pray me;

сонхва сложил ладони перед лицом, пока пальцев иногда касались подрагивающие губы – он читал молитву. зажмурившись, благодарил бога за ещё один прожитый, здесь в монастыре, день.

— как жаль, что бога в твоих ладонях так и не видно, — немного грустно, но всё ещё язвя, говорит парень левитирующий сзади.

парень… это если его так можно было назвать.

ким хонджун – особый секрет их монастыря, а если быть честным – личный секрет пак сонхва. он умер, меня убили, прямо на этом месте, где сейчас молился святой отец, несколько сотен лет назад. его ошибочно признали ведьмой, однако, церковь не хотела оглашать свою неправоту, но решила сжалиться и не сжигать юного, тогда юного, парня. да и вообще, я не был ведьмой, может, чуть колдуном, но уж точно не ведьмой, а вот моя бабушка...

— прекрати врываться в мои мысли так бессовестно, демон! — резко оборачивается сонхва, разозлившись.

хонджун удивляется и переворачивается, за неимением опоры в воздухе, вверх ногами. его длинные красные волосы, собранные в хвост, достают до пола, что заставляет сонхва сглотнуть. хонджун ухмыляется, поднимая брови.

— вы вспылили, отец. хотите искупить грехи передо мной на коленях? — демон, что всё также висит в этом странном положении, облизывает свои губы змеиным язычком.

сонхва отворачивается с заметным румянцем на щеках, что не проскальзывает мимо чужих чёрных и глубоких глаз, продолжая щебетать свою молитву.

— эх, как же досадно, — демон был превосходным актёром, умел подобрать самый жалостливый и грустный тон, когда это нужно было, — в первый раз это сработало. ты, кстати, был довольно неплох, для человека, что отсасывал демону в первый раз. признайся, тебя сюда сослали за мужеложство? — демон снова хихикает.

руки священника опускаются по швам, сжимаясь в кулаки, ох, это предвкушает что-то интересное, вот только он не оборачивается и, как жаль, ни о чём не думает. хонджун не может его прочитать, вот и удивляется, но смотрит внимательно, облизываясь.

сонхва оборачивается медленно, его губы скручены в тонкую полоску так сильно, что на коже видно жёлтые очертания зубов, а взгляд словно тысячи кинжалов – рвёт и мечет, показывая всю суровость. пак подходит медленно, каждый его шаг звучит эхом разбитых стёкол по молитвенной комнате. демон сглатывает.

чужие руки неожиданно крепко и сильно ложатся на плечи, надавливая. хонджун был так очарован красотой священника, что сразу и не понял его грязных мотивов. а именно – посадить демона на пол. на деревянный пол, что полностью пропитан душами богослужителей и святой водой. хонджун никогда не ходил в пределах монастыря – это его обжигало до чёрной скверны, боль адская, но привыкнуть к ней можно через какое-то время. однако скверна лечится очень трудно, даже сам ким, прожив в новом теле несколько столетий не знал, как это грамотно сделать.

— прекрати вести себя так похабно в этом месте, чёрт, — в конце-концов хонджун приземляется на пол, чувствует ожоги по своим бёдрам и заднице, но продолжает, как верная собачка, махать хвостиком для своего хозяина.

о да, именно хозяина. сонхва, будучи совсем юным, по собственной ошибке любопытства, спас демона из вечного заточения, из клетки на чердаке. боже, что за стыд, для такого могучего демона, как хонджун, быть запертым в клетке, так ещё и спасённым каким-то мальчишкой, быть ему обязанным до конца их жизней.

сонхва нашёл хонджуна случайно, когда его в наказание заставили разбирать чердак от пыли и чистить тамошние иконы. существо, что выглядело крайне болезненно, лежало на полу стеклянной клетки и стонало от боли охрипшим голосом. его волосы, что отливали кровью, были спутаны и грязны, а сам парень выглядел как слива – всё его тело было в чёрных отметинах, они пульсировали и были горячими.

тогда хонджун не надеялся на спасение, ведь все знали про легенду ведьмы, что переродился в демона и теперь, жаждая мести, убивал каждого, кто носил крест на своей груди. знали бы они, насколько хонджуну было всё равно – точно заплакали бы.

