Темно. Ракшор сонно моргает и чуть приподнимает голову. Шторки мерно двигаются от ночного ветра, который заполняет комнату приятной прохладой. Луна, кажется, стоит почти за окном — свет достаточно яркий и этого хватает для того, чтобы можно было различить силуэты предметов. Потирает глаза кулаком и приподнимается на локте, тянется к телефону на прикроватной тумбочке — щурится от слепящего экрана — смотрит на время. Три часа… Легли спать всего два часа назад, а уже через пару нужно будет вставать. Засиделись внепланово, но ожидаемо — брат и блондинистое несчастье около полуночи решили, что именно сейчас самый удачный момент для кухонных экспериментов. Готовят они, нужно отдать должное, сносно. Кухня — официально их зона, Ракшор предпочитает не марать руки и в случае чего — выбирает доставку. Но иногда их совместные безумные идеи ловят разрушительный резонанс, а закон мёрфи срабатывает на полную. В этот раз всё привело к чему-то горелому, испорченной сковородке, муке на столе, стенах, полу, на них двоих — а чуть погодя мука оказалась и на Ракшоре. Или Ракшор в муке, учитывая масштабы происшествия. В общем, отмывать пришлось сначала всю комнату, а потом отмываться уже всем троим. Для образа Ракшор даже сделал вид, что очень недоволен таким бедламом, назвал их придурками и показательно закатил глаза, но на самом деле злиться, видя радостные искры в глазах Баффорта и слыша тёплый смех Аха где-то в районе своей шеи, будучи зажатым между ними в крепких объятиях, было сложно.
Отложив телефон, Ракшор оборачивается на другую сторону от себя. Замечает поверх собственной ноги пятку Баффорта, который, крепко сопя, раскинул конечности на половину кровати и, помимо этого, на Аха с Ракшором. Родные черты лица — практически идентичные его собственным, но всё ещё неуловимо отличимые, чуть острее, немного резче, а сейчас — такие расслабленные, смягчённые, невольно вызывают улыбку на самых уголках губ. Ракшор протягивает руку и убирает рыжий локон со лба, задерживается тёплым взглядом на лице ещё несколько мгновений, и ложится обратно. Теперь прямо перед ним — напряжённый излом светлых бровей, дёргающиеся глазные яблоки под закрытыми веками и сжатые в тонкую нить губы. Снова кошмары. В последнее время совсем зачастили. Ах рассказывал, что раньше, до знакомства с близнецами, каждая ночь была своеобразной пыткой, но после того, как они съехались — всё сошло на нет. Спустя год вернулись снова. «Заработался, наверное», «да ладно, у всех бывает». Бывает, конечно, но явно не в таком количестве. Всю последнюю неделю Ракшор с Баффортом обмениваются беспокойными взглядами, замечая, как качество сна сказывается на Ахе. Он не говорил вслух, но они догадывались — по зажмуренным глазам на громкое приветствие Баффа, по частому желанию побыть одному, по осунувшейся осанке, по залёгшим синякам под глазами — чувствовал себя он тоже паршиво. Ракшор придвигается чуть ближе, кладёт ладонь на щёку и нежно поглаживает большим пальцем — обычно таких простых движений достаточно, чтобы Ах успокоился. По его словам, после этого сон либо сменяется на блаженную пустоту, либо «на двух прелестных ангелов». Но сегодня у них, видимо, всё решило пойти не так. Следом за прикосновением Ах резко поворачивает голову в сторону, а когда Ракшор предпринимает ещё одну попытку и тянется к плечу — с криком подрывается. Дышит часто-часто-часто и рвано, пальцами судорожно сжимает простынь, потерянно смотрит прямо перед собой. Ракшор сразу же подтягивается к нему, плавно опускает руки на плечи, зовёт по имени негромко, давит мягко в свою сторону. Ах не сопротивляется и откидывается спиной на грудь Ракшора. Дыхание всё ещё сбито, и Ракшор, прижавшись щекой к макушке, громким шёпотом помогает восстановить ритм. Пальцами одной руки зарывается в волосы, перебирая прядки и массируя кожу, другой – кладёт на солнечное сплетение. Стало тише. Замечает боковым зрением, как проснувшийся Баффорт хлопает рукой по подушке. Ракшор улавливает и, не отпуская Аха, опускается на кровать, укладывает по центру. Баффорт горячей печкой сразу же прижимается к боку Аха, устроившись головой на плече, и кладёт рядом с рукой брата на груди Аха свою собственную. Ракшор перехватывает усталый взгляд голубых глаз и касается губами лба. Ещё один поцелуй – на переносице, ещё два – на каждом глазе, на щеке, и последний, самых невесомый – на губах. Ложится рядом, смотрит внимательно.
