Люди говорят — перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Красивая сказка, секундная эйфория для счастливцев. Осознание грядущей расплаты и собственных поступков для грешников. Семиаза знал об устройстве мира много больше любого смертного, а потому смотрел на людей с их отчаянным поиском замысла как на неразумных младенцев, которые пытаются коснуться рукой до неба, ещё не зная, что это невозможно. Смешные и глупые. Пытаются прыгнуть выше своей головы, у некоторых — вспомнить хотя бы своего ученика — почти выходит, но мироздание не собирается играть по чужим правилам. Существуют законы, которые неподвластны даже Отцу.
Люди делают вид, что они чего-то стоят. Вот только протяни руку, немного сожми шею — и судьба оборвётся за пару секунд.
Его собственная явно знала толк в иронии — за мгновение до смерти он смотрел в глаза тому, с кем тесно переплетена и сшита вся его жизнь. Надо же, люди не обманули — всё значимое действительно прямо перед глазами.
Умирать не больно, умирать обидно.
Хотя, пожалуй, Люцифер был единственным, кто представлял для него хоть какую-то угрозу. Да, всё могло быть намного хуже.
***
Голубые глаза окунают в ледяное море и напоминают разбитое стекло. Он зол, разочарован, он ненавидит — Семиаза чувствует это каждой клеточкой тела. Теперь — такого хрупкого, беспомощного тела. От этого взгляда хочется уйти, спрятаться, игнорировать — что угодно, но только не видеть. Но вместо этого — выпрямляет спину, складывает руку на руку на коленях и гордо смотрит в ответ.
— Я бы убил тебя ещё раз. Прямо здесь. В нашу последнюю встречу это произошло слишком быстро. Это было практически одолжение, ты бы видел, что происходило дальше! Ты не заслужил отделаться от всего так просто. Не после всего, что ты натворил.
Слова режут, проходятся по уже открытым ранам. Семиаза хочет отвести взгляд в сторону, закрыть глаза — но это будет безоговорочной капитуляцией. Щурится одними нижними веками, наклоняет голову чуть вперёд.
— Так убей. Ты ведь с оружием, не так ли?
Люцифер подаётся навстречу, локтями опирается на стол, хмурит чёрные брови, глаза — живое электричество. Вот-вот что-то скажет, уголок губ дёргается то ли в оскале, то ли в непроизнесённом оскорблении, глубоко вдыхает и откидывается обратно на спинку стула. Пистолет совсем рядом, достать его — меньше тридцати секунд, они оба это знают. Семиаза выжидающе смотрит, почти не моргает. Небо затягивается грозовыми облаками. Белые ресницы опускается — Люцифер поднимается с места и быстро добирается до выхода.
За соседними столами люди засобирались как беспокойные птахи, спеша добраться до дома и не попасть под проливной ливень. Семиаза задумчиво смотрит на проезжую часть и водит ложкой по уже остывшему кофе.
***
Создавать людской мир было увлекательно. Нет, правда, это был вызов самим себе, своим способностям и, в каком-то роде, самому Творцу. Они ведь не знали, что маленькие игрушки вдруг станут важнее, чем все они вместе взятые. Если постараться и растормошить воспоминания, то где-то в летописи наверняка найдётся период, когда Люцифер относился к ним… нормально. Он не разделял и не понимал восторга Семиазы — люди неидеальны, совершают одну ошибку за другой, не видят простых истин, кланяются деревянным идолам, которые не стоят ни одной из убитых ради жертвы души, но Семиазу это несовершенство и привлекало. Люцифер видел, как восхищённо смотрит на них Семиаза, но мог восхищаться только своей личной снежной звездой.
Когда стало ясно, что игрушки на самом деле не люди, а ангелы, что они — всего лишь инструменты для создания человечества — весы нейтрального отношения качнулись в худшую из сторон. Было унизительно и мерзко. Они решили не терпеть это — и оказались свергнуты с небес.
Семиаза стал первым предавшим ангелом — и одним из немногих оставшихся сородичей, кто спасся от участи стать оружием, уничтожающим материю. По злой воле судьбы — преданным оказался первый павший, Люцифер.
Кто же знал, что самый близкий друг, подобно Создателю, поставит человеческую жизнь выше их совместного прошлого и несостоявшегося будущего. Выше жизни Люцифера.
***
У Сорвагсватна волны разбиваются об острые скалы, доносясь до рук холодными брызгами. Под их ногами — несколько десятков метров свободного полёта и неспокойная пляска воды. Над головами — парящие чайки. Семиаза сильнее укутывается в пальто и поворачивает голову к стоящему в нескольких метрах Люцифера. Ветер развивает чёрные волосы и подол длинного плаща. Семиаза проходится взглядом по острому профилю и думает о том, что Люцифер — как и много тысячелетий назад в другой параллели — красив.
— Почему ты выбрал именно это место?
За шумом океана и птичьими криками голос звучит совсем тихо, но повторять вопрос вновь нет никакой нужды — что бы он не сказал, это не останется незамеченным Люцем. Тот хмурится, всматривается в дальнюю точку на горизонте, и отвечает не развернувшись.
