Малфой всегда вальяжно заходил в гостиную и первым делом переключал пейзаж за окном. Чаще всего он выбирал что-то мрачное: ледяную пустыню, почти непроглядную толщу воды, в которой стремительно двигалось что-то неразличимое в зеленоватой мути, безводную потрескавшуюся землю, безлунную ночь. Младшекурсницы, видя непроходимую чащу и слыша душераздирающий вой волков за зачарованным окном, неуютно ёжились и отсаживались подальше от окон; Малфой будто бы не видел этого и, кинув равнодушный взгляд в окно, переходил к общению, но Гарднер мог поклясться, что тот прекрасно знает, что никто не в восторге от его привычек, и упивается тем, что с ним предпочитают не связываться.
Все стены комнаты Билла дома были увешаны рисунками этих пейзажей по памяти, и родители не могли нарадоваться тому, что их единственный сын вернулся к своему увлечению живописью. А он не реагировал на похвалы, отказывался от предложений получить художественное образование и никогда не рисовал в Хогвартсе. Даже задумчивых каракуль на бумаге, которые часто делал в детстве, когда на что-то отвлекался.
Ещё Гарднер прекрасно знал родословную Малфоя, мог воспроизвести его внешность в мельчайших деталях от родинок до пятнышек на зрачках, знал, с кем и сколько раз в день он общается, и никогда не общался с ним сам.
Поводов для общения, однако, было достаточно много: так вышло, что из всех хогвартских предметов больше всего Билла увлекало зельеварение, которому он посвящал большую часть своей жизни. Карьерных возможностей, связанных с этой магической наукой, у него было мало: максимум, на что может рассчитывать маглорождённый, будь он хоть сто раз слизеринцем, — работа аптекарем в магической деревушке. Во-первых, зельеварение считалось привилегией магов, чья родословная насчитывает хотя бы семь поколений приличных волшебников. Во-вторых, не существовало в Англии высших учебных заведений, в которых можно было изучать зельеварение: если ты не можешь стать подмастерьем какого-нибудь сварливого зельевара, который, конечно, считает ниже своего достоинства учить кого-то кроме отпрысков благородных семейств, то единственное, что тебе остаётся — читать Вестник зельеварения, отыскивать крупицы информации в доступных в библиотеках, книжных и лавках старьёвщика книгах и экспериментировать самому. В-третьих, ингредиенты для сложных зелий стоили, прямо говоря, немало, и были не по карману большей части магического населения Великобритании. Тем не менее, Билл показывал определённые успехи, и Снейп время от времени ставил ему “Превосходно”.
Кроме того, Малфой сам не раз подходил к нему разговаривать. Иногда с насмешкой, иногда дружелюбно, иногда нейтрально пытался вовлечь в разговоры, когда все находились в гостиной Слизерина, но Билл отвечал холодно и кратко и возвращался к своим делам. Он знал, что Малфой замечает его пристальное внимание, и не собирался тешить его самолюбие ещё больше. Блондинистая звезда Слизерина умела выглядеть искренне, но Гарднер прекрасно понимал, что не интересом к его скромной персоне и его успехам в зельеварении продиктовано внимание Малфоя, и в ответ на лесть лишь самоустранялся из разговора.
***
На шестом курсе, впрочем, тот всё же нашёл способ заставить Билла изменить своему правилу.
Все однокурсники давно легли спать, а Гарднер, закончив очередное зубодробительное эссе по нумерологии, которое не успел сделать из-за того, что всю неделю искал возможность заменить волос единорога в зелье чем-то более доступным и получить при этом что-то хотя бы отчасти эффективное, вылез из кресла и размял затёкшие конечности. В гостиной было жарко и душно, а голова наотрез отказывалась работать; Билл понял, что немного холодной воды сейчас не помешает, и направился в ванную, к умывальникам.
Однако, как оказалось, в Слизерине спали не все. Склонившись над умывальником, Малфой стоял над раковиной; руки его дрожали. Гарднер хотел развернуться и уйти, и точно знал, что просто обязан это сделать, но, несмотря на доводы разума, подошёл к другому умывальнику и включил воду.
