***
на столе догорает последняя сигара. юнги смотрит хмуро, стараясь совладать с эмоциями — получается, честно говоря, хреново. намджун слишком рядом — запах дорогого одеколона распространяется по всему помещению, и юнги неосознанно вдыхает воздух: прикрывает глаза и утопает в тумане. сигара тлеет, взгляд невольно опускается на журнальный столик около большой двухспальной кровати, кругом — ни души. но юнги знает, что намджун рядом — он будто под кожей, будто под рёбрами глубоко, въедается в них, прокусывает до сильнейшего хруста, и вновь всё отпускает.
юнги прикрывает глаза; картинки меняются одна за одной — сильные цепкие ладони на худощавом бледном теле, ожоги от сбрасывания на него остатков пепла, следы от ремня на бёдрах и чужие губы на своих.
юнги вздыхает. старается забыться, старается провалиться в один из своих самых страшных снов, старается дышать медленно и не так рвано, как было сегодняшней ночью — намджун брал его, как заправскую шлюху, ебал с таким чувством, будто юнги принадлежит только ему. как жаль, что это довольно типичная ошибка.
юнги даже сам себе не принадлежит.
сковывает всё тело; парень сворачивается в позу эмбриона и прикрывает глаза. ему не снится, на удивление, ничего, ощущение лишь то, что перед тобой туманная дымка, а ты посреди пустыни.
жажда
желание
жалостьюнги морщится во сне — руки сковывают очень сильно, ноги в не лучшем положении; тело болезненно реагирует, юнги чувствует себя ужасно дерьмово — туман рассеивается, но ощущение окольцованности не пропадает.
он резко раскрывает глаза, и на него тут же выдыхается сигаретный дым — намджун таит усмешку на пухловатых губах и прячет милые ямочки на щеках. длинными пальцами удерживает сигару и вновь затягивается, в этот раз пальцами надавливая на чужой подбородок и заставляя раскрыть рот, и выдыхает ядовитый дым, делясь мятным вкусом. юнги прикрывает глаза, подбородок отпускают.
внутри творится какое-то дьявольское танго, и лишь сейчас мин осознает, что связан по-настоящему.
намджун разглядывает его, медленно двигает кадыком вверх, когда внимательным и голодным взглядом скользит по нагому юношескому телу.
юнги прекрасен, правда, прогнивший немного, но намджун не может на него налюбоваться. он медленно приподнимается с насиженного места, снимает с себя классическое чёрное пальто — удивительно, что не зажарился ещё, пока сидел в комнате — а после расслабляет узел цветного галстука одной рукой, пока второй медленно проводит по бедру юна.
старший морщится и пытается сдвинуться с места, но все попытки тщетны: юнги крепко связан и его руки даже привязаны к спинке кровати. тело болезненно отзывается на каждое движение, и лишь сейчас юнги понимает, что намджун — последняя тварь. у юнги в заднице анальная пробка, по всей видимости у нама определённые планы на сегодняшнюю ночь. юнги даже не имеет силы воли противиться — рот завязан какой-то тряпкой — по всей видимости младший находит её на кухне. остаётся лишь наблюдать за тем, как намджун медленно раздевается, как после присаживается на край кровати в спальной комнате и развязывает ноги, чтобы после за них притянуть слегка юнги на себя и усесться между ними.
нам смотрит неотрывно: то, как юнги старается вырваться, как он мычит-скулит, как прикрывает глаза, когда намджунова ладонь проходится по нежной коже.
— ты выглядишь, как шлюха, — говорит намджун, — но то, как тебя пробивает от ласки — бесценно.
юнги не выглядит, как шлюха — намджун сделал его таковым.
прикосновения становятся жгуче: обжигают, добираются до самых костей и заставляют мина скулить сильнее. он откидывает голову на кровать, насколько это возможно, и сильно жмурит глаза, когда чувствует, как пробочку намджун из него вынимает и как пальцами нежно касается сфинктера, пока не толкаясь кончиками, а просто проводя.
это так контрастирует с типичным образом намджуна. нежность и он — слова-антонимы. они не сочетаются, они не гармонируют друг с другом. юнги осознаёт, что дышать становится легче лишь тогда, когда тряпка из его рта тоже убирается — он вдыхает кислород полной грудью и выдыхает воздух через рот. горло саднит, в глазах скапливаются слезинки.
за всё то время, что он знает намджуна, к запаху табака так и не привык.
он оседает на лёгких, пробирается в самые плевры и разрывает мина на части; осколки туманной души разлетаются по спальной комнате, приглушённой светом настенного светильника.
намджун наклоняется; целует с напором, кусает тонкие губы, ладонями поглаживает талию, проводит пальцами по выпирающим рёбрам, чтобы после немного усадить юнги на свои бёдра. положение неудобное, потому что ноги у намджуна подогнуты под себя, на нём юнги, который так охуенно прогибает спину из-за неестественного положения, что хочется сорваться и скинуться в пропасть. но джун держится — цепляется за последнюю возможность и возвращается обратно.
и вот теперь перед юнги тот самый намджун — он одним рывком проникает в старшего до основания, до синяков сжимает чужие бока и насаживает на собственный член. с каждым разом всё грубее, глубже, резче. юнги закатывает глаза, запястья уже натирает до крови, но он терпит и выдыхает смесь воздуха и стонов.
жара распространяется по всему телу, синтезируя с капельками дискомфорта и боли.
намджун вбивается в него, меняет позу и раздвигает в стороны худые ноги, чтобы войти глубже, чтобы выбить из чужого блядского рта нотки наслаждения, а не обрывки непонятных звуков.
юнги теряется в ощущениях; грудь болезненно сдавливает — будто бы сердце находится в оковах и его вот-вот под грузом расплющит. намджун ласкает его нежным взглядом, называет своей шлюхой и думает, что после этого мин будет по собственному желанию свою задницу подставлять.
мин до последнего борется — даже тогда, когда чужая рука сжимает шею и слегка придушивает, даже тогда, когда всё начинает плыть перед глазами.
***
***
***
юнги просыпается посреди дня. руки, благо, развязаны, на теле множество отметин — будь то синяки или засосы. намджун ненасытный. намджун — разрушитель.
вставать с кровати совершенно не хочется; лениво продолжая лежать на постели, юнги думает о том, что он тряпичная кукла — тот, кем будет пользоваться намджун всегда; тот, кто по любому желанию намджуна станет кем угодно, лишь бы это продолжалось.
юнги не нравится сигаретный дым, пелена возбуждения перед глазами, щемящая боль прямо в сердце и туман в душе.
юнги нравится намджун; и юнги немного мазохист.
парень поворачивает голову и чувствует некое дежавю: всё та же сигарета, всё тоже ощущение, что сейчас провалишься в сон, и ничего прошлой ночью не произошло.
он окольцован пеплом догорающих сигар. в душе юнги туман, в намджуновой — пустыня.
каждый раз вспоминая намджуна, юнги думает о том, что его будто на солнце сжарили — испепелили, изнутри высушили и развеяли по ветру.
ему жарко, душно и не очень.
юнги ломает всего изнутри от осознания того, что джун не приходит к нему уже пятую неделю.
пустыня способна убивать;
пустыня покрывает туманом и забирает с собой.
***