Save Me From Myself

Возможно, самое страшное - это забыть, что такое "жить", а не просто "существовать".

В памяти Азазеля, кажется, это понятие давно утонуло - среди воспоминаний о прошлой жизни, каждое из которых он ненавидит всей душой, увязнув вместе с тем в абсолютном чувстве безразличия.


Безразличие, однако, пришло не сразу, ведь первое чувство, захватившее рассудок после "перерождения" (хотя перерождением это, честно говоря, можно назвать с трудом - какой смысл в новом, ещё и смертном теле, если воспоминания, к сожалению, остались прежними?) - это отчаяние.

Отчаяние, так сильно давящее и не дающее даже нормально мыслить, отчаяние, душащее и вызывающее лишь злость от непонимания, что делать дальше, отчаяние, не дающее покоя и такое невозможно сильное (ещё и мысли, как назло, безумно сумбурные и не сосредотачивающиеся в конкретные рассуждения; эти мысли состоят из одной сплошной боли, из разочарования, из пресловутого отчаяния, из злости, из желания вернуться к прежнему состоянию, из целой смеси эмоционального урагана, который все никак не успокоится и который впервые так сильно не нравится из-за заполняющего подсознание переизбытка эмоционального диапазона - побочки гиперэмоциональной сущности).


Первое время он не может даже видеть зеркала и отражение в них. Он видит там себя же, но таким, каким он поклялся себе не быть больше никогда - в потерянном состоянии, без сил, без всего, что связывало бы его с изначальным предназначением, и во взгляде видно только опустошение, отчаяние и сплошное сомнение - то, что никогда не должно было захлестнуть его с головой.

Он видит будто не себя, а кого-то другого. И не хочет верить, что это он отражается в зеркалах, которые сам же и изобрёл когда-то, считая одним из лучших творений, которые беспощадно испортили люди (и боже, какая ирония - сам он сейчас является человеком. Таким же смертным и слабым). И эти зеркала сейчас - лишь очередное болезненное напоминание о том, что он мог раньше и что он создал, будучи ангелом.

И это заставляет ненавидеть происходящее ещё сильнее.

(Ненависть - сильное чувство, и его испытывать не так страшно).

Единственная мысль, бьющаяся в голове - он не должен существовать в этой вселенной с прошлой памятью.

Он не хочет помнить, как лишился всего, а потом с отвратительным чувством, сжимающим сердце (к сожалению, теперь человеческое), осознавать, что не так уж много у него было до этого.

А сейчас...

Сейчас даже тело чертовски слабое. И от этого мерзко, как никогда.

Мерзко, что это тело непривычно сильно болит при физическом повреждении; мерзко, что сила на том же уровне, которого достигают и обычные люди (как будто он и сам с ними на одном уровне - но он знает и не даст себе забыть, что это совершенно не так); мерзко, что не можешь этот резкий упадок сил с ангельской до человеческой (от одного этого слова уже автоматически становится мерзко, честно говоря) контролировать _вообще_.

Ещё и эти протезы.

За что они ему?

Почему так?

Почему именно ему они достались, что это за кошмарная ирония, чёрный юмор, что-то, что оправдывало бы это хоть немного, хоть отчасти, хоть наполовину?

Непонимание того, что происходит вокруг (кажется, диссонанс? Дереализм? Что это вообще такое и почему так сильно бьёт по сознанию каждый чёртов раз?) начинает крыть все сильнее, заставляя тонуть в собственных эмоциях ещё больше.

Но на деле с эмоциями все куда ужаснее.


Отчаяние не хочется испытывать, оно отвратительно - но то, что приходит ему на смену, оказывается гораздо хуже.

Кошмарно - это не отчаиваться.

Кошмарно - это ничего не чувствовать. Вообще.

Для того, кто раньше был осознанно гиперэмоциональным, отсутствие хоть каких-либо чувств может равняться самой настоящей смерти.


Да уж, перерождение явно слегка не удалось, тебе так не кажется, Бог?


***


- Мы не можем... Уйти из этого мира.


Сказано с таким безразличием и вместе с тем - презрением (видимо, ко всему, что только можно иметь ввиду), что Азазель невольно, автоматически поднимает взгляд на собеседника, вопросительно вскидывая брови в немом вопросе и будто совершенно не понимая, о чем тот говорит.


-...Можно поподробнее? О чем ты вообще?


Ракшор же, в отличие от Азазеля, взгляд не переводит - все так же смотрит в окно, как будто надеется увидеть там хоть какую-то долю ответа на такой важный и жуткий вопрос - решающий, что делать дальше, если выхода больше нет. И не предвидится.

Отвечает он также безэмоционально, сухо, кажется, выжато - будто внутри него уже ничего не осталось.

