Он в тебе видит лишь свой двойник. Оскал в пол лица и широкие от бешенства глаза. Это его извращенное желание — знать, что убивает что-то, что смерти достойно. Что тот, кого он лишит жизни, заслужил этого, как никто иной. Ведь это он сделает своими руками напрямую впервые. И только так можно задушить совесть. Если обвинять во всём пистолет, что держишь в руках, то, волей не волей, но когда он впервые взбунтуется, ты ощутишь невозможный и запредельный страх. Ведь его орудие наконец обретёт человеческое лицо.

      Он в тебе видит лишь хозяина такого же дремучего, злого замка. С крыльями чёрными, что вырываются из висков и, связанные с неразрывной головной болью, они сводят тебя с ума. И ему это известно как никому иному. Ведь есть его вина в том, что этот венец боли разрывает твою душу самым чёрным ночным покрывалом, и что оно — единственное, что грело изнеможденное сознание долгие годы, лишь мыслями мести и восстановлением справедливости. Он передал это с кровью.

      И, все же, в отличие от него, ты всегда умел любить. А потому ваша схожесть — номинальная, сказочная история со счастливым концом. И несбыточная, до той злости, с которой направлен на тебя этот полный презрения взгляд. Потому что даже смерть твоя, даже в иномирье, не смоет черни с его рук. Лишь окончательно зальёт кровью.

      Я стою посредине полупустой квартиры. Обшарпанные стены, залитые полуденным солнцем, так мягко, будто бы мёдом измазаны отпечатки света по мебели или полам. «Жизнь — это игра» — вспоминаются злополучные сравнения, кои ты оставлял ненароком то там, то тут, говоря о своей любви к соревнованиям. По губам с усмешкой расходится улыбка. Никогда бы не подумал, что твой дворец будет таким…

      Большая часть комнат выглядела вполне обыденно. Бедно обставленные коридоры, простенькая кухня, центральная комната… Полы тихо скрипят, но женщина не обращает никакого внимания. Одежда моя так и не изменилась с той, в которой я вошёл, она не нападёт. Это место всё ещё не считает моё присутствие враждебным. Хотя увидел, мне кажется, я куда больше необходимого.

       Светлые волосы, аккуратные черты, тихий голос, напевающий мелодию, схожую с колыбельной. Её рука совсем невесомо, так аккуратно и любяще проводит по волосам единственно иначе выглядещего человека в этом помещении. В темных одеждах, чем-то напоминающих греческие одеяния, он лежал в её руках. Без сознания и едва ли какого ощущения живости. Как мертвый, хладный труп. И лишь светлый материнский образ рядом приносил ощущение, что сейчас, вот-вот, он сделает вдох.

      «Здесь всё ложь» — слышится тихий смех над ухом, но мне и не нужно оборачиваться, чтобы знать, кому он принадлежал. Мы слишком повязаны, чтобы ошибаться.

      — Твои слова в первую очередь. — коротко перевожу взгляд в сторону больших золотистых глаз, что так пристально смотрели на меня в ответ.

      — Значит, ты пришёл украсть моё сердце? — с долей усмешки и даже забавы, но так тихо, будто бы боялся, что отвлечет и разбудит женщину с юношей. Когда его взгляд невольно коснулся их, тень сознания невольно задержала дыхание.

      — Мне казалось, это я уже давно сделал. — и оборачиваюсь к нему, дабы провести пальцами по такому же холодному подбородку. Куда сильнее, чем в жизни это ощущалось. Видимо, это и значило — душа мёрзнет?

      — Ты прекрасно понимаешь о чём я. — хмурятся брови, а взгляд становится несколько враждебным. Колючим таким, словно шипы вот-вот бы полезли из-под кожи.

      — Значит, здесь ты этого не хочешь? — опускаю чуть на бок голову, сквозь стекла очков разглядывая меланхолично удивленную реакцию.

      — Здесь?.. Ах… Это он тебя попросил? — переводит он взгляд на эту идиллическую картину, коей сбыться было бы не суждено при жизни. Наверное, поэтому они ощущаются как два полупрозрачных призрака, едва-едва удерживающихся в реальности.

      — Он? — ловит он мой вопрос глазами и снисходительно улыбается.

      — Он. Мы зовём его Морфей. — парень проводит пальцами по лицу своему с нажимом, словно стирая тональный крем, обнажая черно-белой кожи цвет.

      — Особенности психики, Акира.

      — Спасибо, что пояснил, Локи. — киваю, секундно прикрывая глаза.

      — Как одна из сторон личностей я, конечно, не против, но это задевает мою душу. Как если бы я вторгся в твой дворец, бесконечно напичканный разными гранями сознания, чтобы звать каждого из них разным именем. Хотя каждый из них все ещё просто Акира. Даже если проявляет себя как Арсен. — обыденно расписывает он, забывшись и повысив голос, но не достаточно сильно, чтобы на него обратили внимание.

