ferrum lavendula

локвуду недавно исполнилось девять.

но крик джессики напугал тони до чёртиков. родная лестница на второй этаж дома казалась ужасно длинной, а время мальчик чувствовал ветром, который бил его по лицу во время бега. дверь в комнату сестры была распахнута, и из неё тянулся мутный зелёный туман. обнажённые ноги энтони заковало в мерзкий холод, больно кусавший за лодыжки. стало страшно. тони выдохнул и двинулся ближе к комнате.

крик.

он не понял, что заставило его так кричать: то ли лежавшая на полу сестра, то ли мерцавший рядом с ней гость. тони ненавидел свой дар, который позволил ему увидеть иссохшиеся ветки пальцев, обвивших шею джессики терновым кольцом. он увидел остекленевшие серые глаза сестры и побелевшие губы, шепчущие что-то. тони уже ничего не слышал, кроме оглушительного биения собственного сердца и фонового гудения гостя.

«спаси меня, тони», — прочитал по губам мальчик перед тем, как сестра застыла восковой фигурой.

секунда, вторая.

внутри энтони всё вспыхнуло.

мальчик уже не помнил, как гость двинулся к нему. как он сам схватил с полки в коридоре красивую вазу (мама любила её) с пучком засохшей лаванды, изо всех сил бросил в сторону призрака. как звонко разбился расписной фарфор и как истошно выл гость, а он бежал вниз и вызывал оперативную группу. как он сидел на железной полосе около порога и боялся подняться наверх, к джессике. в голове мальчика все ещё билась красным светом одна единственная фраза.

«спаси меня, тони».

звонок в дверь заставил тони вздрогнуть. он тут же подпрыгнул и открыл засов. в дом зашла группа в серебристых куртках с рапирами на поясах. старший мужчина спросил, где он. мальчик дрожащей рукой показал на лестницу.

дальше все снова провалилось в серию размытых цветных картинок. вот он сидит на кухне с одним из агентов и бесчувственно рассказывает о случившемся, словно читает скучную лекцию отца об особенностях быта и культуры жителей новой гвинеи. вот остальная группа уходит. вот бегают туда-обратно темно-синие фигуры из 999.

а потом — тишина.

он все ещё сидел на кухне с тем же агентом. они молчали. на столе стоял прозрачный стакан с остатками воды, которой мальчик запил какую-то таблетку от оперативника. она неприятно пощипала язык, затем горло, а потом и вовсе исчезла. тони завораженно глядел в одну точку перед собой, а в груди больно сжалось.

— что с джессикой?

— не знаю, но скоро точно будет известно.

казалось, прошла вечность. агент, похоже, задремал, положив руки в перчатках под голову, а их на стол. тони никак не мог и глаз закрыть. потому что произошедшее вновь возвращалось к нему, а вместе с этим — душащая боль. он думал, что вот-вот встанет и пойдёт по ближайшим больницам искать сестру. неизвестность пугала мальчика.

и когда он встал со стула, раздалась трель пэйджера агента. он тут же проснулся и вытащил аппарат из кармана форменной куртки. прочитав сообщение, лицо оперативника осталось таким же невозмутимым, и он перевёл взгляд на энтони.

— ну что?

юноша молчал. словно… подбирал слова.

— тони, мне сложно тебе это говорить…

внутри росла тревога. мальчик схватился за спинку стула, чтобы удержаться на трясущихся ногах. ему казалось, что сейчас перед ним расколется земля и он упадёт в бездну. этого не может быть. только не это.

—… но твоя сестра скончалась по пути в больницу. мне очень жаль, тони.

энтони не помнил, дышал ли в тот момент. он не удержался и все-таки упал на холодный пол кухни. агент тут же оказался рядом с ним и, держа за обе руки, что-то говорил. мальчик ничего не видел, словно в доме выключили свет. стало холодно, как от того гостя. как будто он стоял за тони и тянул свои безжизненные пальцы к его шее. как к джессики.

а теперь её нет. вмиг все опустело. тони сорвался в бездну. и никто его не достанет.

следующие дни прошли в такой же темноте. комнату сестры обшили железными полосами и обвесили различными оберегами. тони сидел часами на одной из полос, обхватив коленки, и смотрел в пустоту. ну, как в пустоту: благодаря дару он ясно видел бедное мерцающее пятно смерти над кроватью джессики. ждал возвращения сестры. но она не приходила.

