Отца своего Тони почти не знал, его убили когда мальчику едва исполнилось четыре года. Он хорошо помнил, как пришли два грозных полицейских, сообщили о несчастье и зачем-то разбросали вещи во всех комнатах. Ещё он помнил, как рыдала мать во дворе их дома не прекращая обдирать кукурузные початки. Как ругала, на чём свет стоит, каких-то "чёртовых федералов" и своего, теперь уже покойного, мужа. Уж она-то ему всё припомнила: и оставшихся сиротами детей-погодок, и вечные загулы, и только-только выстроенный семейный бизнес. В общем, нелегко пришлось его матушке, всё легло на её хрупкие плечи. Наркоторговля – дело хлопотное, а если ещё и маленькие дети, то совсем тяжко. Но, с божьей помощью, всё потихоньку наладилось. Через пару лет семья переехала в новый дом с бассейном и садом, а матушку Тони знали и уважали по обе стороны американо-мексиканской стены.
Несмотря на то, что дом был полон людей, Тони всегда чувствовал себя одиноко. Со старшей сестрой Паолой он не ладил, а мать была вечно занята. Дядя Хосе, правда, пытался его воспитывать, показывал оружие и учил считать деньги. Но пистолеты и ножи пугали мальчика, а считать цветные бумажки ему было скучно. Так и рос Тони сам по себе, как трава у дороги, замкнутый и ко всему равнодушный. Единственное, что вызывало у него живой интерес, это вкусная еда и новые серии "Подземелий и Драконов".
Когда Тони пошёл в школу, выяснилось, что он не очень умный и с трудом усваивает даже минимальную программу. Разочарованная мать окончательно потеряла к нему интерес и возложила все свои надежды и чаяния на не по годам толковую старшую дочь. Правда когда двоек в ведомости Тони становилось слишком много, миссис Толедо всё же бралась помогать сыну с уроками. Они садились за длинный обеденный стол и решали задачи по математике. Но стоило прислуге начать стелить скатерть и расставлять тарелки, мальчик тут же тупел ещё больше и мог думать только о предстоящем обеде, чем очень расстраивал свою мать.
— Тони, Тони! — говорила она. — Когда-нибудь еда тебя погубит.
Шли годы. Паола, едва ей исполнилось тринадцать, начала трудиться на благо семьи. Дважды в неделю на старом автобусе вместе с констеблем Церезо, она сопровождала группу одарённых мексиканских девочек из бедных семей в балетную студию в Эль-Пасо. Сестрица быстро влилась в чётко работающую схему, и лучше любой няньки присматривала за маленькими наркокурьерками. Паолу знали все маменькины головорезы, а дядя Хосе и вовсе в ней души не чаял и, не смотря на огромную разницу в возрасте, заявлял на девушку свои права. Мать не могла нарадоваться на дочку, а Тони... А Тони на шестнадцатилетие она подарила автозаправку.
***
Если бы не федералы со своими подлыми подставами, Антонио Толедо никогда бы не предал семью. Кто бы мог подумать, что той размалеванной девке не было и четырнадцати? Он, конечно, догадывался, что она малолетка, и даже надеялся на это, но чтобы попасться... А ведь мама говорила:
— Тони, Тони! Ты только скажи, и дядя Хосе привезёт тебе любую девочку. А эти грязные шлюхи с обочины когда-нибудь тебя погубят.
Но Тони не нравились девочки дяди Хосе, он любил таких – маленьких диких кошечек с Квинта авенида. Ему бы сразу догадаться, что что-то здесь не так, уж больно быстро малышка запрыгнула к нему в машину, и в номере торопилась. Тони едва успел ей вставить, а на пороге уже топтались полицейские в компании с агентами из Управления по борьбе с наркотиками. Голый, закованный в наручники и с разбитым носом, Тони лежал на грязном полу мотеля, слушал душераздирающую историю о том, как он похищал и насиловал несчастного ребёнка, и понимал, что у него большие неприятности.
За свои двадцать три года Тони, конечно, бывал в полицейском участке – в детстве мама брала его с собой, когда заносила констеблю Церезо письма в пухлых конвертах. Антонио мог часами сидеть в коридоре наблюдая за бесконечным движением людей в форме, слушать трель телефонных аппаратов и негромкие разговоры. Полицейские улыбались пухлому малышу, хлопали его по плечу и угощали конфетами. Они были совсем не страшными, не то что эти федералы.
