Т. приглушённо вздохнул и щёлкнул зажигалкой. Снизу проносились редкие машины, игнорируя скоростной режим города, неоновый свет аптечной вывески, иронично сообщающей, что поможет в любой ситуации, проникал в квартиру. Наверняка забившаяся в угол девчонка, у которой уже не осталось сил реветь, всегда смотрела на неё и проклинала за то, что так бьёт по глазам, особенно по ночам — без плотных штор, которых в квартире не имелось, от яркого кислотного монстра не было спасения. Зато сейчас может даже и молилась, чтобы добрый дядька-фармацевт пришёл ей на помощь. Вот только ни один Айболит не в силах решить её проблем — не придумали лекарства от отсутствия мозгов.
Самое смешное, что она ещё на что-то надеялась, открыв дверь, даже не глядя в глазок, и пропуская гостя в дом. Предложила налить, демонстративно оголив декольте, и призывно облизала губы. Будто не понимала, кто к ней пришёл. Или же правда в тот момент не понимала? Т. был бы полным кретином, согласились он на столь щедрое предложение. Что эта шалава могла ему дать кроме венерического букета? Денег у неё отродясь не водилось, интересной информацией тоже явно не располагала, а трахать то, что вызывает только отвращение, как минимум лишено смысла.
Он затянулся и выпустил струйку дыма в потолок. Времени было предостаточно. Эта дура ещё до его прихода всем друзьям отправила сообщение, что две недели проведёт у матери. Т. не стал уточнять, куда она собиралась на самом деле, хоть и знал, что мать окочурилась лет десять назад, ещё в тогдашнем Белокаменске, обдолбавшись бадяженным герычем. Может, поехала бы к очередному простодушному пареньку, которому обещала любовь до гроба — до его, по всей видимости, — или просто планировала отсидеться здесь, в надежде, что никто не станет искать? Хотя, открыла же. Может ждала кого. Или хотела уехать завтра? Т. мотнул головой, выбрасывая ненужные мысли. Какая, к черту, разница? Все её планы уже накрылись медным тазом.
Если совсем честно, он не хотел её убивать. Кто бы что ни говорил, а удовольствия от процесса он никогда не получал. Просто умел хорошо — война научила. Работа она и есть работа — неважно, нравится тебе она или нет, главное, что исполнитель ты ответственный. Таков, по крайней мере, был аргумент нового босса. Не главный, но весомый. Наравне с хорошим гонораром. Будто мало у него было головорезов, готовых замарать руки за пачку купюр. Но Т. частенько отдавали предпочтение в подобного рода вопросах. И не было у него возможности отказаться. У таких людей всегда имелись рычаги давления. Плевать они хотели на чужие желания. А на его особенно. Знали, что всё сделает, даже за дырку от бублика, но продолжали исправно отстёгивать, завоёвывали лояльность, прекрасно зная, что он их всех давно бы перерезал. Причем вот их — с особо изощрённым удовольствием. Так он и поступит, когда придёт время.
Девчонка поглядывала на него, шмыгая носом и держась за горло, по которому Т. саданул ребром ладони в ответ на предложение взять её прямо на кухонном столе. Отдавало дешёвыми женскими романами, а писклявый голосок вызывал только одно желание — поскорее её придушить. Сдержался, но треснул как следует, чтобы больше не слышать похабных речей, настолько пропитанных притворством, что даже тошнило. Насколько же привычным было для неё подобное поведение. Т. ведь прекрасно знал, что не красавец. Не прическа, а свисающие сальные патлы, щетина, норовящая в скором времени стать полноценной бородой, шрам на лбу по линии волос, оставшийся с плена, где ему обещали лицо срезать, да только не успели. Но отметина на роже осталась — не было специалистов, а если и нашлись бы, то ценник бы задрали мама не горюй. Спасли — и на том спасибо. Клеем залили — и дальше в бой. Времени страдать не было. Т. швырнул тлеющий окурок в форточку и закрыл окно. Что-то слишком много мыслей в привычно пустом котелке. Надо уже заканчивать работу и уходить, пока не занялся рассвет.
— Я же не… ик… думала, что всё… ик… так обернётся… — просипела девушка, пытаясь забиться в угол как можно дальше, слиться с тенью и раствориться в ней. Т. не столько услышал, сколько прочитал по губам. Аптечная вывеска была чудной альтернативой любой лампе.
— Конечно не думала, — фыркнул он. — Не уверен, что ты вообще умеешь.
Вступать в диалог вообще было не обязательно. Девица, получив по гортани, быстро сообразила, по какому поводу к ней наведались. По глазам понял — говорить она уже не могла, только воздух глотала, будто рыба на суше. Так что любые оправдания смотрелись бы как минимум неуместно. Барон не прощает предательств. Даже своим родным. А девчонка была всего лишь любопытной танцовщицей с больно длинным языком. Т. даже пугать её не пришлось, она сама накрутила себя до икоты. Признаться, он даже не особо понимал, зачем зашёл. Можно было покончить со всем ещё на пороге и сразу убраться восвояси. Совсем, видать, одиночество доконало — лишние полчаса в человеческом обществе провести захотел, пусть и с живым трупом, без разговоров и тёплых чувств. Собаку, что ли, завести? Да хоть вон шавку дворовую, что сейчас под окнами носится по лужам, рискуя под колёса очередного лихача попасть. И ей приют и жрачка, и Т. компания. Но прежде работа.
Т. натянул перчатки, ещё поскрипывающие новизной — всего пару раз надел, настоящая кожа. Старые совсем протёрлись. Не нравилось ему голыми руками к чужим шеям прикасаться. Если приходилось — конечно, без вопросов. Но так приятнее — насколько вообще может быть приятно отнимать человеческую жизнь.
Он подошёл к девушке, мелко дрожащей от страха, присел на корточки и провёл ладонью по весёлым кудряшкам, будто успокаивая. И она даже улыбнулась сквозь слёзы, в глазах мелькнуло облегчение. Так даже лучше. Т. усмехнулся и резко крутанул её голову до хруста, обрывая жизнь. Не успел во взгляде отразиться испуг, а пальцы вцепиться в его куртку, умоляя пощадить. Да и не помогло бы. Т. прикрыл ей глаза и поднялся. Напоследок бросил взгляд на очередную свою жертву — создавалось впечатление, что она просто спит. Всякое случалось — и в ответ огребал, пока не завершал начатое, и люди тварями были ещё теми, но глаза он им всегда закрывал. Кроме одного раза, когда пришлось гада циклопом сделать, чтобы на тот свет отправить. Почему-то так показалось правильно. Вот и девка — шваль швалью, а всё же пусть покоится с миром. Это всё, что он может сделать для неё. Лично у Т. к ней никаких претензий не имелось, но вот так сложилась чёртова жизнь. Ничего не попишешь.
Как и полагалось, он перевернул квартиру вверх дном, стараясь не шуметь. Забирать и впрямь оказалось нечего — брюлики сплошь бутафория, налички оказалось всего ничего — трогать не стал, не за деньгами он тут. Только паспорт прихватил для отчёта и ушёл. Даже дверь запирать не стал, только прикрыл плотно, как и было сказано. Приедут за ней или наоборот ментов наведут — не его забота. Свою часть он выполнил — всё как велел Барон.