Если сердце его брата забрал Антихрист, то сердце самого Ракшора, видимо, также безжалостно вырвал из груди уже Творец - когда оставил его в этом мире. В полном отчаянии и без путей отступления.


- Умереть по своей воле мы... Не можем. Люди могут, но мы, по всей видимости, нет. Ничего не работает, никакие способы не помогут. Вероятно, это часть плана Творца - вкупе с тем, что нам так любезно оставили память о прошлой жизни. Мы навсегда застряли в этом мире. Навсегда, понимаешь? Навсегда.


"Навсегда" в речи Ракшора звучит так спокойно - но он повторяет это слово снова и снова, будто сам не может поверить в это окончательно.

Бог же не может быть настолько жесток?

Азазель не хочет этого понимать - но, кажется, все же понимает.

Чуть помедлив, не зная, как сформулировать мысль (в последнее время эти мысли совсем взбаламошные, абсолютно ни во что не собирающиеся и ни на что не годные, сформулировать их нельзя, только голова болит от их безумного мельтешения все сильнее), он все же осторожно (что для него не так уж характерно, честно сказать) хочет спросить:


- Ты...


- Да, я пытался. - Ракшор, благо, сам ловит суть вопроса и отвечает также до мурашек безразлично, пожимая плечами и глядя стеклянным взглядом на серую улицу за окном (погода сегодня определённо отвратная), - Говорю же. Ни один способ. Не. Помог.


Азазель лишь кивает, ничего не говоря в ответ. Слова тут незачем. Как и молитвы.

Кажется, Бог их все же оставил.

Одних.


***


Они уже и не помнят, сколько времени провели в этом поганом мире. Зная, что не выберутся отсюда. Никоим образом. Что никакого запасного пути в виде собственной смерти нет.

И быть не может.

И это, наверное, должно быть благословением - но это лишь страшная жестокость.


Дни идут один за другим. Тянутся бесконечно долго, одной сплошной полосой - мрачной и жуткой.

Эмоций все меньше, и неосознанного страха по этому поводу у Азазеля все больше.

Он не знает, что чувствует Ракшор по поводу своего нахождения в этом мире - но то, что чувствует он сам по отношению к происходящему, напрягает все больше.

Потому что не чувствует он уже практически ничего.

Отвратительнее быть не может.

Но если и нельзя терять хоть какой-то веры, то сейчас, наверное, самое время.

Проходит всего лишь небольшой отрезок времени (хотя, кто знает - границы и рамки этого самого времени слишком сильно размылись, чтобы как-то ориентироваться) - и хоть каплю надежды прибавляет (внезапно) Ракшор. Точнее - странность, которая с ним произошла, хотя неизвестно, можно ли называть странностью целого настоящего брата-близнеца.

Ещё и живого.

Правда, найденного чисто случайно (пересеклись на самой обычной улице в самый обычный день, пока один из них опаздывал на работу, а другой возвращался домой из магазина, боже, насколько это банально и тупо в их случае по шкале от 1 до 10? Пожалуй, 11). Живущего сейчас, как самый обычный человек, с самым обычным именем, с самыми обычными увлечениями, с самым обычным (по памяти) прошлым. И ничего не помнящего о той жизни, что у него была когда-то.

Да, Ракшора он не помнил тоже.

Благо, хоть убеждать Баффорта в их родстве слишком долго и казаться при этом поехавшим и сумасшедшим Ракшору не пришлось - сходство во внешности у них максимально очевидное, но какой-нибудь тест ДНК на родство согласились сделать оба.

Бесполезно пытаться как-то передать шок Баффорта и абсолютный диссонанс в сознании Ракшора - они бы и сами, наверное, не смогли описать весь спектр пережитых эмоций. Но, говоря об эмоциях Ракшора - хотя его, несомненно, разбивала потеря памяти брата, он все же был..

Счастлив.

Наверное, именно так можно описать то чувство, когда человек, чья жизнь, чья душа и чьё _настоящее_ прошлое так тесно сплетены с твоими, человек, которого ты потерял и в ком чувствовал необходимость всю оставшуюся часть прошлой жизни (и прожитую часть нынешней), человек, который является, пожалуй, самым близким, дорогим и кого ты действительно можешь назвать не просто родственником (учитывая то, что родственников можно и ненавидеть, а не чувствовать с ними духовную неразделимую связь), а семьёй - когда этот человек, твой брат-близнец, оказывается жив и даже относительно счастлив - и "относительно" лишь потому, что все это время, по его же словам, чувствовал какую-то частичную пустоту в душе (и именно сейчас осознал это в полной мере).