      — Прости. Не подумал… — делаю короткий вдох. — Знал, что ты плохо перенёс это время, но, находясь здесь, лишь убеждаюсь в этом. — покачиваю головой.

      — Пх. На чём мы остановились? Ах, да. На Морфее.

      — Не уверен, что смогу ответить на твой вопрос без больших пояснений.

      — Моя общая личность разбита на три направления. Два проявления из трех тебе уже должны быть знакомы.

      — Ты и Робин.

      — Верно. Робин — наша тяга к справедливости. Я же, ко лжи, жестокости и трудным хитроумным планам. А Морфей—

      — Ко сну? — с лёгкой усмешкой. Слишком уж имя пересекается с происходящим.

      — Ну, от части, правда. — посмеивается он, касаясь рукой дверного проёма и облакачиваясь о него всем телом.

      — Мы зовём его так, потому что он вряд-ли когда-то проснётся здесь. Ты бы назвал его «самым ближайшим» к тому, что ты видишь в вашем мире. Морфей — основа для нас. Как большой осколок, соединенный с двумя раздельными, что почти оторвались. Как персона и защита в Метаверсе он совершенно бесполезен, но его роль вне неоценима велика. Причина, по которой у безжалостного убийцы вроде меня всё ещё оставалась совесть и обычные человеческие желания, от части хранимые в Робине, от части, хранимые в нём. Можно сказать, мы отдали ему всё самое лучшее, чтобы он уснул. — смеётся Локи, поправляя длинные пряди волос. Казалось, чем дольше смотришь на него, тем сильнее менялся его образ, от человеческого к более божественному, коим он представлялся в виде Персоны.

      — Значит, это был он. Морфей… — так тяжело было не перевести на него взгляд снова, в вороновых перьях, колючим венцом фиалок, скрывающий два плотно закрытых глаза (почему-то это ощущалось правдой на всех уровнях сознания, хоть и разглядеть было невозможно). Бледное, расслабленное лицо, волнистые, растрепанные волосы, с отблесками явной рыжины в прядях, свойственной и женщине, будто бы прячущей своё дитя от солнечного дневного света за окном.

      — Вы не можете связываться друг с другом?

      — Это очень долго и очень сложно объяснять… — вздыхает он, потирая переносицу.

      — Не вдаваясь в детали, в момент, когда вы говорили об этом, наши проявления были минимальны. Из-за этого и узнать о них проблематично. Как слушать сквозь звуконепроницаемую поверхность. Иногда это стекло и можно читать по губам. А порой и этого нет. Как сейчас. — барабанит он пальцами по лицу, пока ресницы его в задумчивости дрожат, прижимаясь друг к другу. Оставленный след, словно рана, сходил долго, но кожный покров постепенно восстанавливал свой человеческий оттенок.

      — Ты говорил, вас здесь трое. Я могу увидеть Робина? — лёгкое любопытство колет запястье и нижнюю губу.

      — Не знал, что меня тебе будет недостаточно. Или ты так любишь ту часть меня, которая без ума от гиковских вещей? — посмеивается Локи. Называть так своё хобби Акечи не любил, видимо, потому что этим увлекался не тот осколок сознания, что передо мной, а другой.

      — Не говори так! — тут же пискнул голосок, а после тут же умолк. Это была одна из тех комнат, которую проверить ещё не успел. Оттуда, снизу, показался небольшой жёлтый глаз, смотрящий недовольно на Локи, а после, переходящий на меня и… тут же закрывающий дверь.

      — Мне казалось, он куда старше. — с долей некоторого удивления и всё же умиления провожаю взглядом эту невинную детскую реакцию.

      — Так и есть. Он — что-то изначальное. Существовавшее до меня и Морфея. Поэтому и… «дворец» принадлежит ему. — слетает с губ фыркающий такой смешок.

      — Хотя я и не против этого места. Эта квартира… Пропитана множеством воспоминаний. Не всегда хорошими, правда. Но… Не вижу в этом ничего страшного. В конце концов, я есть только благодаря событиям здесь. Так что, наверное, это лучшее место, чтобы звать его домом. — коротко пожимает плечами.

      Тихий голос женщины не давал быть слишком неловкими, а доброта и любовь убаюкивали. Кажется, именно поэтому они и говорили тихо. Что-то такое, что могло бы успокоить Акечи в любом его состоянии. Любого его.

      Она секундно подняла взгляд, а на губах её показался смазанный след от улыбки. Когда она поднимала голову, её лицо становилось тяжело разбираемым. Локи не видел, спиной к ней стоя, но почувствовал. Спина его напряглась, а руки опустились в привычном закрытом жесте на груди.

