— Хм.

      Тим вздрогнул, скидывая с себя туман и поворачиваясь. Несчастно хрустнула шея, болезненно натянулся свежий шов; прохлада, которую он до этого момента благополучно игнорировал, настигла его, вызвав на голой коже торса толпу мурашек.

      Дэмиен вновь хмыкнул, не сводя сосредоточенного взгляда с его спины. Кажется, он даже не заметил, что старший на него смотрел.

      — Все в порядке? — поинтересовался Тим, отрываясь, наконец, от клавиатуры и выходя из полусогнутого состояния, поворачиваясь — и юноша медленно поднял на него глаза.

      Их интенсивность напугала бы его, будь он снова шестнадцатилетним мальчишкой, но теперь от нее только предвкушающе сжалось где-то в животе, и нет, шутки про отсутствующую селезенку не принимались, спасибо.

      И все-таки…

      — Задумался, — медленно ответил Дэмиен, так же моргая — и вновь опуская взгляд; но по выражению лица было понятно, что он смотрел не на Тима — а куда-то внутрь себя, и кто его знает, что он там видел.

      Огонь в его глазах новым не был, парень давно уже выучил все его разновидности, хоть не все и не всегда еще мог различить: порочная ярость, жестокое обещание страданий — стойкое, огненное спокойствие, почти равнодушие, стена вокруг его сердца и разума — решимость, расчетливая и импульсивная одновременно, готовая метнуться в битву сейчас же — скрытое глубоко пламенное веселье, дающее о себе знать лишь в изгибе его губ, блике его глаз — нежность, скрытая так же глубоко, но переполняющая собой все, выплескивающаяся на его кожу, жар его ладоней — обожание, страсть, усталость — тлеющий пепел — страх, воодушевление, вдохновение — огонь был его сущностью; горящий, но больше не сжигающий, всеохватывающий лесной пожар, вечно в его голове, в мышцах, в каждом уголке его души.

      Он грел, бушевал, тлел — но никогда не тух; пламя в чужих глазах — серьезное, расчетливое, поднимающееся над кострищем все выше, все ярче — и от чего-то передающееся и ему, Тиму, хоть он и не совсем понимал, откуда оно взялось.

      — Хм, — в третий раз пробормотал Дэмиен, и, внезапно, фокус вернулся в его зрачки. Он моргнул, прищурившись чему-то своему, и вернул внимание на старшего. Тот смотрел на него с полуулыбкой, вскинув бровь, и Робин на его хитрое выражение лица только глаза закатил. — Иди в душ, — бросил он, впрочем, мягко. — И поднимайся наверх. Здесь холодно.

      — Кажется, тебе все нравится, — усмехнулся Тим, чувствуя, как румянец охватывает его скулы. У младшего в ответ отчетливо вспыхнули кончики ушей.

      — Я не отрицаю, — медленно согласился юноша, определенно нарочно окидывая парня неторопливым взглядом; когда он посмотрел на него прямо, Тим заметил — его огонь сменился с более задумчивого, трепещущего, несколько неустойчивого, только вспыхивающего на знакомый, мягкий, будоражащий; тоже трепещущий, но только по другому. — Но ты воняешь.

      — Ты так-то тоже только с патруля, — фыркнул старший, вновь поворачиваясь к компьютерам и сохраняя оставленный им отчет. Взгляд Дэмиена снова пронзил его прямо меж лопаток — и, когда Тим повернулся, в глазах юноши опять было выражение, словно он видел что-то, что никому, кроме него, было недоступно.

      — И только что из душа.

      — Да ну тебя, — засмеялся парень, — мне даже козырнуть нечем.

      Он хотел было спросить, что так занимало чужой разум, что он видел в его спине — но Дэмиен скользнул между ним и столом, наклоняя его голову и целуя, — и эта мысль вылетела из головы. Он стиснул Робина за талию, вжимая в себя, вдыхая — и контрастный с его собственным запахом аромат сандала и можжевельника заставил его отстраниться и уткнуться юноше в шею, посмеиваясь.

