— у тебя ужасный вкус в мужчинах, — говорит шан цинхуа однажды вечером шэнь цинцю за чаркой вина. щёки у цинхуа чуть тронуты румянцем, а всегда безупречный пучок немного растрёпан, из-за чего несколько прядей волос падают на лицо. шан цинхуа сидит облокотившись одной рукой на стол, и ею же подпирает голову, устроив подбородок в ладони. в другой руке у него початая чашка вина.
шэнь цинцю, который до того, как цинхуа нарушил немного затянувшуюся тишину, расслабленно сидел с чуть прикрытыми глазами, встрепенулся. а после — и этого, наверное, стоило ожидать — тяжело вздохнул. и, открыв глаза, обратил свой взгляд на шан цинхуа.
— ты же знаешь, кто мой муж? — шэнь цинцю особой интонацией выделил слово «муж», но, даже несмотря на это, в его голосе не было слышно и капли того благоговения, с которым говорят о супругах. скорее уже какая-то обречённость. словно бы он и сам не считает свои слова весомым аргументом на услышанное обвинение.
— как я уже и сказал — ужасный вкус, — отвечает шан цинхуа и, оторвав голову от ладони, взмахивает рукой так, что рукав его ханьфу на мгновение взметается в воздух. — не пойми меня неправильно, шисюн, но нынешний бинхэ (да и тот, что был в оригинале тоже, честно говоря) — не самый лучший партнёр. не понимаю, почему ты просто не объяснил ему, что его помешательство на тебе — ненормально?
шэнь цинцю, слушая монолог шан цинхуа, немного ядовито усмехается, а после, хлебнув вина из чашки, отвечает:
— а ты думаешь я не пытался? — вопрос риторический, а потому цинхуа просто делает глоток вина и ждёт, что же цинцю скажет дальше. — ну, я признаю, что сначала не видел дальше своего но... кхм... страха перед ним, а потому боялся перечить. — шан цинхуа замирает и боится даже слишком громко дышать, всё-таки вот такой честный шэнь цинцю — это огромная редкость. нельзя спугнуть поток откровения. — а потом... не знаю, я просто не могу видеть как этот великовозрастный ребёнок в очередной раз начинает лить слёзы из-за моего отказа ему в чём-либо. и, что самое главное, я не могу гарантировать даже самому себе, что после этих слёз не включится режим рассерженного и беспощадного демона, готового уничтожить всё и вся, — шэнь цинцю берёт со стола тыкву-горлянку и подливает себе ещё вина. — так что, знаешь, я решил, что будет лучше, если я буду с ним. да и задолжал я бинхэ и за издевательства в детстве и за бесконечную бездну. — шан цинхуа хочет что-то ответить на это, но цинцю останавливает его одним только взглядом, так что тот понимает, что шэнь цинцю ещё не закончил говорить. — а на счёт твоих слов о вкусе... ну, бинхэ далеко не тот, кто мог бы мне понравиться. я не спорю с тем, что ты написал его идеалом для любого, кто живёт в этом мире, но... — цинцю делает паузу, и на пару мгновений его взгляд устремляется куда-то вдаль.
за окном уже стемнело, в бамбуковой хижине горного лорда шэнь цинцю тихо, как и за её пределами. вряд ли какой-то ученик посмел бы побеспокоить своего учителя в столь поздний час, тем более что у него гость — лорд соседнего пика. и пускай аньдин не пользуется большим уважением адептов цинцзин, его глава — друг шэнь цинцю.