      — Нам точно нужно это делать? — ещё тише, чем даже в самую первую фразу, произносит он. Его лицо болезненно скривилось, от чего его хитрый облик сменился к редкому, хмурому. Можно даже сказать болезненному.

      — Ты говоришь не верить тебе, но делаешь такое лицо и столько рассказываешь. — слыша эти слова он вновь улыбается, с эдакой горчинкой в уголках губ.

      — Это не ответ. — усмехается парень. Золотистый взгляд буравит воротник черно-белой кофты, пока не касается чего-то за моей спиной.

      — Мы смогли закрыть ту дверь тогда, после срыва. В самую глубокую часть дворца. Не уверен, что смогу закрыть, если не справимся. И не знаю, что случится, когда этого места не станет. Знаю лишь то, что раз у всех остальных персоны есть, то не должно быть чего-то ужасного, но… Как тот, кто потенциально способен исчезнуть в таком исходе… Меня это пугает.

      — Всё будет в порядке, Акечи. Я здесь, чтобы защитить тебя. Всего тебя. Без исключений. Если сможешь поверить мне, то обещаю, что всё закончится хорошо. — и тянусь к его руке, дабы взять в свою. Хочется согреть. Полностью.

      — Спрашивать бога обмана о доверии… Ты всё ещё такой забавный, Курусу. Может, место, в которое я тебя уведу, убьёт тебя. А ты веришь мне. — усмехается он, прикрывая глаза и давая себе пока ощутить тепло другого человека.

      — Есть люди, что лгут от безысходности, некоторым это нравится, а некоторые… От страха и недоверия к другим. — его пальцы напрягаются, сдвигаются брови и поджимаются губы.

      — Я рад, что ты доверяешь мне, Акечи. Я не подведу твоего доверия. — и подхожу чуть ближе, дабы притянуть его к себе, обнять.

      — Хватит делать вид, что ты читаешь меня, как открытую книгу. — недовольно вздыхает он.

      — Хорошо. Буду просто читать, не делая вид. — посмеиваюсь тихо, пока не ощущаю, что что-то боднуло меня в бок.

      «Я тоже хочу» — понимается из обиженного взгляда Робина, пока он не забирается куда-то между нами, чтобы обнять обоих.

      — Мы пойдём. — проговаривает парнишка. Ему нет и десяти на вид. Потрепанный, в вещах, что были ему велики, на его то худое тело: белой майке да голубых шортах, в огромных для него тапочках.

      — Мы пойдём. — повторяет он.

      — Я больше не хочу бояться ходить в ту комнату. Даже, если…

      Более взрослая его версия тяжело вздыхает и с трудом выдавливает из себя улыбку. Но слишком уж искреннюю.

      — Какие же вы все эгоисты, боже. Уже жду, как буду смотреть за вами из царства тьмы и готовить злые планы по восстановлению справедливости. — посмеивается он.

      — Не правда. Ты хороший. Ты защищаешь нас. Мы тебя любим. Именно поэтому мы и хотели бы вернуться туда. Чтобы больше никто не страдал… — поднимает мальчик взгляд вверх. И в этом слишком много решимости. Слишком много любви и надежды. Он желает этого, и мне верится даже больше, чем изначально, что здесь мы справимся. И сделаем это даже легче, чем оно должно было бы быть. То, какой он напористый, когда дело идёт о том, что для него важно… Акечи восхищает. Даже, выглядя как милый, безрассудный ребёнок.

      — Боже… — вздыхает он, теперь уже стараясь увильнуть из объятий. Приходится отпустить. Ему это нужно. Робин тоже, как и я, для него слишком тёплые.

      — У нас есть на всё три часа. Там… Я начну сходить с ума. Так что, сверь часы. Если готов, то мы начнём. — достаёт он откуда-то взявшийся мел, дабы очертить им стену, рисуя недостающую дверь и ручку к ней.

***

      — …волны волнуют твой сон на воде, песня укроет теплом, защитит, и запишет в твоею судьбе: ничего не сразит чрез твой щит. — голос окутывает своей мелодией, словно путеводная нить, зовёт за собой.

      Звук доносился из глубин алого бассейна, наполненного всем прекрасно понятно чем, и явно не гранатовым соком.

В округе, над ним, висело огромное количество мертвых тел, повязанных петлей за шею. Однако, их ранения выглядели неестественно. Словно кто-то избавился от них, а после неумело подстроил самоубийство. Атмосфера тёмной комнаты давила не самыми приятными сценами, а также редким плачем, воем и стенаниями. Настоящее кладбище человеческой души. Особенно поражали некоторые из тел, напоминающих в своём внешнем виде хозяина этого мира, но… явно им не являвшимся. Надежда была лишь на это.

