Геральт, словно приворожённый, наблюдал за закатом. У него редко получалось выбраться к берегу моря (как бы смешно это ни звучало) и понаблюдать за угасанием дня. В детстве, помнится, он приглашал с собой своих названных братьев — Эскеля и Ламберта. Последний резко фыркал, не видя в этом занятии смысла, а Эс иногда соглашался. Когда ему хотелось спокойствия, тишины в чьей-то компании. Йен же имела схожее с Ламбертом мнение: смысла в этом не было; и что так делали только глупые люди.

Что в этом глупого, Геральт не понимал. И даже сейчас — тоже.

Чем старше он становился, тем реже становилась компания Эскеля. А потом он и вовсе прекратил кого-либо звать с собой.

Нет, Эс, конечно, своего названного брата любил, уважал его странные хобби и всё такое, просто постепенно научился находить покой и безмятежность в иных вещах.

В любом случае, Геральт своего занятия не бросил.

Солнце медленно садилось, окрашивая воду в невообразимое сочетание цветов — красный, жёлтый, что-то между — оранжевый. Иногда мелькал розовый. Каждый закат был разным и потрясал воображение. Каждый был уникальным.

Гера каждое своё наблюдение думал о том, как прекрасен мир.

Единственным, что омрачало его созерцание именно сегодня, было чувство, что за ним наблюдают. Но сколько бы он ни оглядывался, так и не смог приметить никого. В конце концов он подумал, что ему просто кажется после долгого хождения по шумному городу — был выходной, а значит, время для ярмарки. Много людей. Поэтому, решил Геральт, ему и казалось, что рядом есть лишние глаза.

И каковы же были его удивление и удовольствие (он был прав!), когда его окликнул голос.

Со стороны моря.

Выяснилось, что всё это время его неожиданной (и даже незваной) компанией был парень-сирена. Почему-то он действительно удивился, что сиреной в привычном их понимании мог оказаться мужчина.

Впрочем, его грубое незнание можно было объяснить тем, что он ни разу до сего момента с подобными существами не сталкивался, а, следовательно, и не задумывался о них.

Геральту было любопытно. Это так. Но ему становилось некомфортно; он передёрнул плечами, чувствуя утекающее время зудом на коже. Хотелось домой. Ему действительно нужно было уйти. Это огорчало, но они договорились встретиться ещё раз, и это всё, что ему было нужно.

Поэтому, как и обещал, он пришёл к уже знакомому валуну спустя четыре дня. И, как снова обещал, на этот раз на пару часов раньше.

Лютик появился сразу же, как он взобрался на верх валуна. Будто тоже ждал.

— Итак, — клыкасто улыбнулся Лютик, когда взлетел вверх, к Геральту. — Ты пришёл. Один.

— Мы же договаривались, — он немного изумлённо всматривался в открытое лицо сирена, склонив голову к плечу. Волосы влажными прядями падали на лоб, и Лютик их вскоре зачесал. У него, стоило отметить, были чудесные голубые глаза. Почти синие. И напоминали они о воде — такой спокойной, глубокой и, если надо, опасной. Губы его мягко изгибались в острой улыбке. Из-за клыков, конечно. Странно, мельком отметил Геральт, у русалов клыки были ближе к человеческим, а тут… такие острые… — И неужели мне нужно было кого-то звать? Но для чего?

Нет, мысли у него, конечно, были, но не то чтобы он всерьёз задумывался об этом. Если Лютику вдруг что дурное да дикое в голову взбредёт, то Гера легко сможет избежать этого. Уж он-то уверен! Тем более за эти дни он много узнал о сиренах.

— Ты вегетарианец? Ну, относительно твоего вида и присущей вам пище, разумеется. Или на диете?

— Кто такой вегетарианец? — Лютик сосредоточенно нахмурился, впервые слыша данное слово. Когда Геральт объяснил, он засмеялся: — Что? Нет! Я не ем одни лишь водоросли! Но если учитывать, что люди явно вне моего рациона, то… можно и сказать, что это диета, да? — он кивнул, Лютик легко улыбнулся.

— Почему это… так? Почему ты отказался?

— От такого, хм, питания? — Лютик повозился на камне, нагретом за день, и переместил хвост. Сидеть стало чуточку удобнее. Рассеянно он отметил, что тонкие крылья вскоре нужно будет смочить водой. Но это — позже. — Не знаю. Сколько себя помню… мне никогда не нравилось. Это… не знаю, Геральт. Я просто не могу. Это всё равно, как если бы ты съел меня. Дико же звучит? — и он будто с тревогой всмотрелся в хмурое лицо человека. А ну ответит, что нет — не дико вовсе?..

