сонхва сидит на диване для посетителей, до открытия студии ещё полчаса, поэтому он вежливо просит алексу включить твайс.
на коленях – большой скетчбук, грязный от грифеля, ластика и красок. именно в нём сонхва рисует эскизы для минки. сон хоть сам и татуировщик, но с фантазией у него туго, а портфолио всё же надо чем-то заполнять. видимо, идеальные линии на чужих телах полностью забрали дар воображения. на шее большой телесный пластырь, скрывающий вольности хонджуна, а за дужкой очков мирно мнётся сигарета, про которую парень совершенно забыл ещё выходя из дома.
пак сосредоточен на аккуратной прорисовке тоненького нимба над мордочкой котика – заказчица хотела, чтобы её питомец всегда был рядом – но именно в этот момент его поражает очередной тик, заставляя руку съехать ниже, вырисовывая слишком резкую линию. возможно, это отличная идея для тернового нимба.
сонхва откладывает карандаш, чувствуя приступ вины и тревоги внутри. в таких случаях доктор просил его отвлечься на дыхательные упражнения, ведь если пак поддастся тревоге и позволит ей захватить голову – тики только усилятся и это станет необратимым колесом сансары.
ох, ну вот опять он думает об этом…
пак старается дышать ровно, задерживая дыхание на пять секунд и выдыхая десять, но отчего-то плечи трясутся сильнее, а изо рта вылетают непонятные крики, что заставляет нервничать больше.
но потом он слышит колокольчик двери и вспоминает, что всё это время был один.
видит ярко-розовую макушку и успокаивается, понимая, что это всего-лишь сан.
— ты сегодня рановато, блять, — сонхва закрывает рот руками, удивлённо смотря на сана, моля не увидеть там разочарования.
но чхве только улыбается.
— всё хорошо, хён, — парень проходит дальше, вешая свою кофту на крючок, а сумку прячет под стойку администрации, — пока я не начал готовить место для клиента, может, пойдём покурим?
сан один из татуировщиков в их студии, он работал каждый день, даже несмотря на то, что забивал только постоянных или чудом пробившихся клиентов; у него особый стиль и техника, поэтому и работы его стоят недёшево, а вот его график полностью забит чужими именами, даже иностранными. уж сонхва-то знает, он сам эти графики заполняет.
этот парень всегда улыбается паку, а к его тикам не проявляет никакого внимания, только говорит, что всё хорошо и улыбается, щуря глаза.
чхве достаёт сигареты с зажигалкой из кармана кофты и приглашающе указывает на дверь.
на улице уже не так холодно, как было несколько часов назад, когда паку приходилось идти на работу одному.
— кстати, — выдыхая дым, — почему хонджун не с тобой? он заболел?
— нет, — пак смеётся, — он проспорил. ну, вчера он кулаком в грудь бил, что проснётся по моему будильнику и вместе со мной поедет на работу, чтобы я тут не скучал один лишние несколько часов. но я понял, что это провальная идея после шестого раза «пять минуточек, хён».
вспомнишь солнце – вот и лучик. яркая оранжевая макушка сверкала красками и переливами утреннего солнца, однако её хозяин выглядел так, словно проснулся пять минут назад. на хонджуне большие наушники, что скрывают восемь проколов в ушах, привлекая внимание лишь к бриджу и пробитой брови.
он подходит быстро, чтобы свалить свою голову на плечо сонхва, требовательно поднимая пальцы в воздухе.
сонхва выдыхает. но всё же отдаёт свою сигарету.
— и тебе привет, хонджун — сан улыбается и машет рукой.
— почему наш рабочий день начинается в десять утра, это совершенно не продумано! — ким хнычет, — у нас, вон, половина коллектива совы!
пак улыбается и чмокает чужую макушку.
— я говорил тебе не брать клиентов так рано, чтобы поспать подольше, но ты же альтруист и хочешь побольше людей продырявить за день.