Выйдя из подъезда, Т. глянул на беспородного пса, когда-то белого, но сейчас с пожелтевшим окрасом и с колтунами по всей шкуре, сидящего прямо перед аптекой и призывно машущего хвостом, и увидел в нём себя. Такого же побитого жизнью, в глубине души желающего, чтобы его кто-то подобрал и отмыл от той грязи, в которой он купается уже не первый год. И понял, что не уживется ни с блохами, ни с каким другим существом, требующим внимания и ласки. Зачерствел.
— Прости, друг. Нужна помощь — чеши в аптеку, они там всем помочь обещают, — криво усмехнулся он, потрепал пса за ухом и поковылял прочь, подгоняемый усиливающимся дождём.
В подъезд Т. заскочил промокший до нитки, предвкушая горячий душ и стопку водки — исключительно для согрева. Пагубной привычки у него не имелось, но бутыль всегда стояла, на всякий случай. В основном, конечно, для дезинфекции. Но и сегодня сгодится. До заветной двери не дошёл всего пару шагов, как открылась соседская квартира, и баба Маня, со свойственной ей ворчливостью, завела старую шарманку.
— Шура, итить твою налево! Я сколько раз предупреждала?! Из какой канавы ты вылез, отродье? Только час назад полы надраила, глянь, что ты натворил!
Нехотя Т. оглянулся, понимая, что водные процедуры всё же предстоят, но совсем не те, о которых мечтал. Следом за ним тянулся натуральный ручеёк из дождевой воды, который, увы, сам собой не испарится.
— Понял я, понял. Не кипишуй. Сейчас уберу.
Поддерживать добрососедские отношения было не так-то просто. Даже в этом захолустном доме, который того и глядишь отправят под снос, сплошь встречались тетки, помешанные на чистоте и тишине. И если со вторым у Т. проблем не возникало, следил он частенько. Баба Маня на мытье полов вообще была двинута — намывала весь подъезд как собственную квартиру, вставая ни свет ни заря. Вот как сейчас — стрелки часов даже за шесть не перевалили, а пол уже час как чистый. Не слушая, что кричит ему вслед раздражённая соседка, Т. ввалился в квартиру и захлопнул дверь. Тишина встретила его привычным радушием и безопасностью. Странно. При условии, скольким людям известен его домашний адрес, он никогда не боялся, что за ним придут сюда. Наверное и правда родные стены берегут.
Скинув с себя одежду, Т. всё же сунулся под душ на две минуты, ощущая, что продгрог до костей. Едва теплая вода обжигала холодную кожу. С разочарованием он повернул кран, наскоро высушил волосы полотенцем и втиснулся в старые треники и растянутый свитер. Тепло и сухо. Сейчас помашет тряпкой пять минут и можно снова в ванну. Заодно одёжку стирнуть можно. А после с чистой совестью завалиться спать, надеясь, что хоть сегодня никому не понадобятся его услуги.
Добросовестно вытирая подсыхающие лужи, Т. прислушивался к происходящему за картонными дверьми. Парочка из третьей, следуя многолетней традиции, вела меланхоличные застольные беседы, исключительно по пятницам, перетекающим в субботнее утро. Вот тоже удивительно — за все эти годы Т. с ними ни разу не пересекся. Знал, что обоим уже за пятьдесят и что детей им бог не дал, как и счастливой жизни, судя по доносящимся обрывкам разговоров. И конечно, во всём было виновато государство. Т. старался держаться подальше от политики и был крайне счастлив тому, что его мнение в этом вопросе редко кого интересовало. Зато у них была кошка, периодически горланящая в вентиляцию, чем крайне бесила соседей сверху.
В квартире напротив жила девчонка, шугающаяся от Т. как от чёрта. Он не обижался. Сам в зеркале видел свои недостатки и порой не узнавал в отражении пацана, каким уходил на войну. А за соседкой старался приглядывать, чтобы чего плохого не случилось. Даже зная, что и элементарного «спасибо» не дождётся.
— Шур. Тебе тут это… конверт вчера принесли, — баба Маня выглянула из-за двери, будто опасаясь, что её за сказанное укусят. — Я не вскрывала, не подумай! — решительно добавила она, впихивая письмо в руку Т. и с удивительной прытью закрыла дверь, казалось, на все замки одновременно.
Да он, собственно, и не думал. Хотя поведение старушки всё равно вызывало подозрение. Подхватив ведро с тряпкой, Т. юркнул в квартиру и, сполоснув руки, опустился в кресло с долгожданным письмом. «Великанской Марии Родионовне от Александрова Константина Даниловича» значилось на конверте. В горле, как обычно, пересохло. Эти письма всегда были желанны для него, хоть и были адресованы сварливой бабке из соседней квартиры. Каждый раз как в первый. Подумалось, что ведёт себя как влюбленный первоклашка. Впрочем, почему «как»? Вздохнул и вытащил из кармана нож-бабочку, аккуратно прорезал бумагу и наконец вытащил на свет исписанный тетрадный лист.
«Здорово, боец. Совсем пропал с горизонта. Опять небось зарылся в работу, света белого не видишь.
Это уже пятое (?) письмо, а ответа от тебя всё нет. Мне хочется верить, что ты их просто не получил, иначе ты сильно рискуешь нарваться на мою обиду и чешущиеся кулаки. А вот Свят говорит, что всё ты читаешь, просто видеть нас не хочешь. Всякий раз киснет, когда видит, что я тебе пишу. Скучает, но не хочет показывать. Типа взрослый уже, характер проявляет. А фотку твою по-прежнему носит. Теперь уже в обложке паспорта. Всё ж, ты не последний человек для него.
Я начинаю всерьёз опасаться за твою жизнь. Хрен с ним, с молчанием, я знаю, что у тебя должны быть на то причины. Но неизвестность меня пугает ещё больше. Вдруг Манюня через год-другой отъедет на тот свет? Вернётся ко мне письмо, я ж поседею. А мне шевелюра и сейчас нравится — не порядок. Найди способ дать мне знать, что ты элементарно жив. Да вон хоть через Маню. Я звонок оплачу. Ты же знаешь, я дурной. Могу дел наворотить. Не хочется тебя подставлять. Вдруг ты уже женат три года, усыновил пару малышей из детдома или вовсе уехал на острова? Сдаётся мне, Маня бы написала весточку, если б тебя не было, а так, значит, ты рядом. Скорее всего, до сих пор под боком. Зачем тебе больше квадратов, если ты один. И так сойдёт, правда?»
Т. чихнул, будто соглашаясь с написанным, и отложил листок. Отметил, что руки трясутся, но не понял, от чего. Лучше бы, конечно, от радости, чем от подкрадывающейся болезни. Костино письмо потерпит ещё полчасика, в копилке многих лет ожидания это лишь капля в море.
Он снова поплелся в ванную, ногой подвинул таз с замоченным бельём, и встал под обжигающие струи. В воде хорошо думалось, но выводы, к сожалению, редко радовали. К списку грехов добавились очередные пропущенные дни рождения. И если Косте, по большому счёту, было начхать на день, приближающий старость, то Свят наверняка ждал хотя бы открытки с весёлым стишком и подписью «от дяди Саши». Даже если бы купил её Костя и вручил, пусть без подписи, просто сказав, что от него. Т. остервенело натирал кожу — до красноты и боли, но виноватым меньше себя не чувствовал. Надо было сразу к нему поехать. Плевать на хату, на тогдашнюю работу, на хвост — сбросил бы, велика сложность. И забрать их обоих. Свалить из страны. Костя бы недоумевал, снова увидев страх в его глазах, но пошёл бы следом без раздумий. А Шкет прекрасно понимал слово «надо». За пару дней это было реально провернуть. Уже потом, в безопасности, стоило рассказать о причинах. Вот только в реальности не хватило Т. смелости рискнуть и сорваться, зная, что кто-то из них может пострадать, если хоть один пункт его плана не сработает как часы. Все же мастером планирования среди них был именно Костя, а он так, на подхвате.
