— Ну ты опять?
Арсений вздохнул, откидываясь на спинку стула. Что ж за день-то сегодня такой.
— Попов, ты хоть учебник открывал? — Антон Андреевич снял очки, откладывая их на стол, и устало выдохнул, — Сил моих нет. Убери хоть книгу под парту, горе луковое. Читай уже дальше, два ставить не буду, молчи только, не позорься.
Арсений фыркнул, снова утыкаясь в книгу — разрешили и разрешили, — «Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникли в душу вашу чувства какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…»
Писал Толстой, надо сказать, на редкость занудно, но «Севастопольские рассказы» Арсению нравились, одни из немногих во всём списке литературы для ЕГЭ.
Он читал их очень давно, лет, наверное, в десять, и сильно проникся, но сюжеты из головы вылетели напрочь. Арсений отложил их в самый конец, чтобы прочитать одними из последних; за окном цвёл густой зеленью май, на полке в комнате лежало две новеньких чёрных гелевых ручки, а в сумке — сборники для подготовки к литературе и истории.
Арсений — гуманитарий до мозга костей, а Антон, тот, что Андреевич, настойчиво пихает ему свою дурацкую химию.
Елена Геннадьевна, которая работала в школе до этого злополучного года, Арсения не трогала — сидит мальчик в очках на последней парте, в телефон не играет, не балуется, не кричит, соседку по парте, усердно втыкающую в учебник, не отвлекает. Читает книжку — да и пусть читает, главное, тихонько. А то, что все контрольные скатывает у сидящей рядом Оксаны, так на это и глаза закрыть можно, хороший же мальчик...
Короче, три года Арсений на биологии и химии на последней парте пинал хуи, зачитываясь книжками из домашней библиотеки — с восьмого по десятый класс он прошёл длинный путь от тинейджерского фэнтези до толстых сборников Стругацких, обнаглел настолько, что начал приходить в наушниках, и ужасно собой гордился.
А потом, в страшном сентябре одиннадцатого класса к ним пришёл Антон Андреевич, и завертелось.
Арсений, по дурости и незнанию, перепутал его поначалу с новым одноклассником; тощий, как палка, ушастый, взъерошенный, хлопает зелёными глазищами. А потом Арс надел очки, встал из-за парты, и «одноклассник» оказался неожиданно выше на полторы головы, хмурый, с нехилой такой щетиной и слишком низким для пубертатного подростка голосом.
Арсений поплыл.
Любовь любовью, а Антон Андреич оказался той ещё занозой в заднице. Пересадил Арсения за первую парту, отобрал томик Тургенева, и посреди урока вызвал к доске.
Задачка была детская, посчитать, уровнять, и назвать тип реакции, такие разбирают в восьмом классе, но Арсений тупил просто жутко.
Сначала пять минут не мог разобраться, как вообще считать элементы, потом у него не уравнивался кислород, который, по его личной, Арсеньевской логике, к концу следовало умножить на восемьдесят четыре, а потом он окончательно завис на типе реакции
Димка махал ему с первой парты, показывал пальцами непонятные символы, делал страшные глаза, но Арсений, никогда не страдавший страхом сцены, вдруг запаниковал, накалякал какую-то страшную дурость кривым почерком, и, буркнув извинения, сел обратно за парту, не дождавшись разрешения.
Антон всю осень, зиму и часть весны терроризировал его, доводя тоннами дополнительных заданий без стыда и совести.
Ту задачу Арсений все-таки допёр, как решать, но дальше было глухо — скатывать контрольные у Окси больше не получилось, он злился, получал двойки и тройки, и психовал на изгаженный аттестат.
К апрелю, кажется, Антон Андреевич выдохся, и перестал дёргать Арсения по пустякам.
Потом отстал от него совсем.
Арсению, вроде бы, даже понравилось сначала — никто не прессует, не орёт, и не отпускает ехидные замечания, пока он мямлит что-то про углеводородную кислоту у доски. Потом назойливого внимания химика стало не хватать, и Арсений, всё ещё сидящий на первой парте, начал опять таскать в школу книги — парочку Антон опять отобрал для проформы, а эту, надо же, разрешил оставить. Второе пришествие Христа, не иначе.
Арсению аж читать перехотелось, во те нате.
От скуки он разрисовывает свои ладони звёздочками, смайликами и анимешными рожицами, с грустью отмечая, что его кожа всё ещё бледная и чистая, покрытая только рисунком из родинок.
Обычно связь с соуломейтом никто не мог распознать сразу — нарисовал, скажем, первоклашка случайно линию на ладошке чернилами, сбегал в туалет на перемене, оттёр мылом. А у его «половинки» теперь крошечная татуировка в том месте. Ни стереть, ни отмыть, она навсегда.