Малфой выпрямился и взял полотенце.
— Почему не спишь? — привычно растягивая слова, спросил он. Не считая красных глаз, от недосыпа или чего-то ещё, и цвета кожи бледнее обычного, выглядел он вполне буднично и расслабленно.
Билл не ответил, но, помедлив, спросил:
— А ты?
Ответом ему была тишина. Диалога не складывалось.
— Не очень весело быть наследником старинного тёмного Рода, да?
Малфой приподнял бровь.
— Я не слепой и не глухой, — продолжил Билл. — Через год мы выпустимся и пойдём работать. Только я — за зарплату, а ты — за жизнь.
— Много ты понимаешь, — фыркнул блондин. — Малфои не работают, если не захотят.
Билл хмыкнул и всё-таки переключился на умывание; его собеседник, закончив вытираться, пошёл к двери.
— Иногда неработающим Малфоям нужна медицинская помощь или зелье, которого нет в аптеке, — сказал Гарднер ему в спину; тот замер. — Когда они не могут себе позволить воспользоваться помощью отца или крёстного. Хорошо, что есть частные зельевары, которые не любят болтать.
Малфой помолчал несколько секунд, а потом повернул дверную ручку и вышел.
***
Билл продолжал вести себя отстранённо и не общался со своим курсом больше необходимого. Он уже корил себя за то, что вот так вот взял и предложил Малфою профессиональные услуги, как будто у того и без того было мало знакомств. Но, с другой стороны, это была единственная возможность подойти к Малфою максимально близко. Быть целителем и зельеваром, посвящённым в тайны, неизвестные другим. Билл не обманывал себя и знал, как это будет выглядеть. Аппарировавший Малфой у его порога, очередная рана или проклятие, или заказ — сухо и профессионально. Никакой лишней информации.
И всё же он забросил исследования зелий, над которыми работал до сих пор, и переключился на те, которые могут пригодиться в военное время.
А школьная жизнь тем временем шла своим чередом, Малфой блистал, Гарднер прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы заниматься своими делами, а не сверлить его взглядом, и писать эссе, а не слушать разглагольствования на публику.
За весь шестой курс они не перекинулись и парой десятков фраз. Малфой оттачивал своё обаяние на слизеринках, использовал тех, кто смотрел ему в рот, в качестве посыльных. Они выполняли мелкие и бесполезные поручения, притаскивали ему сливочное пиво из Хогсмида, когда он предпочитал полетать на метле, писали за него эссе; отличницы-младшекурсницы таяли от одновременно покровительственно-самодовольного и восхищённого взгляда, а некоторые парни в ответ на его, конечно же, очень искреннее уважение и уникальную дружбу с удовольствием принимали его желания за свои, и результат был, в общем-то, тот же.
Билл, впрочем, откровенно бегал от него. Оправдывался неотложными делами, или молча уходил, или утыкался в написание эссе, игнорируя все его приёмы и уловки, пристальное внимание и попытки вывести его на флирт. Зачастую желание поверить в то, что Малфой искренен, пересиливало всё, и только упрямая мантра “я-магглорождённый-ему-на-меня-плевать”, которую Билл повторял про себя, заглушая все мысли, предположения и надежды, позволяла в очередной раз самоустраниться.
Иногда после таких моментов он вбегал в туалет, закрывался в кабинке и сползал по стенке, просто смотря в пространство и не двигаясь. Казалось, из него утекают все силы. Он не знал, что выматывает его больше — мысли о том, что все слова в его адрес продиктованы теми же целями, что и флирт с младшекурсницами, мысли о том, что, может быть, он не прав и сам отказывается от Малфоя, или постоянные метания между этими версиями, постоянная необходимость контролировать себя, чтобы не сдаться и не превратиться в очередную тряпку под ногами слизеринского принца.