и мальчик заплакал. только от полного удивления. он разбил клетку собственным увесистым крестом с шеи, хонджун тогда сильно удивился, ведь у него не получалось даже царапинку оставить, при этом используя самые сильные заклинания из своего арсенала. мальчик плакал над телом демона, приходя в ужас от такого жестокого уродства. сонхва отмыл его, излечил, но что самое главное – дал свободу. влюбился.

— напоминаю тебе, что как бы мне этого не хотелось, — сонхва на несколько секунд закрывает глаза, всё также держа демона за плечи, вдавливая в пол, — я твой хозяин.

у демона кажется стая бабочек в животе пролетела от такого сонхва. ведь священник никогда не показывал себя с других сторон – за исключением первого раза – всегда был примерным, миролюбивым и дико сострадательным. настолько, что иногда по ночам приходилось его обнимать и успокаивать, обещая наслать проклятия на всех его обидчиков.

хонджун смотрит в глаза напротив и ощущает невероятный восторг. мужчина напротив властный и грубый, причиняет ему боль не столько удерживанием на церковном полу, сколько острым взглядом. как же это возбуждает.

— прекрати залезать в мои мысли, прекрати трогать меня под рясой во время молитв, — с каждым словом напор на плечах становится всё сильнее, — если тебя никто не видит, это не значит, что можно попытаться подрочить мне, когда я, чёрт тебя дери, стою у алтаря!

кажется, за сегодняшний день сонхва нарушил уже достаточное количество заветов. сколько нарушит ещё?

— а сейчас? — хонджун смотрит заворожённо.

— что? — недоумевает сонхва.

— сейчас я могу тебе отсосать? — демон виляет своим тонким хвостиком, явно радуясь такому сонхва, — пожалуйста, хозяин, ты такой возбуждающий.

сонхва резко приходит в себя, его лицо вспыхивает красным, а сам он резко отстраняется, закрывая ладонью губы. потом смотрит на демона долго, долго, долго. даже не замечает, что пусть его и не держат – с пола не встаёт, хоть ему и больно.

— прекрати использовать эту свою… непонятную штуку на мне, — сонхва пятится назад, явно смущённый. или возбуждённый?

— ты про мой яд? — хонджун склоняет голову набок, как щеночек, — но я ведь не кусал тебя, а ты сам знаешь, что по-другому это невозможно.

в сердце священника бушует ярый ураган, он совсем не понимает, что с ним происходит и откуда такое сильное желание. но он старается держать себя в руках, надеясь на доброту демона. но видит на чужих губах лишь ухмылку.

хонджун встаёт с пола, помогая себе рукой, и на ней тут же появляется фиолетовая скверна, вот только демон даже не морщится. медленно идёт прямо к парню и посвистывает какую-то мелодию. словно это не он горит от возбуждения сильнее, чем сонхва.

он резко падает на колени, с хрустом то ли половиц, то ли собственных костей.

прижимается щекой к чужим бёдрам и трётся, ведёт по ним руками, сжимая особо мягкие участки. но всё никак не может поймать хотя бы один кривой выдох. смотрит вверх и видит, как сильно сонхва закусил собственную ладонь. при этом его глаза чуть открыты, а брови высоко подняты. он на пределе.

— хозя-я-ин, — демон дразнит и льстит, — позвольте отплатить вам за вашу доброту ко мне, за то, что спасли мне жизнь несколько лет назад.

хонджун ластится, как щенок, поглаживает особо чувствительные места, запуская руки под рясу, исследуя чужие бёдра когтистыми пальчиками. он не может действовать без разрешения. такие уж законы его мира.

— позволяю, — с этим словом сонхва впадает в самый страшный грех.

и демон действительно не ожидал этого. но какой же мощнейший прилив сил он чувствует, когда слышит согласие, когда чужая рука ложится прямиком ему на голову, накручивая на палец длинный локон, что выпал из хвоста. влюбился.

— ух, сонхва, а давно ты ничего не носишь подрясником? — демон хихикает, забравшись с головой под одеяния пака. однако сам юноша молчит. но его слова и не сильно нужны, ведь хонджун умеет читать его мысли. жаль, что это работает и наоборот, только вот сонхва этим не пользуется. слишком уж правильный.

широкий и длинный змеиный язычок проходится по всей плоти, чуть не вырывая громкий стон, что стал бы ещё громче из-за эха.

