День первый.
— Скажи, пастор, тайна, которую вы все скрываете, стоит всех этих жертв? Сегодня за Стены вышло более сотни солдат, а вернется жалкая горстка выживших... И ты сможешь спокойно уснуть, зная, что своим упрямством каждый день обрекаешь на смерть моих товарищей?
— Вполне, — просто ответил мужчина в длинной черной рясе, который сидел на стуле.
— Ты чудовище, как и вся ваша секта религиозных фанатиков, — с презрением в голосе произнес Леви.
Он стоял возле окна, спиной к пастору Нику, не сводя взгляда серых глаз с пятидесятиметровой стены, которая возвышалась над Тростом, и напряженно ожидал исхода сражения, которое сейчас разверзлось на землях Марии. Леви поморщился от боли в раненой ноге и крепче сжал ткань накинутого на плечи черного пиджака, который был велик ему на несколько размеров.
— Правда — весьма болезненная вещь, капитан. Осознание правды не приведет ни к чему хорошему. Иногда людям лучше ее не знать.
— И кто тебе это сказал? Твои каменные стены? — усмехнулся Леви.
— Возможно... Вы знаете, что такое вера, капитан Леви? — спросил пастор, но, не дав ему ответить, продолжил: — Хотя о чем я спрашиваю? Вы прекрасно знаете, что это, раз вступили в Разведкорпус... Человек, который ни во что не верит, не стал бы так отчаянно сражаться за свою идею.
— Читаешь свои заумные книжки и думаешь, что знаешь меня? Так вот, вынужден тебя разочаровать, пастор. Мне плевать на человечество, — Леви так и не повернулся к собеседнику лицом. Хрупкий на первый взгляд, невысокий черноволосый капитан Разведкорпуса сейчас напоминал вороненка, напряженно ожидающего маму-ворону. Конечно, ни один здравомыслящий человек не сказал бы ему об этом, ибо за мнимой хрупкостью скрывалась колоссальная сила. Даже офицеры более высоких рангов предпочитали лишний раз не связываться с ним, так как были наслышаны о его боевых навыках.
— Тогда что же вынудило вас надеть на себя «крылья свободы»? — удивленно спросил пастор. Такого ответа от лучшего бойца человечества, как называли его простолюдины, он явно не ожидал.
— Один твердолобый упрямец.
— Эрвин Смит, — констатировал пастор, кажется, что-то для себя уяснив в этот момент. — Должно быть, он много значит для вас, раз вы решили последовать за ним в самый ад...
Не меньше, чем о боевых навыках капитана, все были наслышаны о его непоколебимой преданности командору Разведкорпуса. Что бы ни случилось, он всегда был подле него и не нарушил ни одного его приказа, несмотря ни на что. За спиной его презрительно называли «смитовской собачонкой», но опять же, никто не рискнул бы сказать ему об этом в лицо.
— Он значит все.
Внезапно в дверь постучали, и в комнату вошли двое солдат.
— Капитан Леви, мы получили вести, что наши войска вернулись за стену. Они смогли отбить рядового Йегера от предателей, но потери очень большие, — отрапортовал один из его подопечных.
— Хорошо, — облегченно выдохнул Леви. — Что с командором?
Леви заметил, что солдаты напряглись. Предчувствуя что-то нехорошее, он раздраженно перевел взгляд с одного на другого и требовательно произнес:
— Вы языки проглотили? Отвечайте на поставленный вопрос!
— Командор тяжело ранен, — ответил второй. — Мы не знаем, насколько серьезно. Его увезли прямиком в военный госпиталь.
Сердце Леви ухнуло куда-то вниз, он на мгновение замер, стараясь подавить поднявшуюся внутри волну паники, которая грозила накрыть его с головой. Быстро взяв себя в руки, он приказал подчиненным стеречь пастора, а сам вышел из комнаты.
«Если его отвезли в госпиталь, значит, он жив. Надежда все еще есть!» — подумал Леви, стараясь себя успокоить. Раздав несколько приказов и убедившись, что солдаты приступили к их выполнению, он вскочил на коня и направился прямиком в госпиталь.
День второй.
С того момента, как капитан добрался до госпиталя, прошло несколько тяжелых часов ожидания и безызвестности. Леви как неприкаянная душа сновал туда-сюда в коридоре возле операционного отделения, надеясь поймать кого-нибудь из докторов и вытрясти из него хоть что-то о состоянии Эрвина. Но раненых солдат было слишком много, и все доктора были крайне заняты. Те из разведчиков, которые более-менее были в состоянии стоять на своих двоих, сейчас расположились кто где по коридору, обеспокоенно ожидая информации о состоянии командора.
Единственное, что было известно, — он лишился правой руки и был без сознания еще до того, как его увезли в операционную. Никто из солдат не осмеливался подойти к Леви, который крайне агрессивно реагировал на любую информацию, не несущую каких-либо сведений о состоянии командора. Даже капитан Ханджи, которая распласталась прямо на полу, потому что не могла стоять на ногах, не смела беспокоить Леви. Заботливый Моблит, несмотря на то, что сам выглядел не лучше нее, притащил одеяло и уложил Зоэ на него, так как она категорически отказывалась возвращаться в палату. Напряжение, которое царило в коридоре, казалось, можно было резать ножом.
