невзаимная любовь

— Вот, держи. Что-то ещё нужно?

Сережа пустым взглядом смотрит на набор простых карандашей разной твердости и скетчбук, которые положил перед ним Олег. Поднимает на него взгляд, безупречно подделывая улыбку, и мотает головой.

— Я тогда к себе. Спокойной ночи, на всякий случай.

— Спокойной.

И Олег уходит, прикрыв за собой дверь.

Это их первый день в очередной стране, в очередной съемной квартире. На этот раз выбрали небольшой итальянский город. Злая шутка над травмами обоих и гениальная многоходовочка. Удачная попытка переиграть и уничтожить полицию, прятаться в той стране, где их искать настолько очевидно, что никто и не подумает об этом.

Никто даже не знает, что великий и ужасный дьявол-гольфист-русский-террорист Сергей Разумовский предпочел бы обходить стороной некогда любимую страну примерно всю оставшуюся жизнь, не потому что его там будут искать, а потому что здесь он когда-то умер.

Конечно, скорее, умер тогда Олег, а Сережа будто пытается присвоить себе его достижение. Но что он может поделать, если упорно чувствует, будто вместе с самым близким человеком тогда умерла частичка его души, как бы банально это ни звучало?

Олег.

Кажется, будто он и правда его простил. Сережа никто не сможет понять, как и почему, и не сможет до конца поверить, но на то действительно похоже.

Олег спас его во второй раз. Олег вытащил его из бездны собственного сознания, а это работа посложнее, чем из болота тащить бегемота. Олег до сих пор не послал его на все четыре стороны. Олег добывает ему все, что может сделать жизнь в бегах хоть немного менее паршивой, по крайней мере, все, что удается найти без излишних рисков.

Олег его не бросил.

Это, в целом, не должно удивлять. Он никогда его не бросал. Всегда, с самого детства, был рядом. Кажется, он даже до сих пор его любит. Этого Сережа тоже абсолютно не понимает.

И вроде даже он всегда это знал. Он не слепой, он видел, как на него смотрел Олег, как готов ради него пойти на всё. Вроде Сережа осознавал, что этот человек всегда стоял за него горой. В детстве ввязывался в драки, порой, без необходимости, как считал тогда Сережа, за что получал нагоняй от воспитательниц. Потом поехал за ним поступать в Москву, хотя ему очевидно там было делать нечего. Ещё позже вытащил из тюрьмы по первому зову, когда их последний на тот момент разговор закончился чудовищной ссорой.

Вроде бы Сережа все это знал. Все понимал.

Однако последние от силы пару дней он погружался в это осознание. Вроде он погружался медленно, чтобы не задохнуться, но, когда он уже был полностью в нем, оказалось, что погружение все равно вышло слишком резким.

Болезненно осознавать, насколько же он проебался.

Болезненно осознавать в полной мере, насколько Олег все это время его любил.

Всегда любил, любит сейчас и, вероятнее всего, всегда будет любить.

Настолько, что простил ему своё собственное убийство.

А Сережа никогда не мог отплатить ему хотя бы жалким подобием любви Олега к нему.

Из-за него Олег столько лет был в отношениях, страдая от невзаимной любви. Он никогда не мог подарить ему чувств настолько же глубоких и сильных, какие испытывал сам Олег, таких, в которых он сам купался всю жизнь, воспринимая их, как должное.

И теперь Сережа вспоминает. Не может не вспоминать.

О восхищенных карих глазах, всегда устремлённых только на него и ещё даже не прикрытых мутной плёнкой из песков Сирии и крови. О самых крепких и надёжных объятиях, в которых неизменно становилось легче, мир казался проще, а проблемы незначительнее. О невероятно нежных поцелуях шершавых губ. О тарелках с ужином, заботливо приносимых ему прямо за рабочий стол, чтобы он питался не только кофе, энергетиками, дошираками и энергией света от компьютера вместо витамина Д. Об их юности. О том, как Олег его любил.

Но если бы только это было всё, что он вспоминал. Про это всё он итак помнил все эти годы, хотя и в немного другом контексте.

(«Как он посмел меня после всего этого бросить? неужели, он притворялся? Как я его ненавижу!»)

А теперь Сережа словно открыл у себя в голове целую кучу новых воспоминаний. Некие моменты, которые он, вроде и помнил, но абсолютно не придавал им значения, не думал о них.