В носу противно защипало. Он зажмурился и смыл мыльную пену с головы. Обычно, дочитав письмо и спрятав его под половицу, Т. старался жить дальше, не думая, как там дела у семейства Александровых. Самым верным решением было по умолчанию считать, что у них всё хорошо, что они счастливы. Тогда тревожные мысли не мешали спать по ночам. Но получалось не всегда. Ему не хотелось признаваться самому себе, но Т. прекрасно знал, что Костя с сыном — его единственная слабость. И как же он корил себя за то, что не ему одному это было известно.
Мысли о нём всегда заставляли действовать на автомате. Вот и сейчас, видя перед собой широкую улыбку сослуживца вместо собственного отражения, Т. вытащил из стаканчика изрядно запылённую бритву. У Кости всегда хватало сил на ежедневное бритьё — за исключением пары дней на передовой. Когда тот, обросший, пришёл вызволять его из плена, Т. даже не сразу понял, кто стоит перед ним. Темно было, да и кровь глаза заливала. Только по голосу и признал. Привык, что тот вечно при параде, будто сразу после штурма сплюнет в ладонь, пригладит волосы и рванёт на свиданку, а тут непонятная мочалка на щеках. Т. так и не выяснил, сколько дней его продержали. Отряд играл в молчанку, да и самому хотелось поскорее забыть случившееся.
Кожа неприятно зудела от забытой процедуры, но в забрызганном зеркале отражалось уже какое-то подобие человека разумного. Можно ещё к цирюльнику наведаться, обрезать отросшие патлы во что-то приличное. Зачем, правда, сонная голова уже отказывалась подсказывать. Жил же как-то до этого дня, не обременённый даже регулярным мытьём головы. А тут вдруг стричься. Право слово, Костя даже спустя годы и расстояния на него благосклонно влияет. Был бы ещё толк…
Вышел из ванной и поежился. Холодно. Все же, закостенел — привык к теплу, а тут промок под дождем, да и отопление до сих пор не включили. Закутался в оба одеяла, ленясь одеваться, и прилёг. Недочитанное письмо осталось на столике. Хотелось дотянуться и узнать, чем живёт Костя сегодня, но уснул — уж очень устал.
Ему снились реки крови. И Барона, и всей верхушки. Т. плескался в ней с упоением, зная, что наконец-то свободен. Больше никто не посмеет влиять на него через родных, потому что не осталось никого, кому это под силу. Теперь он здесь власть и закон.
Утро не задалось. Мало того, что наступило оно едва за полдень, так ещё и в дверь кто-то ломился, будто пожар. Недолго думая, Т. натянул спортивки и вышел в коридор с битой в руке. Незваный гость явно желал хорошенько отхватить за столь грубое вторжение. Через час-другой он бы ограничился парой тумаков, но сейчас был в настроении популярно объяснить, что так заявляться как минимум невежливо. Но стоило глянуть в глазок, как бита выпала из рук, и стук моментально прекратился.
— Две секунды — и я выламываю дверь, — с улыбкой Чеширского кота протянул Костя, опуская спортивную сумку на пол, и демонстративно хрустнул пальцами.
За первую секунду Т. успел решить, что спит, и ударить себя по лицу, но эффекта от этого не было ровным счётом никакого, а на второй уже поймал чужой перепачканный ботинок и недоумённо всматривался в любимые черты лица, почти не изменившегося за годы. Только одна деталь не складывалась. Стоящий перед ним мужчина сверкал лысиной, а человек, не так давно отправивший ему письмо, непомерно гордился своей шевелюрой.
— Ты куда гриву дел?
Абсурднее приветствия и придумать было невозможно. Будто отрезанные локоны составляли основу мироздания, и оно теперь пошатнулось. Нет бы узнать, почему он приехал, вдруг по делу. Вдруг что-то случилось со Шкетом? Да нет, иначе бы не лыбился во все двадцать шесть — Свят всегда на первом месте.
— Нравится? Специально по пути к тебе свечкой натёр — думал, оценишь, а ты, смотрю, сам прическу сменил. Под меня косишь? Соскучился? Да отпусти наконец, — рассмеялся он, опуская ногу на пол, и, втащив сумку через порог, шагнул в тёплые объятия.
Т. всё ещё не мог поверить. Только утром, ещё затемно, он читал письмо от человека, которого надеялся никогда больше не увидеть — для его же спокойствия. А теперь Костя тут. Живой. Здоровенный, как и прежде, только морщинки выдают, что ход времени никому не подвластен.
Только сейчас осознал, что изгваздался сам и Костину одежду испачкал. Камуфляжка, конечно, и не такое стерпит, да и высохнет — отвалится. Но почему-то стало неловко.
— Чего молчишь? Язык проглотил? Али не ждал?
Он протянул ладонь и коснулся гладко выбритой щеки. Т. вздрогнул и прижал чужую руку своей, уже окончательно наплевав на чистоту. Реальность происходящего сшибала с ног. Стук сердца, позабывшего ласку, снова отдавался в ушах.
— Не ждал, — признался, вглядываясь в небесно голубые глаза. — Письмо только вчера пришло, даже дочитать не успел.
Наверняка баба Маня разорётся из-за грязных следов, ведущих в его квартиру. Снова заставит хвататься за ведро и тряпку. Странно, что до сих пор не выглянула — обычно на каждый шорох реагирует. Т. прикусил губу, понимая, что пытается думать о чём угодно, кроме самого важного — стоящего перед ним. Рядом. Настолько близко, что чувствуется дыхание.
— Так полдень уже, а ты спишь до сих пор. Как на каникулах. Расслабился совсем. Я предупреждал, что приеду.
Пальцы дрогнули. Если бы расслабился. Но пусть лучше думает так, чем знает, чем на самом деле сейчас живёт Т.
— Я скучал, между прочим, — Костя перехватил его руку, притянул к себе, и шёпотом добил: — Сашка.
В глубине души Т. мечтал об этом со дня расставания. Осознание, что война кончилась, облегчения не принесло. Мир означал только одно — пора домой. А дома не ждал никто. Стоило сразу узнать Костины планы, бросить всё и рвануть к нему, в довесок к Шкету. Они же толком и не говорили о том, чем жили до судьбоносной встречи. Александров вполне мог быть женат, а с Т. спал исключительно в силу естественных потребностей. Так ему думалось, прощаясь. Он вообще не был склонен приукрашивать действительность, поэтому в собственные догадки верил больше, чем в обещания писать и встретиться на гражданке. Но послушно продиктовал почтовый адрес, правда не свой — соседки. И имя, после которого лазурные глаза округлились от непонимания. Объяснять Т. не стал, да и адреса обратного не спросил, не особо надеясь, только обнял обоих так сильно, что едва не затрещали рёбра. Развернулся и зашагал по направлению к перрону, едва не чеканя шаг. Вслед донёсся непонимающе-разочарованный возглас Шкета. «Он чё правда нас кинул?» Ответа Кости уже не услышал — и слава богу. До крови прокусил губу, стараясь дышать ровно, чтобы не рвануть назад что есть сил, не сграбастать их в объятия и сказать, что никуда от них не денется. А хотелось до чёртиков. Не поддался своим желаниям, хотя может и стоило. Его уже тогда преследовало ощущение беды. Уйти казалось лучшим решением.