— Да. Ты прав. Дико. — Произнёс он медленно, сосредоточенно глядя на лёгкие морские волны.

Тема для разговора была выбрана… своеобразная. Острая. Как кораллы. Оба это понимали.

Вопросов у обоих было много, а некоторые даже звучали бы одинаково, вздумай они их, всё же, озвучить: почему ты решил довериться и прийти сегодня сюда? как ты здесь оказался? почему раньше я не видел тебя?

Лютик косил глазом на профиль Геральта; тот, как и в их первую встречу, не отводил взгляда от воды. Будто она его привораживала похлеще, чем сирены моряков. Ну, обычно. Потому что, как помнил Лютик, его пение на конкретно этого вот человека совершенно не действовало.

Следом в его голове парусником* пронеслась мысль — такая же громоздкая, но невероятно быстрая. И Лютик, не имеющий временами никакого фильтра между мозгом и ртом, тут же её озвучил:

— А можно я спою тебе?

В свою защиту, он много думал об этом. Так что.

Не отменяло это, правда, того, что как-то надо было подготовить человека к просьбе, плавно подвести. А то вдруг подумает чего недоброго! А у Лютика дурных мыслей — никаких же совершенно! Только сердце с ума сходит нещадно, бьётся в груди, как малёк. Потому что страшно вдруг стало… отчего-то.

И он ждал, ждал ответа Геральта, казалось, вечность.

И вот он, наконец, медленно, словно вырвался из транса, повернул к нему голову.

— Да, — моргнул он медленно, — ты можешь. Кому ещё удастся послушать песню сирены и помнить потом об этом?.. — он улыбнулся, смягчая непрозвучавший намёк.

— Я… — Лютик сглотнул. Внезапно он вновь осознал свои крылья и поморщился: — Да, хорошо. Да. Но подожди минутку, ладно? Мне нужно окунуться.

И когда Геральт кивнул с таким видом, будто понимал, зачем ему это, Лютик нырнул в милую сердцу воду. Его прыжок был быстрым, стремительным, острым. Он дал возможность человеку рассмотреть свой хвост от и до. Он знал, что в это время дня цвета кажутся темнее, чем есть. Он знал, что красив — хвост начинался с нежного белого цвета, как ракушка внутри, переходил в нежно-сиреневый, что, в свою очередь, становился тёмно-фиолетовым. Бархатистым, как летняя тёплая ночь. Только перепонки между лучами хвоста были мягкого фиолетового цвета, но почти прозрачными.

Окунувшись, он вынырнул и вскинул голову к Геральту. Тот внимательно наблюдал; Лютик вновь вспорхнул к нему, на прежнее место.

И только тогда запел.

Он не вкладывал в это силу — не больше, чем получалось обычно, безо всяких стараний.

Он просто… пел.

И это было прекрасно. Он чувствовал каждое слово, зная, что его слушают, что его голос никого не убьёт — даже случайно, потому как ранее Геральт сказал, что они в одном из самых свободных от людей мест.

— Do you want to go to the seaside?

I'm not trying to say that everybody wants to go

I fell in love at the seaside

I handled my charm with time and slight of hand.

Он пел, пел и пел. О побережье, очаровании и любви.

И когда его голос отзвучал, Лютик открыл глаза, тут же вглядываясь в лицо Геральта. Оно было таким расслабленным, глаза его также оказались закрыты. И он так улыбался, что Лютик решил спеть ещё.

— Take me to the ocean blue

Let me dive right into

Anything I'll ever capture.

You can wait up all night

Waiting for wrong or right.

I always knew where I had you.

На последних словах голос едва заметно дрогнул. Он знал, к чему это. Сирены всегда знают.

Каждую свою песню абсолютно каждая сирена придумывала сама. Или, сказать вернее, она рождалась в нужный момент. Сирены могли их повторять после несколько раз или не делать этого. Песни соблазняли, песни говорили тебе “Прыгай к нам, здесь то, слаще чего нет нигде!” И люди прыгали. О, эти дивные древние времена корабельных путешествий!.. О, эти затонувшие судна, коих не счесть!..

Всё это и поражало, и восхищало, и внушало ужас, если вдуматься.