Например, воспоминания о том, как Олег все реже и реже предлагал сделать что-то вместе. Хотя бы просто выйти погулять. Или сходить в кино на выходных. Да хотя бы просто пообщаться, поговорить по душам. Пообедать вместе хоть раз. И о том, как Сережа все реже и реже соглашался. Как его мысли в те редкие моменты, когда Олег его все-таки уговаривал, почти всегда были где-то в другом месте. Как они должны были быть о том, что Олег говорит, о его бездонных глазах, о тогда уже оформляющихся мышцах. Как через какое-то время он перестал соглашаться совсем, ссылаясь то на проекты и учебу, то на усталость после проектов и учебы. И как преданные глаза, всегда устремленные только на него, с каждым отказом становились все бледнее, пламя в них угасало, пока он не перестал предлагать совсем.

Или воспоминание о том, как Олег как-то раз поставил тарелку с супом ему на стол до того резко, что он чуть не разлился и капнул в сантиметре от драгоценной клавиатуры. И как он ещё извинился за это. А при этом всего пять минут назад Сережа проводил за дверь их общей квартиры однокурсницу, с которой вместе делал задание. Девушка очевидно и весьма умело пыталась с ним флиртовать. А Сережа даже не сложил в уме два плюс два в виде капли супа на столе и надоедливой кокетки. Знаком плюс, который для Сережи все эти годы был больше похож на «Х», хотя это даже не было уравнением, в данном случае была ревность. Конечно, он гей на все двести процентов. Конечно, он от очевидных подкатов только отшучивался и следил за тем, чтобы диалог не уходил слишком далеко от работы. Тем не менее, Олег сидел в той же комнате, а Сережа даже не подумал о том, чтобы хотя бы послать ему виноватый многозначительный взгляд. О том, чтобы подойти после к нему, выведать признание в ревности и убедить его, что он единственный. Сережа не по наслышке ведь тогда уже знал, насколько это противное чувство — ревность, особенно, если она такая, без особой причины, из-за мелочей. И Олег её всегда за ним замечал, всегда выводил его на разговор, чтобы сказать такие очевидные, но важные и нужные слова. А Сереже даже в голову не пришло хоть раз сделать для него то же самое.

Воспоминания о том, как Олег приходил с ночных смен уставший и абсолютно ненавидящий весь мир, а Сережа только угукал в ответ на его приветствие, не отрываясь от компьютера. Как Олег весь вечер мелькал где-то на фоне, делая ужин и устало вздыхая, подбирая носки Сережи. Не смея отвлекать его от работы, которая, он знал, была очень ему важны. И как Олег в итоге был вынужден засыпать в одиночку. Иногда Сережа оставался за работой всю ночь, и даже не приходил к Олегу часа в три ночи, позволяя обнять себя, толком не просыпаясь. А ведь, когда он все-таки приходил, то чувствовал, что с ним рядом напряженное родное тело постепенно расслабляется, и Олег начинает, наконец, по-настоящему отдыхать.

Воспоминания о том, как Сережа ни разу даже не признал своей вины в ссорах. Даже если был очевидно, что не прав именно он, первым все равно приходил извиняться Олег. Даже если секунду назад он в ярости бил кулаком об стол, явно представляя своего идиота-парня на месте несчастного предмета мебели. Даже если Сережа уже остыл и понял, что мудак здесь он и думал идти извиняться, всё равно Олег успевал раньше. Даже тогда Сережа понимал, что он просто настолько боится его потерять, но ни разу не сказал: «Да ладно, Олег, в этот раз ты не виноват. Прости меня.»

И самое страшное воспоминание.

О том, как после каждой подобной мелочи преданные волчьи глаза все больше угасали, темнея. Ровно до того момента, пока не потухли совсем в ту ночь, когда он сообщил, что уезжает в армию.

А после реакции Сережи они погасли ещё больше, хотя это казалось невозможным.

Потому что реакции не было. Его больше волновала зарождающаяся соцсеть, а не то, что единственный близкий человек уходит, и они, возможно, никогда больше не увидятся.

(Они виделись потом, конечно, в его увольнительные, но это было настолько не то, что, со временем, накопилось столько напряжения и обид, что они разругались в пух и прах.)

А сейчас Сережа не может не думать о том, как он был слеп, что не видел. Это было очевидно. Очевидно, что стоило ему тогда хоть каким-то образом показать, что он не хочет, чтобы Олег уходил, что он будет скучать, тогда, скорее всего, все пошло бы по-другому. Уйти Олегу было нужно, но, может, тогда бы они не поссорились, Олег не стал бы брать контракт за контрактом, может, принял бы предложение работать во Вместе начальником отдела безопасности.

