Что-то большее

Привязанность – это человеческая роскошь. 

Так думал Куникудзуши, когда люди вокруг – кокетливые или просто дружелюбные – не вызывали у него никакого сердечного отклика, воспеваемого в поэмах. И правда, что могла знать простая кукла без прошлого? Он умел врать и увиливать, знал, что сказать для чужого расположения, но любить у него совсем не выходило. Его «детство» было первыми неделями-месяцами-годами, слившимися в один липкий ком чужих сожалений и неискренних ядовитых, лисьих, улыбок. О каком умении чувствовать что-то кроме мрачного довольства собственными успехами могла идти речь? 

И шли годы скитаний – у куклы не бывает друзей. Не бывает возлюбленных. Для искусственного не создано настоящего, и все попытки привязаться – игра, а хорошая она или плохая определит удовлетворённость других участников. 

Куникудзуши делил обеды и ужины в шумных компаниях таких же путников, слишком сильно хлопающих его по плечу. Пару раз – просыпался в чужой постели, на деле ничуть не заинтересованный происходящим. Он бывал на праздниках, на свадьбах, рождениях и похоронах, исключительно ради социального опыта и попытки ухватиться за формулу сложных человеческих уз. 

Но всё ускользало сквозь пальцы, терялось, путалось и в конечном счёте забывалось. 

Возможно, это всё лишнее. 

Возможно, это всё никому не нужно. 

***

Но всё неизвестное находится тогда, когда мы уже потеряли интерес. 

И Куникудзуши – уже Скарамуш, Шестой предвестник, – не искал привязанностей. Он был умён и изворотлив, разве нужно что-то ещё? Люди по сути своей раздражали, суетились, реагировали слишком ярко, подходили слишком близко… А Скарамуш не любил хаос, который не был на руку ему самому. 

Но жизнь шутит отвратительным образом. 

Ведь заинтересоваться человеком, разбирающим и собирающим тебя по кусочкам – удивительно необоснованно даже по меркам куклы. Однако результаты работы странного учёного превзошли себя, и это дарило новое чувство - удивление. Электро-сила, один из даров Баал, ей же отобранных, вернулась. 

Что-то давно забытое словно заработало вновь. 

--Как выяснилось, с Дотторе пересекаться по работе им было практически незачем. Их связывало лишь чувство интереса, почти исследовательского любопытства. Скарамуш был необычен по природе своего существования, Дотторе же умудрился сотворить с ним что-то абсолютно невероятное, чему так и не удавалось дать точного названия. 

Путь в лабораторию – постоянный маршрут. Доктор – вечный и поначалу почти невольный собеседник, иной раз пребывающий в настроении, другой – в пассивном раздражении. Иногда их встречи были молчаливыми, и тишина нарушалась исключительно мерным жужжанием приборов, но не менее часто они разговаривали. И с каждым разом беседа становилась более живой. Скарамуш – не совсем эксперимент, который любопытен исключительно физиологией и сутью происхождения, Дотторе – не просто безликий доктор и очередная галочка в списке лиц, знаемых бессмертным путником. 

Возможно, Скарамуш просто умел быть благодарным – его сознание было избавлено от тумана, а странные блоки сил, наложенные создательницей, больше не являлись помехой. Иначе как трактовать, почему общество учёного было для него наиболее предпочтительным?.. 

У него не было других объяснений, совсем нет. 

***

– Знаешь, ты раздражаешь меня меньше остальных. 

Скарамуш роняет слова небрежно, сидит на стуле напротив чужого стола, лениво вертя в ладонях деталь нового механизма очередного изобретения. Искусственные яркие лампы похожи на родные молнии и искры. Где-то рядом, по левую руку, ждёт своего часа новое устройство на базисе механизмов Каэнриаха, заботливо модернизированное умелыми руками учёного. И доктор в ответ только усмехается, не отрываясь от документов. Но это нисколько не обидно. 

– Взаимно. Раз ты до сих пор не оказался под ножом или на опытах. 

В конце концов, их ничего не связывает – лишь чувство интереса. 

Разве здесь есть место чему-то большему?..