прости, я забыл, что тебя нет

Вечер. Накахара пришёл домой, вернувшись из командировки, и был вне себя от злости и обиды. Мори сообщил ему отвратительную вещь. Его напарник, друг, человек, с которым он был больше всех близок, начиная с пятнадцатилетнего возраста, подло предал мафию и сбежал во время задания. Он ощущал себя опустошëнным, но одновременно с этим его переполняла ярость. Накахара искренне не понимал, из-за чего самый дорогой для него человек, который был для него всем и знал об этом, бросил его..Он злился из-за многих вещей. Из-за того, что Осаму предал не только мафию, но и самого Накахару, из-за того, что он не оставил даже записки на кухне, просто испарился. В конце концов, ужасающую способность Чуи мог остановить только он. Накахара хотел напиться до степени отключки, он ненавидел всех и всë в этом мире.  

Парень прошёл на кухню, открыл высокий стеклянный стеллаж, достал штопор, пододвинул стул и достал бутылку с самой верхней полки. «Шато Лафит-Ротшильд» 1869 года. Одна из самых дорогих винных бутылок в его коллекции, она должна была помочь Накахаре пережить эту потерю. Он потерял своего друга, своего напарника и самого близкого человека в этом мире. Они немало раз ругались, очень часто поливали друг друга самыми ужасными сквернословиями, но они знали друг друга полностью, от жизненных принципов и веры до таких мелочей, как любимый кофе и марка сигарет. Накахаре было стыдно даже самому признаться в том, что он не представлял себе жизни без напарника, он любил его, в юности как брата, позже начал мечтать о близости, но из-за многочисленных увлечений Дазая, бросил идею с признанием и начал глушить свои чувства и эмоции в алкоголе и беспорядочном сексе с девицами, которые не были ему интересны никогда. 

— Я тебя ненавижу. Ненавижу! — Накахара ощущал себя ребëнком, забытым в детском саду. Его хрипловатый от постоянного курения голос звучал необычно громко. Он сам верил в свои слова, он действительно в тот момент возненавидел Дазая.

Парень достал бокал, откупорил бутылку и налил вина практически доверху и бесцеремонно выпил практически залпом, не закусывая. Вино быстро прогрело горло, и он решил открыть балкон и переместиться туда. Да, он бы с удовольствием последовал бы своим принципам и поступил бы как сомелье, тщательно вынюхивающий нотки восточных пряностей, но в данный момент отпустить ситуацию хотелось больше всего. Его не волновал этикет, ему хотелось лишь умереть либо убить. Накахара сел на холодный балконный пол и вслепую потянулся рукой к подоконнику, на котором лежала пачка сигарет, достал её и понял, что это не его любимые сигареты, а «Бонд», оставленный его напарником. Накахара выругался, но достал сигарету, аккуратно уместившуюся между его тонкими пальцами. Пока он затягивался горьким табачным дымом, на ум ему приходили самые мрачные мысли. Парень вспоминал, как не одну скуренную здесь пачку он провёл вместе с напарником. Они любили бывать здесь вечерами, курить и разговаривать обо всём на свете. Обычно после этого Осаму не хотел ехать домой, а оставался вместе с Накахарой, спал на диване и имел собственную полку с вещами на случай, если в очередной раз останется до ночи. 

Накахара курил и вспоминал все счастливые и не очень моменты, проходившие именно на этом балконе. От осознания того, что в момент, когда он в последний раз провожал Дазая утром, усмехаясь и выслушивая шутки про алкоголизм, он не мог знать, что больше этого всего не будет, стало точно. Больше не будет совместного выпивания вина, криков Накахары на чавкающего Осаму, не будет курения на балконе, разговоров до утра, завтрака в максимально простом, домашнем, виде обоих приятелей, никогда этого больше не будет. Ему резко захотелось причинить себе максимальную боль, так как до Дазая он уже не дотянется. Накахара, не осознавая, что он делает, ткнул окурком в своë запястье и громко зашипел от боли, но не убирал огонь от руки. Окурок продолжал жечь руку, через пару секунд Чуя убрал его и затушил в пепельнице. Ожог дико пульсировал, на запястье горел небольшой кружок. Накахара выпил ещë вина. 