      — Ладно, я и правда вонючка.

      Дэмиен согласно загудел, задевая пальцами кончики его волос, и, не смотря на свои же собственные слова, прижался крепче.

      — В душ, — снова попросил он, практически задевая губами чужой висок, — и поднимайся наверх.

      Спросить про непонятные взгляды в свою сторону Тим так и не вспомнил.

      Он спохватился только через неделю, когда на патруле он спиной поймал по касательной пулю — не особенно глубоко и не настолько серьезно, как могло бы быть; она не задела ничего жизненно важного, но приятного от этого было мало. Дэмиен как раз закончил его латать, но, вместо того чтобы убирать медикаменты и бинты, как Тим ожидал, юноша не двинулся — и не дал сигнала, что он закончил. Его чуть шершавая ладонь прошлась по правой лопатке, вверх по плечу и вернулась обратно, отзеркаливая движения налево — и вновь к позвоночнику, вниз, пальцами вызывая чувственную дрожь, закручивая крошечную спираль на пояснице.

      На его спине не было таких шрамов. Особенно крупные шли не там — а там, где вел рукой Дэмиен, все отметины были меньше, располагались хаотичнее, мусорнее.

      Пальцы скользнули вверх, до выступающего позвонка шеи — и там мягко надавили, что-то вычерчивая, что-то, что Тим опознать не смог. Он хотел было спросить, что младший рисовал на нем, что видел — но тот зарылся ладонью в волосы на затылке, вызывая мурашки, и пробормотал под нос полузадумчивое:

      — Пойдем спать.

      Когда парень обернулся к нему, Робин действительно выглядел уставшим — и он не стал его тревожить.

      Еще пары ситуаций, где были замешаны взгляды Дэмиена и его собственная спина, хватило для того, чтобы Тим, наконец, спросил, что, собственно, случилось и почему задняя его часть — при том не та, о которой обычно думают при этом словосочетании — привлекала так много внимания.

      Они как раз отдыхали в гостиной — старший удобно устроился головой на чужих коленях, под ласково гладящей его позвоночник рукой, нежно рисующей что-то на его коже.

      — На тебя в пещере очень красиво упала тень, — начал Робин, не останавливая движения своих пальцев, — пока ты полуголый писал отчет. Я до сих пор не могу… прогнать образ.

      По его голосу Тиму показалось, что юноше об этом говорить было почему-то нелегко, но, прежде чем он успел спросить, Дэмиен задумчиво вычертил на его коже спираль и также размеренно продолжил:

      — Я пробовал рисовать на бумаге, но, если честно, это все равно далеко от того, что я хотел бы видеть.

      — Что за образ? — мягко поинтересовался Тим, поворачиваясь к юноше и поднимая взгляд. Дэмиен снова смотрел на него полуслепо, словно насквозь — и парню отчаянно хотелось знать, что он видел.

      — Дракон, — пробормотал Робин, проглаживая позвоночник, обеими ладонями скользя по плечам — и Тим вспомнил, что тогда, в пещере, когда юноша зашивал его, касания были те же — и изображали они одно и то же, и почему-то от этого его пробрала дрожь.

      — Ты мог бы нарисовать его на мне? — предложил он, чувствуя, как его мурашки передались и Дэмиену, и тот перевел на его лицо взгляд распахнутых глаз.

      — Мог бы?

      — Конечно, — пробормотал парень, чувствуя, как наливаются румянцем его собственные щеки — чужая рука самыми лишь кончиками пальцев оставалась на его коже, не шевелясь в нерешительности, неуверенности, — я только не уверен, что рисунок продержится долго, но…

      — Это не… я хотел просто… я правда могу? — нахмурился младший, все еще изо всех сил пытаясь подобрать слова. — Тебе не обязательно…

      — Можешь, — фыркнул Тим, прерывая его несвязанное бормотание, — я, если честно, еще с того случая в пещере хотел понять, что у тебя в голове, а теперь я вообще отделаться от любопытства не смогу, — засмеялся он, стискивая чужие бедра, и Дэмиен опустил, наконец, на него свои руки снова — вновь проводя ими по плечам, медленнее, тяжелее, значимее; на его лице появилась мягкая полуулыбка.

