Вот и наступил новый учебный год. Невилл Лонгботтом мог по праву собой гордиться.
Год назад, в девяносто седьмом, во время учебы на седьмом курсе, ему вместо посещения уроков приходилось прятаться в Выручай-комнате и даже терпеть пытки непосредственно в учебных классах или коридорах Хогвартса от безумных Пожирателей смерти, волею злой судьбы оказавшихся профессорами маггловедения и Темных искусств.
А сейчас он сам оказался почти на месте профессора — его приняли на испытательный срок в качестве ассистента мадам Спраут, преподававшей травологию. Помона Спраут была рада, что ее лучший ученик когда-нибудь сможет занять и должность профессора травологии, заменив ее на этом посту. Она слишком много сил отдала школе, и за время многолетней работы, и за время прошедшей магической войны.
Директором школы после победы над Волдемортом вновь стал Северус Снейп. Раны затянулись, обиды позабылись, и после долгого лечения Снейп вернулся в строй.
Невилл помнил, как кардинально все в Хогвартсе изменилось, когда Снейп только-только стал директором. Но если он был объектом всеобщей яркой бескомпромиссной ненависти: ему не могли простить убийство Дамблдора, то новые профессора Алекто и Амикус Кэрроу, помимо ненависти, вызывали гадливость и омерзение. Они выглядели неряшливо. И часто пренебрегали личной гигиеной, так, что шутка про Снейпа и его шампунь быстро потеряла актуальность. Что же до моральных качеств новых профессоров, то никто из студентов не мог понять, как эти жестокие, ограниченные люди вообще стали преподавателями.
По сравнению с ними даже недоброй памяти Долорес Амбридж казалась милой и интеллигентной женщиной. Да, палку порой перегибала, да, пытала студентов Кровавым пером, но масштаб ее деятельности был все же не таким, как у Кэрроу. Розовая Жаба действовала хотя бы с показной мягкостью и предпочитала индивидуальные отработки, то есть в единицу времени могла охватить меньше жертв. Кэрроу же брали масштабом. И не царапали студентам руки перышком — что за нежности?!
Кэрроу действовали по-взрослому — применяли Круциатус направо и налево. И еще многие другие неприятнейшие проклятия.
Нагрузка на Больничное крыло тогда увеличилась в разы. Мадам Помфри рыдала по ночам, не могла уснуть от усталости. Столько пострадавших в школе еще никогда не было! Кэрроу отказывались вызывать колдомедиков из больницы Святого Мунго. «Справляйтесь своими силами». То же говорил и директор Снейп. «Поппи, у меня связаны руки». Но Снейп хотя бы варил зелья. По ночам он тайком готовил редкие составы, от которых студенты быстрее шли на поправку. «Однако стоит понаблюдать мистера Томаса или мисс Патил еще несколько дней, мадам Помфри». Дать им небольшую передышку — это все, что он мог.
Как-то раз за «проявленное неуважение к профессору» Алекто Кэрроу наградила Невилла Лонгботтома заклятием, весьма неприятным и позорным. Она направила палочку ему ниже пояса и что-то неразборчиво прошептала. И добавила громко: «Если на ваше поведение, Лонгботтом, поступит хоть одна жалоба, вы пожалеете, что родились на свет. Помяните мое слово».
У Невилла и так случались приступы сожаления по этому поводу, он просто никому не говорил. Но то, что с ним произошло, заставило его пересмотреть все свои взгляды на жизнь, все свои убеждения.
Тогда, на седьмом курсе, он несколько дней в ужасе ждал, что же произойдет, какое же проклятие наложила на него злая ведьма. Но шло время, он чувствовал себя как обычно и, занятый сопротивлением диктаторскому режиму, не обращал внимания на то, как коварно хихикала Алекто, завидев его. Странно, что она его больше почти не трогала. Или он просто научился не попадаться?
И вот более года спустя он наконец понял значение ее издевательских взглядов.
Проклятие с отсроченным эффектом настигло его в самый неподходящий момент.