— я бы не назвал это альтруизмом, — сан тушит сигарету об стенку мусорки, выкидывая её туда же, а потом тактично скрывается за дверью студии. улыбается, конечно же.
и после этого хонджун может со спокойной душой притянуть сонхва к себе, заставив его наклонить голову, чтобы тыкнуть в чужие губы своими. ким любил чмокать кротко и быстро, чтобы потом резко притянуть к себе за затылок, проникая в чужой рот очень громко и мокро.
ким хонджун с утра – самый милый совёнок. хнычет и жалуется на раннее время, даже если проспал восемь часов, а ещё целоваться лезет постоянно и трогать хочет везде, случайно и часто.
— почему ты меня не разбудил утром? — хонджун отстраняется первым, напоследок снова чмокая чужие губы.
— не ври, я будил тебя шесть раз и ты все эти шесть раз засыпал обратно.
— значит у тебя не те методы.
— я тебе повторяю, что не буду будить тебя минетом, мы с тобой так вообще до работы не доедем.
хонджун наигранно-грустно вздыхает.
— а ещё поцелуйчик можно? — просит так тихо и дразнит сонными глазками-пуговками.
конечно, сонхва не может отказать.
***
наконец-то в студии настроился рабочий лад; сан забивает парню бедро, хонджун убирает место после клиентки, а сонхва разбирается с электронными отчётами, попросив алексу сделать погромче, всё-таки играет pretty savage.
минки снова написал, что не услышал будильник, но ему прощается, ведь первый клиент у него только после часу, а уён с ёсаном звонят и предупреждают, что застряли в пробке. и им тоже прощается, ведь сонхва их очень доброе начальство.
— хей, принцесса, — хонджун выглядывает из дверного проёма, хитренько улыбаясь. точно уже проснулся. — у меня есть деловое предложение.
— о, ты наконец-то составил отчётность по расходникам? или, может, список чего нужно докупить, м? — сонхва выгибает бровь и смотрит слишком непонятно из-под очков.
— это тоже, но потом, — хонджун подходит ближе, облокачиваясь на стойку администратора, — посмотри, пожалуйста, когда там мой следующий клиент.
сонхва перебирает страницы большого журнала.
— парень на двенадцать часов, два прокола мочек, а что?
— то есть я ещё свободен целых полчаса…
— хонджун, не пытайся флиртовать со мной при помощи математики, — пак снимает и складывает свои очки рядом, потирая переносицу. без них он уже не выглядит таким деловым, — чего ты хочешь от меня, солнце?
— давай проколем тебе бридж, — ким растекается по стойке, широко и лукаво улыбаясь, наблюдая за чужой реакцией.
сонхва совершенно не похож на владельца и администратора их тату-пирсинг салона, ведь у сана полностью забиты рукава и спина, у минки вообще кроме лица забито всё, у хонджуна восемь проколов в ушах и два на лице, а ещё несколько незначительных татуировок по телу; даже у ёсана и уёна по несколько проколов и татуировок. и только пак с одним проколом в правой мочке, сделанным ещё в подростковом возрасте.
сейчас в его глазах мешается страх, вина и сомнение. страх, что будет слишком больно, что его синдром снова проявит себя и будет слишком много крови, а может, игла вообще соскользнёт или застрянет в нём, или он просто как-то помешает хонджуну и тот не сможет качественно сделать свою работу, а значит – будет недоволен. потом подступает вина – пак слишком долго думает и ничего не говорит. может, ким уже давно ушёл в зал из-за долгого ожидания, но сонхва просто не может заставить себя сосредоточиться? и сомнение. что если ему не пойдёт? что если заживление будет проходить слишком болезненно или вообще пойдёт отторжение и прочие осложнения…
из мыслей вырывается собственный тик; его голова поворачивается слишком резко, до громкого хруста, а позже он пищит, как резиновая уточка.
