Как беспощадно время ведёт свой тайный счёт…
Чем дальше, тем сложнее идти уверенно вперёд.
Мир нас не ждёт.
░▒▓█ █▓▒░
Ну вот. Песня только началась, а глаза у Ярика уже на мокром месте, и в горле ком встаёт — еле ноту нормально дотягивает, мысленно ругает себя, но сделать ничего не может. Эмоций почему-то слишком много: то ли от энергетики публики, которая сегодня особенно активно и радостно подпевает и смотрит гораздо более горящими глазами (в прошлом году такого не было, надо же, неужели и правда они влюбили этих людей в мюзиклы?), то ли от Саши рядом (Ярик соскучился, они не пели, стоя так близко, кажется, с «Соулмейтов»), то ли потому что песня в нём слишком отзывается. Ярик нервно поправляет наушник, сглатывает, дышит тяжело, но это не помогает: всё равно рвётся наружу короткий тихий всхлип, который, он надеется, никто не замечает. Он его прячет в улыбку — почти даже искреннюю — и чешет нос.
Он бьёт прицельно в душу за взгляд глаза в глаза.
Ты никому не нужен, нет веры старым адресам…
Ты знаешь сам.
От голоса Саши Ярик всегда млеет — он чувственный, обволакивающий и такой… умиротворяющий? нежный? бархатный? Растворяться в нём обычно особенно приятно, но…
«Ты никому не нужен», пропетое Сашей, в голове у Ярика непроизвольно превращается в «Ты никому не нужен, Ярик», и отогнать эту назойливую мысль не выходит, как бы он ни старался. Она проникает в него чёрным едким дымом, и Ярик почти задыхается.
Сколько раз они уже пели «Короля-Солнце»? Не так много, на самом деле, хотя, казалось бы, достаточно, чтобы больше не пропускать через себя, но не пропускать через себя лирических героев, абстрагироваться, отделяться от них, чувствовать только наполовину Ярик так за столько лет и ролей и не научился (неудивительно, что потом порой кошмары мучают, и восстанавливаться подолгу приходится, чтобы чудовища из-под кровати конечности к нему не тянули, сейчас хотя бы гораздо реже — уже хорошо). И теперь вновь он тонет в музыке, теряется в словах и чувствует… Слишком много невыносимого чувствует сразу. Сердце ноет, и он чуть подрагивает.
Не нужен, не нужен, не нужен — пылает в голове красным, как табличка «Выход» во время пожара (выход, которого, конечно же, попросту нет), и сбежать некуда. Сейчас ведь не так, правда? Нужен же? Нужен?
Жаль, что здесь нельзя залезть в бронированный, непроницаемый панцирь и в нём спрятаться, чтобы никто не увидел, как его в очередной раз ломает. Чтобы не увидел Саша.
Опять.
Сделав глубокий вдох, Ярик прикрывает глаза и подносит к лицу микрофон.
Каждый новый день становится больней,
Но все, что не убьёт, нас сделает сильней…
Эти строчки ложатся на язык уверенно, потому что Ярик верит, — хочет верить, пытается верить — что хоть немного стал сильнее за эти годы, оброс невидимой, но крепкой бронёй, и что его больше незачем и не от кого спасать. Он был своим собственным врагом когда-то, своим собственным чудовищем и ночным кошмаром, но это в прошлом, он ведь смог себя победить, он поборол своих монстров наяву и во снах, и сейчас он другой совсем, повзрослевший, возмужавший и…
Всё ещё нуждающийся в тепле. До истомы, до дрожи нуждающийся.
Тепло же сильным тоже нужно, правда?
Это же… Это же не слабость — хотеть быть кому-то нужным?
Каждому свой путь, но знаем ты и я:
Мечты, что ярче всех созвездий, тысячами лет
Сохраняют свет…
Повернувшись, Ярик усаживается на краю сцены так, чтобы сидеть чётко напротив Саши, поджимает ноги к груди и лишь потом поднимает голову, встречаясь с ним глазами. Саша глаз с него не сводит, смотрит пристально, кажется, даже хмурится… Заметил, догадывается Ярик. Даже в темноте заметил (кажется, правда, что все его эмоции, от окрыляющей радости до тянущей вниз тяжёлой вселенской тоски, Саша просто давно уже выучил наизусть), что Ярику вдруг стало отчаянно больно и горько на душе. Что Ярик снова куда-то рухнул и чуть не рассыпался. Саша заметил — и испугался.