Сам не осознавая, что он делает, Чуя прошёл в спальню, открыл шкаф, достал первую попавшуюся футболку Дазая, снял свою рубашку рубашку, кинул еë на пол и надел футболку. Она пропахла сигаретами и парфюмом Осаму. Запах духов был тяжёл, что ещё больше давило на Чую. Вернувшись на балкон, он продолжил пить. Хотелось заглушить всё чувства, убить их в себе, чтобы больше никогда не мучиться из-за них. Парень по пояс вылез в балконное окно и начал вглядываться в пустую улицу, будто надеясь увидеть знакомую фигуру, что фактически было невозможно с такой высоты.

Спустя несколько минут ему это всё же наскучило, и он взглянул на небо. Безумно красивый закат красным знаменем висел над городом. Все оттенки от светло-розового до багряно-алого выглядели словно кровь, размазанная по небосводу. Жутко, но привлекательно. Накахара достал ещё одну сигарету и начал курить, высунувшись в окно. На улице царила тишь и благодать, но в душе бушевал ураган. Третья сигарета кончилась так же быстро, как вторая, вкус вина несколько наскучил, поэтому парень предпочёл опять усесться на пол и смотреть на небо.    

Его очень задевало то, что он был зависим в первую очередь от своей неконтролируемой способности, а также от того, что блокирующая способность была лишь у придурка, вечно шутящего про его рост и испарившегося из его жизни при первой же возможности. Любимого придурка. Человека, без которого невозможно жить. 

Стеклянная бутылка не стала для Накахары особой преградой, но попалась под руки, за что и была разбита о стену. Кроваво-бордовые разводы на белокаменном холсте. Чёрные осколки на бетонном полу. Крик в ночи.

Накахара, не понимая уже ничего, поднял осколок и начал водить им по своим предплечьям. Он шептал, что ненавидит Дазая и никогда не простит его. Скоро силы покинули его, и он потерял сознание на балконном полу, пьяный, в крови и чужой футболке, с ноющим ожогом на руке. 

***

Субботним вечером Чуя Накахара сидел у себя дома в спокойствии и здравии. Он наконец-то смог вырваться из рабочей суеты и намеревался провести свой вечер в компании пары бутылок красного полусладкого вина. Ничто не омрачало его настроение, он, нарезав сыр и достав бокал, зажёг ароматические свечи с запахом ванили и присел на стул. В это мгновение в дверь позвонили. Парень решил, что никто и ничто не сможет испортить ему вечер, и начал наливать вино в бокал. Звон продолжался. Накахара налил вина до половины бокала, полюбовался благородным бордовым окрасом напитка, насладился великолепным запахом с нотками восточных пряностей и, наконец, пригубил, старательно игнорируя грохот дверного звонка.

   Но всё имеет конец. И терпение Накахары не является исключением. Он решил полюбоваться на того, кого принесла нелёгкая, надеясь, что это не люди, посланные Мори. Возвращаться на работу в столь поздний час не входило в его планы.

      Парень проклинал глазок за то, что он был посажен необыкновенно высоко. Дверь была новая, так как старую недавно выбило взрывом из-за каких-то подростков, решивших устроить фейеверк прямо в подъезде. В старой двери глазок был на уровне носа хозяина, что было чрезвычайно удобно. Бежать за стулом, чтобы посмотреть, кто трезвонит, он не хотел, поэтому пришлось открывать.

     На пороге стоял человек, которого хотелось бы видеть в последнюю очередь. Даже люди Огая казались лучшим вариантом, чем этот высокий парень в пальто, с выделяющимися на бледном лице карими глазами, которые своим цветом напоминали дорогой виски. Эти глаза всегда смотрели с некой усмешкой. Осаму Дазай. У Накахары в голове пронеслась мысль о том, что смешивать алкоголь, в данном случае виски и вино — дурная идея. Дальше он подумал, что выкалывать глаза, только потому что они похожи на алкоголь это слишком жестоко даже для такого человека, как Дазай. Его раздумья прервал баритон, окликнувший его по имени.

   — А? Что? — очнулся парень.

 — Здравствуй, Чуя. Я уже минуту смотрю на тебя, а ты в облаках витаешь, — снисходительно произнёс Дазай. — Может быть пустишь наконец, а то я очень давно жду, пока ты напьёшься и придëшь ко мне.

    Увидев, что Осаму в упор смотрит на бокал, который парень забыл оставить на столе, Накахара отшагнул от двери, дав пройти незванному гостю.