Через некоторое время двери, ведущие в операционное отделение, отворились, и на пороге показался хирург, который на вид был не менее потрепанным и усталым, чем солдаты, вернувшиеся с поля боя. Все мигом встрепенулись и направились к нему.
— Ваш командор жив, — немедля произнес он, оглядывая толпу, собравшуюся в коридоре. Все облегченно выдохнули, кто-то улыбнулся, кто-то засвистел, кто-то рассмеялся, а кто-то на радостях обнял рядом стоящих товарищей. Один только Леви сверлил взглядом доктора и не выказал никаких эмоций, хотя от этих слов, казалось, гора с плеч свалилась.
— В каком он состоянии? — требовательно спросил Леви.
— В тяжелом, — ответил доктор, переведя взгляд на него. — Мы смогли остановить кровотечение, но он потерял много крови. Помимо этого есть ряд других травм, полученных им во время сражения. К сожалению, он впал в кому, и пока мы ничего не можем гарантировать, но пока он держится. Мы сделали все, что в наших силах, теперь жизнь командора зависит исключительно от него. В ближайшие несколько суток все прояснится.
Больше ничего не сказав, он вернулся обратно в операционную. Обрадовавшиеся было разведчики снова приуныли. Все прекрасно осознавали, что их командор сейчас балансирует на грани жизни и смерти, и еще не факт, что он к ним вернется. Расстроенные, они разошлись кто куда.
— С ним все будет хорошо, — навалившись на плечи Леви, прошептала Ханджи, которая неизвестно как оказалась рядом. — Эрвин — крепкий орешек, даже смерть не преграда для него в достижении цели.
— Будем надеяться, что ты права, — тихо ответил Леви. На душе скребли кошки, а впереди ждали тяжелые дни, наполненные неизвестностью.
День третий.
Леви маялся по больнице, совершенно ни на что не годный. К тому же травма на ноге, которую он потревожил, сев на лошадь верхом, вновь не давала ему покоя. По-хорошему, он должен был заниматься делами разведки, так как и Эрвин, и Ханджи сейчас были не в лучшем физическом состоянии, но он совершенно не мог ни на чем сконцентрироваться. К тому же четырехглазая умудрялась уследить за всем, даже находясь в больничной палате. Энергии этой женщины воистину не было границ.
В голове Леви беспрерывно крутилось: «Эрвин, Эрвин, Эрвин». Тот факт, что Эрвин был без сознания и боролся за свою жизнь, а он ничем не мог ему помочь, сводил Леви с ума.
От бездействия и злости хотелось громить все подряд — снести к чертям всю больницу со всеми неучами-докторами, которые не могли вернуть ему Эрвина прямо сейчас. Леви казалось, что еще немного — и он взвоет от состояния тревожного ожидания, которое словно липкая горячая смола обволакивало его изнутри, сковывая и не давая переключить внимание хоть на что-нибудь другое. Но еще хуже был страх, что Эрвин так и не очнется.
Леви готов был вынести все, что угодно, вытерпеть любые пытки, пройти через все круги ада, взять на себя все беды мира, только бы еще раз заглянуть в синюю бездну глаз Эрвина, чтобы увидеть его улыбку, услышать голос. Он готов был абсолютно на все, и если сейчас кто-нибудь пришел бы и сказал ему спрыгнуть с вершины стены Роза взамен на жизнь Эрвина, он бы без колебаний сделал это. Жизнь без Эрвина пугала его гораздо больше смерти.
Сидя на полу пустого больничного коридора, Леви как никогда ясно осознавал, насколько же сильно он привязан к Эрвину. Если бы кто-нибудь шесть лет назад сказал, что он как собачонка будет везде следовать за одним мужчиной и чуть ли не молиться на него похлеще всяких религиозных фанатиков, Леви подумал бы, что этот человек спятил. Но нет, Эрвин ворвался в его жизнь словно ураган и ко всем чертям снес весь его хрупкий душевный мирок. Он поразил его в самое сердце и душу, он прояснил его взор, он дал ему цель, он стал смыслом его жизни. Леви готов был весь мир положить к его ногам, попроси он его об этом.
— Капитан Леви, вам нужно хотя бы немного поспать, — прервали его размышления. Леви поднял голову и увидел хирурга, что делал операцию Эрвину. — Хотя, судя по вашему виду, вам бы еще поесть не помешало, — продолжил доктор, — а то скоро сами окажетесь на больничной койке рядом с командором.
— Я ничего не хочу, — отрезал Леви — собственное состояние его сейчас мало интересовало. — Что с Эрвином?
— Боюсь, пока никаких значимых изменений нет, — ответил доктор и присел рядом с Леви на пол, прислонившись спиной к стене. — Честно говоря, я удивлен, что он вообще выжил после всего этого. Ваш командор настоящий безумец и чертовски сильный человек. Мало того, что отрубил себе руку, так еще и довел до конца свою миссию, будучи в таком состоянии. Не перестаю восхищаться его мужеством.
— Что значит, отрубил себе руку? — Леви словно дубиной по голове шарахнули.
— То и значит, капитан. Он отрубил себе руку, чтобы титан его не сожрал, и таким образом спас себе жизнь. У него идеально ровный разрез на руке, если бы ее откусили, рана была бы рваной.