Опять.
Однажды ему точно надоест за него, Ярика, бояться, и он отдалится. Это ведь только на публике они вечно на позитиве, с вагоном шуток в кармане, и весь негатив оставляют за кулисами. Они ведь актёры, в конце концов, им не впервой. Но сколько же в реальной жизни Саша наслушался всякого от Ярика за годы дружбы и совместных выступлений? Сколько своих трагедий, больших и маленьких, Ярик ему уже доверил? «Саша, я волнуюсь, что роль не дадут», «Саша, мне кошмар приснился», «Саша, я много плакал на репетициях и хотел умереть», «Саша, мне одиноко», Саша, Саша, Саша… У Саши самого ведь полно личных проблем, загонов и тревог, а тут ему на голову из ниоткуда свалилось мелкое недоразумение, с которым приходится периодически носиться и нянчиться. Ярику страшно, что их отношения скоро станут чисто формальными, если совсем не сойдут на нет.
Ярику страшно всё потерять.
Но думать об этом он будет потом. Сейчас Ярик позволяет себе согреться об этот взгляд, и его немного отпускает. Боль, вдруг ударившая резко и хлёстко, затихает, звуча лишь отголосками где-то далеко, дыхание становится ровнее и спокойнее, и уже даже не хочется провалиться под землю и сгнить там заживо. Ощущение одиночества и никому-ненужности перестаёт холодно лезть под кожу, хоть и остаётся фантомом в воздухе (и оно там надолго, Ярик знает, много раз уже через это проходил), но дышать легче, а главное — легче чувствовать.
Однажды ты отпустишь всё то, о чём мечтал,
В забытый дом вернувшись, вспомнишь, кем был ты и кем стал,
И что искал…
Ярик в эти строчки песни почти вцепляется, и музыка несёт его прочь, вырывая из его тела, из этого мешка плоти и костей, — к звёздам. Он обожает, когда они с Сашей поют, глядя друг другу в глаза, когда видят чувства друг друга, такие пылающие и настоящие. Когда музыка — и свет ослепительный — льётся из них обоих, потому что они вдвоём ей живут.
В такие моменты Ярик за Сашу, как за спасительную соломинку, хватается и знает, что ему точно не дадут утонуть.
Дом…
Дом — это там, где Саша. Это рядом с Сашей он такой живой и… настоящий. Это Саша вселяет в него веру, что он многого добился, что его мечты — не пустые и не глупые.
Это рядом с ним собой быть не так страшно и не так стыдно, как бывает с другими, это Саше можно позвонить среди ночи, когда кошмары замучили (Ярик этим не гордится), и услышать в ответ не ругань и осуждение, а поддержку. Это с ним можно долго обниматься, не боясь, что оттолкнут, что его тактильность посчитают чрезмерной, навязчивой и неправильной…
Тёплое и живое расцветает под рёбрами, бьётся и тоже, кажется, поёт вместе с ними.
Страшное, холодное и чёрное в голове догорает, осыпаясь пеплом, и вместе с ним исчезает волнение в Сашином взгляде: Ярик чувствует, как они оба расслабились.
Только бы никто не заметил, как в глазах позорно блестит.
Нам случилось мир, как песню, поменять…
Она ещё звучит в сплетении орбит…
Десятки фонариков взмывают вверх, и Ярика пробивает на слёзы, но теперь радостные. На него смотрят сотни горящих глаз, и, он уверен, стоит ему приглядеться, как он точно заметит знакомые лица. Никому не известный мальчик из ансамбля превратился в L, Иисуса и Рейстлина, сколотил фан-базу, которая преданно ждёт его на служебках, которая подпевает на концертах и превращает зал в настоящее звёздное небо: произошло бы это, если бы Саша в него не поверил? Ярик сомневается.
Если бы не Саша, думает Ярик, он бы, наверное, и не дожил бы до двадцати шести, потеряв себя ещё в самом начале творческого пути.
Потому что так, как его чувствует и понимает Саша, больше никто не умеет. И если каждый человек — целая вселенная, то их вселенные, такие разные, но всё же похожие, крепко переплелись, и теперь помогают другу быть сильнее, крепче… Просто быть. Потому что иногда даже это бывает сложно — Ярик убедился на собственном опыте. Он, конечно, в соулмейтов особо не верит, но знает, что это не просто название одного из их с Сашей многочисленных концертов.
