Дневной свет лился из-за стекла сплошным потоком, и прямоугольник окна казался сияющим порталом в другой мир. В этом свете бледнели зеленоватые стены палаты, а плитка пола, наоборот, наполнялась синевой. За окном деловито шумел проспект, хлопали двери ближайшего комбини, прохожие сновали по переходам и между витринами торговых автоматов. Бесконечный кинофильм о жизни большого города на самом живом из экранов.

Но, вопреки ожиданиям, Эри этот пейзаж не заинтересовал. Едва задержавшись у окна, она направилась к кровати и молча забралась под покрывало.

— Не будешь смотреть? — уточнил Шота, и девочка покачала головой.

— Не хочу.

Непонятно, что с ней происходит. Ещё позавчера казалось, что все проблемы позади: Эри неплохо ела, увлечённо калякала цветными карандашами в раскраске и предвкушала перевод из карантинного блока в отделение педиатрии. Но вот очередная ночь рваного сна и кошмаров — и весь вчерашний день она провалялась в постели, без сил и без желания подняться. А сегодня, хоть и дошла до палаты самостоятельно, но вовсе не похоже, чтобы это новое место её хоть немного заинтересовало. Уставившись в покрывало, Эри принялась складывать ткань в складки: неведомая игра, к которой она возвращалась снова и снова, всякий раз, когда вспышки жизнерадостности сменялись тягостной апатией.

Но, в настроении она или нет, а ей всё равно нужно объяснить правила поведения на новом месте. Шота присел на край койки, привлекая внимание девочки, и та послушно подняла взгляд.

— Некоторое время ты будешь жить здесь. Твоя причуда пока притихла и не сможет никому навредить. Но, если что-то изменится, об этом подскажет твой рог. Ты будешь за ним наблюдать, и врачи тоже. Если болит или чувствуешь, что-то не так, сразу говори. Это называется — индикация причуды.

— Ин-ди-кация, — старательно повторила Эри. — Это как у вас глаза, да? И волосы. Айзава-сан, а вам усы в нос не лезут, когда вы делаете Стирание?

— Лезут, — признал Шота и машинально провёл рукой от носа к подбородку. За время пребывания в карантинном блоке щетина отросла, превратившись в клочковатую бороду и неровные усы.

Эри отвлеклась от него и, кажется, впервые внимательно осмотрела новую палату.

— А Деку и Лемиллион смогут сюда прийти? — спросила она.

— Смогут. Но не сейчас, а через несколько дней. Сегодня у тебя будет другой гость. Гостья. Может быть, у вас вместе получится…

Поиграть? Хорошо провести время? Подружиться? Чего именно ждать от визита Шутки, Шота пока не определился. Осталась лишь твёрдая уверенность в том, что визит этот нужен, но почему, и главное — как объяснить эту нужность Эри, по-прежнему оставалось загадкой.

… — сделать вместе что-нибудь интересное, — выбрал он наконец. — Чтоб не так скучно было сидеть в палате в одиночку.

— Мне не скучно, — безучастно ответила Эри и снова уткнулась в покрывало.

Вообще-то встреча должна была случиться попозже. Сегодня утром он сообщил Шутке о том, что ей позволено прийти, и настроился было договориться про подходящий день и время, а она тут же заволновалась и доложила, что уже бежит и через сорок минут, максимум час будет на месте, после чего сразу бросила трубку.

И, зная Шутку, теперь будет проще её дождаться, чем остановить.

Спустя час она действительно прибежала. Запыхавшаяся, с огромным бесформенным пакетом в руках, пронеслась через всё отделение и затормозила у диванчика для посетителей.

— Ну вот, ну вот, я здесь! — возвестила она. — Ты сказал, что к ней уже можно?

— Да, — едко отозвался Шота, — только я не говорил, что можно прямо сегодня.

— Вот, вот, я тоже подумала, что могут ведь и не пустить, я же не родственница и вообще…

Она потупила взгляд и как будто смутилась, но тут же затараторила с прежней жизнерадостностью, будто и не было этого секундного замешательства:

— Поэтому я вот что придумала, смотри! Я когда-то проходила курсы по больничной клоунаде, ну это когда артистам разрешают детей в госпиталях развлекать, и у меня остался сертификат. Он, правда, просроченный, но если не говорить, то, может, врачи и не заметят…

— Шутка, — начал было Шота, но бурный поток её идей и не думал прерываться:

— … и ещё, у меня же когда-то было агентство праздников, так я на всякий случай выписала ещё подарочный сертификат на одно мероприятие — ну, вдруг пригодится, если с больничной клоунадой не выйдет…

— Шутка!

— … только я всё это в последний момент сообразила, поэтому за реквизитом зайти не успела, но я насобирала дома всё, что было, и ещё докупила кое-что по дороге…

— Шутка, да послушай же ты наконец!

Она осеклась и наконец-то остановилась. Взглянула с любопытством:

— Слушаю!

— Ты можешь просто пойти к Эри, без вот этого всего, — устало сообщил Шота. — Пока ты шла, я обо всём договорился.

Глаза её округлились от удивления, рот приоткрылся, и на мгновение Шутка сама стала похожа на восторженную девочку-шестилетку — почти как Эри в тот день, когда он отвёл её к окну, чтоб впервые взглянуть на большой мир за стеклом.

— Правда?

— Да, представь себе, — буркнул Шота, выпуская на волю остатки раздражения. И примирительно добавил: — Это оказалось проще, чем я думал.

Невозможно на неё сердиться, когда у неё так горят глаза. Быть может, часть её заразительного энтузиазма передастся и Эри?

— То есть можно просто зайти и поиграть, без вот этого всего? — уточняла между тем Шутка.

— Да. Я провёл здесь неделю, пока был им нужен. Считай, что теперь врачи должны мне ответную услугу.

— Ух ты! Как здорово, что ты всё предусмотрел! — она развеселилась окончательно и ткнула пальцем в набитый непонятно чем пакет: — Но, слушай, не зря же я всё это притащила! Надо использовать! Я сейчас подготовлюсь, а ты пока расскажи мне про Эри немного, ладно?

Из пакета появились пакетики и коробочки поменьше — промелькнул флакон с мыльными пузырями, упаковка наклеек, пара маленьких разноцветных мячиков, пачка воздушных шаров, йо-йо на шнурке… И, пока на диване для посетителей росла гора разноцветных безделушек, Шота прокручивал в памяти все события прошлой недели, пытаясь собрать более-менее связную картину поведения Эри.

Хронологию восстановить удалось, а вот обнаружить в ней закономерности — нет.

— Она плохо спит. Снятся кошмары. Под лекарствами сон получше, но тоже не всегда. Днём всё время по-разному. То вроде весёлая и всё с ней хорошо, то сидит весь день, смотрит в одну точку и ничего не хочет. От чего это зависит, непонятно.

— А врачи что говорят?

— Говорят, что физически здорова, а дальше не в их компетенции. Нужны другие специалисты.

Шутка понимающе кивала и продолжала разгружать пакет — тот уже опустел наполовину. Из-под залежей цветного картона и пластика показалась однотонная ткань — светло-коричневая, мягкая. Проступили рукава и штанины, длинная молния и капюшон. Шутка присела на диван, сбросила кроссовки, а потом встряхнула необъятное полотно и залезла в него, будто в огромный плюшевый мешок. От неожиданности Шота даже прервался на мгновение, а потом и вовсе потерял мысль и замолчал, глядя, как Шутка барахтается в ткани, пытаясь разыскать на непонятном наряде рукава и застёжку.

— Это карнавальный костюм? — предположил он.

— Это пижама, — донеслось откуда-то из-под коричневых складок. — Я в ней сплю. Но она забавная, и за карнавальный костюм тоже сойдёт. Других костюмов для представлений у меня дома всё равно нет.

— У тебя в Кенобо была такая, — припомнил вдруг Шота. — Зелёный динозавр.

— Увы, динозавр своё отжил и отправился в пижамный рай. А это… — Шутка расправила складки и поднялась в полный рост. — Тадамм! Кенгу-руми!

У костюма обнаружился длинный хвост, пара стоячих ушей на капюшоне и большой накладной карман с застёжкой, на животе. В этот карман Шутка тут же принялась заталкивать все игрушки с дивана. Ворсистая ткань растягивалась и оттопыривалась всё сильней, превращая девушку в огромный комок плюша, который и правда отдалённо напоминал кенгуру.

— А у кенгуру в кармане должен жить, тадамм ещё раз…. Кенгурёнок!

И она извлекла с самого дна пакета игрушку, вроде театральной марионетки, только без ниток: длинные мягкие лапы и уши в ярких разводах, плоское тряпичное тело с кармашком для ладони кукловода, вытянутый хвост-треугольник и совершенно невнятная морда. Меньше всего это существо походило на кенгурёнка. Впрочем, оно вообще не было похоже ни на одно известное Шоте животное — ни на настоящее, ни на игрушечное.

— Это же заяц, — сказал он, подумав.

— Сидит в кармане — значит, кенгурёнок, — возразила Шутка и затолкала игрушку в кигуруми, поверх прочего груза. — Я готова. Можно идти.

И, неловко переваливаясь под весом раздутого кармана, она направилась к двери в палату.