   — Я же сотню раз тебя просил не называть меня по имени, ты ведь показываешь этим своё неуважение. Я называю тебя Осаму лишь в крайних случаях, когда меня окончательно достаёт то, что ты называешь меня Чуей.*

   — Прости, я всегда забываю, что тебе уже исполнилось нужное количество лет, чтобы я не мог спокойно тебя так называть, — для Накахары лишнее напоминание о том, что он выглядит ребёнком, было оскорбительно, но он старательно не подавал виду.

     — Хорошо, постарайся поработать над уважением других людей, когда будешь в отпуске, — процедил он, глядя на пришельца, который уже успел пройти на кухню, и сесть на его стул.

      — Ого, свечи, вино, сыр. Прямо-таки романтический вечер, только с самим собой. Кстати, почему ты пьёшь в одиночестве? Ты знаешь, что распитие спиртных напитков является одним из признаков первой стадии развития алкоголизма? Между прочим, это очень опасно. Могу посоветовать нарколога, — голос Дазая звучал одновременно насмешливо и заботливо, что ещë больше злило.

     — Только у тебя забыл спросить, — зло ответил Накахара, — и помощь врачей мне не нужна.

   — Кстати, о вине, — Дазай начал читать этикетку на бутылке, — «Шато Шеваль блан» 1947 года. Интересный выбор, который наверняка стоил тебе целое состояние, — ухмылялся он. — Я уже думал, что ты пьёшь кровь неугодных тебе людей, уходить хотел.

    — Лучше бы ушёл, — пробормотал Чуя.

    — Ну и ладно. Но ты обязан налить мне, иначе я… — парень задумался, пытаясь придумать весомый аргумент, чтобы коротышка соизволил поделиться вином, — обижусь.

     Чуя ухмыльнулся, но всё равно пошёл к шкафчику, в котором хранились бокалы, рюмки, фужеры и прочие стеклянные принадлежности для выпивки. Он достал бокал и подал его. Осаму сразу же налил бокал практически доверху — так, чтобы поднять и пригубить было невозможно, а приходилось отхлёбывать. Это задело внутреннего сомелье Накахары. Впервые в его квартире, сидя на его стуле, на его кухне, его вино наливали в его бокал таким неправильным, жадным и бесцеремонным образом. В юности они с Дазаем вместе учили правила этикета, в том числе и касающегося алкоголя, и он намерено злил Накахару.

     Чуя выдохнул и налил себе полный бокал вина, надеясь как можно быстрее избавиться от мыслей об этой ситуации, которая выводила его из себя, и о госте, который пришёл к нему неизвестно зачем.

  — Так зачем ты пришёл? Или ты успел достать всех в общежитии агентства настолько, что тебя выставили оттуда? Я их очень понимаю, но, боюсь, что мне придётся сделать то же самое.

     — Не дождёшься. Я просто решил прогуляться и нечаянно забрёл в этот район. Подумал, что за те годы, что мы не виделись, ты бы не сменил место жительства, ведь с этой квартирой многое связано.

   Чуя понимал, о чём говорил Осаму. Хотя очень часто Дазай проводил вечера вместе с Одой и Анго, он также мог спокойно зайти в гости к своему напарнику. Сколько душевных разговоров до утра было у них, представить страшно. Тогда, когда после смерти Одасаку Дазай сбежал, всё это пропало. Также он знал, что по поводу прогулки Осаму солгал. Квартира, которую Чуя снимал уже много лет, находилась в противоположном конце города от общежития агентства. Случайно забрести туда не смог бы даже такой чудак, как его собеседник. Дазай специально пошëл к нему, чтобы провести ночь за разговорами со старым приятелем, как раньше, когда они до утра болтали на балконе и мечтали о будущем.

     — Ладно, допустим, что случайности бывают. Но надо подумать о том, что сейчас очень позднее время, а ты не сможешь нормально добраться до дома, так как убьëшься по пути сразу несколькими методами. Да и оставлять тебя на улице всë-таки в некотором роде жестоко, как бы я не думал иначе, но во мне остались частицы человечности и эмпатии.

    — Приятно удивлëн, что ты не стал тираном. Может быть перейдëшь к нам? Ты бы смог помогать людям.

— Только если окончательно свихнусь, — резко оборвал Накахара.

— Хорошо, не буду больше трогать вас, уважаемая маленькая злюка.