      — Сокровище на дне. — прикрывает парень своё лицо, дабы по минимуму вдыхать испарения от воды, поднимавшиеся неестественно высоко.

      — Дальше тебе придётся одному, на нас это будет действовать слишком пагубно. Боюсь, тебе будет слишком тяжело ещё и с нами сражаться. — усмехается он.

      «Нет, нет, нет, стой, нет, подожди, нет, не иди туда!»

      — Ой, прости, кажется я обманул тебя. Снова. — усмехается тень, сияя золотыми глазами, пока Курусу хлопал руками по густой крови, пытаясь вырваться, но что-то будто бы тянуло его вниз, стараясь утопить с головой.

      — Нет…нет…нет… Не-! — глаза открываются, а капли пота стекают по лицу. Болезненный жар окутал тело, а слёзы невольно стекали по щекам.

      — Чшш… Всё хорошо, я рядом.

      — Акира?.. — в темноте ничего не видно, но это и не нужно. Признаться, никем иным это и быть не могло, но… Просто хотелось услышать это его-

      — Да. Я вернулся. Тебе снился кошмар? — и только сейчас понимаю, как его рука мягко оглаживает по голове, стирая слёзы и соленые капли пота.

      — Кх… М… Не уверен. — приподнимаюсь на кровати, чтобы утереть слёзы, а после уткнуться ему в плечо носом.

      — Не думал, что смогу уснуть в такой день… А там… Такое… Словно я опять… Я тебя?

      — Мы всё спланировали. Ты помнишь? — спрашивает Акира, и я напрягаюсь в сознании, но едва ли могу что-то уловить.

      — Нет, я не помню. Урывками. — тяжело вздыхаю, после чего стараюсь выровнять поток воздуха.

      — Вода была заморожена и не таяла. Нужно было перевести мир во враждебный режим, чтобы растопить её и добраться до дна. Я должен был использовать персону и прыгнуть, но Локи начал сходить с ума быстрее намеченного, поэтому подтолкнул меня раньше, чем было необходимо. Я немного растерялся, но Робин помог. — объяснял Акира, пока моё состояние приходило в норму.

      — Ты не виноват. Всё прошло хорошо. — обнимает он меня двумя руками и я лишь тихо усмехаюсь. Знает, что я чувствую, гаденыш.

      — Когда ты пришёл? — выдыхаю излишки воздуха и вновь делаю глубокий вдох, чтобы более менее выпрямиться в последствии.

      — Пол часа назад. — коротко покачал головой он, оставляя поцелуй в макушке.

      — Будешь кофе?

      — Они говорили что-то о трёх часах… — пытаюсь напрячься, чтобы понять, сколько я вообще проспал, а после киваю.

      — Кажется, я вряд-ли усну сегодня. — усмехаюсь, а после приподнимаю изогнутую бровь.

      Он ткнул меня кулачком в плечо, но никуда его не убирал. Словно что-то хотел показать. И, кажется, я догадываюсь что…

      — Как думаешь, что за вещь? — смотрит он с легкой улыбкой.

      — Знать бы. — хмыкаю. — В моём прошлом их не так много, но и не все такие вещи твои. Это может быть, что угодно. Может что-то моё. Может что-то мамино. — коротко пожимаю плечами.

      — Тогда взгляни. — и я, честно говоря, теряюсь. Желание и увидеть, и забыть вместе с чувством облегчения, что наступает после пробуждения, терзают и рвут на части.

      Я аккуратно раскрываю пальцы Курусу, в ладони видя золотую цепочку на которой висел ключ от квартиры и мамин кулон. Такой же, у меня до сих пор лежит в коробке в тумбе. У него внутри была наша общая фотография, но в том, что лежал у меня — всё изображение стерлось. В этом же… Картинка была чёткая и цветная, насколько можно было судить в темноте. Словно прямиком из прошлого. До того, как она покончила с собой.

      — Спасибо… Акира. — мягкая улыбка касается губ, а после и легкая усталость вперемешку с ощущением, что что-то, что тревожило меня, исчезло, заполнили душу.

      — Не за что. Пойдем, попьём кофе. — осторожно тянет он меня на себя и поднимается. — Если хочешь, мы могли бы как-то отправится по тому адресу.

      — Нет. Не хочу. Её уже давно там нет. Не вижу в этом смысла. — покачиваю головой и сжимаю небольшую цепочку в руке, от ощущения осязаемости которой, даже плечи расслабляются, опускаясь ниже.

      — Лучше зайду к тебе в Леблан после работы. — он усмехается и поглаживает пальцы моей руки, ловя меня на невольной улыбке. Тепло.