Будто чего-то не хватало. Чего-то единственного в его жизни, что должно было быть, но присутствия чего (а точнее, как оказалось, кого) не ощущалось. До этого момента.

Но самое удивительное то, что Баффорт начал вспоминать.

Не сразу, со временем. Когда Ракшору удалось доказать, что, во-первых, они братья, а во-вторых, он не сумасшедший, то начались рассказы про их прошлое. Про ангелов, немного про падение, но гораздо больше - про то, какими были они сами, а не про то, что с ними происходило.

И Баффорт вспоминал не самое болезненное - вместо этого приходили воспоминания о том, что было связано с братом (особенно до падения), с их ангельскими сущностями, с нахождением в демоническом облике.

Не вспоминал то, как больно было сначала падать, а затем умирать.

Сначала это казалось ему какими-то глюками сознания, да и, наверное, это выглядело странно - встречаешь на улице человека, который будто бы твоя копия и про которого ты никогда не знал, он начинает рассказывать тебе религиозные бредни, и эти бредни откладываются в твоём подсознании настолько, что оно в итоге автоматически выдаёт чуть ли не логичное продолжение этого бреда, дополняя его и складывая в цельную картину.

Но он почему-то хотел верить. Хотел верить именно _ему_, этому странному человеку, который иногда почему-то с тёплой улыбкой зовёт его Баффортом. Такое странное имя, но ему даже нравится. Когда слышишь его (и когда его произносит именно этот по-странному родной голос, настолько родной, будто вы знаете друг друга тысячу лет, но на деле знакомы всего-ничего, хотя, может, это магия близнецов, или что там бывает из сиблингового разряда), что-то так... Наивно и согревающе отзывается в пресловутом подсознании и в сердце.

Если есть шанс, что Творец все же оставляет своим друзьям в этой новой жизни не только болезненную память о том, что им пришлось пережить, но и что-то, что может спасти их, вероятно, нужно просто подождать (может быть, поэтому у них и нет возможности закончить свои жизни по собственной воле - это нужно для того, чтобы они все же дождались момента, когда в их жизни появится то самое спасение, та самая надежда, та самая новая мотивация).

И Азазель, наверное, ждёт.

Но, может быть, слишком долго.


***


- Знаешь, как вариант, ты мог бы вернуть мне руки. Очень любезно с твоей стороны, что протезы ты взял не у людей, а с моего же стола со старыми непригодившимися работами, и они, естественно, абсолютно идеальны, не спорю, но я был бы очень даже за, если бы ты вернул мне _нормальные_ руки. Или стёр бы мне память в качестве бонуса за непрошенное бессмертие (это такое оригинальное наказание, да? Но за что именно?), чтобы жить было хоть немного легче, несмотря на все остальное.


Это даже не звучит, как какая-то просьба и тем более как мольба - просто размышления вслух, за которые его легко могли бы счесть неадекватным.

Такой безэмоциональный тон крайне непривычен для него самого (и даже, кажется, если бы там и были эмоции, злости, как таковой, все равно бы не присутствовало - неизвестно, почему (может, потому, что он и без Бога пока справляется (по крайней мере, он сам так думает), как будто бы назло тому, что с ним произошло и что его разбило, но жить он продолжает - непонятно, правда, каким образом, видимо, по принципу "сам себя не спасешь - никто не спасёт"), но будто бы она здесь и не нужна, как и некая требовательность, которая тоже фактически отсутствует - ему сейчас нечего требовать от Бога, можно только спросить, зачем эта память о прошлом, почему у него протезы и что это за интересное бессмертие, когда боль ты чувствуешь, убить тебя, вероятно, тоже как-то можно, но сам ты по своему желанию покинуть этот мир не можешь никоим образом).

Но сил на какие-то эмоции уже тоже нет - даже в обращении к Богу, который зачем-то оставил ему память о прошлом, но не дал понять, зачем это нужно и как справляться с таким сильным давлением на психику.

Может, это и неправильно - хотеть спасения побыстрее, но кто знает, когда оно будет иначе и будет ли вообще?

В любом случае, так искренне и повседневно-обыденно к Богу "обращаются", наверное, только верующие и сумасшедшие.

Азазель успокаивает себя тем, что не относится к какой-то из этих категорий - он просто знает, что Бог есть.

Знает, к сожалению или к счастью (скорее, к первому), на собственном опыте.

И в голосе, и в мыслях, и в сознании нет никаких намёков на привычные эмоции - вместо этого абсолютное безразличие и ощущение пустоты.

И, вероятно, это самое страшное, что ему доводилось сознательно испытывать.

Не то, чтобы он глупо надеялся на какое-то призрачное спасение (которого может и не случиться), не стараясь спасти себя самостоятельно - скорее наоборот, после перерождения он только и занимается попытками восстановить свое состояние возможными способами - периодически даже успешными, если считать успехом хотя бы малый прогресс.