***

Эми осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Эри сидела на кровати у окна — тонкая и бледная, точно крошечный призрак, она как будто не заметила гостью, не обернулась и не подняла взгляда от постели. Маленькие пальцы расправляли покрывало и собирали его в складки.

Будь это встреча по программе больничной клоунады, Эми нарядилась бы доктором и сделала вид, что просто пришла на осмотр, а потом в два счёта превратила бы этот осмотр в весёлую игру. Но вместо больничного наряда был костюм кенгуру, а это означало, что сойти за врача никак не выйдет — придётся импровизировать.

— Ку-ку! — негромко сказала она и продвинулась в дверной проём наполовину, будто не спеша оказаться в палате. Покрутила головой, чтобы уши на капюшоне забавно закачались. — Привет! К тебе можно?

Девочка наконец-то взглянула на дверь, и Эми приготовилась увидеть в её глазах огонёк любопытства или радости — ведь не каждый день по больнице расхаживают кенгуру!

Но Эри лишь вздрогнула от неожиданности и тревожно сжалась под покрывалом. А спустя секунду выдавила, вежливо и неуверенно:

— Здрасьте. Айзава-сан говорил, что вы придёте. Это он про вас говорил?

— Про меня! — с готовностью ответила Эми и заулыбалась. Но внутри прохладным сквозняком разнеслось беспокойство. Если Стёрка и здесь всё предусмотрел, обо всём предупредил, то почему девочка ведёт себя так, будто совсем не готова к её визиту? Быть может, стесняется?

Она зашла в палату, притворила за собой дверь и не увидела — почувствовала, как с каждым её шагом Эри сжимается всё сильней, будто настороженный зверёк в норке. На простую застенчивость это походило всё меньше, и Эми замерла, не доходя до окна и кровати, соблюдая дистанцию.

— А он… разве не придёт? — тихо уточнила Эри, пытаясь приподняться и взглянуть на дверь через плечо гостьи. — Айзава-сан не придёт? Только вы?

Холодная волна беспокойства поднялась выше, и Эми поспешила приглушить её улыбкой.

— Он чуть позже придёт, обязательно! Не бойся!

Сказала — и тут же пожалела о сказанном. Теперь во взгляде девочки и правда считывалась уже не тревога, а настоящий страх. Здесь был срочно нужен какой-то обходной манёвр, какая-то уловка, игра, которая рассеет напряжение. Эми повела рукой по карману — и нащупала кенгурёнка. Запустила ладонь в мягкое тряпичное тельце.

— Мы с Ру проходили рядом и решили заглянуть, — проговорила она. — Ру очень хотел с тобой познакомиться!

Эри взволнованно закрутила головой на слове «мы», будто пытаясь выяснить, кто ещё успел незаметно проникнуть в палату. Эми приподняла кенгурёнка над карманом: Ру осторожно выглянул, огляделся и тут же спрятался обратно.

С тайной радостью она отметила, что этот ход, кажется, удался: на карман Эри наконец-то взглянула не испуганно, а со вполне заметным любопытством. Даже разжала кулачки и отпустила многочисленные складки на покрывале.

— Он прячется, — вкрадчиво, доверительно сообщила Эми. — Мне кажется, он тебя боится. Но, ещё мне кажется, что это он зря. Ты ведь не сделаешь ему ничего плохого?

Эри замотала головой, и Ру высунулся из кармана наполовину. Смешно повёл носом, обернулся к девочке — и та не отстранилась, лишь внимательно взглянула в ответ. Будто осмелев, зверёк выбрался из кармана полностью и потянулся вперёд, выставив перед собой тряпичную лапку.

— Хочет поздороваться, — предупредила Эми. — Спрашивает, можно ли тебя потрогать.

Эри кивнула и вытянула руку в ответ. Прикоснулась пальчиками к мягкой ткани. На секунду Ру встревоженно отпрянул, но тут же остановился, вернулся — и погладил пальцы в ответ. Потом развернулся, торопливо скрылся в кармане — и вновь появился, сжимая в лапках разноцветный мячик.

— У него там о-очень много всего интересного! — негромко проговорила Эми. — Только играть совсем не с кем. Он так скучает! Спрашивает, можно ли ему поиграть с тобой!

Казалось, контакт налаживался, и Эми уже приготовилась радоваться началу игры, но нет. Вопреки ожиданиям, Эри отвернулась и снова переключилась на складки на покрывале.

— Айзава-сан говорил, что вы придёте поиграть. Но я не хочу, — виновато отозвалась она. И добавила шёпотом, глядя мимо Эми на тряпичного зверька: — Я не буду. Я не буду, Ру. Можно? Я уже играю.

— Мы можем поиграть в твою игру вместе, — не сдавалась Эми. — Расскажешь, какие тут правила? Как называется?

И она указала в покрытую складками ткань.

— Это лаборатория, — тихо ответила Эри, не поднимая взгляда. Тонкие пальцы выложили ещё две складки, поперёк светлого поля, под углом. — Кай всегда режет вот так и вот так, потом получается след…

Мурашки пробежали по спине Эми, и слова застряли в горле. Впервые она вгляделась в голые руки Эри внимательней и заметила длинные белые шрамы — поперёк и под углом…

— А потом, — ровным голосом продолжала Эри, — место заканчивается, и тогда Кай делает вот так, и возвращает всё как было…

И она дёрнула за края покрывала, выравнивая светлую ткань.

Пол ушёл из-под ног Эми, палата закружилась, звуки отдались в ушах далёким эхом. Казалось, кигуруми на ней разрастается и тяжелеет, как скафандр — дурацкая, неуместная здесь оболочка, полная никчёмных безделушек и наивных планов. Все они сейчас бесполезны. Все, до единого.

Ни одна из игрушек в её кармане не сможет затмить неумолимую белизну покрывала, которое вот-вот покроется новыми складками.

Голос Эри, пугающе спокойный, донёсся до неё призрачным отголоском.

— Но в последний раз он не успел вернуть как было, — ровно и тихо сказал девочка, указывая на предплечье, — и у меня осталось… вот тут и вот здесь… Такое…

Она запнулась в поисках подходящего слова.

— Шрамы, — подсказала Эми дрогнувшим голосом.

— Шрамы, — кивнула Эри. — Как у Айзавы-сана под глазом.

И впервые она взглянула прямо на Эми — пытливо, вопрошающе.

— Айзава-сан говорит, что Кай садист, — проговорила она. — Что такое «садист»?

Глубоким вдохом Эми вдавила поглубже раздрай чувств и постаралась взять себя в руки.

— Плохой человек, которому нравится мучить других, — выговорила она твёрдо. — Который делает другим больно просто потому, что ему так хочется. Так, как вышло с тобой, не должно быть ни с кем. Это плохо. Это неправильно.

Эри отвела взгляд и замолчала. Потянулась было снова к покрывалу, но замерла, едва выложив первую складку.

— Мне правда было больно, — прошептала она. — Очень больно. Очень-очень.

И заплакала. Пара слезинок соскользнула на белизну покрывала, отметив его тёмными пятнами. Инстинктивно Эми подалась вперёд, чтобы обнять, утешить девочку, но та дёрнулась — и так же резко отстранилась, будто заслоняясь от незримой опасности.

— Так не должно быть, — беспомощно повторила Эми. Опустила руки — и ощутила на ладони подзабытую тяжесть тряпичной куклы. Качнулись в воздухе длинные уши и хвост.

Медленно и осторожно она подняла руку вновь.

— Ру говорит, что ему очень-очень тебя жалко, — проговорила она. — Он спрашивает, можно ли тебя обнять.

Эри кивнула, уронив на покрывало ещё несколько капель, и мягкие лапки потянулись к ней. Понемногу, шаг за шагом, Эми приблизилась к кровати, села рядом и обняла девочку куклой за плечо. Погладила раз, другой, вытерла мокрые щёки.

Набежавшие слёзы без остатка впитались в пёструю ткань.

Придвигаться ещё ближе было боязно — не нарушить бы эту первую, тонкую нить доверия. Но и молчать было невыносимо: казалось, словам под силу наполнить пустоту между ними, поколебать жуткую несправедливость, повисшую над белым полем покрывала. И Эми говорила, горячо и сбивчиво, стараясь на лету подбирать слова попроще — так, чтобы они достигли детских ушей:

— Не твоя вина, всё это не твоя вина! Он больше не вернётся никогда-никогда, больше не причинит тебе боли!

Каждая реплика словно выжимала из детских глаз новую порцию слёз, но в ответ не звучало ни звука, и в конце концов Эми тоже умолкла. Влажные лапы Ру продолжали гладить плечо девочки, но подсесть ближе Эми так и не решилась. Быть может, потом, когда Эри полностью успокоится. Утешения опустошили сознание полностью, и в этой звонкой пустоте сейчас билась лишь одна мысль, одновременно и горчащая, и обнадёживающая:

Будь на её месте Стёрка, Эри приняла бы его помощь сразу и безоговорочно.

Потом затихла и Эри. А на тряпичной лапке Ру больше не появилось новой влаги. Придвинуться ближе? Обнять её?

Эми осторожно отвела руку с куклой и отсела на край кровати. Свободной ладонью разгладила покрывало, оставляя широкую ровную площадку.