Но этого не случилось. Сережа не сказал даже, что будет скучать.

(Хотя буквально на следующую ночь после того, как он проводил Олега на поезд, он сам не заметил, как в обессиленной истерике повалился на кухонный пол, когда понял, что не знает, что делать со всей посудой для готовки, которую купил Олег.)

И сейчас он не может понять, как после этого у Олега хватило сил ответить тогда на его просьбу и вытащить его из тюрьмы. И почему он до сих пор не бросил где-нибудь не обочине, зачем с ним возится.

Наверняка не для выгоды: он бы уже давно выдвинул условия. Очевидно, что не для мести: он бы давно уже отомстил, зная его.

Ясно, что только потому что любит.

Неясно только, откуда у него до сих пор столько сил любить.

Единственным утешением в этом водовороте неопределенности и непонятности остаётся полная невозможность романтических отношений между ними. Это исключено. Даже мысль о том, чтобы потребовать от Олега хотя бы прикосновения теплых пальцев к ладони вызывает лишь горькую усмешку. Одно дело пронести абсолютно не поддающиеся объяснению сокрушающие чувства сквозь года и несмотря на всю причиненную боль, и совершенно другое вновь окунуться в иллюзорное счастье односторонних отношений.

И плевать, что Сережа никак не может перестать думать о том, как в этот раз он бы все сделал по-другому.

Он не заслуживает второго шанса.

Он заслуживает только тонуть в этом всепоглощающем чувстве вины.

Той же ночью он не спит. Не может. Недавнее озарение все никак не отпустит, не даст расслабиться. Он не имеет права на отдых, не после всего, через что заставил пройти Олега.

(Нет бы поволноваться лишний раз из-за того, сколько людей когда-то погибло из-за его проблем с головой, но нет, важнее всего то, что он сколько-то лет назад зажал лишнее «Я люблю тебя.»)

Но это ведь правда важнее. За смерти он не смог бы себя простить, если бы за ним не было этой ошибки. Но, поскольку он не только убил кучу невинных людей в своих извращенных играх разума, но и заставил единственного близкого человека страдать столько лет, убийства сейчас — наименьшая их всех проблем. Возможно, это абсолютно непонятно кому угодно другому, но для Сережи этот факт ясен, как то, что огонь горит, а порох взрывается. это почему-то более неправильно, чем все другие его ошибки.

Сережа на кухне. Стены его комнаты только давили на него одиночеством и виной. Не то чтобы хоть где-то это изменится, не то чтобы он заслужил, чтобы было по-другому, но, почему-то, ему нужна смена обстановки.

На столе такая же одинокая пачка сигарет, забытая Олегом. Газовая плита и ее открытый огонь оказываются как никогда кстати. Сергей наклоняется через подоконник открытого окна, и итальянский живописный городской пейзаж благодарно принимает сигаретный дым, пропитанный ошибками.

Он даже не кашляет несмотря на долгий перерыв. Ему плевать на то, что он травит ни в чем не повинные легкие. Его душа давно отправлена кое-чем похуже сигарет.

Все, о чем он думает в последние дни, снова, в сотый раз прокручивается в голове. Неизменная тарелка с ужином, восхищенный взгляд, объятия, ревность, предложение заняться чём-то вместе, пустеющие карие глаза, спустя годы покрытое сирийским песком, а после как будто мертвые от его собственных пуль...

И вот он здесь. Вместо счастливой жизни с любимым человеком — разбитая на острые осколки душа. Вместо успеха — сигаретный дым. Вместо объятий — холодное одиночество, хотя тот же самый человек, который когда-то дарил тепло, сейчас спит прямо за стенкой…

— Серый?

От неожиданности Сережа вздрагивает и едва не роняет сигарету на улицу. Обернувшись, он видит Олега, который сонно смотрит на него с порога кухни.

(Даже сейчас в этом сонном взгляде неизменная и проклятая любовь.)

— Чего не спишь? И чего это ты вдруг задымил?

— Прости. Я из твоих взял.

Олег зевает и махает рукой.

Правильно, ему должно быть наплевать. На Сережу и на его бессонницы, на сигареты…

— Забей. Бери, сколько надо.

Ну, или о сигаретах пусть подумает.