Эта информация не укладывалась в голове Леви, он как рыба, выброшенная на берег, то открывал, то закрывал рот, не в силах что-либо произнести. Чувство вины вновь вгрызлось в него своими острыми зубами: из-за травмы, полученной им, он не смог сражаться вместе с Эрвином, оставил его без присмотра всего один раз, и вот к чему это привело...
— Мне думается, у вашего командора огромная воля к жизни, и кажется, ему есть к кому возвращаться... — он похлопал Леви по плечу и встал. — Если не будет наблюдаться ухудшения в его состоянии, завтра я позволю вам ненадолго к нему зайти.
Не сказав больше ни слова, доктор ушел, оставив Леви совсем разбитым и потерянным.
День четвертый.
Сквозь большое больничное окно виднелась алая полоска заката, с которой Леви не сводил взгляда, пока напряженно стоял в коридоре, ведущем в операционную. За последние три дня этот холодный каменный коридор, стал ему чуть ли не вторым домом, так как он никуда надолго не уходил, ожидая хоть каких-нибудь вестей, даже спал он на твердой деревянной лавке. В этом же крыле, помимо операционной, находилось отделение для тяжелобольных, где сейчас находился Эрвин.
Только что к нему подошла одна из медсестер и сообщила, что доктор примет его, как только освободится. Совсем скоро он увидит Эрвина, и Леви так волновался, что его пробирала нервная дрожь, чего с ним не было очень давно. Он сцепил руки в замок, чтобы не было заметно, как сильно они у него трясутся.
Леви одновременно очень хотел увидеть его и до одури боялся этого. В каком состоянии сейчас Эрвин? Как он выглядит? Вернется ли он в привычный вид? Леви боялся увидеть его больным и беспомощным, так как Эрвин всегда был для него олицетворением силы, уверенности и стойкости. Что бы ни случилось, Эрвин всегда был на ногах и не давал себе никаких послаблений, наоборот, к себе он был особенно строг. Он постоянно был погружен в работу, и только Леви время от времени мог увидеть его расслабленным, но даже в такие интимные моменты Эрвин не терял присущих ему черт.
— Капитан Леви, пройдемте со мной, — произнесла уже другая медсестра, худая светловолосая девушка в белой одежде, и Леви буквально на ватных ногах поплелся за ней. Желание убежать и куда-нибудь спрятаться нарастало в нем с каждым шагом, от волнения Леви начало мутить, но он стойко шел вперед.
— Вы точно готовы увидеть его? — обеспокоенно спросил доктор, заметив Леви.
— Да, — ответил он, бросив все свои силы на то, чтобы его голос не дрогнул.
— Тогда наденьте больничный халат.
Когда все инструкции медсестры были выполнены, его, наконец, провели дальше в отделение. Здесь соблюдалась стерильная чистота: стены, полы, окна, мебель — все безукоризненно блестело. Леви даже на мгновенье подумал, что если бы он не поступил на военную службу, то пошел бы работать в больницу.
Наконец они подошли к большой железной двери, доктор, еще раз внимательно взглянув на Леви, открыл ее, и они оказались в просторной комнате, где стояли несколько больничных коек, тумбы, столы и различные медицинские предметы. На одной из коек лежал Эрвин.
Доктор тактично остался стоять возле двери, а Леви медленно подошел к койке. При виде Эрвина волнение мигом отпустило, вот только ощущение было такое, будто сердце провалилось в пропасть, а тело словно задеревенело. На лице словно застыла маска, он не мог пошевелить ни одним мускулом, не отрывая широко открытых глаз от Эрвина.
Он был очень бледным, кожа была совсем тусклой. Обычно аккуратно уложенные золотистые волосы спадали на лоб, а на щеках виднелась легкая щетина; то там, то тут на коже проскальзывали мелкие повреждения. Оторвав взгляд от его лица, Леви взглянул на крепко перебинтованную культю правой руки — ее не было почти по самое плечо. Эрвин дышал так медленно, что если бы Леви не знал, что он в коме, то подумал бы, что тот умер.
Когда потрясение прошло, Леви почувствовал, как с глаз сорвались крупные капли слез. Лицо по-прежнему было словно застывшая маска, но слезы он не смог удержать. Это был Эрвин, его Эрвин, который сейчас совершенно беспомощно лежал на этой кровати, находясь между жизнью и смертью. Он не смог его защитить, он позволил этому случиться... Леви прерывисто вздохнул, совершенно забыв о существовании доктора, который внимательно за ним наблюдал.
— Он поправится? — тихо спросил Леви, поспешно вытирая слезы, наконец, вспомнив, что он не один здесь. — Скажите, что он поправится...
— Я ничего не могу вам обещать, — ответил доктор, подойдя и встав рядом с ним. — Он держится, и хвала Сине, Розе и Марии, состояние не ухудшается. У него крепкий организм, того и глядишь, выкарабкается.
— Могу я прикоснуться к нему? — после недолгих колебаний Леви все-таки решился задать этот вопрос.
— Да, — сказал доктор, после чего вновь тактично отошел, переключив свое внимание на предметы, что покоились на столе у стены.
Леви прикоснулся ко лбу, провел пальцами по левой руке Эрвина от плеча до костяшек пальцев. На руке было несколько иголок от капельниц. Температура тела была гораздо ниже, чем обычно, но все же чувствовалось, что он жив. Леви осторожно сжал пальцы Эрвина, после чего наклонился к нему и тихо произнес на ухо:
— Вернись ко мне, слышишь, Эрвин. Не оставляй меня здесь одного, ты мне очень нужен.