    Чуя был взбешëн. Этот наглый тип пришëл к нему домой, выпил половину бутылки его дорогущего вина, несколько раз нарушил правила его квартиры и продолжал его тыкать тем, что он ниже.

   — Если ты не продолжишь меня выводить, то мне всё-таки придётся тебя выставить.

  — А я шёл сюда, чувствуя, что ты будешь рад мне. Но, как оказалось, ошибся. У тебя есть нормальная еда? Сыр отвратительный, а вино — не еда, — Дазай старался говорить, улыбаясь, что ещë больше доводило Накахару.

   — Но ты съел всё блюдце, — изумился он.

   — Мне необходимо было убедиться в том, что он невкусный.

     Чуя выдохнул. Спорить с данным индивидуумом было невозможно. Парень открыл холодильник.

    — Ну что, тунеядец, будешь есть соевую лапшу с тофу?

    — Тофу? — Дазай скорчил лицо, выражая своё полное презрение.

    — Тебе не угодишь. Ладно, рис с красной фасолью есть. Сейчас разогрею. Тебе чай или кофе?

      Дазай посмотрел на него, как на полного идиота, и налил себе ещё немного вина. Чуя злобно посмотрел на наглеца и в очередной раз пожалел о том, что открыл дверь.

    Когда рис был подогрет, а тарелка вместе с палочками стояла перед Осаму, тот начал жадно поглощать пищу. Накахара ухмыльнулся и налил себе вина. Алкоголь прогревал горло, а Дазай раздражал меньше. Хотелось остановить этот момент навсегда. Это слишком сильно напоминало парню о тех вечерах в компании бывшего напарника, когда они сидели на этой же самой кухне, пили вино, ели и разговаривали. Чуе казалось, что не было тех долгих лет разлуки, не было ухода Осаму из портовой мафии, не было тех мучений, когда ему сообщили о побеге. Будто не было слёз Накахары, когда его окончательно доводили такие отвратительные вещи, как одиночество и пропажа тех самых разговоров на кухне. Как будто он не плакал в одиночестве на кухне, туша об себя сигареты, которые оставляли ожоги, не заживающие неделями, и презирая всех вокруг и себя от бессилия и беспомощности.

    — Почему ты ушёл? — Накахаре было плевать на всë, он лишь хотел знать причину своих ночных слëз.

    — О чём ты говоришь? Я здесь, сижу, уходить не собираюсь, — Дазай пытался увести разговор, которого он боялся больше всего, в сторону.

   — Почему. Ты. Ушёл. Из. Мафии, — отчеканил по словам Чуя.     Лицо Осаму мгновенно стало серьёзным. Он осознал, что от подвыпившего Чуи спасения не будет, и начал объяснять.

    — Когда Одасаку умирал, он попросил меня быть добрым к людям. Я очень ценил его. Ему не место было в мафии. Он когда-нибудь стал бы великолепным отцом, но судьба распорядилась иначе. В ту же ночь я сбежал из портовой мафии, чувствуя, что его просьба для меня служит наставлением на истинный путь. Я понял, что не обязательно быть жестоким убийцей, чтобы активно использовать свои способности. Я устроился в Вооружённое Детективное Агентство из-за того, что там работали эсперы, помогающие людям. Мне хотелось стать добрее и милосерднее, и вроде бы у меня всё-таки получилось. Когда я осознаю свою важность и то, что есть люди, которым я чем-то помог, на душе становится теплее. Это круто — чувствовать, что хоть кому-то в этом долбанном мире ты нужен. Тебе бы тоже следовало заняться чем-то таким. Ты ведь никому не нужен, один, на съëмной квартире, с кучей зависимостей.

Накахара выдохнул. Он ненавидел, когда ему тыкали в лицо тем, что он одинок. Это давало ему лишь поводы для ночных раздумий, но он не хотел делиться этим в это время и с этим человеком.

    — Но я улыбаюсь… В целом, на данный момент меня всё устраивает. Хотя… Похоже, что я медленно схожу с ума, но мне иногда тоже хочется быть добрее к людям. Вполне вероятно, что скоро я перейду к вам в агентство. Если не протрезвею, разумеется, — ухмыльнулся Чуя. По крайней мере он понял основной мотив побега своего приятеля, а остальное было уже не так важно.

    Накахара достал вторую бутылку и открыл дверь на балкон. Мужчины закурили и продолжили разговор.