Но он впервые ощущает себя таким...

Слабым?

И ненавидит это так безумно сильно.

Будто помощь ему все же необходима. Хоть какая-то. Как бы ни хотелось начать это отрицать. Будто без помощи он может только существовать, а не жить нормально, как хотелось бы.

Вот только он не знает, что такая помощь ему нужна. Как может знать об этом тот, кто никогда раньше, кажется, в ней не нуждался и никогда не получал, а сейчас даже не понимает, что с ним происходит? Да и где брать эту помощь - тоже неизвестно, откровенно говоря.

Это - не слабость, это - болезнь и расстройство. Вот только сказать об этом некому.

Это - странное состояние, такое слабое (если это все же опять заморочки обычного человеческого тела, то к мыслям об этом прибавится ещё и ненависть к происходящему), невозможно противное, не отпускающее и поглощающее целиком, кажется, без возможности выбраться в одиночку.

Кошмарное состояние, из которого хочется выбраться самому, чтобы продолжать жизнь так, как это возможно, даже в этом человеческом мире среди миллиардов людей, но все же именно ЖИЗНЬ, а не пустое существование, не заполненное ничем, ни одной целью и ни одним мотивом, ни одной эмоцией и ни одним чувством, ни одним желанием и ни одним просветом в обозримом будущем.

И возможно, он относился бы к происходящему, к будущему и даже, черт возьми, к прошлому гораздо проще и спокойнее, если бы не это кошмарное, затягивающее, убивающее изнутри состояние.

Если бы не постоянная апатия с отсутствием любых пожеланий к этой жизни.

Если бы не отсутствие, как оказалось, необходимого в регулярном порядке этому никчемному человеческому организму сна из-за банальной невозможности уснуть (а даже если это и удавалось, то ненадолго - приступы какой-то диссоциации (естественно, нельзя быть уверенным, что это вообще такое) начали накрывать не только днем, но и прямо во сне, заставляя проснуться).

Если бы не странные, дикие головные боли вперемешку с, кажется, даже подсознательными галлюцинациями, что безумно странно, и каким-то чувством бессилия (возможно, последнее - все же на фоне колоссального упадка этих самых сил в новой жизни и - самое главное - мыслей об этом).

Если бы не осознание того, что у него сейчас есть возможности продолжать выкарабкиваться из этого всего и жить дальше, но, вопреки этому, нет возможности продолжать справляться с этим целиком и полностью самому.

Но он зачем-то не совсем осознанно продолжает это отрицать.

Как отрицал и то, что в другом периоде другого состояния - совершенно обратного, гиперэмоционального, активного и безумного, того состояния, в котором он чувствовал себя по-настоящему _живым_, - в этом периоде ему тоже нужна была помощь, но другая.

Если погружение в социум и общение с кем-то (такое необходимое и такое заряжающее) можно считать своеобразной помощью, по крайней мере.

(А может, он просто не задумывался об этом - может, нужно было хоть что-то, что подтолкнуло бы его к подобным мыслям).

И довольно иронично, что спасения в таком случае он искал как раз в человеческом мире - здесь довольно весело, на самом деле, если знать, чего ты хочешь и зачем пришёл вообще. Здесь классно, когда общения с кем-то, помимо людей, катастрофически не хватает, и хорошим выходом кажется заявиться в этот мир, чтобы найти, чем себя развлечь и куда деть энергию. Здесь прекрасно, когда в любой момент можешь вернуться обратно.

Сейчас же он определённо ненавидел бы этот мир, если бы эмоционального диапазона полноценно хватало на такое сильное негативное чувство.

По крайней мере, есть и плюсы - со временем вместе с остальными эмоциями ушло и отчаяние, которое, как настоящее болото, затягивало все сильнее в самом начале, а теперь, в какой-то момент, просто исчезло, оставив за собой...

Ничего.

Простое ничего, пустоту.

А может, оно и не уходило никуда, и пустота вперемешку с безразличием к происходящему - это просто новый уровень отчаяния. Но не то, чтобы было хоть какое-то желание в этом разбираться в очередной раз.

Он знает лишь, что не хочет испытывать слабость, чувствовать собственную безэмоциональность, прекрасно понимать, что с ним что-то не так.

Он хочет просто... Жить? Как раньше, его же вполне устраивало прошлое состояние, гиперактивное, эмоциональное, со вспышками энергии; состояние, когда он мог чувствовать хоть что-то - и ему это нравилось сильнее всего.

Возможно, достаточно, чтобы вернулись хотя бы эмоции - тогда будет понятнее, что нужно делать дальше, тогда будут силы, тогда все будет, как раньше.

