У Томиока Гию глаза маленькие, узкие, но яркие-яркие. Хорошо подчёркивают его детское личико, которое, наверное, навсегда таким останется, и его через года всё ещё будут путать с малолеткой.
У Энму глаза большие, кукольные, на половину физиономии, и каждый одноклассник ему в лицо говорит: торч.
Нарик.
Семья ласково зовёт: уёбище.
Как с Гию они общаться начали, Энму, честно, в душе понятия не имеет.
Гию весь такой светлый, невинный, краснеет от слова "член" в сексуальном контексте.
Энму смотрит на него и растягивает уголки губ в лёгкой улыбке, за которую дома, скорее всего, даже не пизданут, если у старших настроение будет такое же хорошее, как и у него самого.
Учителя честно просят Энму отъебаться от Гию, чтобы это солнышко не скатилось к ёбаной матери под его дурным влиянием.
Скатывается к ёбаной матери только святая уверенность Энму в том, что можно продолжать вести разъёбистый образ жизни на похуях.
Энму строит из себя периодами блаженного, питается спизженными у кого-то из старших сигаретами, своими таблетками от шизы и кофеином в любом виде, с ноги пиная своё почти уёбанное кокоро прямо смерти в лапки.
Гию питается чем-то очень калорийным и очень вкусным, всем тем, что с любовью для него готовят мама и о нээ-сан, всем тем, что эти самые мама и о нээ-сан складывают в большой контейнер, который Гию заматывает в большой платок с Хэллоу Китти.
Гию практически с ложки - с палочек, если уж совсем точно - кормит Энму своей очень калорийной и очень вкусной едой, потому что Энму от своей диеты-от-слова-die выглядит, как ёбаный призрак.
Как девчонка.
Энму с радостью ест всё, что отдаёт ему Гию, потому что у Гию в безразмерном рюкзаке дофига всего, и выблёвывает всё в школьном туалете, в который позорно сбегает, не дождавшись конца скучного урока.
Гию любит сок и газировку, особенно с разными вкусами - его уёбанная эмаль говорит "thank you so much best friend", прям как в его любимом аниме.
Энму любит энергетики, и тот факт, что до совершеннолетия идти и идти, его трахает не особо сильно.
Энму просто любит не спать, потому что во сне ему, кажется, ещё хуже, чем в реальности.
Гию же любит красивые баночки из-под энергетиков - Энму любезно отдаёт ему каждую.
Главное, чтобы солнечный мальчик люлей от мамочки с папочкой не получил, а остальное не важно.
У Гию в огроменной комнате дофига всего - Энму думает, что его собственная комната раза в два меньше.
У Гию в комнате стоит большой шкаф на дохуиллион отделений, и пространства от огроменной комнаты он забирает не так уж и много.
Одно из этих отделений Гию разбирает, чтобы прятать в него баночки. Чтобы потом съехать от матери - потому что отец дал ёбу, и хлопья теперь в этой семье сжираются просто так, всухую - и забрать коллекцию с собой, чтобы украсить коллекцией все стены в возможной будущей квартирке, которую он возможно будет снимать на возможную зарплату.
Возможно - любимое слово Энму, потому что он не знает, доживёт ли сам хотя бы до вечера, доживёт ли хоть кто-то из его окружения до завтра.
Возможно, - думает Энму, - я заплачу.
Возможно.
Энму смотрит на одного из старших братьев, слушает, как тот что-то говорит, и смотрит своими глупыми-глупыми, большими-большими глазами куда-то сквозь.
Туда, откуда Доума уже утащил тело отца. Туда, откуда его - Энму, то есть - оттащил Аказа.
Туда, где человек, отравлявший им всем жизнь столько лет, умер от инфаркта вместо Энму.
Энму не плачет ни сегодня, ни завтра, ни через неделю.
Энму продолжает смотреть на всё как-то тупо, и даже Аказа - единственный адекватный ани - честно ему говорит: ты выглядишь, как торч в период жёсткой ломки. или как ёбнутый.
Энму на слова братика не реагирует - отец и хлеще говорил. Энму привыкший уже к дерьму этому.
Энму снова ест с палочек Гию, чтобы потом снова всё выблевать и подохнуть, наконец, вслед за папочкой, потому что, ну, объективно говоря, что ему вообще делать в этом мире?
- Я тебя спасу, - говорит Гию, сжимая сухие-сухие, белые-белые и тонкие-тонкие ладони Энму, на которых, кажется, уже ногти расслаиваться начали. - Я обязательно тебя спасу, только, пожалуйста, позволь!
Энму кивает, лыбится снова, даже хуже Доумы - то есть, реально, как совсем конч.
Любимый ани Аказа Энму за шкирятник от туалета оттаскивает и следит за тем, чтобы всё съеденное переварилось.
Любимый ани Аказа - ну, ему не похуй, что удивительно.
Он записывает Энму к сотне врачей, к каждому из которых ведёт за руку, покупает ему кучу таблеток, которые до самой глотки пропихивает, и рот потом ладонью зажимает, чтобы не выплюнул.
Любимый ани Аказа уже потерял кого-то близкого и, видимо, решил, что второго такого раза не допустит.
Прости, нии-чан, но ты мне никто, мы даже не родные.
Прости, нии-чан, но менталочка Энму подохла раньше твоей девушки.
Прости, нии-чан, но Энму разводит руки, как птица крылья, прикрывает глаза и делает шаг назад, в бездну, с крыши многоэтажки.
Не в объятия к папочке Музану, нет - навстречу долгожданному сну, в котором будет легко-легко.