пару раз забегал тот самый агент. поднимался наверх и тихо стоял за спиной тони (тогда он тоже видел посмертное свечение), а потом просил хоть немного перекусить.

нет, в те дни энтони не хотел умереть. он ждал возвращения джессики. надеялся, что сможет со своим даром вновь увидеть её. сможет попросить прощения. сможет сказать все, что не успел. он не хотел умирать, поэтому медленно вставал и шёл за оперативником.

а потом были похороны. был ужасно солнечный день, пели птицы и стояла утренняя прохлада. людей было немного: священник, парочка соседей, группа оперативников и сам тони. их семья никогда не была верующей, но соседка-старушка настояла на «христианском обряде». тони было невыносимо стоять здесь. он видел едва уловимые при дневном свете струйки плазмы, которые смешивались с утренним туманом и пропадали на мокрой земле. а ещё гроб сестры. мальчик с момента появления гостя больше ни разу не видел тела джессики. и теперь смотрит на закрытый гроб, в котором лежит она. мертвая. из-за него.

процессия утомила всех, поэтому, как только все закончилось, почти вся толпа разошлась и как ни в чем не бывало переговаривалась между собой. оперативники тоже не задержались надолго: обсыпав место солью и железными опилками, тут же испарились. и энтони остался один. ну, или почти один.

когда стихи голоса, и кладбищенскую тишину прерывали только чирикания птиц, мальчик выдохнул и сделал шаг к могиле.

— это я виноват в её смерти. если бы я помог ей разобрать коробки, этого бы не случилось.

дуновение ветра охладило и так замерзшего энтони.

— не вини себя. она умерла от призрачного захвата, ты никак не смог бы помочь ей.

— если бы я там был, я бы защитил её.

раздался тихий вздох за спиной. момент — юноша в серебристой куртке стоял перед энтони.

— послушай, ты бы не смог ей помочь. что прошло, то прошло. я… — агент на мгновение заколебался, — я знаю, каково потерять родных и жить одному. это очень… больно и тяжело. порой невыносимо до такой степени, что ищешь подходящую ветку и верёвку. но этого делать не надо. если тебе будет тяжело, ты… ты можешь положиться на меня.

оперативник порылся в своём кармане на рабочем поясе и вытащил самую абсурдную и глупую, по мнению тони, вещь и протянул её ему.

— надеюсь, ты победишь в войне, о которой никому не говоришь. я верю в тебя.

агент ушёл, а в руке энтони остались три веточки лаванды, перевязанных фиолетовой нитью.

***

локвуду семнадцать.

он первоклассный агент-парапсихолог с хорошо развитым даром зрения, глава самого маленького, но широко известного парапсихологического агентства в лондоне, у него есть верные друзья, за которых он готов пойти на край земли, есть вечный соперник квилл киппс из фиттис…

киппс.

честно говоря, он уже и не был соперником, когда его дар исчез. но что-то все равно заставляло энтони выделять киппса в отдельной строчке составляющих его личность. когда квиллу исполнилось двадцать, он перешёл в наблюдатели и, по-видимому, это сильно изменило его (подорвало чувство собственного достоинства?). а потом вовсе ушёл из фиттис, чувствуя собственную бесполезность. по крайней мере, он так думал.

а локвуду словно жизненно необходимо было присутствие киппса. он (конечно же, как глава агентства) даже обговаривал идею присоединения к их компании киппса, и, вроде как, обе стороны были не против. (вообще локвуд ненавидел вести различного рода переговоры, но, как говорится, никто, кроме него).

для него киппс был интересен. буквально каждая вещь была для локвуда покрыта мраком неизвестности, и энтони согласился с тем, что готов броситься сломя голову в эту тьму.

а ещё квилл кого-то напоминал. может, это ошибка памяти, но каждый раз, когда киппс появляется в поле зрения, подсознание локвуда о чем-то кричит. но только энтони не слухач.

киппс сидел на кухне, откинувшись на спинку стула и лениво осматривая комнату. когда локвуд поставил перед ним чашку ещё густо дымящегося чая, его взгляд за что-то зацепился.