хонджун кладёт свою ладонь на чужие руки – ведь он никуда не ушёл – поглаживая большим пальцем чужую кожу, пока всё же не берёт его руку в свою, поднося к лицу. целует кисть, а позже переключается на пальцы; целует каждую фалангу тепло и мягко, словно совсем не касаясь. сейчас сонхва главное отвлечь.
правда вот, его рука дёргается вверх, ударяя хонджуна по носу.
— ох боже, милый, прости меня, — ким на чужие слова лишь улыбается, продолжая начатое.
сонхва всегда слишком переживал из-за своих тиков. особенно в кругу тех, кого называл семьёй. для пака всегда это выглядело чем-то позорным и отвратительным, он так боялся проявления своих тиков, что иногда просто убегал в столовую, если они начинались прямо перед клиентом. объяснялся потом как-то быстро и нелепо, ловко переключая тему на продолжение консультации. однако сами ребята относились к этому так спокойно, что могли и вовсе не заметить случайно слетевший с чужих губ мат или посчитать удар по столу просто всплеском эмоций. для них это было обычным делом.
однако хонджун, на правах парня сонхва, также осозновал, что они все никогда не смогут понять его чувства такими, какие они есть, ведь у них никогда не было личного опыта от синдрома туретта на своей шкуре.
— и всё же ты прав, — хонджун поднимает глаза на пака, — наверное бридж будет не очень удобным, ты же носишь очки. давай тогда нос проколем?
сонхва мотает головой.
— и септум не хочешь? — ким чуть выпячивает нижнюю губу, — а что хочешь?
— хонджун, я такой… — шею снова выворачивает в другую сторону, но уже без хруста.
— ты не проблемный, сонхва, я буду повторять это тебе снова и снова. а теперь посмотри на меня.
пак ожидал увидеть что угодно – обиду, разочарование, грусть и многое другое, с чем сам хонджун никогда бы не посмотрел на него. только искренние любовь и обожание.
— пожалуйста, не переживай так сильно, — младший чужой рукой поглаживает свою щёку, — я ведь сам тебе предложил, хён. мне уж очень хочется увидеть хотя бы один прокол на твоём лице, но я тебя не заставляю. если ты не хочешь, то просто забудь про это.
— губу.
— а?
— давай мне проколем медузу.
хонджун хлопает глазами, удивлённо приоткрыв рот. сонхва хихикает.
— боже, хё-ён, — ким то ли радостно то ли обиженно быстро топает ногами, — почему из всех проколов ты выбрал именно этот? после него как минимум неделю нельзя целоваться!
— а в чём проблема? я сейчас перед тобой, — пак ухмыляется, — нацелуйся на неделю вперёд.
сонхва тянется через стойку, приближаясь к чужому лицу. он смотрит с вызовом, даже огоньком, но не действует, ожидая этого от хонджуна. младший придвигается, касаясь своим носом чужого, чуть трётся.
— эскимосский поцелуй – единственное, что нам светит ближайшую неделю, — пак хихикает.
а хонджун улыбается, тыкая губами в чужие. легко и быстро чмокает пару раз, заигрывая. а потом зубами мягко прикусывает нижнюю губу сонхва, играется и вспоминает все шалости, чтобы не грезить о них следующую неделю, так и не имея возможности выполнить. ким аккуратно прижимается снова, уже не сдерживаясь, проникая в чужой рот. язык напротив мягкий и такой тёплый, совсем не сопротивляется и поддаётся под любыми движениями. хонджун до дрожи в коленях обожает тяжесть пакова длинного языка у себя во рту; как он аккуратно проходится по нёбу, а позже шершаво сплетается вместе с хонджуновым.
ким от удовольствия и полного блаженства стонет в поцелуй, слишком уж он долгий, нежный и такой мягкий, что вес своего тела приходится перенести на стойку, чтобы случайно не рухнуть прямо на пол.