В любое другое время Леви ни за что не сказал бы этих слов вслух, но сейчас он был готов на все, только бы вернуть Эрвина в сознание. Он и вправду нуждался в нем как ни в ком другом в этом мире...
День пятый.
Шел пятый день пребывания Леви в больнице, и после того, как он увидел Эрвина, что-то в его голове переклинило. Леви не мог избавиться от его образа перед глазами, каждый раз, стоило ему хоть немного прикрыть глаза, как он вновь оказывался в той комнате и переживал события вчерашнего дня раз за разом. Он опять не мог ни на чем сосредоточиться. Последние несколько дней Леви так и ходил в пиджаке Эрвина, который в спешке схватил и накинул на плечи перед тем, как их отряд вместе с пастором Ником направился в Трост. Будто, прикасаясь к этой теплой ткани, Леви прикасался к самому Эрвину.
Чтобы хоть немного отвлечься, он вышел в небольшой сквер, что находился на территории военного госпиталя, сел на одну из лавочек, которая была в тени дерева, и стал наблюдать за окружающей обстановкой.
Здесь по-прежнему было много солдат, которые пережили сражение с титанами, но еще не восстановились до конца. Они на радостях, что выжили и что им не нужно выполнять привычную солдатскую рутину, тоже высыпали в сквер, притом, что погода была чудесной.
Группа ребят расположилась прямо на обочине и играла в карты, еще несколько солдат флиртовали с симпатичными медсестрами, которые тоже вышли подышать свежим воздухом в свой перерыв, некоторые сидели на лавочках и болтали, а кто-то развалился прямо на газоне. В общем, везде царила радостная идиллия.
Взглянув на крыльцо госпиталя, Леви увидел Ханджи в сопровождении бессменного Моблита. Выглядели они оба гораздо лучше, Ханджи уже могла ходить без посторонней помощи, но доктора пока еще отказывались выписывать неугомонную Зоэ, которой постельный режим надоел на второй день. Увидев Леви, она направилась в его сторону, а Моблит посеменил следом.
Поздоровавшись с Леви, Ханджи села рядом, подставив лицо под солнечные лучи. Ее на удивление чистые каштановые волосы отливали рыжим. Очки она по своему обыкновению сдвинула на голову, а вместо стандартной униформы на ней были черные штаны и белая рубашка, рукава которой она закатала до локтей. Взгляд карих глаз, которые обычно задорно блестели, был несколько потухшим и обеспокоенным.
— Я смотрю, медперсонал все-таки привел тебя в человеческий вид, — произнес Леви, взглянув, к его удивлению, на опрятный внешний вид подруги, которая в обычное время совершенно не следила за собой.
— Ха, они меня уже несколько дней мучают, все мечтаю поскорее отсюда уйти и вернуться к своим исследованиям, — улыбнулась Ханджи.
— Что, тянет обратно в свой родной свинарник? — как всегда съязвил Леви, но Ханджи только отмахнулась от него.
— Есть какие-либо изменения? — спросила она, мигом посерьезнев, и в ее голосе проскользнули нотки неподдельного беспокойства.
— Никаких.
Ханджи взглянула на Моблита, который молча наблюдал за диалогом двух капитанов.
— Иди, развейся, пообщайся с товарищами, а я пока поболтаю с капитаном о нашей скучной офицерской рутине, — произнесла она. Моблиту дважды повторять не пришлось: кивнув ей, он пошел в сторону ребят, что играли в карты, там виднелись Кейджи и Лауда из отряда Зоэ.
Нахмурившись, Ханджи повернулась к Леви, который уже по одному ее взгляду понял, что она будет его отчитывать. Если командор по каким-то причинам не мог выполнять свои обязанности, капитаны отрядов должны были поровну разделить их между собой и управлять разведкой, а Леви последние несколько дней практически никакого участия в жизни разведки не принимал.
— Давай, четырехглазая, — устало вздохнул Леви, — я уже вижу, как ты сейчас спустишь на меня всех собак...
— Я знаю, как тебе сейчас хреново, — начала она, — но я должна напомнить тебе, что, пока Эрвин не может выполнять свои обязанности, вся ответственность лежит на нас. И у меня не хватает сил тянуть все самой, пока ты как неприкаянный разгуливаешь по больнице. — Она остановилась и тяжело вздохнула, после чего продолжила: — Сейчас мы ничем не можем помочь ему, единственное, что в наших силах, — это разгрести все то дерьмо, что накопилось за эти дни. Не думаю, что Эрвин обрадуется, когда очнется и увидит, что мы наплевали на разведку. Под нашей ответственностью сотни солдат, притом, что Майк погиб и больше не на кого положиться.
— Если он очнется, — горько произнес Леви. Наконец, он озвучил то, что мучило его больше всего.
— Не смей сомневаться, коротышка, — грубо отчеканила Зоэ не терпящим возражения тоном. Казалось, еще одно слово о возможной смерти Эрвина, и она накинется на него с кулаками. — Не смей, слышишь! Эрвин вернется к нам, и мы должны облегчить его ношу. Из-за того, что ты занимаешься самоедством и торчишь целыми днями здесь, тоже ничего не изменится. Если ты хочешь помочь ему — вернись к своим делам.