Арсений, когда ему было около года, залез, оставшись без присмотра, на стол к старшей сестре, и нарисовал себе на руке, повыше локтя, кривое разноцветное солнышко, размером с две монетки.
Родители поржали, сделали несколько снимков, отмыли его чем-то, и забыли.
Теперь соулмейт Арсения носил маленькую татуировку на внутренней стороне плеча, а сам Арсений, ну…
Неужели его человек никогда не рисовал в детстве на себе? Никогда не записывал на ладони домашку, чей-то адрес, номер телефона, список покупок? Никогда не выводил ручкой на руке линии от скуки?
Арсений ещё лет в десять побрился наголо, рассмотрел всё тело, вдруг где-нибудь прячется хоть что-то? Точка, черточка, рисунок, буква?
Ничего.
Арсений снова уткнулся в книгу.
Погружённый в свои мысли вперемешку с рассказом о похождениях Михайлова и его жены Наташи, Арсений пропускает звонок, отмирая, только когда Серёжа позади него с грохотом роняет стул.
Торопиться домой с седьмого урока смысла нет — Арсений ездит на метро, не на автобусе, репетиторов сегодня не планируется, да и в холле сейчас давка, лучше переждать; он неторопливо убирает книгу и так и не раскрытый за урок учебник в рюкзак, планируя смотаться покурить в туалете, пока в коридоре не спадёт ажиотаж спешащих на улицу школьников.
Антон Андреевич тяжело вздыхает.
— Звонок для… Ай, — Он машет рукой, зевает, закрывая рот ладонью, — Бегите, только первоклашек не затопчите. Арсений, ты сиди.
Арс удивлённо вскидывает бровь. Он, вообще-то, и так сидит, никуда не бежит, но повозмущаться надо.
— А че сразу я?
Антон Андреевич снова вздыхает.
— А кто, я? Или Позов с Оксаной? Кто этапы гидролиза не назвал, тот и остаётся.
Арсений бы высказал своё мнение по поводу гидролиза, но, наверное, Антону Андреевичу не понравится.
Спустя пятнадцать минут Арсений сидел на учительском столе, продолжая отчаянно тупить, а Шастун, кажется, был готов раскроить череп об парту. Вопрос только в том, чей — свой, или Попова.
— Давай ещё раз! Это задача из восьмого класса! Сюда посмотри.
Арсений послушно встаёт за Антоновой спиной, широкой, затянутой в чёрную водолазку.
— Вот… — Антон повертел головой, тонкими своими пальцами в кольцах, на которые полгода капал слюной Арсений, подцепил тонкую чёрную ручку, оглянулся в поисках тетрадки, — Допустим, мышьяк и… Вот так. Ас один, аш три. Степень окисления мышьяка надо узнать. Думай.
Арсений многозначительно помолчал.
— Боже мой, — Антон закрыл лицо руками, — Повторяю в последний раз. Степень окисления Арсения… Попов! Из-за тебя сбился. Арсеникума.
Арсений позади него заржал, и Антон Андреевич, психанув, потянул его за свитер, заставляя наклониться к столу.
— Ещё раз, — Шастун, так и не найдя тетрадку, развернул к себе ладонь, проводя ручкой по тыльной стороне, — AsНз, — На тонкой светлой коже резко высветились острые чёрные символы, — Арсенид водорода.
У Арсения вдруг зачесалась тыльная сторона ладони, ровно там, где на своей руке сейчас чертил Антон Андреевич. Он, не глядя, поскреб запястье ногтями, и снова уставился на чужие руки.
— Посмотри, является ли вещество элементарным. Если это соединение, определи, состоит ли оно из ионов. В многоатомном ионе… Да. Сумма всех степеней окисления равна его заряду. Тебе надо узнать эту сумму из таблицы растворимости и составить уравнение с известными окислительными числами, Арсений, ты слушаешь меня вообще?
Тыльная сторона ладони Арсения чесалась и горела так, будто его только что отхлестали крапивой, лицо горело тоже. Он выставил ладонь перед собой.
— Антон Андреевич…
Антон поднял глаза от стола, несколько секунд близоруко щурясь на то, чем ему в лицо настойчиво тыкал Арсений. Осторожно взял его разгорячённую ладонь в свои, большие и прохладные, пробежался пальцами по проступившим, слегка припухшим, будто новая всамделишная татуировка буквам и цифрам: «AsНз– арсенид водорода».
Антон зажмурился, снова распахнул глаза, и отпустил его ладонь, — Арсений выдохнул досадливо; холодные пальцы снимали горячую боль, — и дёрнулся, резко заворачивая левый рукав водолазки.
Там ярким пятном расцветало фломастерное солнышко, явно нарисованное детской рукой, размером в две пятирублевые монетки.
***
— Антон Андреевич, а вы знали, что могли формулу на доске записать?