Но сейчас, несколько часов проведённых в комнате для допросов, показались парню адской вечностью. У Тони раскалывалась голова, его тошнило от сигаретного дыма и нервного напряжения. Ещё чуть-чуть и он сошёл бы с ума от бесконечных вопросов, обвинений и мелькающих лиц. Сначала с ним беседовали федеральные агенты, они говорили тихо и подробно расспрашивали про семью. Потом приходили следователи. Эти – угрожали, описывали в красках, что делают в Сефересо №9 с любителями маленьких девочек, но обещали помочь, если он пойдёт на сделку с федералами. Каким-то чудом, в четыре утра, Тони смог выпросить положенный ему по закону телефонный звонок, и сообщил о случившемся дяде Хосе. Тот очень разозлился и обозвал Тони идиотом, зато, стоило положить трубку, как его сразу же перестали допрашивать и отвели в одиночную камеру.
Всю оставшуюся ночь Тони всматривался в тени за дверной решёткой и прислушивался к каждому звуку. Он всё надеялся, что вот-вот придут маменькины адвокаты и заберут его домой, но в коридоре было тихо. Утром, сержант, раздающий завтрак, подбросил ему записку от сестры, где говорилось, что ему придётся самому отвечать за свой блудливый член, а если он вздумает сдать матушку, то дядя Хосе его из под земли достанет и пристрелит, как бешеную собаку.
Когда Тони осознал, что спасать его не будут, он наверное впервые в жизни по-настоящему задумался. В тюрьму Тони не хотел. Он прекрасно понимал, что если его посадят за изнасилование малолетки, жизнь его будет мучительной и короткой. И если дядя Хосе пока далеко, то полицейские уже сейчас могут перевести его из уютной одиночной камеры туда, где он не продержится и пары суток.
Тони отбросил все ненужные мысли и эмоции и решил, что должен спасать свою жизнь любыми доступными ему способами. Он, конечно, понимал что то, что он собирается сделать – плохо, и видит Святой Иуда, Антонио Толедо никогда бы не предал свою семью, но ему не оставили выбора. Барабаня в железную дверь камеры, Тони очень надеялся, что информация о балетной студии, оружейной комнате дяди Хосе и делишках констебля Церезо заинтересует агентов. Ему бы только попасть в программу по защите свидетелей, а там уж он так спрячется, что его никто не найдёт.
Федеральные агенты оказались неплохими ребятами. Как только они услышали, что Тони согласен дать показания против семьи, его сразу взяли под охрану, и после четырёх часов подробных расспросов на камеру, до суда перевезли в охраняемый номер в отеле "Пасо Дель Норте".
Первым делом Тони заперся в ванной и долго стоял под душем смывая с себя засохшую кровь и вонь полицейского участка. Он был счастлив закутаться в чистый гостиничный халат и просто сидеть на кровати глядя в одну точку. Ему было совершенно всё равно, что почти месяц он безвылазно проведёт в одноместном номере, ведь это куда дольше, чем в тюремной камере. И не важно, что под дверью круглосуточно дежурят агенты, это даже хорошо, дядя Хосе до него не доберётся. Главное, что он жив и уже совсем скоро начнёт всё с чистого листа в какой-нибудь глуши штата Мичиган.
За три недели Тони так привык к своему убежищу, что остался бы тут навсегда. Он целыми днями сидел на диване, смотрел кабельное телевидение и ел. Охранники его сильно не беспокоили, молча обходили номер утром и вечером и продолжали дежурство за дверями, а продукты и всё необходимое, раз в два дня, ему приносила сержант Берта Гонсалес. Тони каждый раз с нетерпением ждал её прихода. Берта заносила на кухню два больших пакета из супермаркета и с улыбкой говорила: "Ну-ка, Антонио, посмотри, что я тебе принесла", и выкладывала на стол колбасу, хлеб, жареную курицу, тушёную фасоль с овощами и клубничные йогурты. Потом вручала ему бургер и бутылку кока-колы и отправляла в комнату: "Иди, сынок, повеселись у телевизора, а я тут приберусь и сложу всё в холодильник". В общем, если бы не первое судебное заседание через два дня, можно было бы сказать, что Тони был абсолютно счастлив.
***
Солнце в Эль-Пасо заходит рано, поэтому в десять вечера, когда Тони решил перекусить, в номере было совсем темно. Он зашёл на кухню и открыл холодильник. В ту же секунду вспыхнул мягкий свет, озаряя ночного гостя и упаковки с едой. Тони выбрал двухсотграммовый стаканчик клубничного Chobani, повернулся за ложкой и замер. Он прекрасно помнил правила: не подходить к окнам и не открывать шторы, поэтому очень удивился, когда увидел сверкающий огнями город. "Странно, — подумал Тони, — может Берта проветривала и забыла закр..." Он так и стоял, облизывая крышечку от йогурта, когда в лоб ему прилетела пуля дяди Хосе.