     — И зачем я вообще к тебе пришёл? — ворчал Дазай, выпуская облака дыма изо рта. — Лучше бы сидел себе спокойно в общежитии, спал. А так я из-за тебя снова начал пить и курить, хотя я, между прочим, давно бросил.

     — Я тебя не просил «заблуждаться», ты сам ко мне завалился. Будто бы я шибко рад твоей компании…

      — Я надеялся, что мы великолепно проведём время вдвоём, так же, как тогда. Но, увы и ах, так не будет никогда. Слишком много времени прошло.

     Дальше курили молча, иногда прерываясь на вино. Звёздное небо было необычайно чистое. Было настолько хорошо видно Млечный Путь, словно боги и вправду разлили молоко. Оба приятеля злились друг на друга, но в то же время хотели всё вернуть и общаться, как раньше. Вдруг Накахаре захотелось выговориться на пьяную голову.

      — А ведь знаешь, мне было очень трудно после твоего ухода, ты бросил меня и сбежал. Нагло и подло. Мог бы хотя бы предупредить, что уедешь, записку оставить. Хоть я и был в командировке, ты мог спокойно пролезть ко мне в квартиру и оставить послание. Я мучился, чтоб ты знал. Да и сейчас. Тебе хорошо, ты уважаемый в некотором роде человек, к тебе люди тянутся. Даже если взять этого маленького тигра, ты заботишься об Ацуши, а он благодарен тебе, как матери. Вполне вероятно, что когда он станет старше и сможет развить свою силу, он будет трудиться и помогать тебе. Хорош ржать, сигаретой поперхнёшься. Я серьёзно. А меня никто не любит…

     — Я люблю тебя.

    — Неужели трудно помолчать и послушать? Я, между прочим, важные вещи говорю, душу изливаю, а ты влезаешь, — раздражённый Накахара не вникал в слова.

      Дазай молча улыбнулся и затушил сигарету. Чуя машинально сделал то же самое и, не глядя, достал из пачки, лежащей в кармане, ещё две. Дав прикурить Осаму, он зажёг свою, затянулся табачным дымом и продолжил монолог.

— А ведь если бы я не ввязался в криминал и мафию в целом тогда, в пятнадцать, то вполне вероятно, я был бы уже счастлив, успешен и, возможно, даже женат. Но я не жалею. Меня устраивает моя работа. Ладно, не будем говорить о грустном. Пойдём лучше на кухню.

    — А нарежь-ка мне, пожалуйста, того самого ужасного сыра. Возможно он не такой уж отвратительный, — Дазай подал пустое блюдце.

      Накахара хмуро улыбнулся и исполнил просьбу бывшего напарника. Он резко ощутил, что время не прошло зря, а они — абсолютно разные люди. Желая заполнить душевную пустоту вином, он отпил прямо из горла под аккомпанемент шуток Осаму об алкоголизме. Так как бутылка на тот момент уже была заполнена меньше, чем на четверть, вино закончилось практически моментально. Чуя резко встал, когда понял, что обе бутылки, приготовленные на вечер, кончились, взял стул, подошёл к стеклянному стеллажу, поставил стул, встал на него и намеревался достать ключ, как его за пояс схватили крепкие руки, подняли, отнесли к столу и посадили на второй стул. Дазай с лёгкостью достал ключ, открыл дверцу и вытащил вторую коллекционную бутылку красного полусладкого. Привычно, даже не спрашивая хозяина квартиры, открыл выдвигающуюся полку слева от холодильника и достал оттуда штопор. В момент, когда он выкручивал винную пробку, Накахара смотрел на него с крайней степенью непонимания происходящего.

     — Мы провели здесь вместе столько вечеров и ночей, что в более трезвом состоянии я бы мог найти этот штопор даже с закрытыми глазами. Чёрт! — громко выругался Осаму, взглянув на тёмные брюки, украшенные красным наглым пятном.

    — Криворучка.

 — Мне сегодня просто не везёт, — оправдывался Дазай. — Ладно, уважаемый коротышка, извольте поделиться своей короткой одеждой с криворуким великаном.

      — Можешь не унижаться, — продолжал улыбаться Чуя, — сейчас принесу. Пока что можешь снять брюки, кинуть их в ванной в раковину и засыпать солью. Потом постираешь. Рубашку тоже можешь снимать, сразу переоденешься в то, в чём сможешь спать.

    — Вы так любезны.

