Едва ли кто знал, что случится нечто подобное, да Алле было плевать, хоть мир и рушился, хоть ближайшая её подруга была убита в попытке убить саму Аллу. Алла знала кучу народа, пусть от них теперь почти ничего не осталось.
«Готовы бежать, мальчики?»
Это она сказала после того, как ей самой пришлось бежать через строящийся порт, когда ни одной живой души больше не осталось у подъёмников и стальных балок.
Она находилась в коридоре университета в тот солнечный, идеально тёплый день. И в этот день пришла не то чтобы смерть, но страх, агония, а потом и ад, и то, что спустя шесть часов после начала конца душным вечером ей удалось допрыгнуть до следующего ящика со стройматериалами —
(спастись)
чистая случайность, чистое везение, что из её шеи, рук или плеч не были выдраны чудовищными зубами целые куски мяса, как были выдраны из её ныне не существующих одногруппников.
Спустя неделю катастрофа не редела, но силилась, и тем не менее Алле пришлось продолжить учёбу — в месте, которое считалось безопасным, где собрали всех студентов, которых смогли найти в округе, всех возрастов и направлений. Алла была второкурсницей, но тогда это стало неважным, и она знала это лучше других, потому что прошла через воду и медные трубы, а ещё полчища чудовищ, наровящих превратить её в одну из себе подобных явно не самым безболезненным путём.
— Готовы бежать, мальчики? — Спросила она, обернувшись на задний ряд, где сидели двое парней примерно её возраста, со своего места рядом с рыжей первокурсницей.
(?я её знаю?)
(вряд ли, да лицо больно знакомое)
Никого из них она больше не видела, когда действительно пришлось бежать. Практически в ту же секунду, только она сказала свою пафосную, всезнающую фразу прожжённой женщины. Алла бы соврала, если бы сказала, что это было неожиданно — она знала, что бежать придётся — пришлось.
(готовы бежать, мальчики? готовы они не оказались)
Алла была готова, она была готова каждую секунду после того солнечного дня в коридоре университета.
И не было у ней жалости, когда её новые союзники убили её лучшую подругу — то, что ей когда-то являлось, с почерневшими глазами, смертоносными клыками.
(чудовище ли? да поебать)
Алла спустилась с балкона третьего этажа курортного отеля, на который ей пришлось взобраться, спасаясь.
(снова повезло, чистое везение. а кто ты без него?)
Она зашла в отель уже по-нормальному, через чёрный ход — главный, естественно, был забаррикадирован. Во внутреннем дворике, с лужайками, теперь огородными, и деревьями, она встретила последнего своего старого знакомого, последнего, кого знала дольше пары месяцев. Она знала его с детства, а потом перестала с ним видеться, и вот лишь недавно узнала, что он сын какого-то управляющего мафии, ныне, конечно, тоже не существующего. Впрочем, в последний год не было никакой разницы, серийный ты убийца или папа Римский.
— Я к тебе позже заскачу тогда? — салютует ему Алла. Она заскочит в президентский люкс на верхнем этаже, где он, как лидер в этом убежище, жил; она будет пить последние на ближайшие, должно быть, пятьсот километров, виски, и играть в карты.
А потом, вечерком, чуть погодя, Алла вернётся в свой номер, ставший ей новым домом, повесит на ручку табличку «не беспокоить», тщательно запрёт дверь,
(никто не придёт проверять, потому что, мой дорогой друг, я выиграла эту партию — ты скажешь, что я убежала)
и, пожалуй, вздёрнется.
И её друг правда сказал бы, что она убежала, но утром в любом случае всем будет не до этого. У Аллы было плохое предчувствие насчёт дня грядущего — она знала кое-что похуже смерти. Боль, не было для неё ничего страшнее боли от хищных, чудовищных зубов. Алла не испытала её на себе и уж точно испытывать не собиралась.
Наутро солнце было непозволительно ярким, но грело оно вполне по-доброму. Обитатели некогда отеля завтракали чётко отведёнными для каждого порциями. Алла зашла в расположенную в номере бизнес-класса на седьмом этаже столовую с модным опозданием. На шее у неё чернел ошейник кровоподтёчных синяков. Как и всегда, она улыбалась.
— Готовы бежать, мальчики?