— что за веник у вас на подоконнике стоит? я думал, у вас холли капитальную ревизию наводила.

энтони посмотрел туда. руки дрогнули, чуть не выронив собственную чашку.

в маленьком сосуде стояли три веточки лаванды, перевязанных фиолетовой нитью. но не это вызвало судорогу. локвуд никогда не ухаживал за растениями в доме, а эти веточки стояли в напоминание о…

— о борьбе, которую мы ведём каждый день. — похоже, энтони говорил это вслух. — я специально просил холли не выбрасывать их. но ты посмотри, они же…

— зацвели, — закончил киппс.

растение стояло в воде и издавало яркий запах. лаванду любила джессика. лавандой пропах весь дом и сам локвуд. она росла во дворе его дома и была в подвале вместе с экипировкой. энтони подошёл к окну и взял в руки цветы.

— это мне подарил агент после похорон джессики. я не запомнил его, но он был из фиттис. он словно… присматривал за мной. заботился в первое время. а после похорон как будто испарился, и больше я его не видел. в тот день он мне сказал…

— «надеюсь, ты победишь в той войне, о которой никому не говоришь».

за окном было пасмурно, солнце едва освещало кухню сквозь свинцовое покрывало туч. завывал ветер, наверняка будет дождь.

— ты там был? — локвуд провел пальцами по гладкому стеблю и осторожно по очереди касался лепестков. негромкий шорох — через пару секунд он боковым зрением увидел фигуру киппса. уже без серебряной куртки и блестящей рапиры. но…

воспоминания накрыли оглушающей волной. энтони вспомнил лицо оперативника, который спасал его восемь лет назад. руки всегда в серых, в сочетание с формой агентства, перчатках. и он ужасно походил на киппса.

внезапно ослабевшие руки, из которых грозилась выпасть лаванда, были накрыты чужими, в тех же перчатках. локвуд громко сглотнул.

— почему ты не сказал этого раньше?

— боялся твоей реакции.

начало стучать по крыше дома, а на окне появились первые капельки дождя. с внутренней стороны окна стекло начало запотевать.

— почему ты всегда носишь перчатки?

— больно. да и тяжело каждый раз, прикасаясь к любому предмету, видеть его прошлое.

— что? — трезвость мысли наконец снова вернулось к энтони и он поднял голову. только тогда он увидел прямой взгляд киппса на себе.

— я всегда уступал тебе в остроте зрения. но прекрасно вижу прошлое предметов, касаясь их. до сих пор.

— осязание?

— самый бесполезный дар. времени на изучение никогда нет, особенно, когда приходится ради этого рисковать жизнями товарищей. особенно, когда не можешь контролировать видения.

квилл стянул перчатки. годы работы заставили локвуда видеть и не такое, но это ведь то были древние мертвецы. бледная кожа на руках, помимо мозолей от рапиры, была покрыта глубокими царапинами и незаживающими ожогами. на пальцах — посинения, облезающая кожа и потресканные ногтевые пластины.

— ожоги плазмы…

— не заживают. мне повезло с товарищами — они успевали отдергивать меня до касания гостя, но брызги плазмы все равно попадали. можно сказать, что здесь кожа мертва.

руки киппса очень холодные. губы локвуда едва касались кожи, но холод обдавал, словно в снегопад. и при каждом лёгком поцелуе по пальцам квилла будто проносились искры. собственные руки пропахли лавандой, а чужие отдавали железом (энтони не знал от чего — крови или опилок).

— тони.

неожиданно ледяные руки киппса легли на щеки локвуда. тут же вспомнился тот день и искривленные пальцы гостя. (наверно, джессике тогда было чертовски холодно). как в тот день он хотел ещё раз увидеть сестру, но в её комнате, как назло, был только мрак и холод. он был в пустоте, а жизнь казалась проклятьем. от боли энтони прикрыл глаза. напрасно: тут же всплыли картинки былого детского (а оттого и сильного) ужаса.

и так бы он снова оказался в начале. слабым, напуганным и разбитым. один на один со страхами и бесконечной болью. один, без семьи. без никого.

но губы киппса оказались тёплыми. и это вырвало энтони из тёмных вязких топей.

и все вернулось на свои места.