— и вот так у нас в салоне сейчас гостей встречают? — вошедший уён визжит, пока ёсан хлопает в ладоши, — совсем молодёжь распоясалась.
— во-первых, — сонхва выглядывает из-за плеча хонджуна, его взгляд тяжёлый и стеклянный, а губы покраснели по краям, — прекрати обращаться к нам неформально, мы твои хёны, а я ещё и твоё начальство. во-вторых, я бы, после опоздания на полтора часа, мышкой проскочил к рабочему месту, сделав вид, что сижу там с открытия.
уён что-то обиженно пробубнил себе под нос, пока ёсан смеялся с него, хлопая по плечу.
— в-третьих, — продолжает хонджун, — я сейчас буду прокалывать сонхва губу и мне нужно нацеловать его на неделю вперёд, так что это в ваших интересах побыстрее слинять в зал.
— в-четвёртых, — уже подключается ёсан,— никто из нас не делает вам замечания, когда вы с саном задерживаетесь и закрываетесь в столовке.
— сан-и, хёны опять меня забуллили, — уён, проиграв, выбегает в зал, явно обниматься с саном и жаловаться ему на грубых хёнов, а ёсан уходит следом, подмигивая. напоследок закрывая дверь в рабочий зал, чтобы уж точно никто не отвлекал.
— и не слишком ли мы на уёна?...
— сонхва, ты и сам знаешь, что он даже не обиделся и забудет про это через пять секунд, когда сам начнёт по углам с саном обжиматься. он слишком драматичный.
— и то верно, — он снова хихикает и тянется к чужим губам, — алекса, сделай громче.
делаю громче doja cat need to know.
***
сонхва хорошо знал, как устроена их студия, он работает здесь пять дней в неделю почти двенадцать часов в сутки. да он даже встречается три года с главным пирсером и живёт с ним в одной квартире, но вот ни разу не сидел на кушетке у рабочего места хонджуна. хонджуна, что прямо сейчас обрабатывал поверхности и надевал перчатки.
— нервничаешь?
— немного, — сонхва болтает ногами в воздухе и постукивает кушетку пальцами, — боюсь, что дёрнусь. или тики снова начнутся. не хочу чтобы из-за меня у тебя ничего не получилось.
хонджун выдыхает.
— я понимаю, тяжело избавиться от таких мыслей, но просто держи в голове, что первый прокол человеку я сделал в пятнадцать, а сейчас мне двадцать четыре и я зарабатываю на этом деньги, — он снова улыбается, — хочешь поцеловаться, пока я не намазал тебе губу анестезией?
сонхва резво кивает. как же он будет скучать по вкусу этих мягких губ целую неделю. пак обвивает руками чужую шею, притягивая ближе.
— ну хёны! не перед моим же салатом, — наигранно ворчит уён, вызывая смех у всех в зале.
— на самом деле, — хонджун отстраняется, тяжело дыша, — я, возможно, тебе чуть соврал. целоваться нельзя немного больше, чем неделю.
— и примерно?
— знаешь, для каждого человека по-разному, но обычно это месяц. у этого прокола долгий срок первичного заживления и чтобы не травмировать твою губу, лучше воздержаться.
глаза сонхва округляются, а нижняя губа выпячивается, ситуация становится ещё жалостливее от протяжного и сочувствующего «у-у-у» где-то сзади. это точно был уён.
— а чмокать можно?
— можно.
— тогда я не сильно переживаю.
— тогда смотри, — хонджун берёт в руки баночку, набирая на палец бело-прозрачный гель, — сейчас я нанесу тебе анестезию, мы чуть подождём пока она подействует и после я уже приступлю к работе, хорошо?
сонхва кивает.