      — Сейчас?

      — Пока я не убежал, да? — усмехнулся старший, и, прежде чем юноша начал беспокоиться, приподнялся и прижался к чужим губам. — Я не против. Я совершенно не знаю, чем рисуют на коже, но во всем полагаюсь на тебя.

      — Мои краски подойдут. У нас есть крем?

      Тим вздернул брови.

      — Я не хочу, чтобы у тебя потом от раздражения чесалась спина, — объяснил Дэмиен, — а учитывая, сколько ты воровал у Браун шампуней и бомбочек для ванн, я почти уверен, что хоть что-то подходящее у нас есть.

      У них был — на самом деле сворованный у Стеф, далеко в шкафчике в ванной, где о нем давно забыли; Тим вернулся с ним, как с трофеем — как раз тогда, когда Робин разложил свои краски и кисти, словно хирург свои инструменты перед операцией.

      — Я знаю, что ты сказал о драконе, — засмеялся парень, вновь укладываясь на диван, — но все равно попрошу не рисовать ничего неприличного, просто на всякий случай.

      Он почувствовал, как младший смерил его усталым взглядом, и затрясся от смеха.

      — Вот сейчас я сделаю это просто назло.

      — Не надо! Ты лучший художник и замечательный парень, я беру все свои слова назад и рассыпаюсь в извинениях.

      — Не особо на это похоже, — тихо пробормотал юноша. Послышался звук открывающегося тюбика и через несколько секунд твердые ладони бережно опустились Тиму на спину.

      Он вздохнул, наслаждаясь этим ощущением — и, пока чужие руки втирали в него мазь, он понял — Дэмиен вновь выводил на нем контуры силуэта, и, несмотря на очевидность этого действия, нежность затопила его с головой. В такт медленным движениям он вскоре почувствовал, что только глубже погружается в диван и расслабляется, отпуская скопившееся напряжение. Это было приятно. Мирно.

      — Если ты заснешь, — прошептал младший, массируя пальцами шею, — я не обижусь.

      Тим загудел. Дрема и вправду накатывала на него с каждой секундой все больше, все слаще — и то, насколько ласково и настойчиво Робин превращал его в сгусток расплавленной слизи, только способствовало ей.

      Уже на грани сна, единственная пробившаяся в его разум мысль заставила его разомкнуть губы. Возможно, когда он проснется, она покажется ему абсурдной — но сейчас донести ее до Дэмиена почему-то казалось одной из самых главных вещей на свете.

      — Нам н’жен медовый мес’ц.

      Чужие руки остановились на мгновение, прежде чем сзади послышался нежный фырк.

      — Мы не то что замужем, мы даже не помолвлены.

      — Неважно, — пробормотал Тим, — это н’важно.

      — Слово, которое ты ищешь, называется «отпуск».

      — Нет, — выдохнул парень, потираясь щекой об обивку, — нам нужен медовый м’сяц.

      Дэмиен усмехнулся, вновь возвращаясь к массажу, мягко растирая мышцу чуть выше левой лопатки — как раз там, где у Тима иногда переклинивало и болело.

      — Как скажешь.

      Старший вздохнул, на мгновение приоткрывая глаза — юноша с маленькой улыбкой продолжал тереть его спину.

      — Я люблю тебя, — пробормотал парень, с довольством отмечая, как чужие губы дрогнули в беззвучном смехе, и Робин перевел на него деланно раздраженный взгляд.

      — Спи уже. Тебе так еще долго лежать.

      — Сф’тограф’руй только п’том.

      — Спи, — прогудел Дэмиен, нежно пихая его голову в диван глубже, что заставило смеяться Тима сильнее — и он послушно сомкнул веки. От неудобного положения позже наверняка будет болеть шея — но сейчас, если честно, это не имело значения. Было спокойно, хорошо — и вес юноши на его бедрах и его прикосновения успокаивали его лучше, чем что бы то ни было на свете.