Шаги я услышал ещё до того, как он отворил калитку. Спустя столько лет мой слух остался неизменным, в отличие от тела, которое я давным-давно перестал узнавать.
Признаться, я не думал, что однажды этот день настанет — дарованная амнистия служила гарантом неприкосновенности и прозябания в глуши до конца своих дней. Таков был приказ — я следовал ему неуступно. Ни семьи, ни друзей. Все вопросы через приставленного офицера. Будто бы у меня были другие варианты.
Вообще, мне повезло. Первый из них оказался порядочным малым. Помог мне сменить городскую халупу, где я дни и ночи напролёт плевал в потолок и рисковал вот-вот слететь с катушек, на брошенный охотничий домик, не знавший руки человека уже лет как дцать. Едва ли моё удобство было определяющим фактором. Скорее всего, его беспокоила безопасность, а вот моя, соседей, явно недовольных присутствием в доме наёмного убийцы, или его собственная — я уже никогда не узнаю.
Здесь, в лесной глуши, мне следовало почувствовать себя нормальным. Жить так, будто никогда не омывал ладони человеческой кровью и не загубил ни одной души. У меня отняли цель. Я был должен просто существовать — это и было моим наказанием. Даже наложить на себя руки я не мог — одно из условий моего освобождения (словно я мечтал о нём, сидя на каменном полу клетки, служившей мне одновременно и тюрьмой и приютом).
Зачем было сохранять мне жизнь, осталось для меня загадкой. Я представлял угрозу. Им следовало показательно казнить меня, но меня целенаправленно оставили в живых. Шли годы. Я ожидал допросов, пересмотра решения императора, но на меня махнули рукой. Только офицер заскакивал в мой райский уголок раз в полгода — каждый раз новый. Можно было календарь сверять. Не было даже слежки — я бы заметил. Впрочем, неудивительно — мы были последними мастерами скрытности. Ни одного учителя не осталось в живых — каждый из них оказался Обещанным. Зато я окончательно удостоверился в том, что заложенные установки работают как часы. Они не боялись, что я снова начну убивать, потому что приказ действовал как нужно.
Немало лет прошло, прежде чем я окончательно признал себя марионеткой. И сколь бы часто ни возникали в моей голове мысли о самоубийстве, всё моё естество противилось им. Инстинкт самосохранения действовал превосходно даже в том случае, когда всё выглядело как несчастный случай — однажды, сорвавшись с отвесной скалы, я спас собственную шкуру от кончины на острых камнях. Изодрал руки до кости, стараясь удержаться от падения, иссек бедро в трёх местах, чудом не задев артерию, и только на четвёртый день после случившегося, добравшись домой, позволил себе скупые слёзы — так сильно хотел, чтобы всё закончилось.
Мирная жизнь пугала меня до чёртиков. Я точно знал, что будет завтра, через неделю, месяц и год. В ней ничего не менялось. Она была до ужаса стабильна. И необходимость жить так была для меня самой страшной пыткой. Раньше, в давно минувшие годы, любой день мог стать последним. Поэтому каждое утро я благодарил Солнце за то, что дарит мне возможность насладиться жизнью каждую секунду, что мне уготована. Теперь Солнце я лишь проклинал, тихо, про себя, стараясь не показываться на глаза отвернувшемуся от меня богу.
Эти шаги я бы узнал и в толпе, и во сне, и даже в глубоком маразме. Осторожность, грация и спокойствие. В тот миг, когда у простого человека поджилки трясутся от страха, у таких, как он, даже сердце не собьётся с привычного ритма. Раньше я бы сказал «у таких, как я», но сейчас покривил бы душой — моё собственное сердце трепыхалось в груди, будто птица в клетке. Впервые в жизни от радости. Что-то мне подсказывало, что скоро всё закончится. Как я и мечтал.
Подхватив кухонный нож, я распахнул входную дверь, впуская в дом осенний ветер, принесший с собой ворох листьев. На тропинке, замерев с отведённой в сторону катаной, стоял тот, кого я уже не надеялся увидеть.
— Ты всё-таки жив… — просипел я, не узнавая собственного голоса. Хорошо, хоть речь не забыл, а ведь мог…
— Именем императора. Брось оружие. Твоя жизнь будет даром Вечной Охоте. Подчинись, и тогда тебя ждёт мгновенная смерть. В противном случае…
— …оставляю за собой право решить, как тебе умереть, — закончил я за него.