Лютик же каждую свою песню любил — он не пытался завлекать. Не специально. Он лелеял каждую из них, и эта была, пожалуй, его любимой.

— You can lie on my waves,

You can sleep in my caves.

Он пел о чём-то, о чём ему иногда мечталось, о величии моря. Он пел о том, что никак невозможно противостоять подобным ему. Он пел о том, как будет хорошо — всем, но в какой-то момент — только одному. И так до конца. Он пел о море — покоряющем, зовущем, ждущем.

О, как он любил море!..

— And as soon as it stops

We'll all be a drop

Coming down on your wide open sea.

Пел он и о тоске.

О том, что всему есть конец.

Такой смысл вкладывал он сам.

И что же, что слышалось Геральту?.. Однажды он спросит, пообещал он себе.

А Геральт, он вновь выглядел таким расслабленным, таким умиротворённым. Он улыбался — тихо, вновь мягко, свободно. В этот момент Лютику показался он совсем юным. И он просто смотрел на его лицо, совершенно не скучая; изучал каждую чёрточку. Наконец он решился коснуться его плеча.

— Что?.. — Геральт резко открыл глаза. Даже не вздрогнул!.. — Это было прекрасно, Лютик! У тебя такой… — он замолчал и закусил губу, ища подходящее слово. Вскоре он просиял на него своими глазами — солнечными, тёплыми: — Потрясающий голос. Мне кажется, я бы мог слушать его вечно.

И он пристроил голову на сложенных на коленях руках. Редкие пряди упали на лицо, и Геральт, сморщив нос, рывком головы откинул их назад. Щекотно, наверно, подумалось Лютику в смятении, когда он наблюдал за ним. Почему-то он почувствовал смущение.

“Никто никогда не смотрел на меня так. Так, словно видел меня. С таким… так…”

Мысли его были как волны — наскакивали одна на другую в своём пенном сражении.

— О, — хохотнул он, — кажется, я нашёл способ, что и тебя заставит следовать за сиреной, а? Всего-то и надо было, чтобы ты добровольно захотел послушать, как я пою.

Геральт смешливо фыркнул, и Лютик тоже улыбнулся; он вновь зашевелился, меняя положение.

— У тебя такая странная чешуя, — задумчиво начал Геральт, отслеживая движение. Взгляд его остановился примерно там, где, будь Лютик человеком, у него находились бы колени. Чешуя там радовала насыщенным сиреневым. — У русалок, тритонов всё такое… однотонное.

— А много ты видел русалок? — поинтересовался он в свою очередь. Лично он вот встречал их несколько лет назад, когда ещё не ушёл от своей семьи. Это была очень короткая встреча. Можно даже сказать, что её и не было вовсе.

— О, — тихо засмеялись ему в ответ, — достаточно. На самом деле, очень много. Везёт мне на них, знаешь?..

— Почему я тогда не встретил ни одной?

— Обычно они сюда не заплывают. Тут, вроде как, слишком спокойно для них. Да и для тебя, наверно. Не хочется ли и тебе куда-нибудь, где пошумнее?

— Нет. Ты если бы знал, каково жить с сиренами, тоже захотел бы тишины. Если тебе покажется, что я чересчур многословен, то поспешу заранее успокоить — я не такой уж и болтливый.

Ладно, он мог посмеяться над собой. Всё же он встречал множество существ помимо сирен и русалок, с которыми можно нормально поговорить. Те, кто ни разу не сталкивался с его сородичами, считали его болтуном, другие же — наоборот, радовались, что он умеет молчать.

Ого. Даже здесь он, как сейчас понял, выделился. Ну точно, синодонтисом подкинутый!..

— Ну… Я уже что-то подобное подумал, — и вновь это фырканье, — но всё искупает твой чудесный голос.

— Спасибо, — и он широко и клыкасто улыбнулся, тут же подумав, что не стоило того делать. Но потом вспомнил, что при встрече уже обнажил клыки, и Геральт не отреагировал. Ну точно — странный!

Обычно у Лютика проблем с разговорами не было, но тут как-то… не клеилось, что ли? Было неловко. Возможно, третья встреча пройдёт лучше?.. О, Лютик!.. Ты уже мечтаешь, что вы встретитесь ещё раз!..

— Почему именно Лютик? — внезапный вопрос заставил его закрыть рот (который он открыл в попытке сказать хоть что-то) и вновь обратить всё своё внимание на человека. — Ты знаешь, что это цветы такие?