хонджуну обидно, что сонхва прячет свои стоны от него, он ведь знает – голос у священника громкий и такой бархатный, если сделать ему приятно. и такой блаженный, если затрахать его до смерти. уж демон-то помнит.

язычок прокручивается по всей сочащейся плоти, слюна у демона горячая и вязкая, отчего приятнее в несколько раз. ким решает, что он уже достаточно натерпелся, чтобы сейчас играть в излишние прелюдии с этим птенчиком.

демон пробует на вкус чужую головку, целует её, громко причмокивая, а позже кусает клычками, но яд не выпускает. нечестно как-то получится, сонхва ведь так по-доброму разрешил творить с ним всё, что душе угодно.

хонджуну надоели детские игры и он резко заглатывает до основания, испытывая свои немалые возможности. трётся носом об дрожащий пах и в темноте под одеждой видит, как сокращаются мышцы на чужом животе. только вот, ни одного стона он всё ещё не услышал. обидно. выпускает член из своего рта и медленно пытается отдышаться. дьявол, как же этот пак сонхва его возбуждает. демон дует холодным воздухом на головку и видит, как трясутся чужие колени и бёдра. видимо, в судороге.

сонхва одной рукой закрывает себе рот, а второй пытается удержать собственное тело, держась за аналой.

— какой же ты грешник, святой отец, — хонджун проговаривает это и вновь заглатывает до конца.

он мычит от собственного возбуждения и от вкуса плоти в его рту, знает, что вызывает приятные ощущения лишними звуками, как же хорошо. и проделывает так несколько раз, пока не чувствует, что скоро ноги его возлюбленного совсем перестанут держать его тело.

он отстраняется, вылезает из импровизированного укрытия из одеяний церковнослужителя, а потом долго смотрит в чужие глаза.

в них застоялись слёзы удовольствия, ведь так тяжело не издать хотя бы один выдох, пока тебе отсасывает сам демон. похвалить, да и только, такую выдержку.

взгляд сонхва совсем нечитаемый, а когда он видит чужие чёрные, в которых золотом плещется похоть – не сдерживается и набрасывается на кима с жарким поцелуем, вызывая внутри старшего невероятный океан из эмоций.

какой же пак сонхва нуждающийся. целует долго и нежно, но так по-собственнически, словно хочет приковать демона к себе до конца своих дней. знал бы он, что сделал это в их самую первую встречу.

язык демона мягкий и двоится, такой целовать приятнее, чем пить кагор. от ярких ощущений, сонхва всё же не сдерживается и стонет прямо в чужой рот. хонджун молниеносно подхватывает его под бёдра и несёт к алтарю, кладя на стол, тут же раздвигая чужие ноги и устраиваясь между ними, щекой поглаживая мягкие бёдра со внутренней стороны.

— неужели понял, как сильно я люблю и зверею от твоих стонов, что решил ограничить меня в таком удовольствии, хозяин? — слишком грустно и плаксиво, — тогда я требую дать мне больше.

сонхва не отвечает. кивает резко и часто, но ничего не говорит, ведь вместо слов будут только нечленораздельные звуки мольбы и похоти.

юркий язычок обводит чужой ствол, сжимая его. но это ненадолго, ведь следом он выстраивает очень мокрый путь прямиком до сжимающейся дырочки. кончик проникает чуть внутрь и сонхва сразу дёргается, выгибаясь в спине. хонджуну такая картина только маслом написана. хочется любоваться всю жизнь, а она у них длинная.

ким ухмыляется, обнажая четыре клыка, ведь знает, что скоро такой львиной выдержке придёт конец.

он проникает глубже, изучая горячие стенки, явно наслаждаясь. однако знает, что совсем скоро заденет ту самую точку, которая сможет разговорить сонхва. поэтому сначала сжимает чужой пульсирующий член у основания, чтобы их веселье не кончилось так быстро.

и как только он находит ту самую точку, сонхва обеими руками резко хватается за края стола, но всё ещё не издаёт ни звука. ох, как же он потом об этом пожалеет. ну а пока, демон плавными движениями растягивает своего возлюбленного, мягко проводит языком, иногда задевая тот самый комочек наслаждения. как же ему нравится наблюдать за сменой эмоций на этом дьявольски красивом лице. чужой рот то открывается в немом стоне, то хозяин резко закусывает нижнюю губу, тяжело дыша.