Стоило ему только вернуться в Хогвартс, как с ним стало твориться такое, что ни в сказке сказать ни пером описать. Ни кому показать…
Проклятая Алекто сделала так, что у него встал член. Конечно, это не был первый эпизод за восемнадцать с лишним лет жизни Невилла. Все предыдущие разы случались естественно, сами собой, и для избавления от напряжения Невилл использовал самый простой способ — тесно общался с собственной ладонью. Занятие это казалось ему глупым и стыдным, но так как оно приносило облегчение и некоторое удовольствие, то Невилл смирился с потребностями собственного тела.
В результате же отложенного проклятия Кэрроу у Невилла встал так, что никакими средствами уложить его не получалось. Невилл пробовал и так и этак, но каждое новое прикосновение к пострадавшему органу отзывалось теперь тягучей болью.
«Мерлин, вот что имела в виду эта старая мерзость, когда говорила про жалобы! Она ждала, что я пойду всех подряд насиловать!»
Невилл сжал кулаки.
«Ну уж нет!»
Мысль о том, чтобы обратиться в Больничное крыло к мадам Помфри, Невилл отверг.
«Мерлин, как же стыдно!»
Снять проклятие можно было только занявшись сексом. Но Невилл не Дин Томас, у него не было девушки, к которой можно было бы обратиться с такой деликатной просьбой! «У меня стоит, можешь помочь?» — да Невилл ни в жизни бы не осмелился сказать такое вслух! Кроме того, все окружающие девушки были студентками, а он почти преподавателем, что сразу же ставило подобные связи вне закона.
«Что же делать?»
Он решил справиться со своей бедой самостоятельно и пошел в теплицы. Уже месяц он пытался решить регулярно встававшую у него проблему научными методами, много читал, но нашел только рецепты зелий. А так как с зельеварением у Невилла роман не сложился изначально, то пришлось действовать чисто физиологическими методами. А сейчас они не работали. Стереть себе в кровь ладони или член, или то и другое вместе, Невилл не хотел.
Где и, главное, как он будет варить усмиряющее желания зелье, он не думал. Пока что нужно было обзавестись ингредиентами.
В теплице с опасными растениями его и обнаружила мадам Спраут.
Уроки давно закончились. Помона отпустила студентов, которым назначила отработку, чтобы они пересадили ей в новую кадку куст извивающихся осьминожниц. Осьминожницы обладали скверным характером и подвижными листьями с острыми как бритва краями. Полив осьминожницы куриной кровью, Помона несколько минут постояла, любуясь блестящими листьями. Теперь можно было закрывать теплицы и идти на ужин.
Вдруг она услышала в углу теплицы номер шесть чье-то тяжелое дыхание и ругательства. Помона поспешила туда.
— Кто здесь? — позвала Помона, входя в теплицу. На первый взгляд, здесь были только растения. Приглядевшись, Помона заметила человека, спрятавшегося за крупным кустом нестоина лежачего.
— Мистер Лонгботтом? Что вы здесь делаете? — спросила она, узнав своего ассистента. «Как вырос все-таки, не узнать, а еще совсем недавно падал в обморок от крика мандрагоры. А теперь настоящий мужчина. Годы, годы…» — подумала Помона.
— Здравствуйте, мадам Спраут. Я… — Невилл не знал, что говорить и что делать. Не знал, куда девать руки — то ли спрятать за спину, чтобы профессор травологии не увидела, что он сорвал листья нестоина лежачего, то ли Мерлин с ними, с листьями, и надо прикрывать то, что так явно топорщилось у него спереди.
Он не смог выбрать и опустил руки по швам. И голову опустил. Будь что будет. Боль там становилась нестерпимой.
Мадам Спраут подошла ближе, оглядела Невилла и все поняла.
— Проклятье? — спросила она. — Кэрроу?
Помона слышала от мадам Помфри, что это был не единичный случай. Конечно, Поппи не называла имен, но пострадавших было порядочно.