Леви не стал с ней пререкаться, так как в данный момент он был полностью морально истощен, да и Зоэ была права, как бы ему не хотелось этого признавать. Эрвин никогда не одобрил бы то, что они, поддавшись чувствам, забыли о своей миссии.
— К тому же ты привлекаешь много внимания, — уже более спокойно заметила Ханджи. — Люди начинают замечать то, что ты совсем уж сильно беспокоишься за него, не как подчиненный за начальника. Я пустила слух, что причина всему — чувство вины из-за того, что ты не смог защитить командора, но если ты и дальше будешь, как верный пес, сидеть под дверью Эрвина, люди начнут задавать лишние вопросы, что ни к чему хорошему не приведет. И ради святой стены Розы, сними его пиджак! В разведке все привыкли к твоей одержимости Эрвином, но здесь повсюду враги.
— Хорошо, — несколько сконфуженно пробормотал Леви. Слова Ханджи отрезвили его, и он сам стал задаваться вопросом, как мог так сглупить. Если кому-то из королевских прихвостней станет известно об их с Эрвином близкой связи, они мигом используют это против них. А он последние несколько дней откровенно наплевал на все.
— Я беспокоюсь за вас обоих, — мягко произнесла она, устало вздохнув и смотря куда-то вдаль. Ей так же, как и Леви, было тяжело говорить о своих истинных чувствах. Они втроем понимали друг друга без всяких слов и редко когда что-то произносили вслух, но это не отменяло их искренней привязанности. — Вы с Эрвином самые дорогие для меня люди, и больше всего на свете я хочу, чтобы у вас все было хорошо.
— Я знаю.
День шестой.
Прислушавшись к словам Ханджи, весь день Леви только и был занят тем, что разбирался с накопившимися делами и гонял солдат налево и направо. Поэтому к вечеру, изрядно подуставший и морально, и физически, капитан был далеко не в самом лучшем расположении духа. Леви считал, что изгадить его настроение еще больше, чем оно было изгажено, уже просто не получится, но судьба, как всегда, подкинула ему очередную порцию дерьма.
Когда Леви пришел в госпиталь, навстречу ему вышел не кто иной, как Найл Доук собственной персоной, но Найл, будь он неладен, был далеко не худшим из зол, потому что он пришел не один, а вместе со своей женой — Мари. Как бы Леви ни хотел, проигнорировать их у него не получилось, потому что только один-единственный повод мог привести супругов сюда — Эрвин. Конечно, если Найл не заделал Мари очередного спиногрыза, но вряд ли в таком случае они пришли бы обследоваться военный госпиталь. Так что, скрепя сердце, Леви был вынужден общаться с этой парочкой.
Обычно к женщинам Леви был совершенно равнодушен, за исключением Ханджи, которая стала для него роднее сестры, но вот была одна особа, к которой он испытывал лютую неприязнь, — Мари.
Невысокая стройная женщина с большими зелеными глазами и золотистыми локонами кудрявых волос, которые обрамляли ее лицо сердечком, выводила Леви из себя одним своим видом. Она была на удивление миловидной, даже несмотря на то, что растила троих детей и всю жизнь терпела Найла, который рядом с ней смотрелся как вурдалак из-за своего высокого роста, тощего телосложения и вечно кислого выражения лица — постоянные заботы и стресс не отразились на ее внешности.
Причину этой неприязни можно было выразить всего одним словом — ревность. Леви ревновал Эрвина к Мари, хотя и понимал, что это глупо, так как Эрвин не раз обозначал тот факт, что она осталась далеко в прошлом, — но Леви ничего не мог с собой поделать. Он всецело доверял Эрвину, чего не мог сказать о Мари, ибо чувствовал исходящую от нее угрозу. Если время, проведенное среди проституток, чему-то его и научило, так это тому, что женскому коварству воистину не было границ!
Когда Эрвин еще учился в кадетском училище, он был влюблен в эту самую Мари, впрочем, она тоже неровно к нему дышала, но эти отношения закончились, так и не успев начаться. Эрвин твердо решил идти в разведку и не хотел обременять себя семьей, а Мари, узнав, что он променял ее на титанов, вышла замуж за друга Эрвина — Найла. И хоть с тех пор прошло более двадцати лет, Леви не мог отделаться от мысли, что Мари так по-настоящему и не разлюбила Эрвина. Особенно когда он ловил на себе ее неприязненные взгляды.
Леви хотел было сказать чете Доуков парочку не слишком лицеприятных эпитетов, но тут как по волшебству нарисовалась Ханджи. Видать, прибежала, когда увидела Доуков в опасной близости от него. Если Найл просто раздражал его, но не вызывал ненависти, то Мари — совсем другое дело.
— Найл, Мари, какими судьбами вы здесь оказались? — спросила она, ведя себя чересчур активно и наигранно радостно. Леви только ухмыльнулся ее попытке сгладить напряжение, воцарившееся между ними.
— Мы услышали об Эрвине и хотели узнать, как он, — произнес Найл, обращаясь к Ханджи.
— К сожалению, он в коме, — ответила та, но, поймав взгляд Леви, добавила: — К нему никого не пускают, так что зря вы проделали такой большой путь.
— Мы можем чем-то помочь? — Мари впервые раскрыла рот с тех пор, как он их увидел.