— Вернись, — Костя взлохматил волосы Т., вытаскивая из пучины невесёлых мыслей. — Так и будешь меня держать на пороге?
— Проходи, — Т. дёрнул плечом, — но гостей не ждал, не обессудь.
— Максимум, что может меня смутить, это труп в ванной. Не осуждаю, с кем не бывает. Но я бы всё же избавился, пока соседи ничего не заподозрили.
На миг Т. задумался, когда успел приволочь тело к себе домой (да и чьё?), но Костя лишь рассмеялся, видя озадаченность на его лице. Подвинул биту к стене носком ботинка, разулся и завернул в санузел. Тогда-то Т. и вспомнил про замоченную одежду и кучу грязного белья в углу, до которого всё не доходили руки. Запашок, конечно, присутствовал, не шибко трупный, но шутку, хоть и с опозданием, оценил.
Надо было поставить чайник, стругануть бутеров, но не хотелось выпускать гостя из поля зрения. Не потому, что чего-то опасался, напротив — рядом с этим человеком Т. всегда ощущал себя в безопасности даже в самые критические моменты. Он наслаждался этими секундами счастья, полагая, что долго они не продлятся.
— Сань, — Костя вышел из ванной, вытирая руки полотенцем. Его полотенцем, уже месяц не стиранным. Т. хотелось дать ему самое лучшее, но таковым наверняка был только обратный билет. — Ты меня больше не любишь?
Подобных разговоров они прежде не вели. Это всегда висело где-то в воздухе, окутывая ореолом неясности. Если бы получилось прояснить этот вопрос ещё тогда, хрен бы он вернулся домой. Но даже в письмах ни разу не промелькнуло слово «люблю», сколь бы нежным ни было содержание. А сейчас вопрос натурально застал его врасплох, потому что ни по голосу, ни по лицу Кости было не разобрать, шутит он или всерьёз.
— Так. Расслабься. Не хочешь разговаривать — могу потрещать за нас обоих. Я привык — Свят такой же. Где у тебя кастрюля?.. Может часами со мной не говорить, но всё слушает. Ты даже не представляешь, насколько вы похожи. А казалось бы, ни намёка на родство. Чудо-пацан. Каждый раз смотрю на него, а вижу твою копию. Не внешне. Больно много он у тебя перенять успел за те месяцы. Чесночку не завалялось?..
Пока кухню заполнял божественный запах супа из топора, Т. методично намывал посуду, скопившуюся в силу элементарной лени. Надо было чем-то занять руки. Неужто Шкет и впрямь перенял его привычки? Так себе наследие. Кстати о нём. Нужно добраться до тайника и отдать Косте всё до копейки. Растить пацана дело не из дешёвых, даже имей ты кучу льгот. Александров по-любому озаботился всеми формальностями и теперь является официальным батей Святослава. Или как минимум опекуном. Как интересно распорядилась судьба, даровав им эту фамилию. Александровы. Сашкины. Его.
Если бы можно было повернуть время вспять…
— Мне нужна твоя помощь, — выдохнул Костя, выключая огонь. Т. видел, с какой силой его пальцы сжались на железной ложке.
— С чем? — он согласился, не раздумывая. Чего бы ни хотел Костя, это было наименьшим, чем Т. мог ему помочь.
— Я много раз пытался тебе всё рассказать в письмах, но думал, что их могут перехватить, не хотел рисковать. Даже при условии, что все они адресованы достопочтенной Марии. Не за себя боялся — есть в моей жизни два полудурка, о ком беспокоюсь больше собственной шкуры. Я больше не могу просыпаться с мыслью, что они снова будут угрожать Святу или тебе.
— Где мелкий? — Т. подошёл и сжал его плечи, заставляя поднять взгляд.
— В безопасности.
Т. кивнул. Это самое главное. А где конкретно, лучше ему и не знать. На всякий случай. Если Костя приехал, заранее обеспокоившись безопасностью Шкета, по всей вероятности у него был план. А в планировании ему не было равных. Если, конечно, за годы ничего не изменилось.
Т. разлил суп по тарелкам кружкой — половника в доме не имелось, — и уселся на табурет лицом к окну, по давней привычке, чтобы видеть происходящее во дворе. За Костей могли следить, и, как бы хорош он ни был, нельзя было исключать вероятность, что он попросту кого-то не заметил. Но двор был привычно сер и безлюден. По железной горке — единственном развлечении на ближайшие три дома, — некому было кататься. Разгар учебного дня. А ребята постарше предпочитали трубопровод, чтобы жопа не мёрзла. Каждый раз проходил мимо и радовался, что Шкет с этими отбросами не водится. Паршиво было бы его оттуда вытаскивать. У пацана как раз тот самый возраст подошёл. Но с Костей не забалуешь.
— Что у тебя есть? — спросил он, отхлебывая ароматный бульон.
— Знаешь Сокола? — Костя отломил кусок подсохшего батона и покрошил в тарелку.
Т. кивнул. Сокол был важной птицей — по его собственному мнению. Ездил исключительно на Волге и с охраной, сам оружия не носил, но, поговаривали, любил пустить в ход кулаки — правда, только когда соперник был связан или его кто-то держал для удобства. Сам Т. с ним не пересекался, но помнил, что прихвостни Барона упоминали его писклявый голос и толстый кошелёк. Проверять не было ни нужды, ни желания. Знал только, что из города уезжает часто, а уж по каким делам — не того уровня Т., чтобы ему докладывали.
— Я ему по гроб жизни обязан, — пояснил Александров. — Он уже много лет пытается эту шайку закрыть. Меня вытащил. Ребра до сих пор помнят это его «спасение», но, по крайней мере, очнулся не на том свете.
— Мы точно об одном человеке говорим?
Тяжелее всего было от понимания, что все его старания были напрасны. Столько лет он продавал душу дьяволу, надеясь, что тем самым оберегает Костю, что до него не доберутся, пока он исполняет поручения. А оказалось, что варятся они в одном котле и что даже расстояние в города тому не помеха.
— Хлюпик с залысиной, вечно в костюмчиках. На чёрной волге катается, обычно с двумя бугаями для устрашения.
— Удивил. Думал, он из самых отбитых.
— Он пока со мной наедине не переговорил, я тоже был в этом уверен.
В компании Кости Т. чувствовал себя спокойно даже при столь непростом разговоре. Даже дышалось легче. Ел с невиданным доселе аппетитом из треснувшей чеплашки, которую руки не поднимались выбросить, хоть и не было у неё никакого сакрального смысла. Наконец-то перестали раздражать отклеивающиеся обои под потолком — результат потопа у соседей сверху — и продувающий угол окна — бросил туда плед и нет более забирающегося под кофту сквозняка. А ведь мог бы давно всё починить, руки-то из правильного места растут. Вот только не хотелось. Не было привязанности к этой халупе, хоть и был её полноправным владельцем.