Не обманывайся, хочется сказать самому себе. Не обманывайся, ему тоже однажды с тобой надоест, ни у одного человека нет столько эмоциональных ресурсов, это всего лишь фансервис, тебе уже не шестнадцать давно, прекращай быть наивным — Саша просто подыгрывает… Ты заигрался, и будет больнее, если обманешься.
Уже обманулся, похоже, потому что тянется к Саше, — необходимо коснуться — и Саша без раздумий тянется в ответ, и так они на несколько секунд замирают. Ярик даже находит в себе силы рассмеяться.
С Сашей всегда смеяться очень легко и правильно. У него словно солнце в груди, а не сердце, и он делится его лучами с Яриком, возможно, даже не понимая этого.
Финальный блок песен он объявляет весело, завороженно наблюдает, как проникновенно Саша-Лайт поёт, вцепившись в Тетрадь, — свой «возмездия меч» — сам дотягивает «Гения зла», еле слыша себя из-за гула людей: их радость, их громкость заряжает его позитивом ещё на несколько песен, позволяя затолкать куда подальше каждую назойливую, колючую, острую, как нож, мысль хотя бы на время.
Его, на удивление, хватает и на шутки. «Где ты, мой враг?» — зовёт он перед их коронным дуэтом, и «враг», весь взъерошенный, вмиг появляется из-за кулис под фанатский визг — слава Богу, в этом году без плети — и смотрит так сурово, что Ярик на миг готов поверить, что правда кончит так же, как и L. Но Саша путает текст (Ярик ему подыгрывает) и почти колется от смеха (это расслабляет). Ярику даже кажется (ощущается), что вся грусть была напускной и ненастоящей, он даже на поклонах держится бодрячком — и внезапно слишком резко гаснет в гримёрке, хотя отдача публики, казалось бы, на остаток вечера дала ему крылья.
Он списывает это на усталость, пытается отмахнуться, но Саша, увы, слишком хорошо его знает — ловит его за запястье и уводит в укромное место, подальше от чужих глаз и ушей.
— Ты как? — спрашивает он твёрдо. — Порядок?
— Ну вроде ни Кира, ни шинигами меня пока не убили. Хотя кто знает, что меня ждёт… Моё имя тебе известно, вдруг запишешь в свою тетрадку?
— Ярик.
— Но ты это, если захочешь, в фамилии не ошибись, молю, а то умрёт какой-нибудь Ярослав Бранданшмыг вместо меня… Неловко будет.
Саша в ответ лишь фыркает и закатывает глаза.
— И можно мне просто сердечный приступ, пожалуйста? Не хочу какую-нибудь супер-изощренную смерть… — Ярик тычет кулаком ему в плечо, но Саша не меняется в лице. Растрясти атмосферу у Ярика точно не вышло.
— Кира не собирается тебя убивать! — возмущается Саша. — Яр, я же не слепой, я же увидел, как ты на сцене вдруг раскис, вот и… вот и заволновался.
— Порядок, Саш. — Ярик улыбается в ответ. — Правда. Это так, мимолётное было… Увлёкся. — И настойчиво добавляет: — Сдохнуть пока не хочется, честно.
«Если захочется, я скажу, мы же это уже проходили, я же тебе обещал», — это с губ не слетает, хоть и хочется сказать.
Саша молчаливо и недоверчиво смотрит, но не пытается на него давить. Никогда не пытается, за что Ярик ему благодарен.
— Я переживаю за тебя просто.
— Я просто хочу обнимашки. Мы не обнимались на сцене!
Ярик раскрывает руки, чтобы его обнять, Саша подаётся вперёд, и вот они так стоят, и Ярик жмётся ближе, и чувствует под одеждой его тепло и ровное биение сердца. Они стоят так долго и молчат — эдакий пост-концертный ритуал по восстановлению энергии.
Саша пахнет одеколоном и лаком для волос.
В Сашиных руках ему точно не угрожают никакие монстры и демоны. И он — дышит.
«Не обманывайся, — колотится в голове, — он ведь просто тебя жалеет все эти годы».
Ярик вдруг вздрагивает как-то нервно. Саша успокаивающе гладит по спине.
«Ты никому не нужен, Ярик».
«Ты никому не нужен, Ярик».
«Ты никому не—…».
— Сашка.
— А?
— Мне внезапно стало больно, когда ты спел «ты никому не нужен», — вздыхает Ярик. — Очень. И… И вообще, песня так резонирует… Всё ещё. Вроде и проработал эти ощущения, голову вылечил, а они… они всё равно иногда… лезут.
