Впечатления – валюта

Кагеяма и Ойкава — единственные в своём роде.

      Кагеяма бегает каждое утро. Он встаёт в шесть, пишет сообщение Тоору и завтракает варёными яйцами и овсяной кашей. Делает запись в твиттер, надевает удобную футболку, шорты и выходит из дома. На улице пахнет ночным дождём, и это его любимый запах — сырости и свежести, а ещё он любит утреннюю тишину.

      Вдвоём они очень счастливые и до безумия талантливые. Такие наглые-наглые, уверенные в своей стойкости.

      Ойкава спит до обеда. А когда просыпается — первым делом заходит в мессенджер, чтобы прочитать привычные сообщения от Тобио и ответить ему. Обыденно хвалит за стабильность, он по-настоящему восхищается его трудолюбием и упорством, и зацеловывает его всего полностью, чтобы показать, как сильно гордится. Ойкава любит его прикосновениями, потому что не силён в словах. Он обнимает, целует, гладит — и Кагеяма плавится в его руках каждый раз, как в первый.

      Они наглые до счастья, радости и веселья; наглые до воспоминаний. Не боятся тратить на них силы.

      Каждый день они узнают друг друга всё больше и больше, замечают привычки и мимолётные факты, наслаждаясь минутами, проведённые вдвоём. Кагеяма и Ойкава не луна и солнце, они две далёкие ото всех звезды, готовые взорваться, но лишь сияют ещё больше и приближаются друг к другу каждую ночь.

      Они одержимы собственной связью, живут ей. Когда Кагеяма и Тоору вместе, весь мир у их ног, они способны свернуть горы и дотянуться до неба. Они живут одним днём, каждый ярче другого.

      Ойкава работает, каждый раз пропадая в ночном баре, растворяясь в пьяной атмосфере, а Кагеяма приносит ему утром кофе, перед тем, как тот уйдёт на учёбу. Потому что ему не лень каждый раз вставать в такую рань и после пробежки идти в его однушку; потому что он любит его улыбку и помятый утренний вид. Тоору предпочитает кофе по-венски, с корицей и другими разными приправами, но Кагеяма не умеет такой готовить, поэтому половина стипендии уходит в кофейню на набережной. Там его стабильно ждёт готовый горячий бумажный стаканчик, ибо все там знают — каждый день им поступает один и тот же заказ.

      У них много привычек на двоих, но они всё ещё такие новые и молодые, что все вокруг страшатся их безумства.

      Кагеяма знает, — скоро этого не будет. Совсем скоро все изменится и они с Ойкавой вынуждены будут пережить не лучшие времена, но он настолько полон энтузиазма и любви, что не может из-за этого грустить. Это любопытно — ждать. Ждать неизбежного и нового, так что он воспринимает новость его скорого отъезда как очередное приключение.

      — Я правда так влюблён в тебя, — говорит ему Кагеяма, а Тоору всё ещё не силён в признаниях и совершенно не знает, как ему ответить. Поэтому он просто целует до потери пульса, чувственно и страстно, заставляет Тобио дрожать в его руках и любить ещё больше.

      — Думаю, через пятнадцать минут здесь будет полиция.

      — Тогда не теряй времени, — Кагеяма с причмокиванием отрывается от его губ и, ухмыляясь, лезет в чёрную сумку.

      Ойкава натягивает на нос бандану на манер маски и следует его примеру. Они сейчас в самом центре города, изрисовывают старое дворовое здание. И набросок Кагеямы по-настоящему нравится ему, впервые за долгое время, потому что запечатлеть цитату из их любимой песни было лучшей идеей.

      — Давай ещё немного белого здесь, — озадаченно хмыкает Ойкава, и парень без раздумий с ним соглашается.

      Когда заканчивают, они как обычно фотографируют это на плёнку, а затем делают селфи. Кагеяма складывает пальцами «я люблю тебя», на языке жестов, а Ойкава целует его висок. И они уже представляют, как через год-два будут вспоминать это, как будут смеяться, и по душе прокатывает волна эйфории. Они словно под дозой, когда вместе, а время ускользает сквозь пальцы. Хочется замедлить его, остаться так на подольше, но оно как пыль — вселенная небрежно смахивает его. И всё же, они здесь сейчас, вместе, нежно целуются, когда Тоору, не предупредив, снимает. Это он тоже хочет оставить, чтобы вместе потом смотреть.

      Хочется кричать о любви, рассказать каждому, как счастливы; показать миру, что такое возможно. Можно любить без препятствий.

      Это, наверное, не надоест им никогда. Юноши едут в машине, старший за рулём, и негромко подпевают старенькому плейлисту, который вдвоём специально составили в машину.

      У них много этого «вдвоём». Мечты и желания, цели, воспоминания; за год вместе, они, кажется, срослись друг с другом. Не отлипнуть, думает Кагеяма, когда Ойкава сжимает его бедро, и кладёт свою ладонь поверх его. Из открытых окон на них дует холодный ветер, проникает под капюшон, встряхивая волосы. Мужской голос на незнакомом языке доносит до их ушей слова о любви; Тоору знающе вторит ему. Он чувствует то же самое — «весь мой смысл в твоих глазах».

