Берлинская весна была в смятении. Каждый день яркое солнце сменялось проливным дождём. Алекси находил в этом сакральный смысл. С ним происходило то же самое. Он поэтому и остался ещё на несколько дней здесь, когда остальные, покончив с рабочими вопросами, улетели домой в Хельсинки. Короткий отдых, чтобы поставить жизнь на паузу, нажать кнопку перезагрузки, успокоить сумбур в голове. Последний год так много взвалил на его плечи, работа занимала каждое мгновение жизни.
— Всё в порядке, парни, честно. Просто хочется сменить обстановку.
Все знали, что с Алекси давно не всё в порядке. Но, может, он был прав, и короткий отпуск пойдёт ему на пользу. И вот он здесь, спорит с гугл-навигатором, пытаясь объяснить, что через сто метров он уже поворачивал налево и не нашёл там нужной улицы.
— Штрассе, штрассе, сплошные штрассе, блядь. Да, я понял, понял. Иду.
Он пятится назад, не отрываясь от карты на экране телефона, пока не упирается спиной во что-то… в кого-то. За спиной слышится тихое ворчание. Алекси приготовился извиниться перед возмущенной фрау, но замирает, как только видит её.
Распахнутые глаза цвета неба после дождя, когда сквозь плотные тучи пробивается синь. А может, действительно небо отражается в них? Ведь таких глаз просто не может быть. Щелчки тонких пальцев возвращают его в реальность. Девушка озабоченно смотрит на него, ловит взгляд, что-то говорит. Алексии извиняется, что не понимает немецкого и что столкнулся с ней. Она бегло осматривает его, задерживаясь на лице. Алекси замечает это и смущённо умолкает.
— Значит, турист? Понятно. Может, я могу помочь?
Благословение неба, иначе это не назвать. Он искал, где можно перекусить. Она не просто указала дорогу, но согласилась провести его в ближайшее кафе. Невысокую, хрупкую девушку, стоящую перед ним, зовут Марика. Должно быть, Алекси сможет удержать её одной рукой. Прямые брови и нос, пухлая нижняя губа, а когда она улыбается, щёки напоминают два румяных яблочка. И волосы… будто лепестки сакуры, что застилают сейчас тротуары Берлина.
— Я из Хельсинки. Пару раз был в Берлине, но кроме Бранденбургских ворот и телебашни ничего не видел.
Она знает, откуда он. Марика работает в музыкальном магазине и немного слышала о нём. Она не была на их выступлениях, но, может, в следующий раз. По дороге она рассказывает, откуда в Берлине столько сакуры, так понравившейся Алекси. У двери кафе она протягивает ему руку на прощание. Её ладонь теряется в его, когда он пожимает в ответ. До скрипа зубов не хочется отпускать её, остаться без того флёра чистой энергии, что она излучает. Ладонь девушки выскальзывает, оставляя после себя лишь тепло. И Алекси предлагает чашку кофе в благодарность за помощь. Она сделает ему одолжение, если согласится. И она, помедлив, кивает в ответ. Странно, как мимолётный жест, подкрепленный улыбкой, способен наполнить сердце теплом. Такого никогда раньше не было. Но и её раньше никогда не было.
Марика оказалась интересным собеседником. Она внимательно слушала его истории и рассказывала свои, увлечённо передавала историю города и тёмные тайны, которых не найдёшь в путеводителях для туристов. Пожалуй, лучшая экскурсия в жизни Алекси. Он не сможет забыть её и девушку, что шагает рядом. Её задорный, звонкий смех. Лучезарные глаза. Мягкую улыбку. Струящееся платье. Случайные прикосновения. И волосы… Эти волосы цвета цветущей сакуры. Марика единственная, кто должен ходить с такими. Она и сама как сакура — прекрасный, нежный цветок, распустившийся среди промозглого города.
— Ты настоящий турист, фотографируешь всё подряд.
Она подшучивает над ним и не представляет, что среди сотен кадров берлинских пейзажей затерялись десятки её фотографий.
— Уже поздно. Мне пора.
Сердце замирает. Вот и всё: она уйдёт, и ему останутся только фотографии — единственный сувенир, который он увезёт с собой. И он предлагает проводить её. Марика отпирается, ведь это неудобно, а если он потом заблудится по дороге в отель, ей придется его искать. Алекси настаивает, и она соглашается. Они неторопливо бредут по Прецлауэр штрассе мимо Ходовикештрассе, Кристбургер штрассе и чёрт знает каких ещё Штрассе. Пока небо не обрушивается на них проливным дождём. Алекси накрывает их своей курткой, Марика прижимается к нему, и они бегут.
— Боже, ты насквозь мокрый. Заходи. Обсохнешь, и вызову тебе такси.
Её маленькая квартира на третьем этаже утопает в зелени. Горшки с цветами стоят везде и всюду, оживляя белые стены. Из ванной слышно размеренное жужжание сушильной машины, из кухни долетает бодрящий запах кофе. Алекси стоит у окна и сквозь стену дождя пытается рассмотреть улицу перед ним.
— Даже под твоими окнами цветёт сакура.
Марика приносит кофе, отодвигает цветочный горшок и садится на подоконник. Рассказывает о жильцах дома напротив. Алекси, словно мальчишка, стоит, приоткрыв рот. Если я расскажу парням, они не поверят. Он прочёсывает короткие влажные волосы пальцами. Она закуривает и продолжает. Но он не слушает. Всё его внимание занимают губы, обхватывающие фильтр сигареты и выпускающие струйку дыма, лениво утекающую в открытое окно. Алекси поддаётся порыву и накрывает её щёку своей горячей ладонью. Марика замирает, не сводя с него распахнутых глаз. Загрубевший палец скользит по нежной коже, опускается к уголку губ, вздрогнувшему под ним. Она приоткрывает губы, и Алекси отдёргивает руку, отступая.
— Мне, наверное, пора. Я и так отнял слишком много времени.
Марика спрыгивает с подоконника, подходит ближе и, встав на цыпочки, целует. Её губы робко накрывают его, руки обвивают шею. Он притягивает её к себе. Ближе. Ещё ближе. Вжать хрупкое тело в себя и не отпускать никогда. Алекси даже не представлял, как нуждается в её тепле, пока не ощутил его.
— Останься.
Утром солнечный свет залил квартиру, осветив два халата на полу у окна. Этот день они провели вместе, а вечером, невзирая на его слова, прощались, будто навсегда.
***
— Папа, а вы с мамой здесь познакомились? — Серо-голубые глаза смотрят на него сквозь отросшую белокурую чёлку.
— Да, малышка. Мы познакомились в Берлине, когда цвела сакура…