Осталось только понять, что делать сейчас, и желательно - побыстрее.


***


Как его умудрились затащить к психиатру - действительно настоящая загадка. Да и потащили его к нему тогда, когда состояние уже очевидно было крайне тяжёлым - когда вместо надежды на полное исцеление ищешь надежду хотя бы на то, что ситуация не усугубится ещё больше.

Самым большим открытием, на удивление, стало предупреждение врача с самого порога:


- Я работал со всяческой хтонью. Телекинез, магия, говорящие существа, монстры, безумцы, называющие себя "оперенными" - все они проходили через мой кабинет. Верю, что вы сможете меня удивить, но если что - не бойтесь говорить, о чем угодно. Поверьте, в психушку вас только за это никто не упечет.


Новый пациент после этих слов лишь хмыкает слегка удивлённо, думая о том, что слышал о "мистическом" психиатре, только из Петербурга - а они, вроде как, в Москве. Да и фамилия у Питерского любителя мистики была сложной, уж точно не "Дмитриев" (фамилия, красующаяся на табличке двери кабинета).


- А откуда...?


- Откуда известно, что вы из категории "мистических случаев"? Ваш друг предупредил заранее - да чего уж, он и сам посещал сеансы психотерапии в этом кабинете, в свою очередь, по совету брата. - Врач говорит приветливо, без лишнего угодничества, лишь добродушно и так спокойно улыбаясь, убирая со стола лишние документы и доставая какие-то листы и бланки (по всей видимости, для общей оценки состояния), - Ну что ж, начнём?


***


Непонятно, в какой момент, но кажется, многочисленные таблетки, назначенные врачом (который действительно, к огромному удивлению, спокойно слушал все, что ему говорили на сеансах, каким бы бредом это ни казалось), со временем - долгим, мучительным, тянущимся, кажется, не меньше половины от субъективного понятия вечности - начинают помогать.

И это максимально странно осознавать - человеческое тело зависимо от таблеток, человеческое состояние, человеческий разум - все это зависит от каких-то лекарств.

В то время, как в ангельском обличии, возможно, спасением могли бы послужить просто... Общение и помощь на словах?

Это странно, но ещё страннее то, что к этому нужно привыкать.

От таблеток все ещё мутит сознание, но зато возвращаются эмоции - далеко не сразу, постепенно, но невероятное ощущение, когда ты наконец начинаешь чувствовать хоть что-то после окончательной потери надежды - воистину что-то потрясающее.

Один раз, правда, из-за пресловутых таблеток случился сильнейший эмоциональный всплеск, который вымотал все силы и чуть не ухудшил состояние - благо, толком испортиться оно не успело, и потому курс лекарств отрегулировали до уровня "эмоции будут возвращаться медленнее, но вас будет меньше накрывать последствиями".

Что ж, хотя бы так.

Одна проблема - таблетки могут сокрыть одну из двух основополагающих проблем, то бишь психическое расстройство.

Но вот вторую никакие таблетки (кроме немного других, но слегка... Нелегальных, которые использовать пока не было желания) покрыть не могли. И вряд ли когда-нибудь смогут - ничто не покроет воспоминания.

Эти воспоминания продолжают душить. Продолжают ухудшать состояние, зарываясь все глубже в подсознание и разъедая мысли, как кислота, от которой никак не избавиться. Продолжают давить на психику, из-за чего лечить её все ещё довольно сложно.

Эти воспоминания ударяют с разной периодичностью - каждый раз так болезненно, так безжалостно и кошмарно, их хочется убрать, удалить, выбросить из головы, но все никак не удаётся.

И эти самые воспоминания все ещё являются персональным проклятием, которые он ненавидит всей душой - благо, ненависть он теперь испытывать вполне себе может (и на том спасибо), хоть и не так ярко, как раньше.


Спасения от Бога ждать не приходится - Бог не поможет. Надежда есть только на себя, и это, кажется, нужно помнить всегда, в любой жизни, в любой обстановке, в любой вселенной и при любых обстоятельствах.


***


Сколько прошло времени? Два, три месяца, полгода, год? Он уже не знает.

Знает только, что от таблеток наконец стало лучше. Гораздо лучше - есть ощущение, если бы не воспоминания, периодически напоминающие о себе кошмарами и обострением состояния, он бы сейчас мог быть вполне себе здоровым, но что имеем, то имеем - а имеем долгожданное возвращение эмоций, что чувствуется, на самом деле, настоящим возрождением. Которое оказалось для него самого гораздо важнее физического (в новом теле и в новом мире).