— Мягкое-мягкое, — тихо проговорила она. — И ровное-ровное. Мы сыграем на нём в другую игру. В волшебную игру. Ру сейчас покажет, смотри!

Ру нырнул в карман и вытянул флакон мыльных пузырей. Помогая себе свободной рукой, Эми открутила крышку, подула — и пара пузырей заскользила по воздуху над белым полем.

И опустилась на покрывало, не лопаясь. Тонкая плёнка закачалась над белизной, разбрасывая зайчики-искры.

Глаза Эри просохли окончательно. Разноцветные блики скользнули по радужке.

Осторожно, несмело она прикоснулась к зыбкой блестящей оболочке — и та лопнула, рассыпалась фонтаном влажных капель. Эри вздрогнула и заворожённо уставилась на покрывало. Провела ладошкой по тому месту, где секунду назад был пузырь.

И подняла взгляд.

— Ру-у-у! — протянула она изумлённо. — Можешь… Сделать так ещё раз?

***

В стопке контрольных, которую принёс из академии Ямада, недоставало тестов по праву, зато обнаружились эссе по философии. Перепутал, что ли? Удерживаясь от искушения раздражённо скомкать лишние бумажки, Шота рассортировал все работы на две стопки, выбрал нужную и взялся за проверку. Дело продвигалось медленно, мысль вязла в усталости. Прошлой ночью он так и не досмотрел видео с тренировок — уснул прямо за планшетом. А теперь ещё и тесты. И всё придётся доделывать сегодня, откладывать дальше некуда. Значит, ещё одна ночь без сна.

Но зато присматривать за Эри больше не нужно. Эта задача почти завершена. Ещё немного, и можно будет наконец-то вернуться к привычному графику. Разобраться со всеми хвостами по практике, передать директору Незу сентябрьскую отчётность, дописать учебный план на октябрь, а главное — вернуться к тренировкам со студентами лично. Без классного руководителя они в считанные дни скатываются из продуктивной учёбы в хаос. Как и все дети. Дети…

Шота отложил очередной листок и уставился на дверь палаты. Сосредоточиться на работе никак не получалось. Почему так тихо? Если Шутка сейчас играет с Эри, разве они не должны шуметь?

Поминутно озираясь на палату и невольно прислушиваясь, он проверил половину тестов. Потом дверь открылась, и в коридор выбралась Шутка. Закрывать дверь она не спешила: долго стояла, просунув руку в проём — не то махала на прощанье, не то делала какие-то странные жесты. А когда, наконец, вышла полностью, на ладони у неё повисла тряпичная кукла.

Так, не снимая куклы, она и опустилась на диван рядом с Шотой. Мешковатый кигуруми разъехался во все стороны, придавая ей сходство со спущенным воздушным шаром. Она казалась не то растерянной, не то задумчивой — и молчала. По всему было видно, что встреча с Эри прошла не так, как ожидалось.

Шота выждал с минуту и, наконец, решился заговорить сам.

— Ну что? Как прошло?

Шутка сбросила капюшон, пригладила растрёпанные волосы. Поджала губы, покачала головой, не находя слов для ответа. А потом, будто приняв про себя какое-то решение, хлопнула ладонями по коленям и старательно улыбнулась:

— Так, ну хорошая новость в том, что она живая!

— В каком смысле?

— Не опустошённая, не закрытая, понимаешь? Все реакции естественные, ничего не подавляет, ничего не скрывает. Искренне радуется, искренне горюет.

Её улыбка как будто потеплела — и тут же угасла. И со вздохом Шутка добавила:

— А ещё искренне не знает, как уместить в себе всё, что с ней случилось. Она играет сама с собой в лабораторию Кая Чисаки, Стёрка. Как тебе такая игра?

От этих слов тряхнуло так, что Шота забыл про усталость. Ничего себе игры. Как он это пропустил, почему раньше не расспросил Эри, чем она занимается, когда остаётся наедине с собой? А если бы и спросил, что дальше? Логики в происходящем не просматривалось вообще. Уже понятно, что прошлое прорывается в сны Эри, и это объяснимо: подсознание так просто не унять. Но наяву, сознательно, снова возвращаться в застенки базы Восьми заветов? Зачем?

Ответ на незаданный вопрос прозвучал неожиданно быстро:

— Мыслями она всё ещё там, понимаешь? Чтобы перешагнуть через пережитое и идти дальше, нужно сначала осознать всё, что случилось, оплакать — и принять. Это, знаешь ли, и для взрослого непростая задача, а ей шесть лет. Сложно ей. Отсюда и апатия, и перепады настроения, и всё остальное, что тебя беспокоит.

Беспокоит? Или нет? Он ведь просто заметил странности и констатировал факт. Шота потёр затылок, пытаясь собраться с мыслями. Ладно, сейчас не в этом суть. Если есть проблема, нужно искать решение.

— И что с этим делать?

— Дать время. Говорить. Объяснять. И играть в это тоже, если это помогает! Дети гибкие, они восстанавливаются куда лучше взрослых. Она восстановится. Может, не сразу, но обязательно! По чуть-чуть, понемногу. Или, наоборот, быстро! Бум — и перед тобой совсем другой ребёнок!

На этом «бум» она так эмоционально вскинулась и взмахнула руками, что игрушки из кармана кигуруми разлетелись во все стороны. Шутка торопливо собрала их и закинула обратно — все, кроме последней. Маленький флакон с яркой этикеткой.

Она отвинтила крышку и выпустила в пустоту больничного коридора стайку разноцветных мыльных пузырей. Радужно переливаясь, они поплыли вдоль белёных стен.

Не сговариваясь, герои проводили их взглядом.

— Она никогда мыльных пузырей не видела, представляешь?

— Она много чего ещё не видела. Удивилась?

— Не то слово!

Шутка выдула ещё порцию пузырей. И задумчиво добавила:

— А ещё она к тебе привязалась.

— Когда? — недоверчиво уточнил Шота. — Она меня едва знает.

— Уж поверь, — хмыкнула Шутка. — У каждого ребёнка должен быть свой взрослый. Кто-то, за кем он следует, кого слушает и на кого полагается, когда нужна помощь. Дети не настолько опытны, чтоб понять, плох этот человек или хорош, он просто нужен. Это… такое место в душе, которое не терпит пустоты, заполняется при первой возможности. И, если честно, ты стократ лучше того, кто занимал это место до тебя!

Мысль эта, похоже, её увлекла: голос зазвучал ярче. Но вдруг Шутка осеклась — и поспешила добавить:

— Ты, кстати, ещё остаёшься здесь? Или ты врачам больше не нужен?

— Объективно не нужен, — ответил Шота, не вдаваясь в подробности.

Она огляделась и заприметила стопки непроверенных работ. Задержалась на них взглядом, примолкла. И, подумав, договорила — тише, но всё так же уверенно:

— Значит, вместо тебя это место займёт кто-то другой. Врач, медсестра, психолог — ей обязательно нужен психолог, его нашли уже? Если нет, давайте я помогу найти! А лучше всего, если приёмная семья или опекуны… Ей вообще ищут опекунов, кстати?

— Пока нет. Социальные службы не работают с опасными мутировавшими причудами. Нет протокола для таких случаев. Таких людей даже среди взрослых единицы.

Шутка прикусила губу, помрачнела. Отвечать не стала — и Шота воспользовался моментом, чтобы спросить:

— А ты к ней ещё придёшь? Я могу договориться.

— Боюсь, со мной она не очень поладила, — вздохнула Шутка. — Поэтому в следующий раз к ней придёт Ру!

И она помахала рукой, отчего у непонятного зверя судорожно задёргались лапы, уши и хвост. Шота недоумённо нахмурился:

— Заяц?

— Ну кенгурёнок же! Через день-другой, принесёт что-нибудь интересное. Она будет ждать! Что насчёт тебя? Ты ещё придёшь?

Шота задумался. Стопка непроверенных работ возвышалась на столике, притягивая взгляд и мысли, будто красная кнопка на панели управления. Куда всё-таки Ямада подевал тесты по праву?

Над стопкой и планшетом вереницей проплывали мыльные пузыри. Лопались, влетая в солнечный луч, разлетались фонтанчиками искрящихся капель. Завораживает. Неудивительно, что Эри они понравились.

Может, принести ей такие же в следующий раз?

***

1-А класс в отсутствие классного руководителя вёл себя безупречно. Даже Бакуго и Тодороки, выступавшие в этом месяце в роли главных проблемных детей, умудрились показать неплохие результаты: получили похвалу от Босса Косатки за очередной раунд подготовки к пересдаче экзамена на лицензии. Тесты по праву, да ещё и проверенные, обнаружились у Ямады, а Каяма вместо приветствий вручила Шоте полностью оформленную отчётность по студенческой практике. Не ответила на благодарности, предупреждающе отвела руку в сторону, стоило ему потянуться за документами:

— Отдам, если обещаешь не работать в ночь, а лечь пораньше, ясно? А то на тебя…м-м… уже смотреть страшно — у них там в больнице вообще негде поспать, что ли?

Он возмутился такой непрошеной опеке, но соблазн лечь пораньше и вправду был велик. Шота дописал учебный план на следующий месяц, а потом упал, не раздеваясь, на застеленную кровать и отключился.