— с вашего позволения, хозяин, я хочу зайти внутрь.

— п-пожалуйста, да.

каких же усилий стоило хонджуну не сорваться и не насадить сонхва на себя полностью и до основания. особенно, когда член немного отличается размерами и формой.

сначала входит головка, вполне свободно и легко, а потом медленно, но так ахуенно сонхва принимает демона дальше. и правда, он смог принять его полностью. но двигаться хонджун не спешил, ему совсем не хотелось делать больно своему человеку. наоборот, показать ему всё то, что он упускает, когда лишний раз вредничает.

сонхва приподнимается, обнимая своими руками чужую шею и дышит так горячо прямо в чужие губы. глаза его закрыты, но вот в глазах хонджуна плещется бесконечная любовь к этому человеку. и может, это было чертовски глупо, связываться с человеком, переплетать с ним души и, боже упаси, трахаться прямо у алтаря, но это именно то, что делает вековую жизнь хонджуна действительно жизнью.

— я собираюсь вас поцеловать.

сонхва кивает, не открывая глаз.

священник притягивает к себе первый; его рука гуляет по чужой спине, изучая лопатки, из которых могут появляться крылья, и острый позвоночник, пока другая запутывается в длинных волосах, накручивая их. демона хочется везде трогать, изучать, царапать и просто любить. сонхва даже не стесняется об этом думать сейчас.

их языки переплетаются, поглаживая друг друга. но как же пак любит проводить своим по чужим клыкам, ощущая какие они острые, но зная, что его ими не порежут. слишком любят.

сонхва обвивает чужую поясницу собственными ногами, давая намёк к более решительным действиям. а демон не глупый и толкается медленно, но верно.

сонхва откидывает голову назад, предоставляя в чужое распоряжение свою шею и стонет, стонет, стонет. от этих мелодичных и вкусных звуков хонджуну сносит крышу, он вдалбливается сильно, но всё ещё зная меру. с каждым толчком стоны становятся только громче, раскаляя обстановку между ними. то, что сонхва так долго пытался подавить, всё же вышло наружу. его стоны, его грехи, его любовь.

хонджун облизывает чужую шею, словно это ложка с мёдом. как же ему нравится вкус его хозяина. везде. он покусывает мягкую кожу в самых видных местах, хоть и знает, что позже его наругают. больше для галочки, если честно. но потом всё равно невесомо, и так нежно, проводит носом по вмятинам от собственных зубов.

— х-хонджун, по-пожалуйста, — священник хнычет, полностью погрязнув в своём грехе и желании.

а демону и без слов понятно, что его хозяин хочет его больше, глубже и сильнее. поэтому беспрекословно выполняет. ему безумно нравится внутри сонхва – там так тесно и жарко, что возможно, именно так и выглядит рай на земле. в виде пак сонхва. что сейчас царапает чужую спину и стонет так громко, будто они одни в этом здании. удовольствие взяло контроль над ним. и это завораживает. то как сильно меняется сонхва под влиянием демона, не может не льстить.

демону безумно нравится любить сонхва. на столе, кровати, скамьях и даже полу. но ещё больше ему нравится любить его своим сердцем, так искренне и сильно, как могут только демоны, однажды познавшие предательство.

сонхва кончает резко, явно от чужих мыслей в своей голове, крупно дрожит в судорогах и стонет так сокрушительно и громко, что хонджун не может сдерживать себя снова. позволяет себе маленькую слабость и кончает прямо внутрь, всё ещё продолжая двигаться, знает, как на его хозяина влияет гиперстимуляция.

— ты хорошо справился, сонхва, — демон обнимает его, утыкаясь носом в шею, слишком уж он разнеженный после оргазма, пока пак продолжает трястись от собственных звёзд перед глазами, — мой любимый хозяин.

— мой любимый демон, — пак смеётся осипшим голосом, а потом нежно целует в острое ухо, улыбаясь, — надо быстрее убираться отсюда, пока нас не поймали. нам ещё твои скверны залечивать, глупый демон.

хонджун не жалеет ни о своих новых сквернах, ни о дикой боли, что они же и распространяют по всему его телу. ведь благодаря им, сонхва заметил хонджуна, спас его и связал души, впадая в самый страшный грех – любовь с дьяволом. благодаря им, демон ещё всю ночь будет ощущать прикосновения нежных рук священника по его телу.