А молчать если…

Будет что, если не криком, а словом

Мне бы…

Кх…

Крик ведь не песня, всё же

Я писать разучилась, боже

Если болью, кровью мазками по стёклам,

Мне писать о своих стихах,

То могу ли я честно сказать, что не смолкла,

Спрятав тело, что пе́стрит в рубцах?

Ведь кричать, то не петь,

Иногда, в пустоту, но не людям.

Лишь себе, для себя, тихо жечь

Свою душу в потех с самосудом.

Чтобы было здесь просто тепло.

Хладнокровно, во льдах, умереть,

Было б слишком до боли просто,

Но сжигать себя, всё же, не петь,

И звучит глас излишне остро.

Скрежет слышать свой как-то… не то.

Или, может, без сна дуреть,

Говорить между строк чепуху,

И, забывшись, опять запеть,

Разгребая труху по стиху.

Ибо спать да на пару часов.

Путать мысли, желать о нотах,

Горло судорожно жмется о нёбо,

Хрипота на отдельных частотах

И беззвучной же драмы ода.

Но такая, что страшно сказать.

Просипеть.

То неметь, то седеть. Звон струится по прядям волос, будто трепет серебряных грёз, обволочит страданий колос, да повяжет же лентой хвост.

Потому что страдать — не петь.

Но вот петь иногда и тлеть.

Не сжигать. Не себя. Не мертветь.