— Да. — Он помрачнел и грустно скривил губы. — Знаю.

— Откуда? — тихо спросил Геральт, явно догадываясь, что кроется за этим нечто грустное. Если и так, он был прав.

— Однажды, несколько десятков лун назад, мои сёстры заманили к себе одного мужчину. Он сказался опытным моряком. Я тогда был очень мал, и он увидел меня. Почему-то сёстры не занялись им сразу. И он, ты знаешь, поведал мне, что у него есть маленькая дочь, что любит жёлтые-жёлтые, прямо как солнце, Геральт, цветы. И назвал их лютиками. Потом почему-то сравнил с ними и меня. Почему-то он был так добр. Сёстры всегда рассказывали, что люди злы, что они заслуживают того, что они — мы — делают с ними. Мне кажется, я из-за него не могу… А может, и ещё раньше… — он не мог произнести этого вслух. Не мог. — Хотел бы я однажды увидеть эти цветы. Действительно ли они такие же жёлтые, как солнце. И я просто решил, когда уплывал от них, что лучше быть мне Лютиком, а не Юлианом. Пусть и не видел их ни разу, цветы эти… Вдруг он наврал мне, и их не существует?.. — он повернулся весь такой задумчивый, тревожный немного, что грустно вдруг стало. От рассказа, воспоминаний.

— Существуют. И они действительно подобны солнцу.

— Я рад, — он улыбнулся умиротворённо, испытывая неизвестно откуда взявшееся облегчение, что всё это — правда.

— Я могу тебе принести их, — выпалил Геральт, выглядя при этом таким же изумлённым, каким почувствовал себя он.

— Ох, — Лютик часто-часто заморгал, не ожидая. — Если… Ты и вправду можешь?! Мне бы хоть раз хотелось их увидеть… И о многом у тебя, на самом деле, спросить. Мне интересно, как живут люди. Вы так отличаетесь от нас… Мне сложно представить, как ты управляешься с этим, — он махнул рукой на ноги Геральта, что захохотал, запрокинув голову.

— С трудом! Во младенчестве учат ходить родители, а до того — только ползком!

— Вы странные, — чуть подумав, подвёл он итог. Ну а нет разве?..

— Я могу ответить на любые твои вопросы о людях, Лютик, — тот тут же радостно оскалился, — но уже не сегодня. Мне пора, — он как-то поёжился и с сожалением окинул море взглядом, вновь сосредотачиваясь на нём, на Лютике.

— Обещаешь? — спросил и склонил голову к плечу.

— Да.

— Когда же?..

— Так же — через четыре дня. Может, получится раньше… Не знаю ещё.

Может он вновь придёт раньше, как сегодня? То есть, ещё раньше?

Лютик вдруг понял, что нескольких часов разговора бывает так мало-мало. Хочется ещё. Зависит, наверно, от того, с кем общаешься, решил он, от человека. С Геральтом вот интересно… Пения его, опять же, не боится, не глючит его с него. Уже от этого хочется безумной рыбиной резвиться!

Интересно, будь он человеком, смог бы петь? Просто петь?.. Есть ли у них такая возможность?..

— Геральт, — окликнул он его, когда тот уже встал на валуне в полный рост, чудесным образом балансируя. — Будь я человеком… Смог бы я петь? Так, чтобы люди этим наслаждались?

— Да, — и вновь его солнечные глаза стали мягче. Короткие пряди лунных волос падали на скулы, будто стараясь подчеркнуть их. Такой интересный цвет… Лютик таких у тех, кого манили сёстры, не встречал.

— Это… хорошо, это радует, — и он улыбнулся чуть грустно, зная, что он смог бы исполнить свою мечту, но понимая, что это невозможно.

— Лютик, — Геральт внезапно сел на корточки и взял его руку в свою; она была такой тёплой… — Я вернусь. И мы о многом поговорим. Не скучай. Лучше придумай ещё чудесных песен. Я буду только рад послушать их.

Да. Это так удачно совпало, что есть хоть кто-то, кто оценит.

— Хорошо. Буду ждать. До встречи, Геральт.

И он первым ушёл, нырнул в воду, чтобы не наблюдать за спиной человека, как в прошлый раз.

А в следующий раз, ровно через четыре дня, Геральт действительно пришёл ещё раньше и принёс ему венок. Из лютиков.