В его рассудительном взгляде мелькнула растерянность. Ещё бы. Ни один человек, услышавший этот приказ, не мог выжить, чтобы кому-то о нём рассказать. Да и вряд ли бы смог воспроизвести его слово в слово. Мне же так и не удалось забыть, сколько ни пытался.
— Охота закончилась тридцать шесть лет назад, — сказал я и сморщился от звучания старческого голоса, коим теперь обладал.
Продолжая сжимать нож в руке, я не отрывал взгляда от своего нежданного гостя. Его лицо не покрыла сеть морщин как моё, голос по-прежнему сочился силой и уверенностью, да и руки не забыли, как держать катану. Для него время остановилось в тот день, когда нам сообщили о его исчезновении. В тот редкий день, когда Охота была прервана — ради его поисков. То была полная бессмыслица. Преданный Охоте всей душой командир, лучший среди лучших, неожиданно и бесследно исчезает. Это зародило семя сомнений в моей душе — в том, то от неё осталось. А спустя сутки бесцельных поисков снова пришло время жатвы.
Не знаю насчёт остальных — мы не особо делились тем, что нарушаем правила, — а я поиски продолжил. Отряд разделили почти сразу после случившегося. Были причины. Но спину прикрывать стало некому. Мы полагались только на себя. Потому я и рискнул говорить с Обещанными Вечной Охоте. Они редко сопротивлялись, зато почти каждый надеялся, что информация убережёт его от гибели. Только не знали, что Жнецы неумолимы, что они попросту не могут отпустить цель. Таков закон. Но все мои попытки выяснить, что стало с командиром, оказались бесплодны. Спустя год я бросил эту затею, тем более, что у нас окончательно отняли возможность думать. Вечная Охота требовала всё больше жертв, а нас становилось всё меньше.
А после я понял, что остался один.
— Да поможет тебе Вечная Охота отыскать путь, — вспомнил я старое приветствие, слегка склонив голову, но не разрывая зрительного контакта, прекрасно понимая, чем это чревато. — Рад видеть тебя в добром здравии, командир.
— Шинрай? — с сомнением прищурился он, убирая катану в ножны. Ещё бы — попробуй продерись сквозь отпечаток лет на моём лице.
— Давер, — покачал я головой, втыкая нож в дверной косяк. Следовало проявить уважение к тому, кто первым убрал оружие.
На командира я не обиделся — с Шинраем нас и раньше путали, но сейчас это был даже хороший знак. Он поверил мне, а это дорогого стоило. Окажись я на его месте, ни за что бы не сказал, что старый пень, стоящий передо мной, — мой боевой товарищ.
— Во имя Вечной… Как?.. — Он сделал шаг мне навстречу, касаясь собственных щёк. Телесный контакт был у нас под запретом — наши прикосновения всегда даровали смерть. Но благодаря его пристальному взгляду я чувствовал руки на собственной обвисшей коже и пальцы в седых волосах. И если бы я только мог дать ответ…
— Всемогущий Траст чего-то в этой жизни не знает? — улыбнулся я, сбрасывая наваждение.
— Всемогущий — не Всезнающий, — хмуро сообщил мне командир, явно ощущая себя не в своей тарелке. Он пришёл сюда с определённой целью, но нашёл не совсем то, что искал. Это я уже три десятка лет как отошёл от дел, а в его глазах по-прежнему плещется желание услужить Охоте. Он не знает, как вести себя со мной, с бывшим соратником. Не знает, хватит ли мне скорости и ловкости, чтобы напасть, когда подвернётся удобный момент. Я же знаю его как облупленного — когда-то мы думали одинаково.
Стоит ли позвать его в дом? Накормить? Или сразу покорно склонить голову, принимая смерть?
Готовящееся к закату солнце вынырнуло из-за туч, подмигивая мне, и снова скрылось. Я поблагодарил его за дарованный мне шанс и доковылял до скамьи, предложив гостю составить мне компанию. Траст не торопился, следя за каждым моим шагом.
— Что с рукой? — спросил он, поравнявшись со мной. Заметил. Ничто не скроется от его глаз.
— Заслуга Чидалиро, — фыркнул я, привычно коснувшись ноющего плеча, и приподнял рукав. — Когда ты исчез, мы остались без командира. Они никого не выбрали. Мы полагали, что право выбора нам предоставили самим. Но похоже, что нас уже тогда планировали разделить. Чид, преисполненный долга, решил, что заслужил командирское звание. Им мог стать любой из нас. Был бы приказ. Обычно нам чужды амбиции и желания, а он загорелся этой идеей. Его подношения стали более жестокими, даже когда Обещанные смиренно ожидали смерти. Я доложил императору — к чему Охоте обманутые души? Ночью он пришёл ко мне и оставил этот шрам на память. Взамен я забрал его душу, в дань уважения Вечной. Месть — недостаточный повод. Он должен был это понимать.
