Темно. Посередине комнаты — стул, близ которого виднеется силуэт. Освещение ни к черту, только тусклые лучи уличного фонаря падают едва заметно, позволяя разглядеть лишь малую часть окружения. Рыжие волосы ярким пятном резко выделяются, приковывая внимание карих глаз. Чуть опустишь взгляд — и алая помада замерцает отблесками осколков света. Ночные солнечный зайчики.
У Дазая в животе сворачивается прочный узел — не развяжешь. Он медленно скользит взглядом от рыжей макушки, спускаясь, останавливаясь на сосредоточенных голубых омутах-глазах; проходится невидимой дорожкой по шее, ключицам, едва виднеющимся за белоснежной рубашкой с V-образным вырезом, натыкаясь на грубые темные ремни. На Чуе черные обтягивающие штаны. И туфли. Красные, на высокой шпильке, и, черт, Накахара прекрасно в них ходит. Юношеские тонкие руки, обтянутые бархатной кожей перчаток, оглаживают бедра, торс, оттягивая портупею, касаются шеи, и возвращаются к бедрам.
Осаму кусает губы, когда Накахара облокачивается одной рукой о спинку стула, выгибается, сверкая бляшками ремней, и сейчас особенно заметно его худощавое телосложение, точеный профиль, выделяющийся в общей темноте.
Чуя медленно, изящно расстегивает ремни, и портупея летит к отброшенной пару минут назад жилетке. Из кармана штанов рука в перчатке выуживает что-то маленькое — ключ. И Осаму знает, от чего, потому что его руки скованы за спиной наручниками, а в штанах уже тесно.
Накахара расстегивает верхние пуговицы рубашки, оголяя грудь, и Дазай громко сглатывает. Он не может оторваться. Изучает, пожирает, раздевает взглядом — невозможно иначе. Наблюдает за тем, как Чуя без труда перекидывает ногу через сиденье стула и садится, самодовольно усмехаясь. Они оба знают: сегодня инициатива принадлежит именно Накахаре, он хочет поиграть. Вытягивает ноги и касается паха Осаму, незамедлительно слыша глубокий возбужденный вздох со стороны брюнета.
Какое-то время наслаждается податливостью своего партнера, слегка дразнит, не причиняя лишней боли, а затем встает со стула, стуча каблуками, подходит к Дазаю вплотную, усаживаясь на его бедра. Смотрит. Чуть слизывает помаду, но это ничего. Они оба иногда забываются в своих играх.
Целует. Мокро. Размазывая красное по губам Осаму. Помада странного вкуса: ни то клубника, ни то ваниль, но это не важно. Дазай чувствует, насколько Чуя голоден. Видимо, не ему одному тяжело терпеть. Руки в перчатках проходятся по груди брюнета, расстегивая рубашку и касаясь неприкрытой кожи. Юношу пробирает мелкая дрожь, и он уже чуть ли не скулит в поцелуй. Чуя чувствует. И, наконец, снимает наручники.
как же красиво, господи, описан чуя...
а реакция осаму вообще достойна всего в этом мире, в том числе раздевающегося и дразнящего чуи.
это так прекрасно! удачи вам в дальнейшем написании и вдохновения для работ :)