Mea mihi conscientia pluris est quam omnium sermo.

Гаррет знал, что рано или поздно этот момент настанет, но не думал, что… при таких обстоятельствах. Когда он будет стоять у подножия огромной лестницы, на вершине которой полыхали руины взорванной Церкви, а рядом, шокированные и безмолвные, будут стоять главные идейные враги Киркволла. А причиной смерти Создатель знает скольких людей и разрастающегося по капле хаоса будет Андерс, гордо утверждавший, что дело его рук стоило всего, потому что такова цена Справедливости.

У Хоука впервые за долгое время не было слов. Он убивал за свою жизнь, убивал многих, кто пошел на него с оружием, но никогда — тех, кто мирно исполнял свой долг и служил людям Киркволла. Он… не злился. Шок был слишком велик.

Но он отчетливо понял, о чем заговорила Мередит, и еще отчетливее понял: она права в том, что магов теперь растерзают на улицах голыми руками, если их не казнят храмовники. Вспомнилась сумасшедшая Грейс, тот ублюдок, что убил Лиандру, все те, кого не так давно пришлось ловить и убивать, прорываясь через завесы магии крови и орды демонов… И Гаррет кивком показал Мередит, что готов сражаться вместе.

Он должен хотя бы попытаться что-то спасти, даже если его проклянут остальные маги, и так считающие лицемером. Даже если он на это дело положит все, что есть в его жизни — кроме одного.

Но он, к счастью, далеко.

Мерриль, с которой Гаррет давно разругался из-за ее заигрываний с кровью и демонами, из-за которой ему пришлось участвовать в уничтожении целого клана долийских эльфов, почему-то не сбежала к магам. Андерс связал им руки, и даже она это понимала, несмотря на огромное сочувствие ко всем чародеям. Те, что прикрывали отступление Орсино, горели, впрочем, как и любые другие не-маги — Гаррет, увы, уже различал с трудом, устав от того, что устраивали вокруг него эти проклятые любители собачиться по пустым вопросам «кто из нас хуже?» и «кому можно больше?»… Никому. И если Владычица Церкви, упокой Создатель ее душу, не смогла ничего изменить уговорами — сможет Хоук. Любыми методами.

Андерс не покинул поле битвы. Остался, не то объясняя, не то запоздало оправдываясь… Гаррет стоял за его плечом и слушал, буквально вместо его слов слыша грохот падающих камней его былой жизни, того уклада, который хоть как-то держал хрупкое равновесие, которое никто и никогда и так не звал мирным. Авелин, Фенрис, Мерриль и Варрик стояли рядом. Они думали о своем, конечно, но решение вновь, как каждый проклятый раз, было на Хоуке. Удар ножа в спину? Или…

Шаг, другой. По дуге, чтобы оказаться перед Андерсом, опустившим взгляд в землю.

— Ты пустил прахом все, что было у здешних магов и у меня, — голос был немного хриплым, но это все из-за лезущей в горло гари, не укравшей безжалостной жесткости слов.

Они не ладили изначально, у Гаррета не было радужных надежд на то, что одержимый сумеет с собой совладать, точно никого не убьет и еще и, прости, Андрасте, принесет кому-то свободу. Он сражался за идейный и пустой, как стекляшка, хрупкий образ, придуманный себе самому и пока что, увы, невозможный — и своей борьбой превратил все в бойню.

— Ты хотел втянуть в это меня.

И хорошо, что на радостные речи о возможности избавления от одержимости Гаррет не повелся, зная, что селитра не нужна ни для каких зелий или ритуалов.

— Ты стал убийцей невинных людей — и станешь причиной еще больших смертей, в каждой стране, городе и деревне.

Люди сойдут с ума, и у Гаррета в мыслях уже складывались вновь картины вечного бегства семьи Хоук ради своей безопасности — дорога, неизвестность, постоянные нервотрепки, тревоги, нищета и попытки в карнавале выдуманных личностей не забыть, кто ты есть на самом деле.

— Не достаточно смелости, чтобы взглянуть мне в глаза?

Гаррет стоял там, прямой, напряженный, с глубокой внутренней болью и пока что забитым как можно дальше отчаянием, но крепко сжимал в тяжелой латной перчатке посох, скалящийся костяной волчьей челюстью. Рука не дрожала — он бы ударил.

Но он не мог.

На левой руке мерцал черненым серебром и грубым в своей простоте узором Обет Стража.

— Бери, — металлический носок сапога пнул по земле ближе чужой посох. — И уходи.

Где-то там, достаточно далеко от этого хаоса, билось и сейчас сердце человека, который обернулся для Гаррета смыслом жизни. Того, кого могло не стать, если бы не встреча со Стражами, устроенная когда-то Андерсом во тьме Глубинных троп. Того, кто значил больше, чем весь Киркволл, кровавой печатью оставшийся на сердце.

Того, чьи поцелуи даже в воспоминаниях жгли огнем более сильным, чем тот, что полыхал на руинах Церкви и в душе Гаррета, не отводившего взгляд.

— Карвер — единственная причина, по которой ты дышишь, — закончил Хоук тише. — Я был перед тобой в неоплатном долгу за его жизнь — возвращаю. Куда ты направишься — твое дело, но если мы встретимся снова и ты встанешь против меня… Наслаждайся триумфом Справедливости.

Гаррет понимал, что идет навстречу своему падению. И все же сделал этот шаг в сторону, глядя на остальных спутников.

— Идем. У нас есть работа.

Он не оглядывался: там, за плечами, ничего не осталось. Осталась только дорога вперед, в бойню, из которой Гаррет надеялся выйти живым хотя бы для того, чтобы вновь жить ожиданием встречи и воспоминаниями о невозможной яркости одних синих глаз.

К счастью, новая встреча ждала его намного скорее, чем он мог себе представить.