— А остальные? — я видел, как сжалась его ладонь на рукояти меча.
— Сгинули. Один за другим. Я не смог справиться с жатвой в одиночку. Зов преследовал меня и днём, и ночью. Если удавалось вздремнуть целый час — можно было сказать, что я выспался. Но из-за этого я терял концентрацию, да и заживлению руки такой темп не способствовал. Когда я едва не упустил Обещанного, решил, что время встречи с императором пришло. У наших визитов всегда был высший приоритет. Император чтил Охоту настолько, что мог прервать любую встречу ради неё, чтобы мы как можно скорее возобновили жатву. В приёмной меня продержали десять часов, после чего приказали сложить оружие и обнажиться. Я понимал — что-то здесь не так. Императору было плевать на наш внешний вид, даже приди мы с ожерельем из человеческих кишок на шее. Но ослушаться приказа не мог. Другой человек провел в дворцовое подземелье и сказал ждать. Его слово не имело никакого веса, но мне не оставалось ничего другого. Меня заперли и ушли. Я давно не оставался один так надолго. Рядом всегда был либо кто-то из отряда, либо один из Обещанных. А тут вдруг гробовая тишина. В углу каменной тюрьмы я нашёл провонявшую сыростью тряпку и укутался в неё. Я глох от нарастающего Зова в голове. Не мог уснуть, потому что перед глазами тут же мелькали сотни лиц — Вечная искала их, жаждала заполучить души этих людей, а я, единственный, кто мог Ей их предоставить, бездействовал. Вряд ли Её волновало то, что это происходило уже не по моей воле, пусть я и был рад возможности передохнуть. Время текло неспешно и оттого чересчур томительно. Лишь через семь дней император почтил меня своим вниманием. Он сказал, что Охота окончена, а меня будут судить за мои прегрешения по всей строгости закона. Это было неправильно. Охота взывала ко мне, я чувствовал близость Обещанных и не понимал, о каких грехах идёт речь. Но против его слова идти не мог — только подчиняться.
Я проводил взглядом скрывшееся за горизонтом солнце и прокашлялся. В горле пересохло. Давно столько не трепался — с самим собой неинтересно, а зверьё — бестолковые слушатели. То ли дело Траст. Впитывает каждое моё слово подобно губке. Я смотрел на него и узнавал себя в тот год, когда дознавал у Обещанных информацию о командире. Слова имеют вес, только если ты доверяешь тому, кто их произнёс. И похоже, что Траст мне верил.
— Они посчитали смерть слишком милосердным наказанием. Мне вменяли сотни отнятых жизней. Я был уверен, что за такое положены минимум пытки с последующей долгой и мучительной смертью. Но воля императора была такова. Моей пыткой стала жизнь.
Быт, хозяйство. Охота, рыбалка, строительство. Этот дом я фактически перестроил — в нём не осталось ни одной целой доски. Каждый стул сколотил сам, представляя, как катана рассекает грудную клеть тем, кто являлся мне во снах. Охота не желала отпускать своего последнего жнеца, но я никак не смел ответить на зов. Я делал проклятую мебель в таких количествах, будто имел с десяток сыновей, одаривших меня внуками. Перекроил под себя всю одёжку, оставленную предыдущим хозяином, хотя отродясь не умел шить. Мои руки долгие годы не знали бездействия, пускай и были заточены под жатву. Я бы с ума сошёл, остановись хоть на секунду.
— Ты клялся посвятить жизнь Вечной Охоте, Давер, и отдать Ей свою, если больше не сможешь выполнять долг, — сказал он, немигающим взором оглядывая мои владения.
Урожай уже был собран, опустевшие грядки засыпало опавшей листвой. А вот забор слегка покосился. Будет чем заняться. Траст повернулся ко мне в ожидании ответа, а я только и смог что поджать губы в презрительном отвращении к самому себе.
— Я пытался множество раз, но ослушаться приказа не могу. Лучше расскажи, что стало с тобой.
Командир вздрогнул, будто не ожидал подобного вопроса и уж тем более не собирался на него отвечать. Эмоции столь редко проявлялись на его лице, что я до неприличия пристально вглядывался в него, стараясь уловить малейшие изменения.