      Кагеяме немного грустно, когда Ойкава погружается в подготовку к переезду. Они определённо меньше видятся, потому что тот уже скучает по его рукам на своей шее. Но он не впадает в тоску или грусть, не убивается этим; он по-настоящему счастлив за Тоору. Так что Кагеяма надевает водолазку и на неё накидывает чёрную лёгкую куртку. В кармане гремят ключи от дома и мелочь, когда он наклоняется, чтобы завязать шнурки.

      На улице людно; как и всегда, в вечер пятницы. Он живёт в пятнадцати минутах от центра, в частном районе, и здесь довольно много баров и ресторанов. Они все набиты людьми, шумные очереди тянутся в несколько метров. Солнце почти село.

      Он доходит до местного магазина, что довольно крупный и популярный, и проверяет наличие денег в бумажнике. Кагеяма очень хочет что-то ему подарить. Такое, чтобы ему запомнилось, обозначило и показало всю его любовь. Ибо ему правда сносит крышу, он погряз в нём с головой. В Ойкаве невозможно не тонуть, он сам по себе такой человек — захватывающий, интригующий, до жути интересный. И очень, очень хороший бойфренд.

      На полках стоят безделушки, различные подарки, и Кагеяма пробегается взглядом по всему, что попадает в его поле зрения.

      Он разъясняет милой консультантке свой повод, а она тепло ему улыбается и что-то бурчит себе под нос, когда роется в дальних уголках полок. Девушка говорит, что ей нужно на секунду отойти на склад, потому что она, кажется, знает, что ему нужно, а Кагеяма терпеливо ждёт.

      Он просто любит эти моменты, когда чувствует себя так. Любовь к Ойкаве для него — что-то очень ценное и честное, и каждая минута с мыслями о нём превращается в скромную улыбку, яро стучащее сердце и сжимающиеся кулаки. Он думает о нём очень много, всё это вызывает у него в душе тепло и нежность. Они щемят где-то там, в глубине, но Тобио на самом деле никогда не сомневался в них.

      — Вот, — говорит подошедшая к нему девушка. — Думаю, будет очень мило, если вы превратите это во что-то большее.

      — Да, — произносит он, когда в голове начинают появляться идеи. — Да, это отличная идея. Спасибо.

      Парни едут в машине с отцом Ойкавы. Кагеяма бы не назвал этот момент грустным, но ему по-настоящему тоскливо от того, что они расстанутся через считанные мгновенья на множественные километры. Но когда тот сжимает его руку, мягко целует в шею и укладывает свою голову на родное плечо, Тобио выдыхает.

      Аэропорт, в целом и общем, очень грустное место — каждый день через него проходят люди, оставляют себя или свою половинку в этом городе, возможно, плачут, но почему-то он пытает к нему очень тёплые чувства. Здесь, в зале ожидания, они почти не говорят, — лишь то, как сильно любят. Кагеяма знает, что любят, на это есть не только их слова, но и сами чувства, поступки.

      Тоору всё ещё не силён в признаниях, он смотрит на него, трётся своим носом о его, мягко шепчет на ухо, что всё будет хорошо. Он знает, что так будет, потому что готов при первой возможности оплатить ему билет, даже приехать самому; знает, что его чувства не угаснут так просто, не дадут их отношениям остыть.

      Они проводят этот час со сцепленными ладонями и усталыми улыбками, говорят с отцом Ойкавы и едят шоколадные батончики, ожидая посадку. Кагеяма с ним до последнего; сначала его обнимает отец, медленно утирая слёзы из-под очков, и гордо сжимает плечи сына.

      Тобио понимает его; он бы тоже гордился им, если бы был отцом такого парня. Потому что он правда многого добился в свои двадцать, — работа, университет, спорт. Кагеяма восхищается им и его чувствами, взглядами; Кагеяма надеется, что Ойкава всегда будет его гордостью.

      Но для этой гордости, на самом деле, ему не нужно быть отцом. Он чувствует себя и без этого очень грустно и радостно одновременно, видит в его глазах предвкушение и хочет, нет, молит судьбу о том, чтобы у него всё получилось.

      Когда они наконец остаются наедине (ну, почти), Кагеяма чувствует его своим сердцем и ладонями. Шея Тоору горит в его руках, а сам он обнимает так крепко, что Тобио со вздохом прикрывает глаза. Он медленно целует его ухо, обводя губами серёжку.

      — Мы увидимся этой зимой, обещаю.

      Ойкава в бреду шепчет «да, да, да», мелко трясёт головой, не желая отпускать его. Он почти начинает думать, что можно послать куда подальше университет, новую жизнь и возможности, но знает, что ему не позволят.

      — Ты мой самый лучший, ты знаешь? У тебя всё получится, ты разорвёшь Аргентину, я верю.

