря на то, что он пользуется подводкой. Мин Юнги, обычно немного грубоватый и хамоватый со всеми и всегда, по вечерам становится тихим и уютным в руках Чимина, и его от осознания этого факта заполняет временное ощущение абсолютного счастья, от которого откровенно размазывает по стенам каким-нибудь жирным розовым пятном.
Чимин уверен — их отношения не одна большая ошибка, и он не запутался в чувствах, потому что рядом с Юнги — комфортно и тепло, а еще только про эту квартиру Чимин может уверенно сказать — дом; здесь всегда спокойно, никто не упрекает и не насмехается над его увлечениями, не считает проблемы — глупыми. Просто иметь возможность вернуться в любое время к этим обшарпанным стенам и разбросанным по полу оберткам от шоколадных батончиков, разбросанной по полу одежде, сонному бормотанию в плечо и недовольному, но понимающему взгляду из под рыже-красной челки — это круче, чем полностью излечиться от рака или СПИДа, если бы такое стало возможным.
Круче, чем быть героем, спасшим сотни галактик и триллионы жизней.
Понимание этого значительно упрощает жизнь, и все больше не кажется таким серьезным, до тех пор пока не приходится замкнуться в себе на долгие четыре недели, после того как жизнь налаживается благодаря улучшению его оценок — экзамен близко, а в голове перекати-поле, потому что Юнги всегда приходил на помощь.
Осознание собственной беспомощности и перспектива пущенной по пизде жизни никак не устраивают, поэтому несмотря на дикое желание сидеть в углу поджав колени к груди, приходится упорно конспектировать по сотне страниц в сутки, читать дополнительную литературу и стараться понять, как сдать — это немного нервно, и кажется, что выхода нет, и иногда очень хорошо. Общение с внешним миром ограничивается быстрым двадцатисекундным просмотром новостей в интернете и шумом из-за окна.
Юнги его не трогает совсем, только ставит чашку с кофе на стол в третьем часу ночи, а в пятом проходит в захламленную комнату, стараясь не наступить на шуршащие в опасной близости распечатки, ерошит спящего Чимина по волосам и укрывает пледом. Принципиально не собирается останавливать младшего, потому что тот все равно не отступится, а видеть потом его грустное лицо совсем не хочется. Перед сдачей у Чимина нет вопросов, на которые бы он не знал ответ, жутко усталый и напряженный взгляд, ему немного неспокойно и неуверенно, а еще очень нравится накручивать себя.
Юнги в очередной раз немного не знает, что такого сказать, чтобы приободрить, потому что он в принципе не умеет поддерживать словами, если только не на бумаге и спустя много часов работы, и это одна из причин, по которой он просто обнимает за шею, гладит по затылку и мажет губами по щеке, заставляя Чимина чувствовать себя немного спокойнее и расслабленнее, кусать губы, растягивающиеся в улыбку.
На выходе из здания с кучей лестниц и сотней кабинетов, бесчисленным количеством не запомнившихся, за десять с лишним лет, лиц у Чимина дрожат руки и окружающий мир воспринимается настолько серьезно, что в случае неудачи есть желание спрыгнуть с балкона. Это немного жутко — когда острая необходимость перебрать всего себя по частям и переработать свои чувства в себе, чтобы понять, избавиться от головной боли и отпустить людей, которых уже не вернуть. Это немного страшно — выбор, который не сделать другим, и желание выть раненым зверем от злости на себя.
Юнги пихает в руки банку с колой, прохладная поверхность приятно холодит ладони, хлопает по плечу и просит расслабиться, говорит, что потом, при поступлении, главное выглядеть взрослым и серьезным, а пока можно сходить в кино. Чимин смотрит на лицо с по-своему теплым, улыбающимся взглядом, и яркой рыжеватой челкой, спадающей на глаза, и вспоминает свою первую игровую приставку, тамагочи и тетрис, детство без проблем, когда перед ним лежал весь мир, и все было таким прекрасным. Он тогда с нетерпением ждал каникул и лета, был честным и искренним во всем, не знал, как это — тлеющая надежда, а город не казался настолько маленьким, пыльным, душным.
От него тогда еще никто не требовал ни подвигов, ни гениальных идей, ни вынужденных решений, которые нельзя изменить; все считали его чистым и честным мальчиком, и было много близких людей, а потом что-то пошло не так, на каком-то этапе отклонилось от изначального плана, и под кожей поселилось постоянное чувство неловкости.
Когда тишина затягивается и становится невыносимой, мысли захлестывают, делая настроение и ощущения дурацкими, Юнги говорит:
— Ты слишком много думаешь о сложных вещах. Правильного пути и смысла нет.
Закат оказывается слишком розовым, Юнги — родным, все принятые решения — единственно правильными, и внутри разливается ощущение абсолютного покоя.