Олег тоже закуривает, притесняя Сережу у открытого окна. Он совсем близко. Из-за узости оконной рамы у них не получается не касаться друг друга время от времени. Как будто они снова студенты, которые едва находят деньги на съемную однушку…

Сереже кажется, что было бы лучше, если бы он умер в Сибири.

Сережа не может не смотреть и не видеть.

Эти идеальные губы, выпускающие дым. Этот греческий профиль, будто постаревший раньше времени. Эти глаза, цвета тёплого чёрного чая, теперь всегда пустые…

(Только по его вине.)

— Так чего не спишь? Из-за чего на этот раз загнался?

Сережа давится дымом. Немного закашливается.

— В смысле?

— Ты уже пару дней какой-то слишком тихий. Мне казалось, отмена таблеток пошла тебе на пользу, нет?

Сережа опирается взглядом на мощеную улицу. Впитывает кожей и легкими сигаретный дым. Думает о том, как хорошо было бы сейчас раствориться в нем, исчезнуть, и больше никогда не мешать Олегу жить нормальную жизнь и быть счастливым.

И, тем не менее, он ненавидит себя за это, но не может тайком не наслаждаться этим мгновением. Тем, как близко сейчас Олег, и тем, какой он красивый. Терпким дымом. Италией, которая прекрасна даже в самых маленьких городах. И они здесь вместе.

— Не хочешь — не говори. Я не настаиваю, — Олег делает затяжку, а потом продолжает понизив голос, - Я просто беспокоюсь за тебя.

Сережа хмыкает.

— Почему?

Он прекрасно знает, почему. И меньше всего он хочет услышать причину от Олега. Но она кажется такой нелогичной, что он не может не спросить.

— Не могу по-другому. Я пытался, правда, но не могу.

Он пытался. пытался забыть Сережу, пытался не любить его.

— Недостаточно хорошо пытался, значит, - он затягивается, - Я все равно не заслуживаю.

Сережа не смотрит на Олега, но чувствует, что тот повернулся к нему.

— Чего не заслуживаешь?

Сережа не поворачивается в ответ. Голос предательски дрожит, когда он отвечает.

— Ничего не заслуживаю. Жить. Существовать. Тебя.

— Что за бред, Серый? О чем ты?

Олег отвечает так быстро и, не задумавшись ни на секунду, что Сережа вздрагивает. Он даже даёт слабину и ловит взгляд Олега в этот момент боковым зрением. Карие глаза до сих пор смотрят с этой проклятой любовью, которая растекается по ним смертельным ядом.

Любовь к Сереже отравляет Олега.

Сережа горько улыбается, вновь обращая взгляд на улицу, в сторону от собеседника.

— Да так. Ни о чем. Просто мысли.

— Что ещё за мысли?

Олег явно хочет, чтобы Сережа наконец-то на него посмотрел.

— Если подумать, вполне очевидные.

Но он не посмотрит.

— Что значит, ты меня не заслужиаешь?

Не может. Надеется, что ночь и сигаретный дым скрывают его лицо. Или, по крайней мере, что можно подумать, будто глаза у него блестят от дыма.

— Потому что никогда не заслуживал.

— Блин, Серый, ты можешь нормально объяснить?

Олег, видимо, правда не понимает. Он говорит нетерпеливо, но, почему-то, все еще не раздраженно.

Эта его безоговорочная любовь начинает бесить. Правда, почему, Сережа не знает.

(Только потому что он сам не смог ее вернуть Олегу тогда, когда тому это было нужно, когда было еще не поздно, когда это могло бы на что-то повлиять.)

И голос Сережи вновь вздрагивает, хрипит то ли от дыма, то ли от кома в горле.

— Не заставляй меня это говорить, пожалуйста.

— Серый, я просто правда не понимаю.

Олег звучит так спокойно, но вместе с этим так грустно.

Сережа сдается. Он всё-таки смотрит на Олега.

Лучше бы он этого не делал.

Карие глаза смотрят так беззащитно и влюбленно, так преданно, что вынести это невозможно. Но отвести взгляд теперь, когда он уже увидел, не только невозможно, но и кощунственно. Эти глаза явно просят ответа. Объяснения. И Сережа не может его не дать.

— Когда мы были вместе, ты всегда делал для меня больше. Ты любил меня больше. А я только брал. Не давал. Никогда.

Теперь отворачивается Олег.

Сережа видит, что в его глазах осталось это выражение.

— Давай, попробуй, скажи, что это неправда. Видишь? Ты не можешь. Потому что так и было.