— Нас призвали так давно, что я даже не помню, что происходило на Инициации, — вздохнул он так тяжело, будто вспомнил то, чего не должен был. — Мы неустанно следовали Её воле, не зная покоя пожинали души Обещанных, не получая взамен ничего кроме расположения императора. Мы отреклись от прошлого, забыли о существовании тех, кого когда-то именовали семьёй. Нам стало чуждо всё человеческое — его просто выжгли из нас клятвами и приказами. Единственное, что было важно, — Охота. Но верно ли мы трактовали её значение? — Траст поднял взгляд в небо. Одинокие звёзды уже были различимы — я видел их отблеск в его глазах. — Она призвала меня, Давер. Она — средоточие силы и знаний. Выходит, мой путь занял куда больше времени, что мне казалось. Но это не страшно. Время — ничто по сравнению с Её замыслами.
Огонь в его глазах разгорался всё ярче. Траст почитал Охоту будто божество, и я не мог его в этом винить. Это мне всучили другую жизнь — то ли в награду, то ли в наказание, не спрашивая, хочу ли я взглянуть на на неё под другим углом. Это должно было свести меня с ума. Правда сейчас я не был уверен в том, кого из нас больше подводит разум.
— Она дала тебе ответы? — решил подыграть я.
Рассказывая о Ней, командир сиял. Мне хотелось удостовериться, что это не фантазия моего умирающего мозга.
— Ты пытался говорить с Богом? — задал он встречный вопрос.
— Он бы всё равно мне не ответил, — пожал я плечами и тут же задумался, насколько человечным было наше поклонение Охоте. Мы никогда не находили прямого подтверждения Её существованию, но продолжали следовать Её Зову. Люди поклоняются богам, придумывая их волю самостоятельно. Так может и мы придумали Охоту сами?
— Она очень расстроена тем, что ты Её больше не слышишь.
— Слышу! — подскочил я, позабыв, что Траст может отреагировать на резкие движения совсем не так, как мне бы того хотелось. — Я вижу сотни Обещанных из ночи в ночь, день за днём! Ничто не изменилось со времён Охоты. Но приказ императора…
— Приказ человека ничто, — спокойно ответил командир, поднимаясь, — Её воля — закон.
— Я не могу! — взревел я, впечатав кулак в стену, чувствуя боль, прострелившую немолодое запястье.
В глазах темнело от злости. Кем он меня считает? Человеком, мечтающим о семье и уютном гнёздышке? Знал бы он, как мне осточертел осёдлый образ жизни, и сколько раз я срывался в путь сразу после отбытия офицера. Всё впустую. Я находил Обещанных, но не смел даже приблизиться к ним, а если вдруг они сами оказывались рядом, не мог даже произнести приказ, не говоря уже о том, чтобы достать припрятанный в рукаве нож и повиноваться Зову. Я провожал их взглядом и рвал на себе волосы от безысходности.
Траст подошёл к двери и вытащил нож из косяка.
— Тем не менее, ты вышел ко мне с этим, — я заметил улыбку на его губах, хотя сумерки уже сгущались, а голос его оставался сух.
— Будто нож что-то решит против катаны, — фыркнул я. Что говорить о возрасте и об элементарном отсутствии тренировок.
— Я столько сражался с тобой бок о бок, но так и не распознал в тебе труса, — зло прошипел он и швырнул мне катану.
Я перехватил ножны, будто только и ждал этого момента, ощутил давно забытый запах стали и смазки и понял, что не могу разглядеть нанесённый узор из-за слёз, застилающих глаза. Тяжесть меча была усладой для моей больной души. Я так по этому скучал…
— Сейчас ты сам творец своей судьбы. Убей меня, и Она примет тебя в свои объятия.
Я стиснул меч до побелевших костяшек.
— Приказ императора не даёт мне права нанести вред живому человеку.
— Так может я и не живой? — усмехнулся командир. — Сколько лет, ты сказал, прошло? Тридцать шесть? И вот он я, перед тобой-стариком, ни на день не постаревший. Я — лишь твоё воображение. Бой с тенью сложно назвать нарушенным приказом.
Наш разговор дал ему отличное представление о моих болевых точках. Он знал, что сказать, чтобы убедить в своей правоте. А мне очень хотелось поддаться на его уговоры. Я не хотел избавляться от Зова Охоты, я хотел снова ощутить себя её частью. Я обнажил катану. Лезвие притягательно блеснуло в лунном свете. До чего же быстро летит время в приятной компании…
— Сохрани мою душу до лучших времён, да подскажи мне путь к Вечности, — шепнул я мечу, поцеловав рукоять.