     Несколько минут спустя они вновь сидели на балконе, смотрели на звёзды и пили вино. На Осаму были довольно просторные вещи, явно не с плеча Чуи.

    — Ты серьёзно хранил мои вещи все эти годы? — удивлялся Дазай.

   — Да. Я не хотел их выкидывать, потому что чувствовал, что рано или поздно ты придёшь ко мне, и они пригодятся. Между прочим, если бы не моя предусмотрительность, то ты мог бы сейчас ходить в одних трусах.

      Накахара не стал рассказывать о том, что первые года два-три после побега Осаму он спал исключительно в его футболке. Сначала она хранила его запах, и парень ощущал себя словно в объятиях любимого человека, потом просто напоминала об этих ночах с разговорами до рассвета. В конце концов это было удобно. Дазаю польстило бы это, но он бы начал задавать много вопросов.

    — Я благодарен тебе за это.

     И тут Чуя вспомнил о фразе, внимания которой не уделил никак.

    — Стой, Осаму. Помнишь, сейчас мы сидели здесь, курили, я жаловался на жизнь и сказал, что меня никто не любит?

— Конечно, я ведь не такой склеротик, как ты. Я тебя люблю, дурилка.

     Всё внутри Накахары перевернулось вверх дном. Он не мог бы подумать, что это произойдёт. Что спустя много лет после побега Дазая, они будут сидеть здесь, пить вино, курить, разговаривать, и в этот момент ему признаются в любви таким идиотским и незаметным образом. Он стоял в ступоре. Осаму смотрел выжидающе. Да, он представлял себе признание кучу раз, да, он пошёл сюда, на ночь глядя, с одной лишь целью разъяснения отношений между ними, но он не мог вообразить, что всё произойдёт именно так.

      Чуя сперва подумал, что это всё всего лишь пьяный бред. Но даже если всё это не является правдой, было бы грехом не воспользоваться случаем. И он решился. Он поцеловал Осаму, который, казалось, ждал только этого. Мафиози оказался прижат к стене в то время, как его шея медленно покрывалась поцелуями обветренных губ, давно желающих этого. Множество чувств смешалось в пьяных головах, уставших и вымотанных. Слова были не нужны и бессмысленны, поцелуи говорили всë.

      — Твои глаза похожи на виски, — едва разборчиво произнëс Чуя, оторвавшись от губ бывшего напарника.

      — А ты всë-таки плох. Не думал, что тебя так быстро развезëт. Ладно, пойдëм в твою комнату, и я уложу тебя спать. Тебя в таком виде пускать никуда нельзя, — с ухмылкой сказал Дазай и, подхватив пьяного Накахару под мышки, понëс его в спальню.

      — Ты ведь никуда не денешься? Не пропадëшь? После всего этого я боюсь тебя потерять, — Накахаре искренне было страшно, что когда Осаму выйдет из комнаты, он пропадëт навсегда. Слишком часто он засыпал и просыпался один, страх был сильнее всего.

      — Я так понимаю, что ты меня не отпустишь? — улыбаясь, вопрошал Дазай, когда его взяли за край футболки и потянули за собой в кровать.

      Накахара уснул, прижатый к кровати крепким телом любимого человека, и это была первая ночь за долгие годы, когда его не тревожили кошмары.

      На следующее утро Накахара проснулся и, не увидев Дазая рядом с собой, подумал, что он просто вчера знатно напился, и всë ему приснилось. Ненависть к себе превышала все чувства. Он пошëл курить.

     Когда же он зашëл на кухню, то осознал реальность происходящего. Осаму пришëл к нему, они действительно пили вино, курили, целовались и спали в обнимку. Дазай сидел в своих старых вещах на подоконнике и курил, глядя в окно. Рассвет отрасли небо в персиковые тона. Бокалы с вином стояли на полу так и недопитые. Чуя немного громко прошëл и сел на пол. Гость обернулся и спрыгнул на пол, затушив окурок. Подойдя к Накахаре, он обнял его и поцеловал. От Дазая воняло сигаретами и свободой. Именно свободой. Счастьем и независимостью.

    — Значит, мне это всë не приснилось?

    — Разумеется, нет, коротышка. Я тебя люблю, и я буду повторять это тебе, пока ты не поверишь мне.

      Ответом ему послужил поцелуй Накахары. Больше никто не мог, и ничто не могло им помешать.