— Я помню, ты приводил меня сюда. Тогда, ещё в прошлой жизни.
Говорит медленно, как будто бы взвешивая каждое слово. Низкий бархат мешается с хрипом — ещё с первых минут Семиаза отметил, что тот одет слишком легко для морского климата. Всё ещё не привык к нюансам их новой оболочки.
— Каким сентиментальным ты стал.
Семиаза наклоняет голову к плечу и улыбается самыми краешками губ. Люц не отвечает, прячет ладони в карман, поднимает голову к небу. К нему хочется подойти ближе, снять шарф с себя и закрыть его шею, обмотать самому, лишний раз касаясь чужой кожи, пока того окончательно не продуло. Нельзя. Расстояние между ними — не обговорены вслух, но для понимания друг друга им никогда не нужны были слова — константа, нарушать которую они оба не готовы.
— Это одно из немногих мест, которые остались почти не тронуты человечеством.
— Если закрыть глаза, то можно представить, что ничего и не было?
Спина напрягается, весь силуэт — резче, закрытее. Опускает голову вниз, закрывает глаза. Спустя бесконечно много и конечно мало минут — наконец разворачивается, ловит взгляд серых, цепляется за тонкие линии лица.
— Нет. Нет, нельзя — мы сами стали совсем другими, изменились каждой молекула тела, чтобы просто взять и забыть об этом.
Голосом рассекает воздух, полуоборот на каблуках — уходит по тропе к оставленной машине вдалеке. Семиаза смотрит на обрыв острова и делает несколько шагов вперёд. Ещё два — закрыть глаза и расправить руки — и воспоминания не будут тяготить душу.
Заводя двигатель, Люцифер через зеркало заднего вида смотрит на белое пятно и отворачивается, когда тот заносит ногу для нового шага.
***
Как там говорят, раньше и трава была зеленее, и небо голубее?
Люцифер может точно сказать, что искрил мир в самом начале по-другому.
Когда Семиаза вёл его за руку, практически бежал, заводя в тёмные закоулки между домов, воздух пьянил, и ничего, помимо них двоих, не существовало. На тонких губах напротив — отголоски смеха, личное марево Люцифера. В этом городе они — чужеземцы, лишние слова в цельном предложении, а Семиаза, даже приняв человеческий облик, остаётся слишком заметным — не может не привлекать чужие взгляды. Бледная кожа, белоснежные волосы, светлые-светлые ресницы — Люцифер знает, как они щекотят кожу — целиком и полностью выбивается из массы местных. Ходить среди людей выходит всегда совсем недолго, иногда, как сейчас, приходится давать дёру от патрульных. В такие моменты они, великие и могучие, чувствуют себя молодыми душами, застуканными Творцом за попыткой разобрать по частям звезду на космическом полотне — из детского интереса. Семиаза всё ещё улыбается, притягивает за ткани Люцифера ближе, прижимается спиной к стене. Люцифер не может не поддаться ему, приподнявшись и сцеловав разделённую на двоих шалость.
***
Сигарета в зубах, телефон, зажатый между плечом и ухом, пытается найти зажигалку на дне сумки. Сухой голос по ту сторону экрана говорит заумными терминами, объясняется, рассказывает свои планы на проект. Сквозь весь монолог Семиаза выделяет для себя то, что на самом деле ничего не готово — очевидно, всё придётся брать в свои руки — а сейчас он слушает сплошные оправдания. Непосредственность раздражает, но выдержки хватает на то, чтобы оставаться спокойным. Зажигалка, правда, так и не находится, зараза.
По плечам скользят руки и длинные чёрные пряди, мешаясь со своими собственными, открытая зажигалка рядом с лицом — Семиаза тянется вперёд и прикуривает, а после задирает голову наверх и почти что проезжается носом по чужому подбородку — не хватило всего пары сантиметров. Несколько секунд Люцифер сверху-вниз прожигает нечитаемым взглядом, которые кажутся Семиазе непозволительно долгими — слишком давно они не подпускали друг друга на такое расстояние, обходит скамейку и садится рядом. Глубокая затяжка — серый дым в воздухе — Семиаза изучает Люцифера, наблюдает, пытается считать намерение. Отвлекает уже надоевший собеседник, который зовёт его уже в какой раз по имени, не получая ответа — Семиаза быстро заканчивает разговор дежурными фразами и вновь переводит внимание на сидящего рядом.
Каждая их встреча — игра и охота одновременно. Никто из них не может предположить, чего ожидать от второго — время беспощадно смыло их былую способность предугадывать действия друг друга — оба не готовы первыми сдаваться.
— Ты будешь? — Семиаза кивком указывает на пачку в руке. Люцифер презрительно бросает на неё взгляд и качает головой.
— Я не самоубийца. — Разрывает неоговорённые вслух гляделки и поворачивается к дороге.
Семиаза тихо хмыкает и стряхивает пепел на асфальт.
