Черти-демоны

Стиву кажется, что у него едет крыша.

Ладно, он же не думал, что три года битв с изнаночными тварями никак на нем не отразятся? Но, Господь бог, ему всего двадцать, а он недавно нашел у себя седой волос. В двадцать! Хотя, если быть честным с самим собой, Стив рад, что это только волос. Он пережил слишком много потрясений, чтобы оставаться человеком с самой роскошной прической в городе.

Когда они с Нэнси и Робин обнаружили Дастина с мертвым Эдди на руках, Стиву захотелось заорать. Сжечь вместе с Векной всю Изнанку, каждую тварь, каждого демогоргона и каждую летучую мышь.

Вырвать им всем крылья и открутить головы.

У Стива с Эдди был только один момент. Все готовились к вылазке в Изнанку, чтобы устроить Векне грандиозное наебалово, а они застряли в трейлере на диване потому что… Потому что.

Эдди просто слишком вызывающе смотрел, когда угонял машину, ясно?

— Я прошу тебя об одной вещи, — он сидел у Стива на коленях, всё ещё встревоженный предстоящей битвой, но разморенный долгими поцелуями, и Харрингтон говорил это куда-то ему в шею, — Не геройствуй. Ваша задача — отвлечь этих гребаных мышей. И выжить. Особенно после того, — тут Стив поднял голову и посмотрел на Эдди хитро-хитро, — что я узнал.

Мансон растянул губы в довольной улыбке и небрежно поправил воротник чужой рубашки.

— И что же ты узнал?

— Что ты просто невероятен в поцелуях.

— Какое замечательное открытие, Харрингтон, — восторженно воскликнул Эдди и оставил на губах Стива ещё один поцелуй, — В таком случае, тебе тоже следует выжить.

— Конечно.

А потом Стив смотрел на рыдающего Дастина и не мог понять, за какие грехи он расплачивался в этой жизни. Он похоронил Билли меньше года назад. Прошло, блять, только восемь месяцев с того дня, как Стиву пришлось сбить его на машине, а потом смотреть, как он умирает в щупальцах очередной твари с той стороны. И Стив честно постарался смириться с этим, начать новую жизнь, потому что Эдди ему действительно понравился, но…

Но.

Стив хотел забрать его тело, хотел похоронить по-человечески там, в Нормальном Мире, но, возможно, всё это было уже бесполезно и никакого Нормального Мира уже нет, не для Стива Харрингтона точно.

И они просто ушли с Изнанки, оставив Эдди в трейлере. Вернутся за ним, если получится. Стив видел его труп. Он не чувствовал его пульс. Не видел дыхания. Стив был, блять, абсолютно уверен в том, что Эдди Мансона больше нет.

Когда Оди сражалась с Векной, он появился из разлома, словно демон.

Эдди всё ещё был Эдди: джинсовая жилетка, кофта клуба Адского пламени, только черная бандана повязана на шее, а не на лбу, потому что на голове у него, блять, рога. А за спиной — крылья летучей мыши, Стив, не забудь, пожалуйста, эту деталь, а то у тебя подозрительно мало седых волос. И руки — Господи, его чудесные руки, — серые, с настоящими когтями, и весь он такой безумный, серый, кровавый, воплощение чистого гнева.

Стив, честно, увидев такого Эдди с армией подчинённых летучих мышей с Изнанки, чуть не грохнулся в обморок. Эдди, впрочем, этим не был сильно озабочен: гораздо важнее ему было прикончить, наконец, поехавшего крышей от мании величия телепата и помочь девчонке сохранить силы на закрытие портала между мирами. И только после этого Эдди несмело подошёл к Стиву (боже, он видел, что Мансон боится его, хотя только что командовал армией монстров. Очаровательный) и пожал плечами, мол, вот такой я теперь, что скажешь, можешь прогнать, я знаю, всё знаю.

Стив просто чуть не сломал ему ребра в объятиях.

После того, как они победили, прошло три дня. Единственный живой родственник Эдди, его дядя, находился в эвакуации, поэтому его информировать не стали. К тому же, Мансон сомневался, что тому это нужно.

— Я же сейчас выгляжу, как сущий демон. Пусть лучше он думает, что я мертв, чем так.

— Глупый, ты такой глупый, Эдди.

— Ну что? Я сейчас очень похож на какого-то фанатика из культа, согласись? Продал душу дьяволу, или что там про меня сочиняли…

— Заткнись, просто замолчи.

Итак, прошло три дня, полтора из которых Эдди мирно проспал на кровати Стива. Харрингтон успел за это время запаниковать, что Мансон умер снова, но Робин сказала, что это нормально.

— Сколько дней он провёл на Изнанке в активном состоянии? Мы не знаем. Возможно, ему пришлось очень быстро учиться управлять своими способностями, чтобы эффективно надрать зад Векне. Так что, пусть спит.

И вот, наконец, момент, когда Стив понимает, что у него едет крыша: Эдди сидит на стуле напротив него, сложив крылья, и ест мороженое с самыми счастливыми глазами. Эдди, которого Стив считал мертвым.

Господи, Харрингтон сейчас разрыдается.