Спал он долго и хорошо, словно отпустив наконец-то все тревоги последних недель. А когда проснулся, солнце было уже высоко.

Воскресенье. Выходной, то есть день для доделывания всех дел, для которых не хватило времени раньше. Шота позволил себе поваляться на кровати ещё пару минут, пытаясь припомнить, что из задач самое неотложное, но неотложного почему-то не обнаружил. После ночи крепкого сна всё, что вчера казалось важным и срочным, вдруг обернулось обычной рутиной, которой вполне можно заняться и на рабочей неделе. Разве что видео с тренировок нужно досмотреть.

И давно пора сделать что-нибудь с усами и бородой, которые мешают при активации причуды.

После душа, бритья и чашки кофе в голове прояснилось окончательно, и, не тратя времени на фен и сушку, Шота сел за работу. На экране замелькали взрывы, искры и осколки бетона: в его отсутствие класс тренировался на адаптивной площадке Гамма под руководством Цементосса.

Потом поверх видео, прямо посреди впечатляющей атаки Тёмной Тени, вылезло уведомление из мессенджера. С шуткиной фотографией.

«Я иду к Эри! Подскажи, что она любит?»

И фото стойки с фруктами в супермаркете. Шутка расстаралась, втолкнула в кадр самый пёстрый ассортимент, при виде которого Шота вдруг отчётливо вспомнил, что сегодня он ещё не завтракал.

«Яблоки. Возьми разных»

Лайк. Стикер с умильно улыбающимся яблоком (где она такие находит?) И тут же ответ:

«Супер! Я буду у неё через полчаса. Придёшь к нам? Чего тебе взять?»

Если ещё неясно, придёт ли, то зачем спрашивать, что брать? Не знал бы Шутку, решил бы, что издевается. Но нет, это она так вопросы формулирует. Пора бы привыкнуть.

А в больнице по воскресеньям пусто, врачей почти нет, только дежурные команды. К здоровым пациентам, к той же Эри, может целый день вообще никто не заходить. Это Шутка хорошо придумала: навестить её именно сегодня и не оставлять наедине с пугающими играми и воспоминаниями. Но приходить туда вдвоём нет смысла, логичнее по очереди — тогда рядом с Эри чаще будет кто-то из знакомых взрослых. Рациональнее, да и время им обоим сбережёт. Вот так он сейчас Шутке и объяснит.

Он кликнул по полю для ответа, готовясь закончить разговор и вернуться к работе, и замер. Что-то внутри противилось такому решению, что-то отказывалось признавать его верным и разумным. Без каких-либо веских причин и аргументов. Только в памяти всё крутился образ: Шутка в костюме кенгуру, грустная, растерянная, сама на себя не похожая. А как всё пройдёт сегодня? Будет ли она улыбаться? Во что они будут играть? Нет, она всё расскажет, конечно — потом. Но ждать этого… так долго!

Курсор нетерпеливо мигал в поле для ввода. Шота опустил ладонь на клавиатуру.

«Мне тоже яблок».

Он стянул влажные волосы в хвост, набросил куртку и вышел за дверь.

***

Из персонала во всём отделении педиатрии обнаружилась только дежурная медсестра на посту. Шота прошагал по коридору, приоткрыл дверь в палату. Из-за двери вырвались солнечные зайчики.

Палату наполнял свет — мягкий, неяркий. Осенний. В окно заглядывали косые лучи солнца, насыщали всё вокруг цветом — и тут же рассеивались. Синяя плитка пола. Молочно-белое покрывало. Прикроватный столик усыпан листами бумаги — алые, лиловые, канареечно-жёлтые. Бежевый больничный наряд Эри, а на ладони у неё — цветастая тряпичная кукла. Этой куклой она увлечённо тычет в разноцветные листки на столе: что бы это ни было, ей это явно нравится…

И Шутка. Как давно он не видел её в обычной одежде, уже и забыть успел. Футболка, мешковатые джинсы с нашивками-бабочками, на запястьях — какие-то пёстрые браслеты. Сидит прямо в солнечном луче, и оттого сама будто светится изнутри, вся — от волос до тонких ладоней. Будто впитывает этот свет и отпускает его на волю — чистым, искренним смехом.

И от этого смеха что-то щёлкнуло внутри — так щелчок затвора в фотоаппарате фиксирует изменчивую реальность. Рассеялись последние сомнения. Он правильно сделал, что пришёл. Он должен был сам, лично увидеть и услышать их такими, как сейчас…

Эри обернулась на звук закрывшейся двери. Вздрогнула, замерла, будто не узнала. Всмотрелась повнимательней — и лишь тогда облегчённо выдохнула:

— Это Айзава-сан пришёл. Айзава-сан! А ко мне приехал Ру и привёл с собой Эми! Смотрите!

Она замахала тряпичным уродцем на ладони, и Шутка тоже принялась приветственно махать, отчего браслеты от запястья расползлись по всему предплечью. Шота кивнул в ответ и подошёл ближе.

— Вот так сразу «Эми» и на «ты»?

— Ну, а зачем усложнять-то? — усмехнулась Шутка. — «Фукукадо-сан», это ж язык сломаешь, пока выговоришь!

На подоконнике стояли пластиковые тарелки с яблоками. С нарезанными яблоками — здесь были и классические яблочные зайцы, и какие-то непонятные корявые фигурки всевозможных форм и размеров, с воткнутыми зубочистками. Рядом валялись ножницы и два ножа — настоящий и притуплённый детский, из плотного пластика.

— Стёрка, мы немного увлеклись и твои яблоки тоже порезали, — виновато прозвучало из-за спины. — И я уже не помню, которые из них были твои. Так что можешь брать и есть, какие захочешь!

Шота вытащил из ближайшей тарелки ломтик яблока, обернулся — и натолкнулся на пристальный, изучающий взгляд Эри.

— Айзава-сан, — сказала она задумчиво, — а можно… Можно я спрошу?

«Почему вы Стёрка», — мысленно закончил фразу Шота. Привычное прозвище в присутствии Эри вдруг прозвучало неуместно и неприятно царапнуло.

— Спрашивай.

— А вы молодой или старый?

— Что?

Совсем не тот вопрос! Шота приподнял бровь, в замешательстве откусил от яблока. Ну и что ответить? Тридцать лет для профессионального героя — не первая молодость, но ещё явно не старость…

— А ты сама как думаешь? — вдруг пришла ему на помощь Шутка.

— А я раньше думала, что старый, — с обезоруживающей честностью заявила Эри, — а теперь не знаю…

— Он примерно в пять раз старше тебя. Это много или мало?

— О-очень много! — округлила глаза Эри.

— Ну спасибо, — проворчал Шота и потянулся за следующим ломтиком. Захотелось перевести разговор на другое. — Эри, как тебе ночью спалось?

Эри притихла и не ответила, и он мысленно обругал себя за бестактность. Наверное, снова снилось страшное, и она не хочет об этом говорить.

Шутка бросила на него осуждающий взгляд.

— Спалось не очень, — выразительно проговорила она. Сделала паузу и тут же сменила тон на более беззаботный. — Зато! С тех пор, как Эри проснулась, мы успели сделать кучу всего интересного. Сначала нарезали яблоки, а теперь вот режем всё остальное. Эри, покажешь?

— Ру хочет вот эту модель! — ладонью с куклой Эри подхватила со столика лиловый листок и протянула его Шутке. — Она что будет делать?

— Э-э, летать, наверное? — Шутка закрутила листок в руках. — «Для изготовления этой простейшей модели бумажного вертолёта вам понадобятся только ножницы и пара канцелярских скрепок…»

— Тут нет скрепок, — Эри зашуршала разноцветьем бумажных листков. — Ни одной!

— Ни одной, вот жулики! Написано — всё необходимое для работы есть в комплекте… А знаешь, что? Там, в конце коридора сидит на посту Томое-сан, медсестра. У неё точно есть скрепки! Попросишь парочку?

— Нет, — застенчиво потупилась Эри. — Можно… ты попросишь?

— Пусть попросит Ру! Он же хочет сделать эту модель?

— Он хочет, — неуверенно подтвердила Эри. — Он… сходит. Ладно.

Она несмело зашагала по палате и исчезла за дверью, выставив вперёд руку с куклой. Шота выждал, пока стихнут шаги маленьких ног в коридоре и обернулся к Шутке.

— Что за странные вопросы она задаёт? — недоумённо уточнил он.

— Детские вопросы, — улыбнулась Шутка. — Они не странные, они… непосредственные. Привыкай! Как бы ты ещё узнал, каким она тебя видит, если бы она не спрашивала? А ты, между прочим, когда измотанный и заросший, выглядишь на все сорок пять!

— Старателю сорок пять, — уязвлённо буркнул Шота. — По-твоему, Герой номер два старый?

— По-моему нет, а вот с точки зрения Эри, наверное, столько вообще не живут, — подмигнула Шутка. — Ты не представляешь, насколько иначе дети видят мир. Но знаешь, это здорово, что она не стесняется задавать вопросы. А ты попробуй не отвечать сразу прямо и тоже спрашивать: а ты как думаешь? А как тебе кажется? Пусть говорит, пусть рассказывает, узнаешь много неожиданного!