То, что Барон охуел, знали все. Он до такой степени перешёл границы, что об этом стало известно даже в других городах. Доил всех, до кого только мог дотянуться. Отправлял своих псов к тем, об кого другие не хотели мараться, и к тем, кто уже давно и стабильно платил. Если кто-то возмущался слишком громко, на выручку приходил Палач. И Барон срал с высокой колокольни на то, сколько лет на него же мог работать человек, которому не хватило ума вовремя заткнуться. Т. не исключал, что разносчиком информации мог быть и сам Сокол, вечно пребывающий в разъездах, но на это ему было чхать. Он никогда не клялся в верности этому сброду и сам был не прочь посворачивать им шеи. Неужели Всевышний услышал его молитвы и вот-вот подарит такую возможность?
План был довольно прост. Настолько, что Т. поверил в его успех. Барон любил устраивать пиршества. Повод был не столь важен — главное, чтобы все свои и чтоб побольше самогона. Даже Т., ни разу не посетивший сие мероприятие, знал, где для него заказывается еда (на ту ораву, что обычно собиралась, требовалась целая бригада поваров) и какая бабка, не зная устали, гонит живительную влагу, тем самым зарабатывая внукам на безбедную старость. Всё-таки, боялись Барона, раз не решались ни жрачку потравить, ни в гости нагрянуть. А злобно зыркающих в его сторону нашлось бы немало. Или это они Палача боялись?
Детали Т. уточнять не стал. Как и то, сколько безумцев отважилось пойти против одного жадного глупца. Он знал — то, что от него требуется, выполнит без проблем, как и то, что Костя не подведёт. В конце концов, это был его план. Т. знал, что у него всё схвачено — Александров не говорил напрямую, но, учитывая масштаб подготовки, было ясно, что началось всё задолго до сегодняшнего дня. Интересно было только, почему решили пойти сейчас? Что изменилось? Спрашивать не стал, но эта неизвестная нервировала всё больше с каждой секундой, несмотря на то, что на словах всё было проще пареной репы.
— Если что-то пойдёт не так, не строй из себя героя. Выбирайся и никого не жди, — попросил Костя, будто читая его мысли.
Т. беспокойно крутил в руках армейский нож, посматривая на сияющую макушку. Его спокойствие — напускное или настоящее — бесило до зубовного скрежета. Казалось, что в эту самую секунду они подписывают себе смертный приговор. И хорошо, если его быстро исполнят. Одно давало надежду — даже если их план окажется собачьим дерьмом, мелкий уже выбрался, уже в безопасности. И у него всё будет хорошо, если только в дурью башку не придёт мысль отомстить за папку. Но в наличии у Шкета нужных связей Т. сомневался. Это значило, что в запасе есть ещё пара тихих годков. Он бы, конечно, хотел пацану счастливой и беззаботной жизни, но знал его упёртость на своём и подозревал, что в стороне Свят не останется.
— Ты пиздюку не забыл то же самое сказать?
— Пиздюк послал меня нахер, — Костя рассмеялся, привычным жестом прочесав отсутствующую шевелюру, вздохнул разочарованно — не смирился ещё с вынужденной потерей. — Он далеко, Саш.
Будто это могло успокоить. Но червячок сомнения стал грызть заметно меньше.
— Почему сейчас?
— А сколько ещё тянуть? Мы не бессмертные. Я хочу пожить, не оглядываясь на ублюдков, которым вечно что-то нужно от других. И собираюсь забрать тебя с собой.
Каждое Костино слово пробуждало воспоминания. О ночах в армейской палатке, где не они одни мостились на узкой койке вдвоём, хоть днём и принято было поносить заднеприводных. Никаких удобств, ежесекундная опасность быть застигнутыми врасплох — хорошо, если просто постебутся и забудут, мол, все мы люди, всё понимаем, домой не скоро, а телу надо… И хорошо, если хоть вазелин под рукой, а то всё чаще «плюнь и разотри». А порой Костя просто заныривал под тряпку, гордо именуемую одеялом, прижимаясь со спины, чтобы было теплее. И тогда Сашка представлял, что нет никакой войны, приснилась она ему. Ведь разве может он быть счастлив, если рядом умирают люди? На рассвете видение рассеивалось — Александров вскакивал раньше остальных, чтобы никому не давать повода. Хоть и плевать ему было на самом деле. Где бы они ни ночевали — в палатке или под открытым небом, в гаражном комплексе или в заброшенных домах, — он всегда был рядом.
Наверное, Т. именно поэтому стал таким холодным — закрылся, когда пришла пора прощаться, потому что понял, что больше никого не впустит ни в душу, ни в собственную постель. Только Костя был нужен, но казалось, что порознь будет правильнее.
— А если б я послал к херам собачиьм тебя и твой план?
— Пришлось бы тебя убрать, — с непроницаемым выражением на лице Костя развёл руками.
Т. усмехнулся — это могло быть абсолютно серьёзным заявлением. К счастью, проверять не придётся.
— А получилось бы?
В глазах блеснул хищный огонёк. Оказалось, снова почувствовать себя мальчишкой, влюблённым в боевого товарища, легче лёгкого. Костя всегда слишком органично вписывался в его жизнь, хорошо смотрелся рядом как с автоматом наперевес, так и за кухонным столом, доставшимся ещё от прабабки. На нём идеально сидели как строгие костюмы (иногда в конвертах приходили не только письма), так и майка-алкоголичка в сочетании с походными штанами. Только Т. считал себя неподходящим элементом, оттого и ушёл в тень.
Они подскочили, будто по сигналу. Сцепились взглядами в ожидании, кто же решится на первый шаг. Секунда-другая, и Т. протянул ему руку, хватая тёплую ладонь мозолистыми пальцами, притянул ближе, вдыхая дурманящий запах у шеи. Сам он в парфюмах не разбирался, предпочитая использовать то, что скорее маскирует запах, нежели то, на что точно обратишь внимание. А Костя… А чёрт его знает. Т. бы не удивился, если то был его собственный запах, действующий на него будто афродизиак.
— Я так скучал, — а шёпот выбивает весь воздух из лёгких. И как только у него получается? У Т. до сих пор слова в горле застревают при одном взгляде на Александрова, а тот словно каждый день ему в любви признавался.
Он коснулся пальцами улыбающихся губ, вспоминая их вкус, пока ещё не решаясь податься вперёд. Костя тянулся к нему, как подсолнух к солнцу. Т. улыбнулся, прикрыв глаза: нет ни войны, ни других бойцов в палатке; нет ни Барона, ни мыслей о том, как осточертела такая жизнь, а над головой безоблачное небо. Потому что Костя рядом, и пальцы на его шее сжимаются так привычно приятно, так правильно…
— Блядь! — он чертыхнулся, отшатываясь, с ненавистью глядя на деревенеющие пальцы. Пнул табурет, и до этого державшийся на честном слове — у несчастного отвалилась ножка, когда влетел в стену со всей дури. Страшно было обернуться, увидеть не узнающий взгляд и прочитать в нём «я ошибся в тебе». — Ничего не получится…
Пальцы свело судорогой — знают, паскуды, что не доделали работу до конца. Ещё и без перчаток — обычно он не позволял себе такого. Сейчас даже не хотел, а всё равно башку снесло от близости. Забыл, каково это — любить.
— Я знал, что просто не будет, — отозвался Костя чуть хрипло и, не давая ни обернуться, ни отстраниться, обнял со спины, да стиснул так, что чуть суп обратно не полился. — В наших краях о тебе легенды ходят. О цепном псе Барона, от которого никому не под силу скрыться. Никто не знает, кто он, но, по слухам, сколь бы дерьмовой ни была работёнка, он её всегда выполняет. Только я и подумать не мог, что речь о тебе. Когда Сокол проговорился, я думал, он гонит, пытается меня дожать, под себя прогнуть. А он дальше рассказывать пошёл, пока я переваривал.
