Руки

У Артура руки – просто невозможные, неземные, нереальные. Таких красивых рук у настоящих людей быть не может – Шура в этом уверен. И потому не может: не смотреть, не касаться, не мечтать… много чего не может.

Шура выцеловывает запястья Артура, вылизывает вену, доходит до локтевого сгиба, когда Артур вдруг вздрагивает и смеётся.

— Щекотно, – говорит он в ответ на вопросительный взгляд и улыбается солнечно.

Шура кивает со всей серьёзностью, на какую его хватает вообще, и снова – целует Артуровы руки, каждую костяшку, фаланги длинных невозможных пальцев, широко лижет ладонь. На вкус – как чернила, библиотечная пыль и немного мыла – совсем не как у живых людей, без солоноватого пота. Артур гладит Шуру по щеке, оставляя на коже его собственную слюну – прохладно. Шура прижимается ближе, сильнее, продлить бы прикосновение.

— Ты возбужден, – Артур говорит таким тоном, будто обсуждает погоду, а Шуру бросает в стыдливую краску. – Так нравится?

Шура мычит, не в силах ответить вслух. Ему нравится весь Артур, без остатка, до кончиков волос и даже больше, но его руки, его пальцы просто сводят Шуру с ума.

— Шур? – Артур смотрит внимательно, за подбородок поворачивает Шуру к себе, заглядывает внимательно. – Ответь мне.

Шура жмурится, слова встают в горле комом, но они проходили это достаточно раз, чтобы знать, что у Артура достаточно терпения, чтобы дождаться ответа. И чтобы не двигаться вообще, дожидаясь.

— Д-да, очень, – первые слова даются с трудом, но теперь барьер снесён, и Шура продолжает, почти не останавливаясь, – я хочу, чтобы ты трахнул меня в рот. Своими пальцами. И- или отдрочил.

— Шур, у меня две руки. Я могу делать и то, и другое одновременно.

Шура всхлипывает.

— Пожалуйста.

Артур улыбается нежно, целомудренно целует Шуру в щеку. Шура жмурится и ловит его губы своими, но Артур не углубляет поцелуй, лишь касается мягко, а после и вовсе отстраняется.

Эти невозможные пальцы касаются его губ, и Шура со стоном берет в рот сразу три. Едва прикусывает подушечки и тут же зализывает. Берет глубже, посасывая, смакуя вкус. Стонет, когда Артур начинает двигаться сам, потирая язык, прижимая его вниз.

Пальцы скользят глубже, в самое горло, и Шура давится – от неожиданности и непривычки. Артур отступает, и Шура хватает его за запястье, боясь, что тот отстранится совсем.

— Нет, – просит Шура, удерживая. – Я просто не ожидал. С… сделай так ещё. 

Артур качает головой, но улыбается нежно.

— Я буду осторожнее, – всё равно говорит он.

Они продолжают, и Артур действительно осторожен – больше оглаживает и изучает, как будто ищет границу наощупь. И даже когда Шура пытается сам взять его пальцы глубже, Артур не позволяет.

Шура стонет, выражая всё и сразу – разочарование, нетерпение и желание немедленно зайти дальше. Артур целует его – в щеку, в линию челюсти, в шею – успокаивая и подбадривая без слов. И, наконец, использует свою вторую руку. 

Шуре приходится вцепиться в его плечи, чтобы удержаться на месте, когда Артур оглаживает его член сквозь джинсы. Давит основанием ладони и снова гладит, и Шура всхлипывает и стонет ему в ладонь.

Хочется, чтобы Артур зашёл дальше, чтобы перестал дразнить и наконец – кожа к коже. Но с пальцами во рту слишком сложно говорить членораздельно, каждая попытка превращается в очередной простой стон. Шура подаётся навстречу истязающим его рукам, пытается сильнее притереться членом и сосёт пальцы усерднее, лишь бы получить наконец достаточно стимуляции.

— Ты так нетерпелив, – Артур шепчет. Проходится ладонью по шуриному паху, трет, прижимая почти до боли, вытягивая из Шуры новые стоны. – Люблю видеть, как ты реагируешь. Что я могу сделать тебе так хорошо. Невероятно красиво.

Шуру продирает судорогой до самых костей, но стимуляции недостаточно-недостаточно-недостаточно чтобы наконец кончить, и Шура стонет навзрыд, отчаянно и умоляюще. Артур целует Шуру в скулу, и поцелуй выходит наудивление влажным – обычно губы у Соловья сухие, как книжная бумага – и Шура понимает, что плачет. 

Наконец Артур расстегивает шурины джинсы, парой движений скользит под бельё. Прикосновение сухой ладони к нежной головке кажется наждачной бумагой, но скоро шуриной смазки становится достаточно, чтобы скольжение стало комфортным. Пальцы во рту становятся грубее, скользят глубже, жмут сильнее, а ладонь на члене ходит так хорошо, что всё, что может Шура – подаваться навстречу и стонать коротко.

Он кончает Артуру в ладонь, проскулив совсем тихои, кажется, прикусив ему пальцы.