Она подошла к подоконнику и потянулась к тарелке с яблоками. К самой дальней, почти в углу. Солнечный луч пробежал по изгибу ладони, лёг тёплым бликом на кожу. Такой простой жест, но почему-то завораживает, притягивает взгляд — и не отпускает. Тени легли на излом запястья, длинные тонкие пальцы замерли, застыли, будто не решаясь опуститься ниже. В этой тарелке самые неудачные, уже потемневшие куски. Почему она не выбрала ту, что поближе к нему?

Потом браслеты разноцветной стайкой скользнули по руке, бусины тихо щёлкнули друг об друга. Это движение встряхнуло: Шота моргнул, поднял голову.

И встретился взглядом с Шуткой. Оказывается, она вообще на тарелку не смотрит. А смотрит… на него?

Нет, уже нет. Заметила ответное внимание, вздрогнула, будто вышла из задумчивости. И отвернулась к окну.

— У тебя… волосы мокрые, — сказала она невпопад, глядя на деревья за стеклом. — Так спешил, что сушить не стал?

— Нет, — коротко ответил он и потянулся к резинке. — Просто оставил как есть. Сами высохнут.

— Не распускай.

Вот, а теперь смотрит прямо и без утайки. С такой внезапной решимостью, что на секунду Шота замер от неожиданности, задержал руку на полпути. А Шутка вдруг словно откликнулась на его замешательство: заулыбалась неловко, замахала рукой, смеясь над собственной поспешной реакцией:

— Ну то есть распускай, конечно, чего это я! Так лучше, чем с мокрыми ходить!

Он уже слышал это, где-то уже слышал… и видел… или нет? Нахлынуло вдруг странное, необъяснимое ощущение дежа вю, полузабытого сна, в котором всё было таким же, и одновременно — другим. И было окно, и высота за ним, и Шутка сидела так же, напротив, а потом были эти слова… или другие? И ещё горчащее чувство ошибки, неуловимой и непоправимой, неверного решения, после которого уже нет пути назад, после которого всё не будет по-прежнему, как ни старайся. Но это было так давно… А свет, живой дневной свет, которого точно не было в прошлом, сейчас обозначал реальность, отделял её от ускользающих видений убедительно и чётко, рассеивал их, не давая собраться в воспоминания. И в этом свете горели искры на тонких запястьях, и терпко пахли яблоки, и не было места сомнениям и тревогам — лишь мягкое, спокойное тепло осени. Ни намёков, ни подтекста. Сейчас любой выбор был уместен. Любой…

Он опустил руку, так и не прикоснувшись к волосам.

И тут же получил в ответ улыбку Шутки, лукавую и искрящуюся:

— Или так! Так гораздо лучше, чем лохматым. Считай, ещё на пару лет помолодел!

— И ты туда же. Ну тебе же не шесть лет, — вздохнул Шота. — По крайней мере, по паспорту.

— Ты прав, прав! — звонко рассмеялась она, и блики солнца заплясали в зелёных глазах. — По паспорту мне так много, что даже обидно! На пенсию скоро! Но знаешь, что, Стёрка! Знаешь…

Перестала смеяться, только последние смешинки ещё догорают искрами в зрачках, прячутся в уголках губ. Заправила прядь полос за ухо, тонкие пальцы вплелись в изумрудную зелень. Так она делает, когда смущена. Или нет?

Нет, в голосе смущения совсем не слышно:

— Ты не спеши стареть, ладно? Тебе идёт быть молодым.

Какой странный комплимент. Если это вообще комплимент, конечно. Шота взглянул озадаченно в ответ, но продолжения не последовало. Шутка смотрела с улыбкой, уверенно и спокойно — и молчала. Её силуэт плыл в солнечной дымке, в тонком яблочном аромате, молчание всё длилось и длилось, и нарушать его совсем не хотелось. Такая светлая, приятная тишина…

Потом где-то позади хлопнула дверь и детский голос радостно сообщил:

— Вот, Ру принёс скрепки!

***

После второй встречи с девочкой Эми была готова немедленно бежать в больницу снова, чтоб встретиться в третий, четвёртый, пятый раз — но реальность вносила свои правки. Выкроить время получилось только под конец недели. Но зато в её отсутствие к Эри добрались гости поважнее: Мидория и Тогата.

По её просьбе Стёрка прислал фото, где все трое сидят у кровати и общаются. Из-под угла подушки свисала пёстрая лапа Ру. Парни выглядели весёлыми, Эри — удивлённой и озадаченной. Как всё прошло?

При первой же возможности она задала этот вопрос. Ответ ошеломил:

— Деку и Лемиллион позвали меня на свидание, — бодро сообщила Эри. — В Юэй!

— В каком смысле.? — озадачилась Эми и взглянула на Стёрку в поисках объяснений. — Это как?

— На культурный фестиваль они её позвали, — проворчал в ответ Стёрка, отрываясь от планшета. — Мидория позвал. А у Тогаты просто специфическое чувство юмора.

Эми виновато потупила взгляд, но, к счастью, тему свиданий и специфического юмора Стёрка развивать не стал — снова уткнулся в планшет и погрузился в работу. Сложно сказать, почему он вообще решил прийти сюда одновременно с ней, если настолько загружен в академии. Но хорошо, что пришёл — вон как Эри к нему тянется, показывает каждую игрушку, каждую поделку. Отрывает от работы постоянно, но непохоже, чтобы он злился…

Перед уходом, уже за дверью и вдали от детских ушей они заговорили о том, о чём в палате лучше было молчать:

— Успокоительные ей так и не отменили, — Стёрка присел на диван для посетителей, подтянул поближе папку с какими-то листками. — Приходила психолог, они рисовали. Вот, можешь посмотреть.

Рисунки щетинились колючими чёрными иглами и сочились кроваво-алым. Разобрать, что на них изображено, Эми так и не смогла, разве что на одном чётко просматривался контур человека с длинным, хищным клювом вместо лица, и бьющие во все стороны молнии, пронзительно-белые на фоне черноты.

— Попросили нарисовать, что ей снится, — прокомментировал Стёрка. — И вот что вышло.

— Это пройдёт, — упрямо ответила Эми, не в силах оторвать взгляд от зловещих рисунков. — Обязательно. Рано или поздно. Не может быть иначе! Понемногу, понемногу. Или сразу, знаешь — бум! И перед тобой…

…совсем другой ребёнок, да. Ты говорила, — раздражённо прервал Стёрка. — Хотелось бы, чтоб ты была права. Тогата вчера попросил её улыбнуться. Она не смогла. Говорит, что не помнит, как это делается.

— Да ну, не может такого быть, — недоверчиво воскликнула Эми. — Улыбка — это же, ну… неосознанное! Дети умеют улыбаться раньше, чем научатся говорить!

Но искра сомнений уже принялась разгораться в совершенно непрошенное пламя. Действительно, за всё время знакомства она ни разу не видела у Эри ни улыбки, ни смеха…

— А потом, может, опять разучиваются, когда подрастут. От страха, от боли, мало ли, от чего ещё. Ну или просто решают, что это лишнее, — неуверенно возразил Стёрка. — Откуда, по-твоему, берутся взрослые, которые не улыбаются?

— Ай, ну ты сравнил! Ещё столько всего случится, пока она повзрослеет! — отмахнулась Эми, тщательно приглушая в голосе нотки тревоги. — Всё ещё будет! Нельзя разучиться улыбаться насовсем! Вон, даже ты…

И она вдруг осеклась на внезапной мысли. Стёрка-то улыбнётся, если его попросить, только естественной эта улыбка уж точно не будет. Детей можно пугать такими улыбками. Но это же ничего не значит, он и по-другому умеет. Уж за столько лет знакомства она это точно видела, вот например… например… Или ещё… Ну было же, точно!

Вспомнить хоть один пример никак не выходило, и фразу Эми закончила неуверенно и смято:

— В общем, все умеют, и она тоже науч… то есть, вспомнит, как это делается. Обязательно! Когда… Когда там этот самый фестиваль?

— Двадцать восьмого октября.

Как невовремя. Эми со вздохом откинулась на спинку дивана. Впрочем, к чему огорчаться? Её всё равно бы не впустили в Юэй просто так, учитывая тамошние меры безопасности…

— Мы с классом будем на тренировочной базе в Нагое в это время и ещё пару дней, — сообщила она. — Отрабатываем первую помощь при катастрофах и стихийных бедствиях. Будете мне про фестиваль на фотках показывать! И до фестиваля тоже обязательно присылай!

— Если вспомню. Тогату лучше попроси.

— О, уж поверь, — фыркнула Эми, — я ни за что не дам тебе об этом забыть!

***

Недели до конца октября прошли быстро. Вместе с Эри они гуляли в маленьком дворике больницы, запускали бумажные самолёты, рассматривали в лупу щепки, опавшие листья и лепестки хризантем, кормили птиц. В непогоду — листали книжки, раскрашивали друг друга аквагримом и провели конкурс рисунков для всех пациентов отделения педиатрии (Стёрка наотрез отказался участвовать в судействе, но помог развесить работы по коридору). Завели Эри кигуруми и пижаму — обе вещи оказались велики, но Эми это не слишком расстроило. Играли в театр теней на белой стене и в прятки в больничном коридоре. Подоконник в палате скоро полностью покрылся поделками из картона, цветной бумаги, бусин и солёного теста, горшочками, в которых прорастали семена цветов и зёрна пшеницы, разноцветными наклейками и всякой важной мелочью, которая всегда должна быть под рукой для игр и развлечений. Стёрка долго ворчал из-за вопиющего беспорядка в помещении, и в конце концов принёс два больших контейнера с крышкой, в которые пришлось сложить большую часть игрушек, безделушек и поделок.