И пока есть возможность что-то чувствовать, проявлять эмоции, пытаться жить заново (именно пытаться - это оказалось самым сложным, ведь, чувствуя себя не на своём месте, ощущаясь каким-то лишним в этом мире, не зная, за что зацепиться, чтобы этой жизни _хотеть_ - продолжать нормальную, счастливую жизнь представляется крайне нелёгкой задачей) - нужно этой возможностью пользоваться. Возможно, даже попытаться оживить в подсознании те воспоминания о пребывании на земле, которые не оставляют после себя чувство отвращения или пренебрежения? А такие воспоминания связаны с развлечениями - что слишком логично, учитывая то, что целью его _прошлой_ жизни было получение максимального веселья любыми возможными способами.

Он вообще, откровенно сказать, не понимает, почему именно идея "оживить воспоминания" ударила в голову этим утром - но в принципе, в причинах же разбираться необязательно, да? Человеческие мысли из подкорок сознания в целом штука странная, и пытаться разобраться в этом нет совершенно никакого смысла. Тем более, направляясь в уже знакомый (и когда-то посещенный не один раз) бар, забиваешь себе голову мыслями абсолютно о других вещах. Более интересных и имеющих наивысший шанс спасти твоё состояние (пожалуй, даже не меньше, чем врачи и бесконечные таблетки)...

...и по итогу состояние это действительно в какой-то мере спасает - по крайней мере, получается забыться, и это как какой-то новый, только что открытый им самим способ отвлечения от реальности, но главное - способ забыть о воспоминаниях, забыть хотя бы на время, зато наверняка, осознавая, что они не настигнут в ближайшее время.

Разве что обнаруживается единственный не особо приятный сюрприз - человеческое тело и человеческий рассудок пьянеют гораздо быстрее, чем это происходит у тех же ангелов. В алкоголе приходится себя ограничивать, но не то, чтобы это было проблемой - главной целью все ещё является отдых от происходящего и лёгкое забытие, а не доведение до состояния беспамятства.

Вот только в голове бьётся навязчивая мысль, что это - не совсем то, зачем он пришёл сюда. Будто что-то, подтолкнувшее его к идее пойти сюда, теперь упорно твердило, что истинная цель прихода несколько иная - и почему-то пока ему самому абсолютно непонятная.

Надо бы перестать забивать себе голову подобным бредом и откинуть все сопутствующие мысли. Сегодня можно обойтись и без них.

И все действительно складывается даже _слишком_ идеально (возможно, стоило бы насторожиться), пока из слегка задумчивого состояния в реальность после второго выпитого шота не возвращает подозрительно знакомый (знакомый _крайне_ хорошо) голос откуда-то сбоку:


- Оу, знакомые лица, приятно тебя здесь увидеть! Ты определённо давно не появлялся, могу поинтересоваться, почему?


Голос весёлый, спрашивающий действительно с неподдельным интересом, кажется, даже довольно радостный - и принадлежит он этому _очень_ хорошо знакомому человеку, который занял место рядом с ним, мимолетом заказав что-то у бармена (кажется, стакан виски) и теперь глядя на Азазеля с заинтересованной, лёгкой улыбкой, чуть склонив голову набок - в ожидании ответа на свой вопрос.

Азазель в ответ так же легко усмехается - алкоголя выпито совсем немного, сознание ни капли не затуманено, - понимая, что уж точно не против диалога с тем, кого он, как сейчас наконец доходит до рассудка, и надеялся встретить здесь снова, как уже встретил когда-то - когда приходил на землю лишь интереса и развлечения ради.

Удивительно, что именно сегодня так совпало, что они оказались здесь оба в одно время - и, наверное, это пока что самое лучшее совпадение в "новой жизни" Азазеля.


- И тебе привет. Честно сказать, абсолютно не ожидал тебя сегодня здесь встретить, но эта встреча - пока что самое удачное, что происходило за последнее время.


- Не сказать, что эта встреча - самое удивительное и шокирующее из списка того, что, в свою очередь, за последнее время случилось со мной, но это - определённо одно из самых приятных и _очень_ радующих событий.


Сделав паузу, словно задумавшись, стоит ли это упоминать и прозвучит ли это так, как надо, Альберт усмехается с собственных мыслей, отпивая немного алкоголя, который ему уже подал бармен, и все же продолжает:


- Удивительно и как-то максимально странно даже для меня самого это говорить, но знаешь, я... Пожалуй, можно сказать, скучал.


Страннее этих слов только то, что они действительно цепляют за душу (она же у него есть, так ведь?) того, кому они адресованы, вызывая у него какие-то... Непонятные эмоции, возникающие так резко и так непривычно.

А собеседник в это время, по всей видимости, замечает протезы на месте рук (наверное, не обратил особого внимания до этого) - и не задаёт возникающие в голове вопросы вслух, хотя интересно, по правде говоря, становится до жути.