Он попал в яблочко. Это не просто его загоны на пустом месте. Эти воспоминания, на которые он обратил внимание только сейчас, - не галлюцинации. Он правда делал Олегу больно. Он правда все испортил.

— Я знаю что надоел тебе уже с этим. Но... Прости меня. И на этот раз, не за всё, а конкретно за это. За то, что не мог полюбить тебя так, как ты любил меня. Прости, если сможешь. Хотя, наверное, не сможешь. Я бы все отдал, чтобы все исправить, но я не заслуживаю ещё одного шанса. Я, честно, не представляю, как ты меня терпишь, как ещё не кинул где-нибудь на обочине...

— Серый.

Олег снова на него смотрит. В глазах все то же невозможное выражение, все та же любовь и то же отчаяние. Только теперь эти глаза как будто не мертвые и не пустые.

А вот это уже явно галлюцинация.

— Серый, я люблю тебя. Всегда любил. Всегда буду. Не могу, не умею по другому.

Теперь его голос дрожит. Он сейчас максимально уязвимый, сломанный и отравленный этой проклятой любовью.

Сережа выдыхает дым на улицу. Глаза снова слезятся.

— Я же правда не заслуживаю. Я ничего не мог тебе дать взамен...

Олег перебивает. Кажется, он устал уже слушать его нытье. И Сережа его не винит.

— Слушай, знаешь, это, конечно, банально и очевидно, но я же не выбираю мозгом, кого любить. И ты. Ты не смог заставить себя полюбить меня сильнее, я не смог заставить себя разлюбить тебя.

Они оба замолкают.

Сережа пытается обдумать сказанное Олегом, но сигаретный дым вычищает из головы все адекватные мысли. Ощущение, что должна быть какая-то конкретная. Она была бы идеальным ответом Олегу, починила бы со временем их обоих. Но она затерялась в чувстве вины и сигаретном дыме.

— Я ничего от тебя не прошу, если что, - нарушает тишину Олег. То, что я до сих пор люблю тебя, не значит, что ты должен тоже.

Эта фраза пронзает мозг внезапным шоком. Вот она, та мысль, которую он искал.

— Олег, я тебя сейчас люблю больше, чем когда-либо любил. Но это я не имею права у тебя ничего просить.

Снова этот преданный взгляд. Но на этот раз карие глаза будто смотрят из далекой молодости, свежие и не отравленные. Из тех времен, когда не были совершены ужасные ошибки.

— Да?

Сережу пугает надежда в этом взгляде. Но он не может сказать «Нет», не этим щенячьим глазам.

Он медленно кивает.

Олег на отворачивается, опускает взгляд на мостовую, потом на подоконник, зажмуривается. Когда он вновь смотрит на Сережу, он кажется уверенным, как никогда, будто твердо принял какое-то решение и не собирается отступаться от него ни за что.

Сереже остается только ждать, когда он заговорит, чтобы узнать, что же это за решение.

— А если это я тебя прошу?

Так вот оно что.

Сережа слабо мотает головой.

— Олег...

Его снова перебивают.

— А если это я говорю, что я люблю тебя и за всю жизнь не смог полюбить больше никого? И, несмотря на все, хочу быть с тобой? Если это я говорю, что хочу попробовать снова быть вместе? Если это я тебя прошу, что ты скажешь?

Олег дрожит. Глаза щенячьи, рука с сигаретой падает на подоконник. Сережа как-то на автомате накрывает ее своей. Она холодная. Сережа смотрит в родные глаза, и ему кажется, что он пробудился от долгого сна и впервые в жизни настолько четко видит, что ему действительно важно.

Это Олег. Это его единственная семья. Единственный близкий человек. Тот, кому он доверил бы свою жизнь, и, если бы именно в тот момент он решил бы наконец отомстить и убить его, он умер бы с улыбкой на лице, принимая судьбу, которую ему подарил он.

Если Олег действительно готов, действительно этого хочет...

— Ты уверен?

— Ни в чём в жизни никогда не был так уверен.

...то Сережа не имеет права упустить возможность сделать его счастливым.

— Хорошо. Я согласен.

И вот, они так и стоят рука в руке.

Сигарета к сигарете.

Лоб ко лбу.

Глаза в глаза.

Губы к губам.

Душа в душу.

Вкус этих губ совершенно такой же, каким Сережа его запомнил. Тепло этих рук такое же обволакивающее и пьянящее, как тогда. Олег словно вмиг помолодел на 10 лет, и они словно снова беззаботные выпускники, которые только преодолели внутреннюю гомофобию, и у которых ещё все впереди.