      Кагеяма немного отстраняется в его крепких объятиях и чувствует, как его талию сжимают немного сильнее. Заглядывая в его глаза, он уверен, что это новое начало отношений. Что даже если это препятствие, они справятся и сделают это так, будто это чёртова карусель в детском парке аттракционов. Они смеются в лицо жизни, её намерениям и знают, что никто не встанет между ними, даже если сильно постарается. Тобио будет бороться для этого так сильно, как только сможет; он приложит все усилия, чтобы полюбить Ойкаву сильнее, чем когда либо, ибо не сможет жить без него — Ойкава это солнце, которое освещает ему путь, а он не хочет жить без света.

      — Я изрисую все стены этого города признаниями тебе. Пусть меня посадят, да? Зато весь мир, а особенно, ты, будет знать, как я люблю.

      Ойкава не силён в признаниях; он редко находит подходящие слова, но когда его душа пылает так искренне и трепетно, а мозг уже зудит от этих мыслей, он знает, что должен сказать.

      — Да, пусть посадят.

      — Ты будешь приносить мне передачки и говорить всем, кто посмеет тебя обидеть, что твой муж зэк, — говорит он, даже не шепча, потому что шум аэропорта перебивает его.

      — Да.

      Они в последний раз целуются, обессиленно, но нежно, и ещё минуту стоят, не имея возможности отлипнуть, когда голос из динамиков озвучивает, что пора пройти на посадку.

      Кагеяма смотрит на улетающий самолёт. Он сияет жёлтым светом в чёрном небе, уносит Тоору в совершенно новую реальность, где они теперь будут разделены расстоянием. Но вера в то, что они — единственные в своём роде, безумные и до жути влюблённые, не даёт ему возможности расслабиться. Это не конец, не завершение их истории, скорее ещё одна возможность сблизиться и проявить себя.

      Ойкава усталый и сонный после перелёта; он весь путь думал о Тобио. Вспоминал его руки, губы, шею, уже почти тосковал. Вспоминал Кагеяму отрывками их жизни, его улыбками и голосом, нежными объятьями и цепкими на плечах пальцами. Ночи с Кагеямой — лучшее, что у него было, но это относится не только к сексу. Он любит просто гулять с ним по парку, по заброшенным зданиям; любит с ним рисовать. Ойкава чувствует себя счастливее всех, когда думает о нём, он даже не знает, как выразить это словами, потому что это что-то совершенно невообразимое.

      Хотя заниматься с ним любовью, конечно, тоже занимает в его голове отдельную полочку; у него всё там разложено по местам, и он никогда не сомневается в том, что Тобио занимает в них большую часть. Его сильные руки на спине Тоору и усталые выдохи, крепкие бёдра, выступающие на шее вены — всё, что доводит Ойкаву до пика.

      Когда ранним утром наконец усаживается на кровать, захмелённый материнским вином, он выдыхает. Ночь за окном для него чужая, в ней нет Тобио. Он не придёт к нему утром со стаканчиком кофе и не будет размешивать сахар в зелёном чае, напевая какую-то песню. Ойкаве не грустно, вовсе нет, просто его сердце так жалко ноет, что он не может не потупить взгляд.

      Кагеяма учил его не оставлять дела на потом. Тоору всегда старается прислушиваться к его советам, ибо так сильно им восхищается.

      Он действует, как говорили: через силу тянет к себе на кровать чемодан, достаёт из него пижаму и, когда стягивает с себя джинсы, замечает что-то, что ему не принадлежит.

      Блокнот перед ним тёмно-серый, его любимый цвет, небольшой и компактный. Он протягивает к нему руку и вновь валится на кровать, когда открывает первую страницу и видит знакомый почерк.

Нам с тобой. Для всех наших моментов, для нашей любви. Для воспоминаний и радости, ностальгии и чувств. Пересматривай его так же часто, как это делаю я, листая карту с фотографиями. Люби нас так же сильно, как я, закрыв глаза.

Твой Тобио, Ойкава, я навеки твой Тобио.

      Тоору поджимает губы. Они не виделись чуть больше суток, но он чувствует себя так, словно прошла та самая вечность, и несмотря на всё — он всё ещё его Кагеяма Тобио.

      На чуть желтоватых листах прикреплены их совместные фотографии, подписи к ним и даты; Ойкава помнит все дни до боли отчётливо, когда листает страницу за страницей. Снимки Кагеямы, его собственные, что сделаны исподтишка, их граффити; он даже откопал где-то фотографию с участка полиции, куда они попали лишь раз, и там их селфи — они нагло ухмыляются и показывают козу за спиной офицера.

      «Для того, чтобы ты не забывал, Тоору. Никогда», — на последней странице, где находится их поцелуй. Ойкава там до судорог сильно жмурится, а Кагеяма улыбается, схватившись за чужой галстук. А затем из страниц на одеяло падает серебряный кулон в форме птицы, Тоору раскрывает его, а внутри — глянцевое фото их у последней работы, строчкой из любимой песни.

We could be the greatest. It doesn't matter if we're never rich or famous.