Костя говорил спокойно, не торопясь, поглаживая по голому животу. У него был не один день, чтобы принять эту информацию — в отличие от Т., которому Александров свалился как снег на голову.
— Я долго сомневался. Ты был хорошим исполнителем, но никогда не отличался жестокостью, которую приписывали новому тебе. Я в любом случае мало что терял. Окажись Палачом кто другой, я бы всё равно тебя нашёл и увёз.
— Я только что пытался тебя задушить, — напомнил Т., накрывая его ладонь наконец-то разжавшимися пальцами. — Вдруг я и правда Баронов вёс, а ты мне тут подельника своего с потрохами сдал?
— Возможно. Я нихера не разбираюсь в людях, — Костя положил голову ему на плечо и тихо произнёс: — Моя жизнь в твоих руках — забирай, если надо.
Слова подействовали на Т. лучше успокоительного. Будто именно их жаждало услышать измученное убийствами сознание. Жизнь, которую отдают добровольно, и отнимать неинтересно. Если они выберутся живыми, он обязательно найдёт кольщика и набьёт Косте эту фразу прямо на ключицах каким-нибудь витиеватым готическим шрифтом — как оберег от его грязных рук, чтобы всегда видеть и помнить. Он даже улыбнулся, чувствуя какое-то неестественное движение мышц, позабывших, как это правильно делается. «Моя жизнь в твоих руках». Вот именно. Жизнь, а не смерть. Вот и нехуй думать о хрусте позвонков. Т. знал, что не простит себя. Если такое случится, он окажется следующим. И даже Шкет его не остановит.
— Спасибо. За доверие.
Ему и впрямь слишком долго доверяли только смерть.
***
Проще всего было привести план в действие глубокой ночью, когда ужратые головорезы уже и лыка не вяжут, не говоря уже о том, чтобы дать отпор. Перерезать их всех было плёвым делом, достаточно и трёх человек. Так бы сделал Т., найдись у него ещё хотя бы один человек, кому бы он доверял. Но Сокол не входил в их число, а одного Кости было недостаточно, да и план составлял не он. Поэтому оставалось лишь подчиниться. Спокойнее всего ему было бы внизу, во всеобщей заварушке, плечом к плечу с Александровым, но ему оставили самое сладкое. Думать о Бароне как о десерте Т. прежде не доводилось, но жизнь внесла коррективы — пришлось подстраиваться. Впрочем, про себя он решил, что это скорее аперитив — главным блюдом был Костя, но прежде нужно было разобраться с закуской.
Если бы не понимание, что его из-под земли достанут, попробуй он сбежать, давно бы схватил Костю в охапку и помчался к границе. Авось успели бы. Но знал, что найдутся крысы, что доложат, кто и куда умчал. Тот переполох, что им предстояло устроить, даст фору — никому не будет дела до того, куда делся Палач. Наверняка подумают, что в покоится среди горы трупов в трапезной — единицы знали его в лицо. Т. разберётся с ними сам, если останутся в живых. Ему нужна была гарантия безопасности, никто не должен будет заявиться к нему на порог, где бы он ни решил осесть, с требованием заплатить за то, что сделал. Оставалось решить, что делать с Соколом. Может, Костя и доверял ему, и даже жизнью было обязан, но это и не нравилось Т. Такие люди всегда находят, что с тебя стрясти в качестве уплаты долга. Или долг продолжает расти. А уж за жизнь можно и вовек не расплатиться.
Т. не верил ни в богов, ни в предчувствия, но покидал квартиру с мыслью, что больше не вернётся. Ценного здесь ничего толком и не было, а вот письма жаль было оставлять — никто бы не позволил ему взять их с собой. Если и найдут потом, ничего страшного. От конвертов он избавлялся сразу, а в письмах не было никаких адресов. Они позволяли ему жить дальше, вспоминая самое дорогое, что было в его жизни. А теперь, впрочем, были уже не особо нужны — когда всё закончится, исписанные листы покажутся ерундой в сравнении с тем, что ждёт дальше.
Добираться пришлось на попутке. Под весёлое щебетание ведущего с радио «Маяк». Да, и правда, замечательный вечер, чтобы расправиться со всеми незавершёнными делами и начать новую жизнь. Даже гороскопы не столь точны.
Уставившись немигающим взглядом в окно, не замечая проносящиеся мимо деревья и фонарные столбы, Т. пытался вспомнить молитву, которой каждый день его спроваживала бабка, выгоняя в школу. Что-то там было про удачу и лёгкую дорогу. А может вовсе и не молитва была. Всё равно текст не всплывал в памяти. Удача ему бы понадобилась. Он не думал, что у Барона настолько всё плохо с охраной, а себя ощущал практически голым, потому что Костя уговорил не прятать никакого оружия. Бабочку, лежащую в кармане ветровки, отберут на входе — лучше отдать самому, не привлекать лишнего внимания. Но леску на запястье всё равно намотал — так спокойнее было, даже если не понадобится.
Братки на входе усердно делали грозный вид, но только слепой мог не заметить, что они уже датые. Т. бы с лёгкостью справился с ними, но было слишком рано. Для них он всего лишь курьер. Паспорт девчонки был посылкой «лично в руки». Барон питал какую-то извращённую слабость к коллекционированию отнятых жизней, требуя с него подтверждение за каждую. Будто трупа недостаточно было. Что он дальше делает с паспортами, Т. знать не хотел. Пусть хоть дрочит на эти фотографии, хоть стены обклеивает вместо обоев. Оставалось только найти его, вручить новый трофей, и убраться восвояси. Т. повторял это про себя, чтобы запутать собственные мысли, чтобы никто и подумать не смел, что он припёрся с какой-то другой целью. Но хаос, царивший здесь и без их вмешательства, подсказывал, что можно было даже не напрягаться. Даже приди он с топором в каждой руке, ему бы и слова не сказали против.
Ещё даже не стемнело, а гости уже были в говно. У самого порога какой-то боров подминал под себя девчушку, едва ли не моложе той танцовщицы, реально похрюкивая от удовольствия. Т. видел её замутнённый взгляд, обессилевшие руки, соскальзывающие с его плеч, но помочь ничем не мог. Стиснул зубы и открыл дверь, погружаясь в гомон веселящейся толпы, обволакиваемый въедливым запахом самогона, сигаретного дыма и людского пота. Они жрали так, что ошмётки летели во все стороны, пол был залит… да проще было сказать, чем не был. Хороших соратников себе Барон набрал, добросовестных и ответственных людей. Разглядев во главе стола правую руку хозяина всего этого сброда, Т. решительно направился к нему. Каждый здесь находил развлечение по душе. Часть стола горланила песни под гитару нестройным хором, кто-то рассуждал, что Борису Николаевичу пора бы уже на покой, другие запевали «Белые розы», ничуть не смущая первых. Они ругали своих жён, сидящих рядом, не стесняясь и руку поднять при необходимости, обсуждали любовниц и паршивую стряпню. Т. боялся, что не дойдёт, что кто-нибудь обязательно впихнёт ему стопку, а за ней ещё и ещё, пока он не свалится с ног, но удача всё же улыбнулась на минуту.
— Ты не вовремя, у него… приватная встреча, — заметив его, мужчина усмехнулся, расстегивая верхние пуговицы рубашки. Жара была невыносимая. Откинулся на спинку стула, вздёргивая бровь, мол, чего стоишь, пошёл вон, пёс.