Только на самом деле у них есть общее прошлое, которое объединяет их ещё сильнее.

Олег до сих пор дрожит. Сережа думал до этого, что это от эмоций, но он вдруг замечает, несколько утро прохладное.

— Ты не хочешь лечь вместе?

Олег кивает с надломанной, но счастливой улыбкой.

Сережа проводит ладонью по его руке, от плеча до локтя, носом касается его носа. Он ледяной.

— Ты замёрз.

— Ерунда.

— Давай возьмём два одеяла.

Олег улыбается смущённо, хмыкает.

— Как скажешь.

Как-то так само получается, что Сережа притаскивает в комнату Олега своё одеяло, складывает оба в два слоя и укрывает ими Олега, закутывая и обволакивая, пытаясь согреть.

— Так теплее?

— Угу.

Его лицо снова в жалких сантиметрах от лица Сергея. Он идеален. Он вновь его. Родной и любимый, как никогда.

Кто бы знал, что любить его так сильно и заботиться о нем может быть настолько естественно и приятно.

— Олег? - Щепотом окликает Сережа, поглаживая его по волосам.

Олег не открывает глаза, он почти уже провалился в сон.

— Мм..?

— Я исправлюсь. Обещаю. Теперь будет не так, как в тогда. Я стану лучше, я научусь тебе показывать, как сильно ты мне дорог,

Он знает, что это будет нелегко. Это будет трудная дорога, полная проб и ошибок. Но Сережа научится. Ради Олега.

На спине смыкаются ладони и притягивают его ближе.

— Хорошо, Серый. Спокойной ночи.

— Спокойной.

— Люблю тебя.

— А я тебя.

***

Сегодня у них маленький праздник. Такой же маленький, как травма, которую они сегодня окончательно проработали. Такой же маленький, как их любовь друг к другу.

Они, наконец, смогли.

Они вернулись в Венецию.

Они готовы создать здесь новые воспоминания, которые затмят кровавое пятно старых искрящейся нежностью.

Лера осталась в Питере. Совсем уже повзрослела, может даже сама находить миссии для «Чумного доктора» не хуже Сережи, да и целью благородной прониклась едва ли не больше. Ученица превзошла учителя. И, сколько бы он ни выпендривался, он испытывает странную, почти отцовскую гордость.

«Чумная докторка» готова к свободному полету.

А её создатели заслужили отдых.

Нет ничего лучше, чем лежать с Олегом на балконе снятой на месяц виллы и наслаждаться Венецией. Уютная тяжесть его тела на груди, запах его волос под носом. Идеально.

Сережа плотнее обнимает Олега перехватывает его руку и в тысячный раз любуется кольцом.

— Да-да, мы теперь мужья, кольца ты подобрал красивые, уже три года как мы это поняли.

Олег ворчит с предательской улыбкой на лице.

Дорога была долгой и тяжелой, но они добралисс до пункта назначения. Олег научился открываться, научился быть мягким и расслабленным рядом с Сережей, научился не только защищать его, но и признаваться, что он тоже нуждается в защите. Сережа научился быть таким же внимательным и заботливым, как Олег, привык проявлять любовь, не стесняясь, а не только получать.

Они заслужили этот отдых, чтобы закрепить и подчеркнуть свой успех.

- Сигареты кончились, - вдруг говорит Олег.

Сережа приподнимает брови.

- Да? А я и не заметил.

- Я новые покупать не хочу.

Сережа улыбается и мычит утвердительно.

— Чем ты сегодня хочешь заняться? Я вчера выбирал, теперь ты.

Олег улыбается и целует руку мужа.

— А что, если я вообще не хочу ничего делать и хочу лежать вот так весь день?

Сережа улыбается.

— По моему отличный план. Особенно, если ты правда этого хочешь.

Олег утыкается ему в шею, щекоча дыханием улыбки.

— Я ещё подумаю.

Сережа усмехается и гладит его по волосам.

— Подумай.

Глядя на такого расслабленного и домашнего мужа, который находится так близко, во всех смыслах, что можно гладить его волосы и душу, сколько угодно, Сережа отмечает, что он, впервые за долгое время, счастлив.

Конечно, он не забросит полностью проект "Чумного доктора." Но это, наконец, не единственное, что делает его счастливым

Он говорит мысленно, не вслух, Олег ведь итак знает, итак слышит от него признание сто раз в день:

«Люблю тебя, Волче.»