— Разве что ему новую руку вырастите, — грубо ответил Леви.
Мари взглянула на него, словно бритвой полоснула. Впрочем, Леви в долгу не остался, кинув в нее не менее презрительный взгляд. Если бы глазами можно было убивать, оба сейчас были бы мертвы.
— Леви, сходи, пожалуйста, к доктору, может, что изменилось? — Ханджи поспешила разрядить обстановку. — А я пока побеседую с Найлом и Мари.
Облегченно выдохнув, что ему не предстоит больше взаимодействовать с этой парочкой, Леви поспешил ретироваться.
К радости Леви, доктор снова позволил ему побыть немного с Эрвином и попросил говорить вслух, пока осматривал его. Покинув отделение для тяжелобольных, Леви немного успокоился, и даже Мари его сейчас не шибко волновала. По крайней мере, до тех пор, пока он не заметил Найла, сидящего на лавочке в коридоре, которую он сам недавно облюбовал, и, судя по всему, ждал его.
— Как он? — без промедления спросил Найл.
— Доктор сказал, что Эрвин начал незначительно реагировать на окружающий мир. Конечно, это еще не повод для радости, но хотя бы небольшой сдвиг в его состоянии.
— Хоть что-то... — пробормотал Найл, хотя вид у него был мрачный.
— Ты, я смотрю, не очень рад, что старый друг подал хоть какие-то признаки жизни, — насупился Леви, вновь раздраженный.
— Он бы не был в таком состоянии, если бы ты выполнял свою работу, — произнес Найл со злостью. — Я ведь просил тебя присматривать за ним! А ты бросил его одного...
— Кто бы говорил, Найл... — ощетинился Леви, глава «единорогов» попал в больное место, и, желая задеть того, Леви продолжил: — Уж не ты ли случаем кинул его перед самым распределением и вступил в военпол, а затем женился на девушке, которая ему нравилась?
— Это другое... — замялся Найл — кажется, для него было неожиданностью то, что Леви были известны такие интимные подробности их прошлого.
— Тогда что же это? — не отставал Леви, сверля его взглядом. — Меня не было там лишь потому, что я получил серьезную травму на предыдущей миссии и не могу даже на коня залезть, чтобы не взвыть, что уж говорить о сражении. Или ты думаешь, я бы допустил это, будь у меня возможность? Но я никогда бы его не предал, чего не могу сказать о тебе.
— Да, я поступил нехорошо, — ответил Найл, тяжело вздохнув. — Я выбрал вместо разведки и лучшего друга девушку и военпол. И признаюсь честно — это лучшее мое решение. Единственная причина, по которой я хотел пойти в разведку, — это Эрвин, так как он заражал всех своей харизмой. — Найл встал, направился к окну и глядя куда-то вдаль продолжил: — Я никогда не был похож на него, и его одержимость своими идеями временами меня пугала. Этот сумасшедший предпочел титанов девушке, которая все бы за него отдала. На самом деле он был лишь увлечен ею и никогда не воспринимал всерьез, а я же безмерно ее любил и женился на ней, хотя знал, что Мари еще не разлюбила Эрвина. Мы с Мари были хорошими друзьями, она согласилась на мое предложение, и мы завели прекрасную семью.
— Меня не интересует ваша с ней жизнь, — произнес Леви, но, тем не менее, задал давно мучающий его вопрос: — Неужели ты, дурак, до сих пор не видишь, что она не забыла его?
— Я не идиот, Леви, — ответил Найл и с грустью улыбнулся. — Я знаю, что толика чувств к нему еще осталась, но за двадцать лет брака Мари ни разу не давала мне поводов в ней усомниться.
Леви лишь усмехнулся, а Найл вновь продолжил:
— Я знаю Эрвина. Даже если бы с его стороны остались чувства к Мари, он чересчур благородный, чтобы крутить с ней романы втайне от меня, да, и помешан на своих титанах. К тому же Эрвин уж слишком сильно привязан к тебе. Не знаю, какие у вас отношения, и знать не хочу, но к Мари он никогда так не относился. Наверно, это ее и задевает, что какой-то коротышка с угрюмой рожей смог подобраться к нему намного ближе, чем ей когда-либо удавалось.
Леви удивленно уставился на Найла, но он был рад, что затронул эту тему, так как его слова успокоили его и убедили, что его ревность необоснована.
День седьмой.
Еще один утомительный день прошел, и, закончив со своими служебными полномочиями, Леви поспешил в госпиталь, чтобы увидеть Эрвина и узнать о его состоянии. Хоть Леви и был занят делами, но Эрвин всегда оставался на задворках его сознания и ни на минуту не покидал его мыслей.
Леви уже подходил к коридору нужного ему отделения, когда услышал два знакомых голоса. Это была Ханджи, которая разговаривала с доктором. Леви остался за углом и прислушался; хотя он не имел привычки подслушивать чужие разговоры, но когда дело касалось Эрвина...
— Капитан Ханджи, могу я вас спросить об одной личной вещи касательно моего пациента?.. — тем временем послышалось в коридоре.
— Все что угодно, доктор, — ответила та.
— Могу я узнать, насколько близки отношения командора Эрвина и капитана Леви?
— А почему вы это у самого капитана Леви не спросите? — кажется, Ханджи была озадачена и смущена таким вопросом.