— Я не тороплюсь, — осклабился Т., скрывая собственное нетерпение. На самом деле, было бы лучше закончить всё поскорее. — Мне только посылку передать.
— Мог бы и потом отдать, чего за город притащился? Тебя вроде не звали.
Поджал губы, кивнул, проглатывая подначку. Он здесь никто — и слава богу. Мысленно он уже был далеко отсюда, оставалось ещё немного подождать.
— Хер с тобой, иди. Гостевой домик с красной крышей.
На улицу он выскочил с мыслью, что вот-вот распрощается с содержимым желудка. Странно, случалось наблюдать куда более неприятные картины. Вероятно, нервное. За последний день случилось больше, чем за все годы, что не виделись.
Уже начинало смеркаться. Т. сверился с наручными часами. Запас времени ещё был, но лучше бы приватная гостья поторопилась, пока есть возможность уйти на своих двоих. Не было никакой необходимости избавляться от шлюхи. Примостившись на скамье у дома, Т. чиркнул спичку о коробок — зажигалка осталась в других штанах, — но огонёк не загорался. Попробовал ещё парочку и сдался, швырнув коробок, а за ним и сигареты, в высокие кусты. Он и курил-то больше, чтобы время занять. Вот как сейчас.
Если бы не вся эта ситуация, здесь было бы даже хорошо. Свежий воздух, вечерняя прохлада, сверчки стрекочут за забором. Только собаки в вольере лают, не переставая. Никто не позаботился о беднягах, пока пирует весь остальной мир. Надо будет узнать, куда Александров хотел бы перебраться. Может его устроит небольшой домишко в глуши?
Из распахнувшейся двери пулей выскочил мальчишка. Блондин лет пятнадцати, с круглыми от страха глазами и красной помадой, размазанной по лицу. Сначала показалось — кровь. В одних шортах, босой — и это в середине октября. Значит, Барон не по девочкам? Или это он сегодня решил себе жизнь разнообразить? Пацану явно не понравилось. Т. пару раз махнул ему рукой, замершему на пороге, чтобы чесал отсюда. Словно очнувшись, тот стартанул, перемахнул через забор, подскакивая к соседской бельевой верёвке, и, сорвав пару вещей, убежал дальше, одеваясь на ходу. Стоило на секунду представить, что это мог быть Свят, как перед глазами потемнело от ярости. Нет, разумеется, нет. Что бы он забыл здесь? Просто мысль, но мотивации сомкнуть пальцы на кое-чьей шее ощутимо прибавилось. Как раз самое время.
Т. вошёл без стука, стараясь не шуметь, осмотрелся — насколько это было возможно в полумраке. Но было чисто. Барон явно не желал посвящать никого лишнего в свои грязные секреты. Он пошёл на свет, горящий в единственной комнате в доме, чувствуя себя мотыльком, летящим на огонь. Хрен с ним, если обожжет, — лишь бы не сгореть.
— Вернулся? — протянул Барон, не открывая глаз, заслышав шаги.
Заплывшая туша растеклась по кровати, бесстыдно расставив ноги в стороны. Заметив следы помады на жирных ляхах, Т. скривился в отвращении. Понадеялся, что пацану оплатили вперёд. Осуждать его он не был вправе, каждый выживал как мог. Проституция вызывала в нём меньше отвращения, чем мужик, трахающий детей.
— Чего стоишь? — он поднял голову, сощурился, фокусируя взгляд. — А, это ты, Тэ… — протянул он насмешливо, кое-как прикрыв концом простыни голые чресла. — А где…?
— Я никого не видел, — равнодушно пожал он плечами, доставая из внутреннего кармана паспорт. Бросил на кровать.
— Ты ж моя радость, — с детским восторгом Барон схватил прощальный подарок, мгновенно забыв об ускользнувшем пареньке. Т. подумал, что в довесок к самогону он успел употребить что-то ещё. — Красавица была, а сиськи, — он вздохнул мечтательно, — закачаешься. Даже жаль было тебе её отдавать.
«Да кому ты лечишь?» — хотелось закричать вечно спокойному Т. — «Тебе никого не жаль». Но он молчал. Стоял, вытянувшись, будто струна, заведя руки за спину. И тихо разматывал леску на нужную длину.
— Хороший ты всё же мужик, Тэ. Всегда можно положиться. — Барон перевернулся на живот, послюнявил пальцы, листая пустые страницы паспорта. — Не будь ты таким нелюдимым, я бы тебя своим помощником сделал. Уже бы давно себе дом отгрохал, а там бы и баба нашлась.
Сдержать усмешку не получилось. Кто, как не Барон, прекрасно знал о его отношениях с сослуживцем, держа этим знанием у себя на привязи? Иронично было и то, что от него сейчас далеко не баба убегала, сверкая голым задом. Неужели он правда предполагал, что Т. бы повёлся на обещанные бабки? Не, даже будь он человеком коммуникабельным, управленцем, а не исполнителем, он бы давно нашёл лояльных людей и устроил грёбаный переворот, безжалостно уничтожая всех, кто добивается целей силой и шантажом. Но таким он не был.
— Зря ты так, Тэ.
Каждый раз, когда Барон произносил его «имя», Т. хотелось переебать ему кирпичом. Он всегда слышал в этом звуке насмешку и даже презрение, хотя жил под этой маской вместо имени уже довольно давно — мог бы и привыкнуть. Она защищала его разум. Проще было думать, что это происходит с кем-то ещё, кто-то другой марает руки в страхе, что его любимым навредят, если он откажется. И так день за днём, скрываясь под новой личиной, оставляя своё новое имя в чужих квартирах, отгораживая этой подписью себя настоящего и заставляя гадать, кто же этот таинственный «Т» и как расшифровывается инициал. Впрочем, инициал ли? Честно признаваясь себе, Т. даже любил свою новую личину. Прежний Сашка давно бы сломался, а Т. дождался этого дня, хоть и не смел надеяться, что он однажды наступит.
— Где бы ты был, если бы я не дал тебе работу? Автобус водил? Вагоны разгружал?
Т. молчал, глядя в узенькие глаза и впитывая каждое слово. У него и без этого было достаточно поводов оборвать ещё одну жизнь — пусть за неё и не заплатят. А Барон продолжал напоминать, за что было бы здорово его поскорее прикончить, создавая квинтэссенцию в воспалённом сознании Т. На секунду ему показалось, что Барон это делает специально, что хочет ощутить чужие ладони на собственной шее, поэтому и провоцирует. Или что прочитал его мысли и планы по глазам, хоть Т. и пытался замаскировать их чем-то отвлечённым. Но нет. Барон снова отвернулся, вглядываясь в девичью фотографию, едва не пуская слюни на симпатичную мордашку — редкое удачное фото на документы. Лучше бы он и правда водил автобус. Пусть бы другой идиот зачищал этот город от неугодных. Может быть, однажды, он бы приехал в Сашкин город и случайно встретил его там, на вокзале, перекинулись бы парой слов, покурили, пока не пришло время отправляться в рейс, обнялись как старые знакомые. А вспыхнуло бы — приехал ещё раз, уже не по работе. Любая работа лучше той, что есть у него сейчас.