— Опять вас всех перебудил.
Голос Антихриста хриплый, дрожащий. Беззвучно смеётся пару секунд и тяжело выдыхает. Считает себя виноватым, но извинений вслух не произносит – прекрасно знает, что в ответ получит только недовольное шипение, уже пройденная тема. Вместо этого аккуратно зарывается в огненные волны пальцами и прячется лицом в рыжих кудрях. Баффорт прижимается крепче, носом трётся о ключицу, кончиками пальцев дотрагивается до ладони Ракшора. Оба напуганы и оба понимают – сейчас показывать этого нельзя. Ракшор находит ответ в прямом взгляде брата и, как можно спокойнее, спрашивает:
— Что тебе снится?
Чувствует, как под руками напрягается тело. Ах не отвечает сразу. Ракшор также не спешит повторять вопрос. Баффорт задумчиво вырисовывает какие-то одному ему известные схемы пальцем на коже Аха. Спать, на самом деле, уже клонит обратно, но заснуть себе Ракшор не позволяет. Если они не поговорят сейчас, то чёрт знает, сколько ещё это может тянуться. Тишина наконец нарушается покашливанием, за которым следует тихий рассказ.
— Многое. Другая жизнь. Жизни. Проживаю пару тысячелетий, по ощущениям. Иногда – за ночь, иногда – растягивается на несколько ночей. А иногда я как будто бы целый мир на плечах держу. Вижу все нити, которыми сшита вселенная. Ещё часто вижу… Человека. Не знаю, кто он, но, кажется, важная шишка. Приходит, смотрит на меня то с укором, то с такой добротой, что камень в него кинуть хочется.
Баффорт хихикает и поднимает голову, как кот ластится – и Ах даёт ему эту ласку.
— Неужели тебя так пугает какой-то хороший человек?
Ах улыбается, кончиком носа трётся об нос Баффа.
— Нет. Он порой раздражает, но бояться людей – последнее дело.
Баффорт довольно хмыкает. Ракшор закрывает глаза и на зевке уточняет:
— Так что же тебя пугает, бесстрашный?
Опять напрягается. Ракшор целует плечо Аха и остаётся лежать прижавшись к нему губами.
— Из раза в раз всё заканчивается одним и тем же. Всё вокруг рушится. Пропадает в бездне – или становится этой бездной. В конце – я один.
Ракшор не сразу находится с ответом, но Ах всё равно опережает его, продолжая:
— Самое страшное – каждый раз теряю вас.
Ракшор не дёргается, но чувствует, как это делает брат.
— То по очереди, то сразу двух. После такого мир и правда уже самому хочется разрушить. Я…
Баффорт приподнимается, нависает над Ахом, долго-долго смотрит в светлые глаза. Наклоняется, всего пара миллиметров между губами, дыхания переплетаются.
— Смотри на меня. Мы оба живы и целы. Ты с нами. Всё в порядке. И всё будет в порядке. Не снесёт же никому внезапно голову, верно?
Ах вскидывает брови, но плавится под улыбкой напротив.
— Верно.
И уже сам подаётся вперёд, сокращая ненужное расстояние между ними. Целует не как обычно, медленно, не глубоко, тянуче. В этом поцелуе – вся благодарность. Баффорт отстраняется, напоследок прикусив подбородок, и заваливается на постель. Ракшор вкладывает ладонь в ладонь Аха, переплетает пальцы, и поднимает взгляд наверх. Ничего не говорит, только тянется к лицу, прикладывается к губам, и устраивается на подушке рядом. Ракшор ловит себя на мысли, что тоже не видит смысла в мире без них. Ах, как будто услышав это, улыбается и прикрывает глаза.
— Доброй ночи, mis ángeles.
Ракшор проваливается в мягкую тьму и знает, что больше кошмары их не потревожат.