Бывали дни, когда Эри хандрила и отказывалась от любых игр и занятий, и тогда большой удачей было уговорить её хотя бы на карандаши и раскраску. А бывали другие, насыщенные до отказа играми и движением: в один из таких дней они бегали наперегонки по этажу и случайно сбили главного врача (скандал кое-как удалось замять). В другой — выстроили в углу палаты домик из стульев, покрывал и подушек, где спрятались вдвоём и чуть не напугали дежурную медсестру. Но с каждым днём становилось всё очевиднее, что в стенах больницы Эри становится скучно и тесно, и что похода на культурный фестиваль она ждёт всё сильней — с тревожным, волнительным нетерпением.

Но день отъезда для Эми настал раньше.

Она оставила Эри внушительный запас раскрасок и игр, забежала в больницу на прощание и на целых пять дней полностью переключилась на студентов и тренировочные площадки. Ни единой свободной секунды от восхода и до ранних октябрьских сумерек, лишь сплошной поток вызовов и испытаний для её подопечных — и для неё самой. Время неслось неудержимо, и уже к концу второго дня Эми закрутилась полностью и перестала напоминать Стёрке про отчётность.

Но на четвёртый день он вспомнил об этом сам.

Фотографию она обнаружила уже под вечер, когда студенты разбрелись по комнатам в хостеле, и наконец-то появилась возможность выдохнуть и проверить сообщения за день. В сообщении — ни комментариев, ни объяснений, только Эри на фото размахивает красным карамельным яблоком на длинной палочке и что-то увлечённо рассказывает Тогате. От движения картинка вышла размытой и нерезкой, но, чем дольше Эми её разглядывала, тем сильней казалось, что девочка не просто говорит и жестикулирует, а… смеётся?

Сердце немедленно наполнилось радостной, шипучей, как газировка, надеждой, и Эми принялась набирать знакомый номер. На звонки Стёрка не отвечал, пришлось переключиться на мессенджер.

«Она же смеётся? Скажи мне, что она смеётся! Фотку мог бы и почётче сделать!»

Подумав, она стёрла последнюю реплику и отправила сообщение. А спустя полчаса наконец-то дождалась ответа:

«Да. Но ты погоди радоваться. Ещё посмотрим, что будет дальше».

Да как же можно такому не радоваться?

Два дня до возвращения казались вечностью. Стёрка отвечал на все вопросы скупо и сдержанно, будто сам не до конца верил в то, что всё налаживается. Эми гнала прочь гнетущие мысли и считала секунды до посадки в поезд.

Она понеслась в больницу прямиком с вокзала, с дорожной сумкой наперевес. В коридоре отделения, у самой палаты уже маячила знакомая фигура:

— Стёрка! Как удачно, что ты тоже здесь оказался!

— Что значит «оказался», я так и знал, что ты сразу сюда побежишь…

— Давай расскажи скорей, как фестиваль прошёл! — потребовала Эми, сбрасывая сумку на пол. Но он лишь головой покачал:

— Эри тебе сама всё расскажет. Ждёт не дождётся.

Непрошеные тревожные сомнения вдруг снова завертелись в сознании юркой стайкой, и она поспешила отогнать их подальше. Эри, конечно, полна впечатлений, но куда важнее сейчас узнать другое…

— Послушай, она ведь не скажет, она сама вряд ли понимает… — проговорила Эми как можно сдержанней. — Ты скажи. Ей правда лучше или нет? Что там вообще случилось-то, на фестивале?

Последний отголосок тревоги дрогнул — и рассеялся от звуков спокойного, уверенного голоса в ответ:

— Правда лучше. А случился, как ты говоришь, «бум».

***

— Эми! Эми приехала! Ура!

Эри не просто смеялась. Она размахивала руками и неслась ей навстречу, через всю палату, будто эмоций было слишком много, чтобы усидеть на месте. Она позволила себя обнять, чего раньше никогда не случалось, и сердце заколотилось быстрей от этих объятий, от прикосновения к маленькому живому огоньку радости. От доверия.

— Мы с Лемиллионом пришли в такую большую комнату… Зал! И потом там выключили свет, и началась музыка, громкая-громкая, и Деку на сцене танцевал, и все остальные тоже! У них была одежда, такая красивая, такая… жёлтая! И мне вдруг тоже захотелось танцевать, и стало так весело, так… как никогда раньше не было!

И она запрыгала на месте, будто готова была затанцевать прямо здесь, прямо сейчас. И заговорила снова — сумбурно, вперемешку. Про концерт, про удивительное шоу, про полный зал и общий танец, и всё это было интересно, всё это было важно, но самым важным, конечно, было совсем другое.

Эти горящие от счастья глаза.

— И ещё я пела, там были такие слова… Я уже не помню, но я пела, и Лемиллион тоже пел, и он поднял меня высоко-высоко, выше всех! Эми, я тоже так хочу! Тоже хочу делать музыку, как тётя на сцене, Джи… Джиро! Мы будем с тобой делать музыку, Эми?

— Конечно будем! — так же восторженно воскликнула Эми. Энтузиазм девочки захватывал и увлекал за собой, как бурное течение реки, разбивая в щепки последние сомнения. — Я ни на чём не играю, правда, и петь тоже не умею, но мы что-то придумаем!

— А ещё я переделала все оригами, которые ты оставила, — мгновенно переключилась на новую тему Эри. — Сейчас всё покажу!

И она унеслась к окну. А Эми впервые за время визита взглянула в сторону — туда, где молча подпирал дверной проём Стёрка. Он внимательно наблюдал, как Эри копается в выдвижном ящике, вытаскивая одну за другой бумажные фигурки. И ещё…

Улыбается. Улыбается же? Почему она решила, что не умеет, почему не смогла вспомнить? Вот же, прямо сейчас… И незаметно почти, только если присмотреться, но всё-таки…

Кипучая, бурная радость встречи вдруг дрогнула, рассыпалась искрами, просочилась куда-то вглубь и исчезла.

Нет, не исчезла — сменилась. Свернулась где-то у самого сердца, затаилась внутри. Мягкое, щемящее тепло, как свет окна в родном доме посреди ночной темноты…

Вечно бы смотреть на эту улыбку.

— Вот, вот Эми, вот они! Собачка, бабочка, цветы, змея и воси…нок!

— Осьминог! Какие чудесные все! — Эми встряхнулась и указала на сумку возле кровати. — За них тебе полагается награда! Найдешь сама? Вон там!

Девочка зашуршала многочисленными змейками и застёжками, а Эми поднялась и направилась к двери. Мягкий сгусток тепла в груди настойчиво толкал вперёд, всё ближе и ближе, и она усилием воли остановила себя в паре шагов от дверного проёма. Не любит Стёрка, когда к нему вплотную подходят. Интроверты такие интроверты…

— Как она спит? — уточнила Эми, понизив голос. Стёрка слегка развёл руками:

— Отлично. Крепко. Если до конца недели это не изменится, ей отменят успокоительные.

— А психолог, психолог что говорит?

— Всем довольна. Просила нарисовать, с кем Эри хочет пойти на следующий фестиваль. Вот, взгляни, тебе понравится.

Он извлёк из папки листок и шагнул ближе, нарушая всю тщательно выстроенную дистанцию.

Листок пестрел красками. Деку и Лемиллион явились на фестиваль в геройских нарядах — ярчайшие росчерки зелёного и алого. Сама Эри — в синем платье. Солнце в небе горело оранжевым, на стойках вокруг просматривались карамельные яблоки всех цветов радуги. Чёрное пятно на рисунке осталось лишь одно, но страха оно больше не внушало. К пятну прилагался огромный серый шарф.

— Узнаёшь? — спросил вдруг Стёрка и провёл пальцем по левой части рисунка. Эми невольно вздрогнула. Когда… Когда он успел подойти так близко?

В левой части листка обнаружилась бесформенная коричневая клякса с хвостом, ушами, карманом на животе и зелёными волосами. Это что… Кенгуру?

— Психолог решила, что это воображаемый друг, — саркастично прокомментировал Стёрка. — Пришлось объяснять.

— И что же ты объяснил?

— Что это самый настоящий друг.

Тёплый сгусток в груди дрогнул и разлился по всему телу щекочущей, дрожащей волной.

— Она даже зайца твоего нарисовала, — продолжал между тем Стёрка. — Вон он.

И верно. Ру прогуливался самостоятельно, направляясь к стойкам со сладостями. Уши торчком, хвост пистолетом. Эми картинно закатила глаза и рассмеялась:

— Ну какой же он заяц! Стёрка, если зверь сидит в кармане у кенгуру и зовётся «Ру», то кто это вообще может быть, кроме кенгурёнка?