— Потому что, я думаю, капитан Леви не из тех людей, которые прямо ответят на подобный вопрос. Не поймите меня неправильно, меня не интересует личная жизнь моих пациентов, только если это не влияет на их состояние, — похоже, доктор был смущен не меньше Зоэ. — Я спрашиваю не просто так, мне это нужно для того, чтобы прояснить несколько моментов в состоянии командора, которые меня беспокоят. Но без ответов я не смогу вам в полной мере расписать причину моего интереса, — пояснил доктор.
Ненадолго воцарилась тишина, кажется, Ханджи переваривала услышанные слова.
— Вы понимаете, что, если эта информация попадет не в те руки, это причинит значительный ущерб командору Эрвину? —произнесла она.
— Капитан Ханджи, я еще раз повторюсь, что меня не интересует личная жизнь пациентов, только если это не нужно для их лечения. Уж тем более мне нет дела до политических интриг. Мое дело — спасать жизни, и только, так что все, что вы скажите останется только между нами, — голос врача был очень серьезным.
Леви стоял и не мог понять, к чему все это, но кажется, все было действительно серьезно, и, судя по ответу Ханджи, та подумала так же.
— У них очень близкие отношения, намного ближе, чем могут быть у сослуживцев и даже друзей, если вы понимаете, о чем я, — выдавила она, наконец.
—Это все объясняет, — несколько задумчиво пробормотал доктор. — Значит, нужно чтобы близкий человек проводил больше времени возле коматозника...
— Вы о чем? — удивленно спросила Ханджи.
— Вы знаете, что такое кома, капитан Ханджи? — спросил доктор, но, не дав ответить на вопрос, продолжил: — Кома — это физическое состояние, когда человек буквально застревает между жизнью и смертью. Он не умер, но и не совсем жив. Командор будто заперт в своем собственном теле, но это не значит, что он ничего не чувствует и не слышит. Если это не глубокая кома — и к счастью, у командора она, судя по всему, таковой не является, — то человек еще находится в контакте с окружающим миром. — Леви слегка улыбнулся, так как доктор подозрительно начал напоминать Зоэ и вновь прислушался.
— Это я заметил пару дней назад, когда капитан Леви подошел к нему и что-то тихо сказал, — тем временем продолжал доктор. — До этого командор слабо реагировал на окружающую среду, но как только он услышал голос капитана Леви, у него участилось дыхание, быстрее забился пульс, и рука начала подрагивать. Он таким своеобразным способом отзывается на голос капитана Леви. Поэтому я и поинтересовался их отношениями, так как командор не реагировал на других людей, из-за чего мы не могли более точно определить степень коматозного состояния. Видимо, он узнал голос родного человека и откликнулся.
— Сина, Роза, Мария! — воскликнула Ханджи и буквально заверещала от радости. — Да чтоб меня титан сожрал! Это же замечательная новость!
У Леви от услышанных слов подкосились ноги, он сполз по стене и сел прямо на холодный каменный пол. Кажется, все внутри него пустилось в пляс от этой новости. Впервые за долгое время Леви радостно улыбнулся. У него все еще была надежда.
День восьмой.
Леви хоть весь день и провел, исполняя свои обязанности, но то и дело уходил в себя, все думая, что ему сказать Эрвину, как мотивировать его вернуться. Вчера Ханджи предложила ему попытаться поговорить с ним, высказать, что у него на душе и возможно, это мотивирует того вернуться к жизни.
Леви было крайне тяжело говорить о своих чувствах, и выражать он их совсем не умел. Но Леви должен был вернуть Эрвина, чего бы ему это ни стоило, поэтому он весь день продумывал свою речь.
Леви стоял в палате Эрвина, который все так же лежал на кровати, не подавая видимых признаков жизни. Доктор куда-то вышел, видать, вновь проявил свои чуткость и такт, а Леви осторожно присел на краю кровати, собираясь с духом.
— Привет, Эрвин. Тебе еще не надоело валяться здесь и сводить меня с ума? Будто я и так мало о тебе переживаю, говнюк чертов, — Леви осторожно взял левую руку Эрвина, чтобы никак не сместить иголки капельниц. — Знаешь, когда мы с тобой встретились, я мечтал поскорее отправить тебя на тот свет и быстрее свалить из разведки, потому что вы виделись мне двинутыми на всю голову суицидниками, которые добровольно лезли в пасти титанов. А теперь взгляни на меня: я сам такой же двинутый на всю голову суицидник, да еще и вылез в первые ряды... Да, пока ты тут отлеживаешь себе задницу, я создал еще одну боевую группу, чтобы обеспечить безопасность двум самым ценным кадрам.
Поняв, что уходит в другую тему, Леви тяжело вздохнул и вновь продолжил:
— Ты прекрасно знаешь, что у меня большие проблемы с выражением мыслей. Я — не ты, чтобы заговаривать зубы всяким холеным мешкам с деньгами. Хотя я первый, кто покупается на твои сладкие речи и идет на самые безнадежные авантюры. Будь ты кем-нибудь другим, я бы послал тебя на хрен или убил еще во время нашей первой встречи. Но ты, ублюдок, забрал у меня все — разум, сердце, душу и даже мою хваленую силу.