Но, возможно, это сейчас не самое важное, что можно будет услышать после долгого отсутствия всяческих встреч друг с другом.


На самом деле, крайне удивительно то, как их встречи (которые изначально не должны были стать регулярными и даже не особо планировались - "просто секс на пару ночей и не более") постепенно стали учащаться, становясь все более регулярными - и, кажется, сближая все больше и больше.

Причём сближение в их случае - это абсолютная заинтересованность друг в друге. И речь определённо не только про "переспать" - нет, у них все гораздо сложнее и проще одновременно, потому что каких-то границ в этих странных, но таких безумно захватывающих взаимоотношениях вовсе не существует, и возможно, роль играет то, что им стало действительно интересно проводить время вместе, общаться, что-то узнавать друг о друге и даже...

Доверять? Пожалуй, именно так.

И это странно, непривычно для обоих - но в то же время так кошмарно затягивает, что никто из них не собирается от этого отказываться, а хочет лишь продолжать, желательно - до бесконечности.

И они продолжают - даже сейчас, спустя столько времени, пересекаясь абсолютно случайно в этом самом баре (по велению судьбы, не иначе), где когда-то встретились впервые, даже не думая, куда это может их привести.

И это все ещё так необычно - и вызывает столько сильных эмоций, которые буквально необходимы обоим.

Наверное, если бы это делало их зависимыми, они были бы абсолютно не против - и даже не подумали бы от этой сильнейшей зависимости избавляться.

Им это так сильно нужно.

И даже сейчас, разговариваясь все больше - слово за слово, вопрос за вопросом, - они чувствуют, что этого им действительно не хватало все время.

Но сейчас, кажется, они наконец могут покрыть эту нехватку сполна.


***


Сидя в неизвестном, незнакомом ему от слова совсем (но, нужно отметить, довольно уютном) кафе, Азазель, пожалуй, впервые за все это время испытывает что-то, похожее на самое обычное спокойствие - не депрессивное, а именно такое, которое позволяет чувствовать себя, как раньше.

Как будто все абсолютно нормально.

Как будто ничего не менялось.

Как будто у него все _действительно_ нормально.

Ничего не заказывая, он просто ждёт - кафе как оговорённое место встречи, так что почему бы и нет.

Кто бы сомневался, что целого вечера и ночи им окажется абсолютно недостаточно для того, чтобы восполнить свой потребность друг в друге - а потому было решено встретиться днем, когда у обоих будет свободное время (а его, к счастью, оказалось предостаточно).

Адвокат, немного задерживаясь по рабочим вопросам, попросил дождаться его в кафе, даже адрес скинул - хотя находилось оно совсем недалеко от вчерашнего бара, просто Азазель сам ни разу его до этого не посещал, но встретиться именно здесь был, конечно же, не против.


- Надеюсь, не слишком долго меня дожидаешься?


Плеча касается чья-то рука, и Азазель оборачивается, замечая уже пришедшего Альберта и приветственно улыбаясь.


- Не особо. Кстати, почему именно это кафе?


- Не знаю, - Альберт слегка пожимает плечами, присаживаясь рядом за этот же столик, - атмосфера здесь нравится, да и персонал меня уже запомнил, что не удивительно - я часто сюда перед работой за кофе захожу, от дома же совсем недалеко.


Кажется, разговоры у них имеют бесконечный и непрекращаемый характер - одна тема за другой, и обсудить, кажется, хочется столько, что ход времени не замечает ни один из них.

Вопрос про протезы все же мелькает - адвокату действительно слишком интересно, чтобы не спросить об этом, даже если чёткого ответа не последует.

Азазеля этот вопрос ставит в какой-то тупик.

У него, естественно, уже давно существует история на этот счёт - вполне соответствующая человеческим реалиям.

Вот только подсознание в очередной раз мешает, вновь подкидывая навязчивую (и вовсе не желающую уходить) мысль о том, что... Врать почему-то не хочется. Вот только и отпугивать бредовыми историями о своём настоящем прошлом тоже.

Альберт, в свою очередь, видя это минутное замешательство, слегка улыбается.


- Если что, вопрос необязательный, я все понимаю. Мне ли не знать о тайне личных данных как о праве человека.


На секунду задумывается сам, переводя взгляд на оживленную улицу за окном, а затем, видимо, заметив там что-то, отсылающее к собственным воспоминаниям, и усмехнувшись, добавляет:


- Если тема болезненная, могу вместо этого рассказать про Питерскую мистику. - краем глаза уловив немного удивлённый взгляд собеседника, тут же поясняет, - не знаю, почему именно это пришло на ум, да и перевод темы резкий, согласен, просто... За последние несколько месяцев как-то _слишком_ много событий произошло именно в Питере, стоило всего лишь один раз съездить туда... По семейным обстоятельствам. Ну, и к тому же, ты давно говорил мне, что ни разу в жизни не был в Санкт-Петербурге - чем не повод узнать о том, что там происходит, ещё и со слов очевидца?


