— Madonna — Ghost town
Дазай ни разу за всю свою жизнь не попадал в такую нелепую ситуацию.
Он влюбился. Влюбился и не может, не имеет возможности признаться в этом объекту своих чувств.
Физически не способен даже рта открыть, даже поднять тему любви, как таковую.
Кашель сотрясает все тело, боль волнами расходится во все стороны, пронзает грудь молниями.
Чуя презрительно кривит рот и подозрительно быстро расправляется с противниками, ехидным голосом интересуясь, какого черта задыхающийся и бледнеющий эспер тут делает, если ему самое место в стационаре или рядом с Акутагавой? Тот тоже ходит с хрипами и кашлем, даже пачкает иногда кровью места своей работы.
Дазаю не смешно от слова совсем, но он растягивает губы в улыбке и говорит, что не может пустить малыша Чую шалить в одиночестве.
А потом снова заходится в приступе и не видит сведенных бровей рыжего.
Разумеется, это не мешает ему намекнуть Накахаре, что доставить его в агентство будет очень мило с его стороны.
Мафиози цыкает, но делает; пинком открыв дверь, он позволяет Дазаю шлепнуться на диван и растечься по обивке, а это означает, что рыжий протащил его почти через весь офис под удивленными взглядами сотрудников.
— Чего уставились? Послали его на совместное задание, называется! Да он же выглядит и ведет себя так, будто одной ногой уже в могиле! Безмозглые идиоты! Кретины!
Дазай прикрывает глаза, слушает Накахару с улыбкой. Потом снова кашляет, незаметно вытирает кровь и прячет горсть лепестков в переполненный карман.
Он любит Чую. Любит от рыжих кудряшек, прикрытых шляпой, до аккуратных маленьких стоп. Любит золото и бронзу ресниц. Любит его недовольное всем и всегда лицо. Любит ладошки, которые тонут в его руках. Любит изгиб талии и вещи, которые подчеркивают его фигуру. Любит голубые глаза с ехидными искорками. Любит прижимать к себе хрупкое тело, останавливая наведенное «Порчей» безумие.
Маленький демон не покидает его мыслей, терзает во снах и видится в движениях прохожих, их походке, выглядывает из чужих глаз.
Дазай засыпает, слушая бурю в любимом голосе, понимая, что само присутствие рыжего заставляет его почувствовать себя лучше и одновременно — убивает его с чудовищной скоростью.
Коллеги экс-мафиози удивлены? Да слов нет.
Еще утром Дазай скакал по столам и искал балку, чтобы накинуть витую веревку и повеситься, чтобы не писать отчет, которым Куникида прогрыз ему весь мозг.
А теперь вот мечется, глухо стонет, терзаемый кошмарами и вспышками боли в груди, укрытый темным плащом, который как-то решительно-нежно стащил со своего плеча Накахара, поняв, что припозднился, и напарник уже отбыл в страну Морфея.
Первой — и единственной — о проблеме Осаму узнает Йосано.
Сделанный снимок грудной клетки прекрасно показывает их — стебельки, листья и тысячи, тысячи цветков всех размеров. Камелии. Судя по лепесткам — красной.
Йосано хочется плакать от иронии — на языке цветов красная камелия значит «Ты — пламя в моем сердце!». Учитывая, кем являлся… вернее, не так — учитывая, каким человеком был Накахара Чуя, символизм появляющихся цветов был более чем очевиден.
Но у нее на руках был пациент, коллега, которому требовалась помощь, а не герой романа.
Странным было уже то, что Дазай вообще еще мог дышать — цветы превращали его легкие в месиво, уничтожали, стремились захватить больше места, подтачивая и остальные внутренние органы.
Осаму темнеет лицом, когда она предлагает ему признаться, рассказать остальным — вдруг кто-то сможет помочь, сможет донести до Чуи так, чтобы он принял и понял все верно?
— А если он откажет? — резко хрипит он. — Сейчас я еще продержусь сколько-то на своей надежде и неизвестности. А если он откажет…
Йосано кусает губы и молчит в ответ. Крыть ей нечем. Отказ убьет Дазая, она знает об этом.
Они оба знают.
Дазай живет на обезболивающих. Продлевает свое существование тем, что позволяет храброй женщине вскрывать себе грудь и вырезать оттуда цветы, давая шанс жалким остаткам легких придержать коллегу на грани смерти.
Потом исцеляет — и день-два Осаму снова бодр, хотя и бледен.
Но цветы растут снова и снова. Дазая выматывают постоянные зачистки.
Признаться в своих чувствах одному рыжему мафиози он все еще не может, хотя желание переступить через себя и сделать это крепнет с каждым днем.
Но все решается само собой.
(Конечно, не без помощи вездесущего Рампо, который быстро узнал, почему Йосано так часто выносит в мешках окровавленные растения.)
Осаму просыпается с ощущением чужого присутствия в своем доме. Легкие зудят, и он кашляет, без сожалений сминает в руке полноценный цветок — время на исходе, раз уже и цветы пошли. Срок его жизни без взаимной любви подходит к концу.
Камелия похожа на маленькую розу, но куда красивей — ведь это его чувства к Чуе, принявшие обличье цветка, который и убьет его. Убьет так же, как убивают изнутри невысказанные адресату чувства.