— Так… что произошло? — голос размеренный, но пульс учащенными ударами отдаётся в висках.
— После того, как я тебя убил? — гордо, на улыбке. Явно понял и без уточнений, но не мог не поддеть. Семиаза хмурится, но сам же заставляет себя расслабиться обратно.
— Да. После того, как ты убил меня.
— Что, непросто быть в неведении и сидеть в собственном теле, как в клетке?
Люцифер наклоняет голову набок, смотря на Семиазу подобно сытому и довольному коту, который только что сожрал мышку. Не дождавшись ответа, но явно удовлетворённый вызванной реакцией — незаметно для прочих, но очевидно для Люцифера, выстроенный ледяной барьер Семиазы рухнул с самого незащищенного места — продолжил уже сосредоточенно, не оставив ничего от весёлого настроя.
— Мир рухнул. От фундамента, цепной реакцией — до райский врат. Конец всему – пуф – окончательная смерть даже тому, что уже было мертво. А потом… — Люц прикрывает глаза, собирая мысли в общее целое, пытаясь уловить то, что неподвластно даже ему — Я бы и сам хотел знать. Кажется, вселенную запустили на новый круг. Только мы уже не в тех ролях, что исполняли раньше.
Напряженная тишина. Переварить такое, сколько бы времени не прошло — почти невозможно.
— Как думаешь, кто-то ещё, помимо нас, помнит прошлое?
Семиаза удивлённо поднимает брови, не ожидая такого вопроса. Думает с минуту.
— Сомневаюсь.
Для них двоих — как приговор. Люцифер смотрит в пол, потирает переносицу и протягивает открытую ладонь к Семиазе.
— Давай сюда свою отраву.
***
— Знаешь, ты ведь просто мог позвать консультантов.
Пара нажатий тонкими длинными пальцами по светящемуся экрану — выбирает нужные пункты — и Семиаза делает шаг в сторону, облокачиваясь на боковую стенку банкомата. Люцифер показательно игнорирует и завершает операцию. Убирает пачку купюр в кожаный кошелек и наконец поднимает взгляд на Семиазу. Тот смотрит на него выжидающе, сложив руки на груди.
— Что? — услышав вопрос, Семиаза молча поднимает одну бровь. — Ладно-ладно, спасибо. Как ты вообще здесь оказался?
— Я живу поблизости.
— Почему мы вечно натыкаемся друг на друга? Город ведь немаленький. — Люцифер устало вздыхает, пряча кошелёк в сумку. Семиаза пожимает плечами и легко отталкивается от банкомата.
— Кто-то над нами злостно пошутил.
От создания до смерти, через все вселенные, сквозь все зеркала и лабиринты, связаны красной нитью на запястье, неизбежно и необратимо. На улицу выходят оба — и вместе останавливаются. Воздух пахнет возрождением — цветение деревьев в самом разгаре, нежные бутоны и сладких запах, солнце приятно греет — но не жалит.
— Не хочешь выпить?
Семиаза не сразу реагирует, как будто обращено и вовсе не к нему, а когда доходит — осторожно поворачивается к Люцу. Моргает медленно, ждёт какого-то подвоха.
— Я не пью.
Люцифер недоумённо смотрит в ответ, окидывает взглядом снизу вверх и ухмыляется.
— Нальём тебе детский сок.
Пауза. Семиаза хмурится, делает очень сложное лицо — и Люцифер сыплется, тихо хохоча. Совсем по-доброму смотрит — Семиазе всё кажется нереалистичным сном — и добавляет:
— Пойдём.
Солнце опустилось совсем низко к горизонту.
***
По утрам балкон ещё не успевает прогреться от ночной прохлады — босыми ступнями наступать неприятно, но идти в другую часть квартиры за тапками — слишком лениво. Переминаясь с ноги на ногу, и в итоге согнув одну в колене, пальцами оперевшись на вторую, Семиаза высовывается головой на улицу. В небе — кружащий косяк птиц, собирающийся улетать в южные края. Жмурится, подставляя лицо солнечным лицом. Половица сзади скрипит, и через пару секунд на талию, приминая свободную футболку, опускается тяжёлая рука. Не открывая глаза — жмётся ближе к источнику тепла, щекой ложась на черновласую макушку.
— Ты сегодня рано.
На шее остаётся невесомый поцелуй, и Семиаза улыбается, льнётся за дополнительной лаской.
— С работы позвонили, дали добро на отпуск. Купим билеты — и через неделю улетим. Не успеешь даже замёрзнуть.
Семиаза беззлобно вздыхает, утопая в чужих объятьях.
— Зато опять прятаться от солнца.
Люцифер улыбается — Семиаза чувствует кожей — и прикусывает мочку уха.
— Ничего, снежинка, не растаешь.
Семиаза фыркает и разворачивается в руках, сталкиваясь носом к носу.
— Безешку ты выгуливаешь, раз уже проснулся.
— Ну нет, — толкается лбом в плечо — тогда вместе, даже не думай слинять от обязанностей.
Время любит кровь.