хонджун дома и хонджун на работе это словно совершенно два разных человека. нет, они конечно работают в одном здании, но сонхва никогда не обращал внимание, как хонджун разговаривает с клиентами, ведь он вообще-то тоже занят. но сейчас он понимает, что будет уделять такому хонджуну больше времени. ким выглядел таким счастливым и сосредоточенным на своём деле; его глаза сияли, но от тела исходили только точные и уверенные движения. конечно, ведь у пирсера не могут трястись руки, это бы слишком мешало работе.
плечи сонхва дёрнулись, а голова снова повернулась в другую сторону, щёлкнув костями. пак заставил себя зажмурить глаза и приказать своему телу прекратить так издеваться, но следующий тик в виде громкого непонятного звука не остался незамеченным.
— не переживай главное, я уже работал с людьми с синдромом туретта, так что я точно не смогу сделать больно, — хонджун присаживается на колени, щекой проводя по бедру пака, — особенно тебе, будь уверен.
— я очень не хочу дёргаться, но если это произойдёт…
— я никогда не буду злиться на тебя, малыш.
— это кто из нас ещё малыш, — сонхва уже говорил медленно и зажёвывая слоги, значит, анестезия подействовала.
хонджун встаёт с колен и снимает перчатки испачканные гелем, заменяя их на чистые. он подходит ближе, снова чмокая пака, а потом ощупывает верхнюю губу.
— думаю, на первичку тебе поставим лабрет двенадцать миллиметров, у тебя верхняя губа и так пухлая и вкусная, а с отёком вообще как кайли дженнер будешь.
нервничать сонхва начинает уже когда хонджун распаковывает иглу; с виду она маленькая, но кажется очень толстой. однако, парень быстро успокаивается, когда видит чужую улыбку и вспоминает, что он в самых надёжных руках на свете.
младший снова цепляет пальцами губу, приставляя иголку.
— сейчас я не прокалываю, а намечаю место прокола. тебе самому как хочется, повыше или пониже?
— мне очень всё равно, — непонятно от анестезии и пальцев во рту промямлил пак.
— тогда сейчас приготовься, буду прокалывать. помни, что если дёрнешься – не страшно, у меня руки не дрогнут, слёзы – нормальная реакция, рефлекс, на прокол на лице. если очень страшно – можешь положить руки мне на задницу.
сонхва так и делает. это кажется невероятно правильным – держать своего парня за задницу, пока он намечает тебе место для будущего прокола.
хонджун кивает головой в знак действий, а сонхва лишь зажмуривается и усиливает хватку на чужом теле.
холодная игла проходит быстро, но не сказать, что это было совсем не больно; губу саднит и печёт, словно он откусил её половину. а ещё крупные слёзы текут по щекам, неприятно.
— вот умничка, самое страшное позади, сейчас я вставлю и закручу украшение, ты молодец, — хонджун шуршит перчатками, но сонхва его действий не наблюдает из-за густых слёз.
закручивать украшение неприятно, но небольно, однако жалостливый стон это всё равно вырывает, на что хонджун лишь хвалит и улыбается слишком счастливо.
— вот и всё, я закончил. ты большой молодец, невероятно-сильный-пак-сонхва, — ким хихикает и протягивает зеркало.
игла летит в ведро для утилизации, а к сонхва подлетает весь присутствующий персонал, чтобы похвалить новую и первую побрякушку в губе начальника.
— первое время лучше не разговаривай, это будет не очень приятно, а ещё мне придётся конфисковать твой чапман, ведь тебе теперь нельзя курить какое-то время — продолжает хонджун, — и если будет кружиться голова или просто почувствуешь себя плохо – сразу говори и я вызову такси домой.
сонхва кивает.
но не может сдержаться и так крепко обнимает хонджуна, что они оба были под риском чуть не упасть. его руки зарываются в оранжевые волосы, поглаживая затылок, словно заменяя все слова благодарности в этом движении.
пак отстраняется и так нежно, почти невесомо водит своим кончиком носа по хонджунову.
и всё же в эскимосском поцелуе есть своя романтика.