Звучно зевнув, Барон потёр слезящиеся глаза, бросил паспорт на прикроватный столик, попадая аккурат в недопитый стакан. Т. ощутил хвойный аромат разлитого самогона, незаметно натянул перчатки. Уже почти пора. До его ушей ещё доносились отголоски текстов Шифутинского, но никто и не думал пойти проверить, всё ли в порядке у хозяина застолья. Всем и без него было хорошо.
На долю секунды он засомневался — действительно ли существует этот план? Приезжал ли Александров? Может, на фоне всех этих убийств у него уже крыша поехала, и сейчас Т. реально подписывает себе смертный приговор? Ну убьёт он Барона, а дальше что? Если Костя ему лишь привиделся, останется только наложить на себя руки. Свято место пусто не бывает, помрёт Барон — кто-то другой продолжит его дело. Он же прекрасно знал это, так почему согласился?
— Надо было давно этих твоих сюда… — неопределённо махнул рукой Барон. — Может, был бы сговорчивее. А то вон стоишь, язык проглотил чё ли?
Лучше бы проглотил, но всего лишь кончик прикусил, да так, что слёзы наворачивались. Помнит, паскуда, даже в сопли упитый, хотя столько времени не упоминал о них. Тоже, видать, чувствует, что что-то грядёт, и напомнить пытается, что это он здесь главный, он всё контролирует. Ай, была не была, сколько можно кота за яйца тянуть.
Т. подошёл к нему со спины, накидывая леску на шею и сразу же затянул. Услышал женский вскрик в отдалении и вмиг затихшую музыку. Даже если он всё себе придумал, ему фартит. Барон поднял непослушную руку, вяло попытался схватиться за удавку, но леска впилась в кожу, не оставляя ни малейшего зазора. Она будто знала, что это её последний выход в свет, показывала, что ещё может ему хорошенько послужить, едва не прорезая кожу новых перчаток. Он мог бы всё сделать и голыми руками, без лески, даже будь Барон трезв как стёклышко. А сейчас вдруг понял, что не хочет мараться об этого человека.
Он спихнул Барона с кровати, заставляя опуститься на четвереньки. Сипло дыша, схватившись одной рукой за горло, тот едва не прочесал мордой ковёр, когда Т. придал ему ускорения пинком под зад. Затравленно оглянулся, не понимая, какого чёрта происходит.
— Никто тебе не поможет, — чёрство произнёс Т., подтягивая сползшую перчатку. — Всех твоих шавок уже перерезали. Как ты вообще дожил до своих дней с таким-то сбродом? Ползи давай.
Шмыгнув носом, тот подчинился, стирая колени о половик. Т. шёл следом, попинывая носком ботинка, когда Барон замедлялся, и не чувствовал ничего, кроме отвращения. Не было ни радости оттого, что всё заканчивается, ни превосходства над тем, кто всегда считал себя выше остальных. Была только цель — смерть. А каким образом — это уже дело десятое. Наверняка Костя рассчитывал, что он будет действовать как обычно. Если так, заминкой в этом идеальном плане станет сам Палач.
Он прошагал за ползущей тушей через весь двор, не обращая внимания на силуэт Кости, почудившийся на веранде у дома, погрузившегося в гробовую тишину. Чувствуя на себе заинтересованные взгляды, усмехнулся. «Не отличался жестокостью», говорите?
— Ты пожалеешь… — прошептал Барон, поняв его намерение. Т. видел его округлившиеся глаза, колотившую дрожь, виной чему была даже не осенняя прохлада и морось, капающая с неба.
— Да, — улыбнулся он. — О том, что не сделал этого раньше.
Барон попытался отползти назад, встретившись с этим безумным взглядом, но Т. рванул его назад за лодыжку. Тот завыл, прижал к себе ногу — сил сопротивляться уже не было, хоть и мог бы элементарно массой задавить. Т. ощутил небывалый подъём сил, ставя его, хромого и скулящего, на ноги. Снова улыбнулся, смахнул грязь с голого плеча, и толкнул к вольеру. Заранее открытая дверь распахнулась вовнутрь на радость голодным псам, натасканным на кровь. Не дав Барону опомниться, Т. потянул решётку на себя и запер на засов. Псы всё сделают за него. Нужно было лучше заботиться о своих питомцах и вовремя кормить, чтобы не стать в один день загнанным кроликом.
Он развернулся, взглянул на веранду, думая, что видение уже должно было исчезнуть, и не увидел там Александрова. Тот уже шёл навстречу, перетягивая порезанную ладонь полотенцем. И в объятьях стиснул, что позвонки хрустнули. Всё же не привиделся, хоть до последнего и казалось, что ему это только приснилось.
— Поехали, — шепнул Сашка. Он больше не хотел быть Т., больше не нужно было.
***
— Святослав Александров-Костин, — Сашка с улыбкой прочитал в протянутом паспорте. Рука метнулась ко лбу, потирая чешущийся шрам. В последние дни он отточил это движение почти до совершенства, повторяя каждый раз, когда действительность казалась нереальной.
Шкет победно лыбился, сложив руки на груди, мол, ты не поверил, а доказательство — вот оно, печатное. Саша смотрел на вымахавшего пацана и едва узнавал. Долговязый, пышногривый, с россыпью веснушек на щеках. Его фотографий Костя не присылал, а как выглядел тот мальчуган из прошлого, который вцепился ему в ногу и сказал, что никогда не отпустит, Сашка уже и не помнил.
— Я ему говорил, что это плохая идея, — Костя пожал плечами, плюхаясь рядом на диван. — Это он мне ещё истерику закатил, мол ни на что другое не согласен.
— А чё плохая сразу? Почему вам можно, а мне нет? — мелкий нахмурился, упёр руки в бока.
— Так мы себе имена не выбирали, — Саша усмехнулся, отчего-то запунцовев.
— Ну конечно! Константин Александров и Александр Костин. Случайное совпадение. Так я и поверил! — фыркнул Шкет, отбирая паспорт. Характер показывает мелочь.
— Мне нравится, — кивнул ему Сашка. — Мы же семья.
— Да! Хоть кто-то меня понимает, — притворно возмутился он в сторону Кости. — Ладно, я побёг, в кино опаздываю.
— Долго не задерживайся.
— Да, мамочка.
Костя порывался ответить, но Сашка вовремя зажал ему рот ладонью. Пусть мелкий огрызается, пусть хоть ворчит, хоть посуду всю расколотит в доме — ему приятно было видеть их обоих живыми, такими… домашними. Больше нет войны, нет крови на руках, не от кого бежать и прятаться. Они вместе и счастливы. И даже глаза закрывать для этого не приходится. А больше ничего и не нужно.
Они всё оставили в прошлом. Всю боль, неверные решения, старые привычки. Саша бросил в этот костёр кожаные перчатки, а вместе с ними и маску Палача. Т. больше не имел никакой власти. Просто буква. Он не стал выяснять, что Сокол планировал делать с наследством Барона. Знал, что бесследно ничего не исчезнет, но надеялся, что Костя не зря ему доверился. Обрывки новостей всё равно донеслись и до них: город горел ещё неделю, то тут, то там, словно Сокол решил сжечь напалмом всех причастных. Сашка не интересовался, а Костя, если что и знал, тактично умалчивал. В их новой жизни не было места старым проблемам.
До прежней шевелюры было ещё далеко, но Саша провёл ладонью по отросшему ёжику, предвкушая, что через уже годик зароется носом в шёлковые завитки. Подумаешь — всего год. А ведь совсем недавно он даже на месяц вперёд не загадывал…
— Спасибо, что забрал меня.