В целом, почему бы и нет. Человеческий мир - конечно, не самая приятная вещь, но, наверное, узнать о нем больше не помешает, раз уж теперь придётся здесь существовать ближайшую вечность без каких-либо альтернатив.


***


Когда разговор спустя несколько часов заходит о ментальном состоянии, врать смысла тоже нет - все и так очевидно, хоть лечение и сильно помогает, но сама менталка все ещё может периодически сбиваться.

И в этом во всем есть только одна проблема...


-...Так значит, твой врач скоро уезжает, и сеансы придётся прекратить?


Азазель кивает в ответ, отпивая все же заказанный кофе и, судя по всему, уже абсолютно не волнуясь по поводу озвученной проблемы - эмоции к нему, естественно, вернулись, но здесь роль играет то, что переживать по этому вопросу нет смысла - лучше уж точно не будет.


- Как вариант, могу предложить специалиста, который сейчас восстанавливает психическое состояние моего брата и его... Друзей. Думаю, он тоже будет не против ещё одного клиента. - На удивлённо-вопросительный, выразительный взгляд собеседника адвокат тут же отвечает, продолжая, - Мне несложно хотя бы попытаться помочь, и да, я хочу этого. Всё-таки... Не чужие люди, наверное?


Такой странный вопрос. Вроде риторический, но ответа требует.

В принципе, ответить на это не так уж и сложно.


- Да... Пожалуй, действительно так.


"Не чужие люди" - что это такое вообще и как измеряется? Может быть, это нельзя понять сразу только тому, кто слишком долго не получал необходимого взаимодействия с социумом, обществом, даже с конкретными личностями, но... Сколько времени нужно провести вместе, на какой стадии (взаимо)отношений находиться, какое количество информации друг о друге выведать, чтобы перестать быть чужими и стать... Какими? Знакомыми? Близкими? Родными?

Все ещё непонятно, все ещё сложно. Но только в теории (которой, по правде говоря, голову забивать и не хочется).

С этим человеком, который прямо сейчас смотрит на него так спокойно и абсолютно принимающе (наверное, действительно с любыми ментальными травмами, с любым уровнем безумия и с любым психическим состоянием), на которого почему-то хочется смотреть с осознанием того, что _спасение действительно может быть и даже являться одним конкретным человеком_, вопрос решается как-то сам собой.

Точнее, какого-то конкретного решения и не нужно - вероятно, можно просто находиться рядом и чувствовать, что ты действительно не только не лишний, но и _настолько_ важный в чьей-то жизни?


Внезапно думается, что даже тяжёлые воспоминания постепенно оставляют в покое.

Осознание этого факта такое... Резкое, неожиданное, но вместе с тем так сильно согревающее.

Может быть, потому, что вспоминается теперь совершенно другое.


И сейчас, глядя на человека, который - сомневаться не приходится - и является настоящим спасением, мотивацией для _настоящего_ перерождения и новой жизни, можно почувствовать лишь то, как в груди что-то так сильно сжимается, и это...

Все ещё странно.

Но отказываться от этого уж точно не захочется. Ни при каких обстоятельствах.


***


Возможно, самое страшное - это чувствовать, как тяжёлые воспоминания о прошлом - мучающие твоё подсознание все время, отзывающиеся в сердце и фантомных ощущениях так болезненно и не дающие двигаться дальше в полноценном обыденном темпе, - пытаются утопить в себе твоё понимание слова "жить".

Возможно, именно эти воспоминания нужно забыть, утопить в подсознании, выжечь из своей головы, никогда не возвращаться к ним, как к ненавистному кошмару, чтобы начать наконец новый этап после так называемого перерождения - оно ведь для этого и дано, да?

Но возможно, некоторые из этих воспоминаний - связанные с тем, что (или кто?) сейчас даёт ему повод и силы жить, а не существовать, - он забывать все же не хочет.

И уж точно не будет.

Аватар пользователяsakánova
sakánova 01.06.23, 05:38 • 487 зн.

Да, некоторые вещи невозможно изменить, но можно поменять свое отношение к ним. В этом, по видимости и есть испытание Творца. Оно кажется жестоким лишь пока надеешься переломить ход событий, вместо того, чтобы... отдаться ему?.. попытаться открыть новые грани этого другого существования. Человеческого. Неодинокого.

Очень подкупающий врач,...