Стёрка хмыкнул, отступил в сторону, прихватив с собой рисунок. Взглянул через её плечо вглубь палаты.

— Эри, как ты думаешь, — вкрадчиво спросил он, — как ты считаешь, Ру — это какой зверь?

Эри оторвалась от сумки и на пару секунд задумалась.

— Он котик! — решительно заявила она наконец.

Герои обменялись изумлёнными взглядами.

— Это полностью лишено логики.

— Вообще, — подтвердила Эми, но тут же ухватилась за внезапную догадку: — Хотя… Эри, а тебе нравятся котики?

— Да! Айзава-сан принёс мне одёжку с котиками на фестиваль, но Томое-сан почему-то не разрешила её надеть…

Стёрка изменился в лице и отступил ещё на несколько шагов в сторону.

— Подожди, у неё же было платье, — принялась вспоминать Эми. — Такое красное с белым. И сумка. Это разве не ты купил?

— Нет, это тётя медсестра! — жизнерадостно перебила Эри. — Я сейчас покажу с котиками!

Она подбежала к шкафу и вытянула ворох разноцветной ткани.

Это оказались кофта и… панталоны? Рейтузы? Со множеством рюш и оборок, вырвиглазного цвета и действительно с котиками — жутковатые пучеглазые коты глядели с обеих штанин и обеих сторон кофты. Безумия цветов и украшений неведомому дизайнеру показалось мало: к кошачьему принту на кофте прилагалась вычурная розовая надпись «Ganriki neko».

Эми зажала рот ладонью и захихикала в кулак. Стёрка взглянул укоризненно.

— Всё, всё! Я обещала над тобой не смеяться, я молчу! Просто… Просто я очень понимаю Томое-сан! Эти вещи придумал человек с… э-э-э… как бы так дипломатичнее сказать-то? С очень специфичным вкусом, особым взглядом на жизнь и скорее всего с дальтонизмом, вот!

— Раз тебе так смешно, можешь в следующий раз пойти и выбрать сама!

Смех прекратился. Новость была неожиданной и очень многообещающей:

— А когда будет следующий раз?

Стёрка осёкся, будто сболтнул лишнего, и молча кивнул на выход из палаты.

Понятно. Значит, это нужно обсуждать наедине.

Они продолжили разговор позже — за дверью, в сумеречном пространстве коридора. Эми слушала — и не могла поверить.

— Эри переводят из больницы. Совет по опеке и попечительству принял решение. Будет не приёмная семья, а воспитание в учреждении.

— Её заберут… в детский дом? — тревожно нахмурилась Эми.

— Нет. Её заберут в Юэй.

— Как так? — ошеломлённо заморгала она. — А так разве можно?

— Мы тем и занимаемся, что воспитываем несовершеннолетних с опасными причудами, — пожал плечами Стёрка. — У нас есть общежития, подготовленные педагоги, вся необходимая система безопасности. Не вполне то же самое, что детский дом, но и Эри — уникальный случай, для неё нужно уникальное решение. Опекунов от учреждения уже назначили, осталось оформить документы. Работы на пару недель.

— И кого назначили? — хитро прищурилась Эми.

— Меня и директора Незу, — ответил он и, подметив её улыбку, поспешил раздражённо добавить: — Шутки про однополую пару родителей можешь оставить при себе.

— Тьфу на тебя! — отмахнулась она. — Ты зря считаешь, что это смешно. Это… трогательно!

Кажется, смутился. Отвёл взгляд, потёр затылок. А вот голос не изменился:

— Нужно купить всё, что ей понадобится на новом месте. Юэй выделяет средства. Времени три недели. Захочешь — можешь помочь.

— Хочу! Конечно хочу! — запрыгала от радости Эми. — Когда начинаем?

***

Огромный магазин одежды занимал половину этажа торгового центра, и треть этой площади приходилась на детский отдел. Стёрка обходил стойки и вешалки одну за другой, последовательно и методично, как по заложенному алгоритму. Сверялся со списком в руках, выбирал нужный размер и складывал одежду в корзину. В корзине росла гора однотонных вещей без принтов и декора.

Эми носилась по отделу, ежеминутно подлетая ближе и заглядывая через стёркино плечо в список. Иногда, увидев отмеченный пункт, она вздыхала разочарованно и принималась рыться в корзине:

— Ты сколько футболок взял? Давай я уберу пару вот этих скучных и вот этих докину, с мультяшками. Она про Дораэмона смотрела уже или нет? Если нет, я покажу! Только тут размер 120, а у неё 110, вдруг не подойдёт? Но меньше нету, но принт такой клёвый…

— Две убери и иди сама вешай обратно, — устало и обречённо донеслось в ответ. — Если размер не подойдёт, в течение двух недель можно обменять. Но менять тоже сама пойдёшь.

— О-о, а так можно, что ли?

— Можно, конечно. Закон о правах потребителей.

— С ума сойти! — поразилась Эми. — Это, выходит, когда мне те шорты с бабочками не подошли, их можно было обратно отнести?

— Это шорты? Я думал, это брюки.

— Так, так, что там дальше? Платья, платья не бери! Это самое интересное! Это я возьму.

Она пронеслась молнией через весь отдел и спустя пять минут вернулась с разочарованным вздохом:

— Мало и всё неинтересное. Но говорят, что этажом ниже есть ещё детский магазин, давай я туда сбегаю!

— Я беру по списку всё, что осталось, и ухожу. Успеешь — беги.

— Так тебе ещё в очереди на кассе стоять! Успею!

Она вылетела из магазина, пронеслась по этажу, минуя лифт — по лестнице быстрее! И вдруг замерла, приметила боковым зрением знакомую картинку.

Из-за угла выглядывали пучеглазые кошки и неоновая надпись «Ganriki neko».

Поколебавшись, Эми отошла от лестницы и свернула за угол.

До платьев этажом ниже она так и не добралась. А двадцать минут спустя встретила Стёрку у выхода из магазина. Молча забрала один из двух больших пакетов с одеждой.

— Ну и где платья? Я второй раз не пойду, времени нету. Будете вдвоём с Каямой докупать, что там осталось…

— Я не дошла до платьев, — развела руками Эми. — Отвлеклась. Слушай, эти твои ганрики-неко, это какой-то авторский бренд? Типа, с многолетней историей и всё такое? У них всего два магазина на весь город, и вещи там стоят как квартира в центре Токио…

— Да, я в курсе.

— Я думала, ты просто взял первое, что под руку попалось, чтоб не заморачиваться, — проговорила она неловко. — А ты их что, специально искал? Зачем?

— Затем, что у них вещи не рвутся, не мнутся и не изнашиваются, — с досадой буркнул Стёрка. — У меня такие были лет в восемь, я проверял. Лучше один раз переплатить за хорошую проверенную одежду, чем три раза покупать что попало.

— Стёрка, но дизайн…!

— Да какая разница? На половине детских вещей нарисовано не пойми что!

— Ну не скажи, — улыбнулась Эми, но шутить не стала. Не придумывались шутки, внутри расплывалось лишь тёплое, виноватое смущение. — А дай… дай список, там ещё осталось что-нибудь? Давай у них возьмём? Или хотя бы попробуем…

В «Ganriki neko» взяли спортивный костюм. По меркам бренда почти невзрачный: всего-то два цвета, жёлтый и оранжевый, и одна большая глазастая кошка на груди. Укладывая покупку в пакет, Эми светилась от радости:

— Спортивный костюм, который не рвётся и не изнашивается! Почему у меня такого в детстве не было, я бы из него не вылезала! Сможешь водить Эри и в спортзал играть, и на площадки, у вас же там куча всего! И просто по общагам в нём можно бегать, и в гости к студентам ходить, и по академии тоже! Там столько новых мест, я даже представить себе не могу… Столько впечатлений!

Столько мест, которые Эри будет исследовать без неё.

Эми растерянно провела рукой по огненно-рыжей ткани. Осознание было острым и почти болезненным.

— Столько всего её ждёт, и ты всё это увидишь, — тихо закончила она. — Стёрка, я страшно тебе завидую.

Стёрка остановился. Переложил пакет из руки в руку.

— Переговорить с Незу, чтобы оформил тебе пропуск в академию? — спросил он. — Меры безопасности строгие, но несколько визитов в месяц наверняка можно согласовать. Будешь приезжать в гости?

Несколько в месяц! Вопиюще мало, но сейчас и этот вариант казался роскошным подарком.

— Конечно буду! А ты фотки присылай, ясно? Каждый день! Я замучаю тебя напоминаниями, так и знай…

Несколько раз в месяц. Эри захватят новые события, новые люди и игры, и она забудет про свою «воображаемую подругу» из больницы. Конечно забудет…

— Она захочет видеть тебя чаще.

Эми встряхнулась и подняла взгляд.

— Намного чаще, чем мы сможем устроить, — уверенно повторил Стёрка. — Но я подумаю, что ещё можно сделать.

***

— Это моя комната, вот тут кровать, а тут домик для Ру! Тебе видно? У него там постель и есть что покушать!

Эри наклонилась над коробкой на полу и попыталась засунуть планшет в щель в картонной крышке. Шота отвёл её руку в сторону, увеличивая расстояние:

— Она не видит, камера должна быть дальше. И держи покрепче, хорошо? Не урони.