Леви вновь тяжело вздохнул и замолчал; несмотря на то, что он весь день готовился к этой речи, все равно нелегко было делиться своими чувствами. Он сидел и смотрел в небольшое окно, за которым виднелось синее небо и пролетающие мимо птицы.
— Эрвин, ты дал мне все, чего я когда-либо хотел. Я и помыслить не мог до встречи с тобой, что смогу с кем-то настолько сблизиться. В моей жизни никогда не было нормальных отношений. Сын обычной проститутки, воспитанный серийным маньяком, про которого я до сих пор ничего не знаю, — только их я мог назвать дорогими мне людьми до встречи с тобой. Но ты... Ты перевернул вверх дном мою темную душонку, и я полюбил тебя, полюбил так сильно, как только смог. Ты — все, что мне нужно от этой чертовой жизни... Пожалуйста, я молю тебя, не будь таким засранцем и вернись ко мне.
Леви аккуратно положил руку Эрвина на кровать и, встав, осторожно наклонился к нему и нежно, почти невесомо, коснулся своими губами его губ в легком поцелуе.
Выпрямившись, Леви посмотрел в его лицо, отметив про себя, что цвет кожи не такой болезненно-бледный, как раньше, и четко произнес:
— В тот день, когда твое сердце остановится, Эрвин, я пущу себе пулю в висок... Так что делай свой выбор, либо мы оба живы-здоровы, либо мы оба мертвы... Третьего нам с тобой не дано.
День девятый.
Ханджи выписали из госпиталя, и она полноценно вернулась в строй вслед за Моблитом, который покинул стены больницы парой дней раньше. Леви был очень рад за подругу, наконец-то она была здорова, а также взяла на себя часть его обязанностей, так что он теперь мог чуть более свободно вздохнуть. Освободившись раньше, они на радостях решили пойти в больницу и попробовать уговорить доктора пропустить их обоих к Эрвину.
Доктор, как ни странно, поддержал эту идею, и поэтому сейчас они оба стояли в палате возле кровати Эрвина, пока Ханджи приходила в себя. Нелегко было видеть Эрвина на больничной койке, но Ханджи справилась с обуревавшими ее чувствами и сквозь слезы улыбнулась, после чего произнесла:
— Привет, Эрвин. Мы по тебе очень соскучились.
— Наконец-то всех наших солдат выписали из больницы, — добавил Леви.
— Да, — поддержала Ханджи, — остался только ты, и мы чертовски ждем тебя...
— Очкастая с утра чуть не прикончила беднягу Моблита во время своего очередного эксперимента, — произнес Леви, улыбнувшись одними уголками губ. — Опять придется вылавливать его из ближайшей таверны. Он целую неделю счастливо отлеживался в госпитале, а не успел вернуться на службу, как эта сумасшедшая баба чуть не довела его до разрыва сердца. Мне вот интересно, нет ли у него случайно родства с Пиксисом — при всей его любви к алкоголю?
— А это интересная мысль... — подхватила Зоэ. — Моблит не знает своего отца, а имея в виду всю любовь этого старого пройдохи к женщинам и алкоголю, я не удивлюсь их родству, — хохотнула Ханджи, но быстро замерла, так как с Эрвином творилось что-то непонятное.
Леви в мгновение ока оказался рядом с ним, пока Ханджи побежала за доктором. Он осторожно прихватил Эрвина за плечи, так как того потряхивало. Он начал ерзать по кровати, грозясь сорвать капельницы с руки, а затем открыл глаза.
Несколько секунд Эрвин смотрел вокруг расфокусированным взглядом, после чего ему, кажется, удалось сосредоточиться, и он в упор посмотрел на Леви. Эрвин, видать, хотел было поднять правую руку, но, не увидев на ее месте ничего, кроме культи, испуганно дернулся, но Леви удержал его. Повернул его голову в свою сторону, чтобы отвлечь, Леви внимательно взглянул в голубые глаза Эрвина и сквозь слезы улыбнулся.
— Ле... ви... Леви, — произнес Эрвин совсем сиплым голосом, речь его была невнятной и заторможенной, казалось, слова давались с большим трудом, а по щекам скатилась пара слезинок.
— Я здесь, — произнес Леви, но к его ужасу, Эрвин вновь начал терять сознание. Леви стал трясти его, беспрерывно зовя по имени, но никакого ответа не последовало.
В этот момент в палату забежал запыхавшийся доктор, который тут же кинулся к больному, а следом влетела Ханджи. Осмотрев Эрвина, доктор повернулся к двум капитанам и взволнованно расспросил их обо всем.
— Что с ним? — испуганно спросил Леви, пока Ханджи нервно переминалась с ноги на ногу.
— Ничего, — улыбнулся доктор. — Он начал выходить из комы. Это обычное явление для коматозников, ближайшее время он будет то приходить в себя, то опять терять сознание. Но через несколько дней он полностью очнется. Возможны некоторые проблемы с функциональностью организма, но будем лечить и надеяться, что он полностью восстановится.
Ханджи от радости разрыдалась и в порыве чувств повисла на шее у смущенного доктора, беспрерывно благодаря его. Наконец, отпустив мужчину, которого чуть не задушила в своих объятьях, Зоэ заверещала и начала прыгать.
У Леви же сил не было что-либо сказать, он просто улыбался. Наконец-то эти девять дней ада подошли к концу. Теперь все будет хорошо.