Саша чуть отстраняется и кладёт руки ему на плечи, чуть сжимая. Ярик тут же отводит взгляд и шмыгает носом. Только не это. Только не—…
Саша осторожно касается его подбородка, — не заставляя — прося взглянуть на него. Ярик смаргивает слёзы, фокусируя на нём взгляд.
— Говорю же… Просто… Просто увлёкся…
— И подумал, что ты правда никому не нужен?
— Угу.
— Глупый.
— Знаю.
Ярика тут же снова сгребают в объятия. Саша вжимает его в своё плечо. Кажется, слишком сильно.
— Ты им всем нужен. Видел, как они тебе радовались? Видел, как их много пришло? Они ради тебя пришли!
— Ради нас, — возражает Ярик. — Мы тут вдвоём, между прочим, выступали. Это наш фандом. Казьмиярунасовый.
— Мне так не подпевали!
— Ты просто не обратил внимания!
— У меня нет такой фанбазы!
— Ты просто держишь с ними дистанцию!
— Баярунас, блин!
Ярик усмехается, поджимая губы. Саша прав, но Ярику порой всё ещё кажется, что он в очень приятном и долгом, но сне, и, стоит ему проснуться, как исчезнет всё — музыка, театры, фанаты, стримы и даже… Саша. Даже Саша.
В ухе всё ещё звенит из-за громкой толпы и плохого звука.
— Хорошо. Забудь про них. Ты мне нужен. Хотя бы это ты не станешь отрицать?
— Саш, просто песня… Просто я слишком порой эмоциональный.
— Ага. Знаю я твоё «просто песня»! — Саша взмахивает руками. — А потом после твоих «просто песен» ты сутками не спишь нормально!
— Во-первых, я уже давно начал спать нормально! Во-вторых, ты бурчишь, как дед…
— Я и есть дед. Мне тридцатник!
Ярик, совсем повеселев, ржёт:
— Хочешь сказать, я геронтофил?!
— Иди сюда, а, горе ты луковое?
Саша осторожно целует Ярика в лоб. Заботливо. Не так показушно и нагло, как Шварц на сцене (зачем Шварц вообще решил это сделать?). Бережно, словно разбить боится.
— Ты мне тоже очень нужен, хоть ты и дед, — еле слышно шепчет Ярик, тычаясь головой ему в плечо. — Спасибо тебе за то, что терпишь все мои закидоны.
— Ой, знаешь, — Саша приобнимает Ярика за талию, — мне иногда кажется, что мы с тобой соревнуемся, у кого тараканов в башке больше, так что кто тут из нас ещё кого терпит!
— Моим тараканам с твоими комфортно.
— Это взаимно.
— Меньше, чем три, Саш.
Саша аккуратно, мягко касается его губ своими.
— Меньше, чем три.
— Видели бы они нас сейчас, знаешь, сколько бы фанфиков они написали за десять минут? — прыскает Ярик, игриво выворачиваясь из его рук.
— Тараканы в башке?.. — не понимает Саша.
— Фанаты!
Саша в ответ только щёлкает его по кончику носа.
— Что, к служебке? Или мне пойти тебя прикрыть перед ними?
— Не надо меня прикрывать! Дай только передохну ещё пару минут.
Саша кивает, наконец отлипая.
— И это… Может, больше не будем петь «Короля-Солнце»? Раз тебя под неё так… развозит.
Ярик в ответ лишь мотает головой, округлив глаза, и кашляет, подавившись водой, которую только что пил.
— Нет! Я хочу… сохранять свой свет, а она… она помогает.
— Мазохист ты.
— Если только чуть-чуть. — Ярик легко пожимает плечами и ставит бутылку на место.
— Ярик…
— Эта песня о нас, Сашк. О нашем, личном. О том, что ты и я пронесли сквозь все эти годы. И о том, какими мы стали. Я хочу ее петь только с тобой, понимаешь?..
Саша улыбается так светло, что Ярик чувствует, как сам снова загорается.
— Но концерт же был потрясающий, правда? Жаль только, в следующий раз мы так только через год сможем… снова.
Саша молчаливо с ним соглашается и легонько подталкивает к выходу.
Ярику с ним всё-таки очень повезло.
И он наслаждается этим теплом, пока есть такая возможность.
Мы, затмевая все созвездья тысячами лет,
Сохраним свой свет…