— Привет, Стёрка! — радостно отозвался динамик голосом Шутки.

— Привет.

Камера и микрофон у этого планшета отличные, но, если Эри и дальше будет так с ним обращаться, от него ничего не останется. Но и остановить её рука не поднимается — слишком уж увлечена. Остаётся только ходить рядом и следить, чтобы ничего не испортила.

— А вот тут общая комната, тут собираются все дяди и тёти учителя, когда уроков нет! Тут растёт фикус, его нужно поливать — вот сюда нужно лить воду, ой, ай, там уже есть вода! А вот тут окно, и там… там… Я не знаю, что это!

— Это снег, — Шота подошёл ближе и в сотый раз выровнял планшет в детских руках. — Так, не клади его камерой вниз на подоконник! Дай-ка мне пока что.

Эри приникла к холодному стеклу носом и заворожённо уставилась на улицу. За окном, в мареве декабря кружили первые редкие снежинки.

Шота перевернул планшет, и Шутка заулыбалась с экрана. Заправила за ухо прядь волос.

— Я в следующий раз отдам ей старый, вместо этого, — буркнул Шота, отлепляя от камеры ковровые ворсинки. — Там динамик хуже и батарея долго заряд не держит, но если Эри его разобьёт, то хотя бы не жалко будет.

— Идёт, подходит! — рассмеялась Шутка. — Если что, ремонт за мой счёт! И… Стёрка? Здорово придумал. Спасибо тебе!

— Не за что. Там Незу подписал все разрешения, кстати. С января сможешь приезжать к нам трижды в месяц, потом, надеюсь, выйдет почаще.

Погрустнела. Или только кажется так из-за пятен на мониторе? Нет, вроде бы снова улыбается. И голос бодрый:

— Здорово! Но тогда тебе придётся найти в своём плотном графике время для встречи ещё в декабре! Есть важное дело.

— Какое такое?

— Забрать ваши рождественские подарки!

***

Подарок для Эри помещался в длинной коробке, перевязанной алой лентой. Рассказывать, что внутри, Шутка отказалась наотрез, зато другой информации наговорила с избытком:

— Откроете на самое Рождество, не раньше, ладно? А вот этот пакет, наоборот, накануне откроете, и позвоните мне, когда открывать будете, я расскажу, что это и зачем! И лучше бы под ёлку её подарок положить, и сказать, что это Санта принёс, чтобы всё было интереснее. У вас там будет ёлка?

— У студентов будет. Но к ним я твой подарок не понесу, там и без этого будет хаос. И про Санту — это лишнее. Получить подарок от тебя Эри будет куда приятнее, поверь.

— Ломаешь сказку суровой реальностью, — вздохнула Шутка. — Ладно, нет ёлки — нет Санты. Но хотя бы раньше времени не открывайте! И свой тоже не открывай, пусть будет сюрприз.

— Ну и ты тогда свой пока не открывай, — парировал Шота.

В пакете-подарке для Шутки лежал годовой запас шоколадных яиц — единственное, что он смог придумать в запарке годовой отчётности. Пара рисунков от Эри в комплекте должна была сгладить недостаток оригинальности.

— Договорились! Но пакет, пакет вот этот накануне откроете, и чтоб с видеосвязью обязательно, ладно?

Пакет открыли за день до похода на Рождество к студентам. В нём обнаружился костюм Санты, который Эри тут же примерила, а ещё набор вещей для других мероприятий. Шутка радостно комментировала каждый новый предмет, извлечённый из упаковки:

— Вдруг мы не сможем встретиться перед каким-то праздником, а у тебя уже всё нужное есть, можно праздновать! Смотри, это яйца для Пасхи, деревянные, но мы сможем настоящие покрасить, когда время придёт. А это бобы для праздника Сэцубун, их надо разбрасывать и говорить волшебные слова, чтобы демонов отгонять, ну это я потом объясню… Тыква для Хэллоуина, сладость или гадость! О, а это кукла для Хинамацури!

— Не вали всё в кучу, она же запутается, — вмешался Шота. — Эри, тебе пока только костюм нужен, а остальное — нет.

— Ну как это не нужно!

На следующий день открыли и коробку с алой лентой. Двумя руками Эри вытянула из неё длинный корпус, утыканный клавишами: разноцветными сверху и чёрно-белыми — внизу.

— Что это?

— Это чтобы делать музыку, — сообразил Шота. — Называется — синтезатор.

Подарок, конечно, оригинальный, но какой же шум теперь начнётся в общежитии…

И, словно в ответ на его опасения, Эри извлекла из коробки огромные розовые наушники.

Про свой подарок он почти забыл — вспомнил лишь под вечер. Прошуршала цветная бумага обёртки, открылась небольшая картонная крышка. И конверт с запиской. Шота отложил коробку в сторону и развернул листок. Текст гласил:

«Это вместо того, что сейчас на тебе — если ты захочешь испробовать что-то менее практичное, но более удобное, чем три килограмма полимеров (жутко холодных зимой, к тому же). Береги себя.

С Рождеством»

Под крышкой открылись складки ткани. Серые нитки, крупная вязка. Шота извлёк мягкий свёрток из коробки: довольно крупный, он казался почти невесомым. «Вместо того, что сейчас на тебе», ну откуда она знает, что сейчас на нём, а что нет? Неужели это настолько предсказуемо?

Впрочем, она не ошиблась.

Он стянул с плеч боевой шарф и намотал новый. Тот послушно принял нужную форму, только без тяжести. Всё почти как раньше, только легко и… тепло. Странное ощущение. Пока не снял старый шарф — и не замечал, насколько он холодный…

А из этого и выбираться не хочется. Шота зарылся лицом в складки, расправил их поудобнее. От серых петель исходил какой-то неуловимый, но знакомый запах — шуткина любимая карамель со жвачкой, что ли? Или просто шарф постирали с каким-то средством? Но, чем дольше он пытался разобрать, чем же именно пахнет, тем сильней в память рвался аромат яблок, нагретых солнцем, и косые лучи на подоконнике, и улыбка Шутки — вот она, сидит совсем рядом, протяни руку и коснёшься. Так близко, так невозможно близко по сравнению с видеосвязью, и как же этого, оказывается, не хватает…

Эри постучала в дверь и осторожно просунула голову в щель:

— Айзава-сан, уже пора идти к Деку! Красивый шарфик. Вы в нём пойдёте?

— Нет. Конечно нет, — встряхнулся Шота и принялся разматывать шарф. Эту лёгкость, это тепло, этот неуловимый запах казалось неправильным, неуместным нести в компанию студентов. Всё это словно принадлежало какой-то… другой реальности, новой и нездешней, для которой пока не существовало названия.

Пусть пока полежит здесь.

***

Из студенческого общежития вернулись поздно. Но, несмотря на темноту и погасшие окна, в списке контактов, напротив имени Шутки, всё ещё горел огонёк онлайн-статуса. И когда Эри — ожидаемо! — принялась просить «всего один звонок, быстро-быстро», Шота уступил.

— Ровно пять минут, не больше.

Она унеслась куда-то вглубь коридора, мельтеша экраном планшета. Звонко разнеслись среди стен отголоски разговора:

— … все вытаскивали подарки! … столько вкусного…! ёлка, большая такая… а мне достался меч, тоже большой-большой! Деку кормил меня мандаринами!

Пять минут истекали. Шота подошёл поближе.

— А потом на Ру разлился сок, и мы вывернули его, чтобы постирать, а у него внутри такая бумажка из магазина, яр… лык, и там написано «Собачка Тото». Эми, разве Ру собачка? Он же котик!

— Он заяц, — Шота присел на корточки и протянул руку. — Эри, пять минут. Прощайся.

— Пока, пока Эми! С Рождеством!

Шутка на экране ещё махала в ответ, когда он взял планшет в руки. И что-то говорила, смеялась, но хрипящий динамик искажал звуки, мешал их в неразборчивую кашу.

Совсем не то же самое, что вживую.

— А я сижу и ем твой подарок, — улыбнулась Шутка, заметив смену собеседника. — Третий час уже ем, не могу остановиться. Стёрка, нельзя же так! У меня же слипнется… кхм… всё, что можно! Со стула потом не встану!

— Фу.

— Я в восторге, между прочим. Спасибо.

— За шарф тоже спасибо. Удобный.

— Да, я вижу, — саркастично прозвучало из динамика.

Не верит? Шота в недоумении поднял руку к шее.

Ладонь наткнулась на холодные полимерные складки.

— Отличный шарф, — повторил он снова и умолк, не зная, что ещё добавить. Будь Шутка рядом, можно было бы просто промолчать в ответ, и это было бы уместно — да, с ней рядом даже молчать хорошо. Но нет, это телефонный разговор, другие ожидания, другие правила, и батарея уже моргает красным, и потрескивает в ожидании слов старый динамик, а Шутка смотрит выжидающе с экрана, и она как будто бы рядом, но всё же до обидного не здесь…

— Батарея садится, — выдавил он наконец. — Пора заканчивать. С Рождеством, Шутка.

— С Рождеством, Стёрка, — с тихой улыбкой ответила она, а потом экран мигнул, высветил на прощание красный ноль и окончательно угас.