Ты не хотел просыпаться этим утром. Вообще, ты всегда не хочешь, но сегодня особенно сложно было соскребать себя с кровати.

Да ты и в школу идти не особо хотел. Школа отстой. Возвращаешься крайне уставшим.

Ты не успеваешь переодеться, как мать отправляет тебя за продуктами. Ты не перечишь и идёшь. Как ходишь в школу все эти годы. Ты молод и ещё мало знаешь. Не перечишь.

Ты не успеваешь купить продукты.

Они подлавливают тебя почти у самого магазина, тебе оставалось последний раз повернуть.

Здесь фонари светят с перебоями, а некоторые и вовсе выбиты.

Возможно, они их и выбили, как бьют тебя сейчас. Ты не знаешь.

Фонари ногами не достанешь. Твои тощие бока — запросто. Твои тощие бока идеально подходят для того, чтобы ковыряться в них носками потрёпанных кед со всей дури и силы. Твоё лицо, кстати, тоже подходит.

Поначалу ты пытаешься кричать. Крик превращается мольбу. В конце концов ты просто затыкаешься. Просто слушаешь их громкий гогот.

Наверно, если бы они были сильнее, тебе бы пришлось хуже. Но, по крайней мере, они оставляют тебя в живых.

Ты чувствуешь, как кровь повсюду. Конечно, ты же человек, а человек полон крови. Плохо, когда кровь вытекает. Вытекает из носа, нижней губы, прикушенного языка и, кажется, уже запёклась на брови. А где-то в районе рёбер скопилась в синяк.

Ты устал слизывать кровь с губы, поэтому последние несколько минут, или, может, дольше (ты не знаешь, телефон выпал, валяется далёко и тебе не до него), просто лежишь, свернувшись маленьким незаметным калачиком и даже уже не всхлипываешь. Слёзы подсохли и теперь неприятно щиплют щёку. Ссадина, похоже.

Голова болит больше всего и не даёт подумать. В голове всё ещё звучит их гогот.

А ведь надо вставать.

Только сил нет.

Надо вставать. Ты можешь простудиться, потому что, оказывается, лежать на асфальте — холодно.

Зябко. Надо вставать, но уже не хочется.

Хочется спать.

Ухом, тем, что к земле, слышишь шаги. Шаги звучат брызгами по лужам. Дождь шёл. Или идёт. Ты не понимаешь.

Какая разница? Всё одно — тебе мокро и холодно.

Во мраке далёкого фонаря человека не видно. Но ты видишь.

Человек кривится.

Твоя одежда, должно быть, вся выпачкана. Ты выглядишь мерзко.

Человек кривится сильнее, когда подходит ближе. От тебя, должно быть, гадко разит кровью.

Человек — парень какой-то — крутит на пальце связку блестящих ключей. Они привлекают твоё внимание. Он крутит ключи, а потом прячет в кулак. Снова и снова.

А он говорит тебе что-то. Бесполезно.

Ты не сопротивляешься, когда он берёт тебя на руки и несёт как невесту.

Ты не успел поужинать, поэтому ты не тяжёлый.

Тёплые ключи согревают твой синяк на правом боку.

Он относит тебя к машине. Своей, по всей видимости. Садит на переднее кресло. Ты свешиваешь ноги на землю. А он стоит над тобой. Ты видишь: он думает, что с тобой делать.

Он не боится, что ты испачкаешь салон своей постывшей кровью.

— Сможешь сказать, сколько их было? — ты слышишь его голос. Голос злится и глубокий. Приятный.

Не спи. Отвечай.

Ты не считал. Вообще-то, ты шёл в магазин.

Он даёт тебе тряпку, испачканную в мазуте, наверно. Старые чёрные пятна. Ты прикладываешь к носу. Добавляешь алые.

— Тебя могут заподозрить в убийстве, — говоришь ты первое, что приходит на ум.

Сказанное немного глупо. И он удивляется поначалу и вдруг смеётся. Звук не резкий — иначе бы у тебя зазвенело в ушах. Приятный.

— Я выкину её потом, — посмеявшись, говорит он про тряпку, на которой скоро не останется чистого места.

А ты думаешь про себя.

— Тебе надо в больницу, — он обходит и садится на водительское место. Машина старенькая и захлопывается только с третьего раза. У тебя звенит в ушах.

Ты не ожидал, что он это скажет.

Вы едете в больницу. Ты закрыл глаза, и тряпка уже не впитывает кровь. Кровь не хлыщет. Не идёт. Ты устал.

Он помогает тебе зайти в здание. Здесь тихо, и он просит помощи у дежурного.

— Как вас зовут? — спрашивает тот у тебя.

Ты отвечаешь с трудностями. Тебе трудно дышать.

— Кем вы ему приходитесь? — спрашивает у твоего человека.

— Я его брат. Крис, — отвечает он без заминки. Легко. Ты и правда почти ничего не весишь, похоже.

Вас направляют к врачу.

Фактически он — Крис, вроде — тянет тебя на плечах. Тебя тянет к земле. Ты хочешь лечь и поспать. Но он тянет тебя куда-то. Молчит, главное, и тянет.

Тебя укладывают на липкую клеёнку на кушетку и раздевают. Твоя одежда выпачкана и ты мерзко пахнешь. Врач не кривится. Ты замечаешь — врач уставший, как и ты.

— Ничего не пострадало, не считая гематом. Ничего серьёзного, — говорит он.

Ты пожимаешь плечами: так и думал — ничего, жить можно.

Зачем-то тебе всё равно обрабатывают везде, где достают. Щиплет — ты терпишь. Отправляют обратно к названному брату в коридор.

Он тут как тут. Он не ушёл и крутит связку ключей на пальце. Ходит туда-сюда.

Ты выходишь и он оборачивается.

— Как ты?

Ты пожимаешь плечами: ничего, жить буду.

Врач повторяет всё то же.

Он выдыхает и успокаивается. Как будто и правда брат.

— Тебе мама звонила, — он протягивает забытый телефон.

Двадцать три раза. Волнуется.

Крис.

Крис спрашивает адрес. Ты вспоминаешь с трудом. У тебя как будто распухла голова. Она клонит тебя к земле.

Но он ждёт.

— Я должен был купить еды, — вместо улицы и дома говоришь ты.

— Это уже вряд ли. Тебе надо домой.

Ты говоришь адрес. Он переспрашивает, и ты говоришь, что не уверен.

Он привозит тебя прямо к дому. В доме нет лифта. Не беда. Ты лёгкий — не ужинал. Он снова тянет тебя. Четвёртый этаж — не так уж трудно.

Трудно видеть мамино лицо, когда она открывает.

Крис ей что-то говорит. Он передаёт тебя в материнские руки. Она плачет.

Ты хочешь спать.

У тебя звенит в ушах. Это он задел ключами ручку, когда закрывал дверь.

С той стороны ты слышишь шаги. Он уходит.

Мать укладывает тебя на диван.

Он ушёл и ты даже не надеешься встретить его снова.

Потом вы переезжаете из «неблагополучного района».

Какой это ваш переезд? Ты не считал.

Вообще-то, ты шёл в магазин.