Гарднер считал дни до окончания Хогвартса, закапывался в книжки и выжимал из себя всё, что мог, осваивая зельеварение, проводил большую часть времени в библиотеке, а приходя из неё — спал или апатично лежал с закрытыми глазами. Количество долгов по всем предметам росло, хотя он только и делал, что выполнял задания, когда у него были силы делать хоть что-то.
Сначала он очень много думал о Малфое — часами, днями, неделями, и его образ стал неотъемлемой частью его мыслей, а потом ему стало тошно от себя и он перестал думать о нём вообще.
Но сил больше не становилось, и всё, что он делал, было подчинено двум целям: как можно меньше пересекаться с Малфоем, как можно лучше подготовиться к войне.
Когда апатия немного спадала, он думал, что нужно только дожить до конца школы — и всё. Его безумие перестанет маячить перед глазами и выбивать почву из-под ног намёками и станет будничным фактом его жизни, как лондонский дождь.
***
Гарднер часто ненавидел себя за то, что раз за разом не позволял себя поверить Малфою и расслабиться. Предательский голос внутри нашёптывал его, что он трус, что в этом мире возможно всё, если в тебе достаточно смелости, но он всё же держался — уже по инерции.
И только однажды его сомнениям пришёл конец, как будто все метания и все противоречия разом выключили. Слизерин праздновал выпускной седьмого курса, и все шестикурсники, разумеется, принимали активнейшее участие. Гарднер был не в настроении учиться, поэтому пристроился в кресле со стаканом огневиски, но почти не пил, сомневаясь в своём самоконтроле.
Элита Слизерина, впрочем, в алкоголе себя не ограничивала. Градус обсуждений накалялся, и в какой-то момент Малфой в ответ на очередные приставания Паркинсон вскочил со стула, раскинул руки в разные стороны, и, пошатываясь и ходя между креслами, принялся громко, на всю гостиную, разглагольствовать, под конец своей речи остановившись перед Биллом с усмешкой:
— Да меня везде окружают шлюхи, кто-то за моё состояние продаться хочет, кто-то за галеон, кто-то бесплатно. Ты шлюха, Паркинсон. И вы все шлюхи. Не только бабы. Вот взять тебя, грязнокровка Гарднер. Пошли, прогуляемся до туалета, а? Пяти сиклей хватит?
Казалось, целую вечность ничто вокруг него не двигалось, и мир застыл, будто рядом разбился маховик времени. А в следующий момент всё резко ускорилось и стало мешаниной звуков и цветов, и Билл словно сквозь пелену оглушающего заклинания ощутил, как чьи-то руки, крепко обхватив его сзади, тянут его назад, и увидел, как Паркинсон в ужасе смотрит на разбитый нос Малфоя и что-то ему говорит, пытаясь взять за руку, а тот не глядя отпихивает её от себя и смотрит прямо Биллу в глаза, насмешливо и победно.
Что было дальше, Гарднер помнил смутно. Презрительная нотация от Снейпа, перешёптывания в гостиной, осуждающие взгляды женской половины Слизерина… Он выслушал всё молча, глядя прямо перед собой и не реагируя ни на вопросы, ни на оскорбления, ни на крик декана, и вышел.
***
Вернулся Гарднер очень поздно, когда был уверен, что Снейп уже разогнал празднество по комнатам. Ему было всё равно, наткнётся ли он на Филча и искал ли его кто-либо; даже угроза исключения сейчас вряд ли остановила бы его.
За зачарованными окнами до сих пор горел придуманный Малфоем закат, и все предметы в гостиной отбрасывали длинные-длинные тени. Билл сел в свободное кресло у камина и взял первую попавшуюся книгу.
Он вчитывался в строки учебника Батильды Бэгшот, повторяя про себя имена гоблинов, которыми пестрила открытая им наугад страница. Одно за другим, тщательно произнося про себя вместе с годами жизни, пытаясь выучить список наизусть, как будто это было самым важным знанием в жизни; как будто он собирался заниматься после школы историей, а не зельеварением. Эагрит Безобразный, Элфрик Нетерпеливый, Мердрик, Зерпрюк, Вихрекрут, Зубохруст…
Два часа спустя он закрыл книгу и положил её на стол.