Это похоже на самый извращенный способ суицида. Такого даже в его книге не было.
Первый инстинкт, когда ему удается встать — достать пистолет. Встретить незваного гостя, как мужчине, с оружием в руках.
Но он не успевает. Руки пойманы. Ноги в захвате. На бедрах тяжесть.
Сердце щемит от переполняющей, душераздирающей нежности, камелии внутри давят и он едва может дышать.
Чуя не зря считается мастером ближнего боя. И зря люди говорят о бездушии рыжих — вон как душевно целуется, всего себя вкладывает, врывается в чужой рот, захватывает, пока Дазай не находит силу перехватить инициативу.
На губах — горький привкус виски. Осаму облизывается и ведет руками по голым бедрам, с какой-то внутренней радостью обнаруживая, что Чуя начал хозяйничать еще в коридоре, и там же он завтра найдет раскиданные вещи.
То, что он в таком состоянии пришел к нему домой, как к себе, говорит о многом. То, что он полез к нему в постель почти голым, говорит больше, чем он осмелился бы просить.
Дазай лично считает, что это повод — однозначно — считать, что он не одинок в своей привязанности.
Умирать, позволяя цветам вырваться из его тела, как из тесной клетки, смысла нет.
Но он обязан услышать это лично, из уст в уста принять драгоценные слова, ради которых он сможет и будет жить.
Накахару даже просить не надо — он и сам будто бы умирает, гнется в его руках, плачет, гладит ему щеки, жмется, как котенок. Одного только протяжного, наполненного мукой и тоской «Люблю! Да… люблю…» хватает, чтобы внутри что-то полыхнуло жаром.
Дазай задыхается, но уже совсем по-другому, не так, как раньше, без боли за ребрами.
Вместо цветов наружу рвется нежность. Она ощущается, как горячая волна, сметающая, как ему кажется, терзавшие его тело цветки.
Осаму уверен, что видит, как у него яснеет в глазах. Пелена, постепенно отрезавшая ему возможность видеть мир в красках, спала. Силы, которых прежде едва хватало, чтобы минимально функционировать, заполнили все мышцы, укрепили кости — и он сделал первый за много недель, полноценный вдох.
Сознание, которое прежде походило на мерцающий в тумане огонек, разгорелось костром.
И новым поцелуем Осаму ловит его — свой прекрасный, убийственный цветок, пропитанный алкоголем и чистыми в своей искренности чувствами.
Накахара Чуя — самое прекрасное, от чего он мог умереть.
Накахара Чуя — то, что в конечном итоге заставляет его желать жить.
Они сплетаются — податливое, разгоряченное тело принимает его, будто только этого и ждало. Не мешает разница в росте, не мешает вес. Чуя когтит его спину, и это самая лучшая боль в жизни экс-мафиози.
Рыжий умеет доминировать, умеет вести за собой.
Оседлав его бедра, он охотно доставляет удовольствие партнеру и получает его сам — только брать и не отдавать вообще ничего — не в его привычках, и экс-мафиози это чертовски нравится.
Он признает Дазая своим любовником, признает его право в конечном итоге повалить себя на спину, но — Чуя так же дает понять, что смирного поведения в постели не будет. От того-то он выгибается ему навстречу, толкает бедра до рваных вскриков, до пошловатых шлепков. Маленький, очень гибкий, верткий, прямо гиперактивный в постели.
Подобные мысли заставляют Осаму подумать хорошенько, как именно он сможет использовать свою коллекцию веревок на благое дело, раз уж с повешением все так плохо.
В конечном итоге, Чуя вырубается где-то в процессе. Дазаю не обидно и чуть смешно — простынь грязная и мокрая, они оба выжаты досуха, а рыжий и вовсе продержался довольно долго в своем-то состоянии.
Но сил нет даже чтобы отстраниться, и ему удается лишь устроить их обоих так, чтобы утром никто из них не мог выбраться из объятий, не разбудив другого. Так будет безопаснее — для него.
Утром их с Чуей ждет серьезный разговор. Возможно, его обвинят в том, что он совсем с ума сошел, помешался и вообще ничего не было, Дазай это подстроил, но —
Красный огонек продолжает светить между дверцами шкафа.
Осаму хмыкает и, переведя взгляд в потолок, думает, как раздобыть компромат, равноценный передаче пленки и ее копий, чтобы Рампо и Йосано резко забыли, что когда-то что-то такое смотрели из его личной жизни.
Возможно, завтра утром он просто заявится к женщине домой и спрячет весь аспирин — напоить Чую и не напиться самому при этом — задача со звездочкой.
А что до Рампо… Эдогава же не думает, что их отношения с По — неразгаданная загадка Вооруженного Детективного Агентства?
29 ноября 2016
***
Прекрасный стих к работе от Fausse Verite
В душе расправил лепестки
И корни в ней пустил
Ломает сердце изнутри
И все во мне убил
Цветок из крови и костей
Во мне цветет давно
И сколько ещё мнимых дней
Мне жить отведено?
Неужто красный цвет любви
Меня убьет в конец?
Коль будет так, меня прости
Я жалкий трус и страшный лжец
Цветы камелии во мне
Любви неразделённой знак
Любви которую к тебе
Испытывал дурак
Взаимных чувств я не дождусь
Поэтому я лгу
Я лжи вовеки не лишусь
И вместе с ней умру