на самом деле, их междусобойчик с вином и лёгкими закусками в тишине случился лишь потому, что ло бинхэ ещё утром отбыл в царство демонов, из-за какого-то происшествия, которое требовало его присутствия. честно говоря, цинцю вздохнул с облегчением, когда понял, что бинхэ не собирается отнекиваться от своих обязанностей правителя и, самое главное, тащить своего шицзуня с собой. так что у двоих собратьев по несчастью под названием «переродился в книге да ещё и под присмотром вредной системы» выдался неплохой вечер. тем более только друг с другом они могли снять маски и поговорить так, как привычно. ну и, возможно, пожаловаться на то, как им не хватает современных технологий (а где-то между строк праздного разговора остаётся невысказанной — но одинаково прочувствованной — тоска по родному миру). шан цинхуа уже начинает думать, что волна откровенности сошла на нет, но шэнь цинцю отводит взгляд от пейзажа за окном, вновь встречаясь им со взглядом цинхуа.
— ...если говорить начистоту, то в моём вкусе больше лю цингэ, — говорит цинцю, а цинхуа, который никак не ожидал услышать это имя, давится только что отпитым вином.
боль в горле настолько неприятная, что на глаза выступают слёзы. шэнь цинцю же заботливо хлопает по спине своего шиди, терпеливо ожидая, когда он придёт в себя.
— знаешь, братец-огурец, я ожидал чего угодно: от нин инъин до ци цинци, да даже юэ цинъюаня, но точно не этого, — говорит наконец прокашлившийся шан цинхуа. голос его немного сипит, но слова всё же звучат чётко.
шэнь цинцю же только пожимает плечами, мол «это не моя проблема, что я не оправдал твоих ожиданий».
— мне с ним... эм... комфортно, я бы сказал, — объясняет цинцю, пока цинхуа прямо рукавом ханьфу вытирает капли вина со стола. шэнь цинцю на этот его поступок кривится, но решает не комментировать. — лю шиди не пытается постоянно мне угодить. а ещё говорит именно то, что думает, не пытаясь подобрать более лестные или мягкие слова. но если вдруг я попрошу его о чём-то, то он (если у него не слишком дурное настроение) поможет мне. сколько раз я пользовался его добротой, когда бинхэ только вернулся из бесконечной бездны — не сосчитать. и то как он все пять лет пытался отбить моё тело у него. да и, что греха таить, лю цингэ очень красив. в оригинальном сюжете он погиб ещё в самом начале, так что лишь вскользь упоминался. так что я, конечно, знал, что он красив, но это не сравнится с впечатлением, которое он произвёл, когда я спас его в пещерах. знаешь, даже изнемождённый искажением ци он был действительно... прекрасен, — на последних словах шэнь цинцю как-то горько что ли — как показалось шан цинхуа — усмехается и залпом выпивает налитое вино. но, как ещё он замечает, цинцю говорит с теплотой, которая ему несвойственна в повседневной жизни. и, наверно, он почти никогда не говорил таким тоном о ло бинхэ.
у цинхуа отчего-то нет слов, чтобы хоть что-то сказать цинцю. ну, может, кроме жалости, которая неконтролируемо возникла в душе от его слов. но шан цинхуа прекрасно понимает, что она не сдалась цинцю. да и в целом может обидеть его, всё же он взрослый человек и сам выбрал тот путь, по которому идёт. поэтому шан цинхуа предпочитает промолчать, лишь подливает шэнь цинцю ещё вина и поднимает свою чарку, чтобы чокнуться с ним, а после осушить её в пару глотков.
и уже много позже, после того, как цинцю уступит ему свою кровать, сославшись на то, что просто помедитирует, шан цинхуа, вертясь с боку на бок и пытаясь найти удобное положение, заметит, что шэнь цинцю стоит на улице, прислонившись спиной к стене хижины, и с печальной улыбкой вертит в руках веер.
этот веер, как смог вспомнить уже далеко нетрезвый мозг цинхуа, подарил цинцю лю цингэ на прошлый день рождения. и шэнь цинцю редко можно увидеть с этим веером, потому как он старается использовать его лишь тогда, когда бинхэ нет рядом. всё же его ученик чересчур ревнив, а шэнь цинцю не любит, когда тот ревнует, так как это приводит к не очень приятным последствиям.