Невилл кивнул, не смея поднять глаз.
— Идемте, я помогу вам. Идемте-идемте.
Невиллу ничего иного не оставалось, кроме как послушно следовать за Спраут.
Помона отвела его в небольшое помещение, где хранились семена и удобрения, а также рассада, не любившая солнечный свет, поэтому, в отличие от теплиц, стены здесь были не стеклянными. Голубоватые магическое огоньки тускло освещали полки с маленькими горшочками.
Помона сняла мантию, повернулась лицом к Невиллу. В вырезе платья было видно пышную грудь.
— Мистер Лонгботтом, вы не могли бы показать? — попросила мадам Спраут.
Невилл готов был провалиться сквозь землю от стыда. Когда все закончится, он ни за что не вернется в теплицы. Уволится и уедет.
От этой мысли сжалось сердце. Он любил травологию.
— Мистер Лонгботтом, обещаю вам, все останется строго между нами, — Помона видела его метания.
Невилл, закрыв глаза от стыда, снял мантию, дрожащими руками расстегнул брюки. Член почувствовал свободу. Помона легонько дотронулась рукой. Невилл дернулся.
— Ничего-ничего, все хорошо, расслабьтесь, Невилл. Можете не открывать глаза, если вам так проще.
Невилл кивнул. Он почувствовал, что его до боли напряженный член со всех сторон обволокло что-то нежное и мягкое.
Он на секунду приоткрыл глаза.
Помона присела на стол для пересадки растений, и ее грудь оказалась как раз напротив бедер Невилла. Она направила его член между своих грудей.
— Все хорошо, Невилл.
Голос Помоны ласковый. Ее грудь теплая. Она слегка сводит руки, и это движение передается Невиллу.
Как сладко и стыдно.
Невилл начинает двигаться. Ему неловко перед профессором. Завтра он не сможет смотреть ей в глаза. Завтра он попросит прощения. Но сейчас. Огонь наведенного прОклятого желания толкает его вперед и вперед.
Помона еле слышно стонет. Она одной рукой приподнимает и прижимает груди, чтобы они плотнее обхватывали Невилла, другой рукой трогает, ласкает его мошонку.
Невилла переполняют чувства стыда и удовольствия. Он не открывает глаза даже тогда, когда чувствует, что его член погрузился во что-то горячее и влажное. Неужели мадам Спраут взяла в рот?
Невилл почувствовал, что вот-вот кончит.
Помона тоже это почувствовала.
То, что она сделала потом, оставило в душе Невилла неизгладимый след.
Она взяла его член в руку и направила на некие росточки в горшочках, которые стояли на столе прямо рядом с ней…
И Невилл обильно кончил на неизвестные растения.
Широко раскрытыми глазами, не в силах подобрать никаких слов, Невилл смотрел, как зеленая травка бесследно впитывает его сперму.
Помона сказала:
— Спасибо, Невилл, теперь это великолепное растение приобретет новые свойства, а мы с вами — известность в мире травологии. Это ж фаллоцератопс приподнятиум! Он крайне эффективен для лечения бесплодия. В одном древнем фолианте я нашла описание опыта с удобрением его человеческим семенем, но вот уже много лет эксперимент не завершен из-за отсутствия нужного ингредиента. Ваша проблема послужила науке. Гордитесь.
Невилл промолчал, дрожащими руками застегивая брюки. Ему много нужно будет переосмыслить.
— Ради науки можно на многое пойти, мистер Лонгботтом, — продолжала Помона. — Вы поймете, потом. Возможно.
«Да не дай Мерлин!» — подумал Невилл и в шутку спросил:
— Надеюсь, повторять эксперимент не придется.
Глаза Помоны блеснули, на лице показалась улыбка:
— Ход ваших мыслей мне нравится, мистер Лонгботтом! Уверена, вас ждет большое будущее. А я жду вас здесь через неделю. Если пожелаете, конечно. Не волнуйтесь, все, что случилось в теплице, остается в теплице.