Внутри моего дряхлого тела разливалось тепло, будто эта молитва могла вернуть мне упущенные годы. Я чувствовал себя практически счастливым. Была лишь одна загвоздка — я не хотел убивать командира. Даже если он прав, и этот приказ и впрямь можно обойти, убедив себя в том, что Траст — лишь моя фантазия, Вечная Охота не давала мне ни малейшего права отнять у него жизнь. Он не был Ей обещан, а значит являлся неприкосновенным. А потому исход был очевиден.
Траст пропал из моего поля зрения. Я не слышал ни его шагов, ни даже дыхания. Шум ветра, обнажающего стволы деревьев, сбивал меня с толку. Замерев на месте, я отчаянно пытался отыскать в привычных лесных звуках что-то, что бы выдало его. Но рефлексы оказались быстрее слуха. Я отбил нож у самого уха и успел уловить довольную улыбку командира, прежде чем он снова ушёл в тень. Интересно, по мнению императора, убийство в результате самозащиты стало бы нарушением приказа? И что мне в таком случае следовало сделать? Доложить об этом и молить о пощаде? Или о смерти?
От следующего выпада Траста я уклонился, но всё равно не смог уследить за ним. Мою голову больше занимали приказы. Почему у нас никогда и мысли не возникало, чтобы их нарушить? Всегда подразумевалось, что это невозможно, как подпрыгнуть на месте метров на десять ввысь. Поэтому и наказанием никто не озадачивался, ведь неподчинение попросту невозможно.
Я почувствовал дыхание командира на шее и пригнулся, уходя от удара, после чего попытался выбить нож из его руки. Не удалось. Я снова упустил его из виду.
— Старые кости ещё помнят, что делать, — насмешливо прошелестел ветер.
Удивительно, но балласта лет я больше не ощущал. Я перестал видеть мир в сером цвете, мои чувства вновь обострились. Я не спешил вступать в бой, наслаждаясь глотком свободы, подаренным мне Вечной Охотой. Едва ли это пьянящее чувство продлится долго.
Очередной порыв ветра хлестнул меня по лицу, оставив порез параллельно старому шраму. Я воспринял это весьма равнодушно. По старой памяти провел по щеке рукой и облизал пальцы, пробуя собственную кровь на вкус. Язык обожгло будто огнём. Во мне пробуждался дух Охоты. Он жаждал крови — и моя ему чертовски понравилась. Вряд ли это можно было назвать хорошим предзнаменованием, но я уже понимал, что императорский приказ больше не имеет надо мной власти. Оставалось лишь договориться с самим собой.
Неожиданно ветер затих. Я оглянулся. Траст стоял у входа в дом, опустив голову.
— Я только вошёл во вкус, — улыбнулся я, описав катаной полукруг, — а ты уже сдаёшься?
— Мне очень жаль, Давер, — произнёс он так, что внутри моего разгорячённого нутра всё похолодело. — Вечная Охота принимает твою жертву.
В одно мгновение он подскочил ко мне, парой росчерков прорезав на груди символ передачи души, прямо через рубаху. Я озадаченно смотрел на него, на расползающееся пятно на груди и не понимал, когда успел подпустить его достаточно близко, чтобы лишить меня жизни.
— Ты же предлагал убить тебя, — горестно вздохнул я, чувствуя, как катана выскальзывает из вмиг ослабевших рук.
— Ты был обещан Ей уже давно. Пришло твоё время.
Траст подхватил меня, уже не держащегося на ногах, будто пушинку. Впервые я ощутил тепло его рук на своей коже. Воистину — наше прикосновение сулит лишь смерть.
— Она простит меня? Я всегда был Ей верен. Мне сказали, что охота закончена… — как-то по-детски всхлипнул я, надеясь, что успею услышать ответ. Было до ужаса страшно закрывать глаза и отправляться в неизвестность без этой надежды. И потому из последних сил цеплялся за остатки жизни, которую проклинал последние три десятка лет.
— Конечно простит. Иначе бы Она не послала меня за тобой. Ты встретишь Её и сам всё поймёшь. А я продолжу Охоту. И начну с императора, что пренебрёг Её волей. А после дождусь тебя. Не бойся. Закрой глаза и узри путь в Вечность. Она ждёт. Иди.