Мансон, кажется, считывает его эмоции, потому что тут же поднимает голову и испуганно смотрит на Стива.

— Ты как?

Стив не знает, как он. Он кладет руки на стол и касается пальцами локтя Эдди.

— Пытаюсь поверить, что ты жив.

Мансон крутит ложку в одной руке и сжимает пальцы Стива другой.

— Технически, я не совсем жив. Возможно…

— Ты дышишь, ты ходишь, ты смотришь, ты дерешься и ты ешь мороженое. Вполне себе живое поведение.

Эдди не спорит. В голову после хорошего сна, вкусной еды и теплого дома лезет очень много мыслей, и он с трудом выбирает, с какой начать.

— Почему ты так отреагировал, когда я объяснял, почему не хочу говорить дяде о своем возвращении? — Стив фыркает, и Эдди воспринимает это как нежелание отвечать, — Ладно, хорошо, если не хочешь, не говори, просто…

Стив притягивает соединённые руки к себе и целует ладонь Эдди.

— Потому что ты такую пургу нёс. «Выгляжу как сущий демон», «лучше пусть мертвым считает, чем так»…

Теперь очередь Эдди фыркать.

— Из тебя ужасный артист, совсем на меня не похоже.

— Не важно. Знаешь, о чем первом я подумал, когда увидел тебя вот таким? Что у меня галлюцинации. Что я так сильно хотел, чтобы ты вернулся, что моё воспалённое сознание придумало тебя, — Эдди сидит напротив Стива невероятно смущённый и не может ничего выдавить из себя, поэтому он продолжает, — Знаешь, какой была вторая мысль? «Боже, он чертовски горяч».

Глаза Мансона становятся похожи на два небольших блюдца.

— Что?

— Ты невероятно горяч. Ты не отвратителен, ты не омерзителен, ты чертовски горяч, и если бы мне пришлось выбирать между таким тобой и мертвым тобой, я бы выбрал такого. И каждый раз выбирал бы.

Эдди выглядит так, будто сейчас заплачет. Он сидит в старой футболке Стива, поджимает губы и дрожит всем телом, и Стив не может сидеть так далеко. Он подрывает с места и опускается на колени около Эдди.

— Что с тобой?

— Харрингтон, ты придурок. Я… Нет, так… Знаешь… Вот черт. Я могу просто поцеловать тебя? Просто…

Стив прерывает его, мягко приложив ладонь ко рту. Румянец на серой коже видно намного лучше, и Харрингтон в восторге от открывшегося ему зрелища. Смущённый Эдди — просто чудо.

— Конечно.

И Эдди наклоняется, почти роняя стул, и впивается в губы Стива отчаянным поцелуем, вымещая в нем всю боль смерти, все страхи одиночества и сомнения, непременные спутники тех, кто остался в Изнанке. Он кусается, сжимая руки Харрингтона в своих, и тянется-тянется-тянется навстречу, словно боясь отстраниться от него хоть на миллиметр.

Стив тянется ближе в ответ и шепчет в поцелуй:

— Ты всё ещё невероятно целуешься.

Стив мягкий. Он проводит рукой по волосам Эдди нежно, гладит по щекам аккуратно, выцеловывает каждую костяшку пальцев с осторожностью ювелира. В его руках Мансон чувствует себя не чудовищем из потустороннего мира, а сокровищем, место которому в музее.

— Мы можем вернуться в кровать, — мягко предлагает Стив и тянет Эдди на себя, чтобы легко обхватить за бедра и приподнять. Конечно, Мансон теперь умеет летать. Конечно, ему не нужно это умение, если Харрингтон согласен носить его на руках всю жизнь.

— Да. Да, да, да… — как заведённый повторяет Эдди, проводя пальцами по волосам, лицу, плечам и шее Стива.

Стив очень мягкий. Кожа Эдди, серая и огрубевшая, не идёт ни в какое сравнение, поэтому он маниакально гладит кожу Стива, касается, целует, кусает и снова целует, потому что ему мало. Слишком мало кожи и слишком много одежды.

Харрингтона, кажется, это совсем не волнует. Он легко опускает Эдди на кровать и нависает сверху, получая лучший обзор. У Мансона губы раскраснелись и распухли от поцелуев, а глаза приобрели желтоватый блеск, и весь он выглядит так, будто хочет съесть Стива. Вероятно, фигурально.

И тут до него доходит.

Он медленно протягивает ладонь ко лбу Эдди, тихо спрашивая:

— Они чувствительные?

Рога. Господи, Мансон совсем забыл об их существовании.

— Возможно? Честно, их никто ещё не трогал, поэтому будь осторожнее.

— Конечно, дорогой.

Эдди бессовестно сидел на бедрах Стива, но даже тогда он выглядел не таким смущенным, как после этого обращения.

— Все в порядке?

— Меня никто так раньше не называл.

— Ох, тогда тебе стоит привыкнуть, — Пальцы Стива, наконец, коснулись основания рога, когда он пояснил, — Ведь я собираюсь называть тебя так постоянно. — Он аккуратно гладит рог и следит за лицом Эдди. Он, кажется, больше впечатлён словами Стива.

— Не, такое ощущение, будто даже если ты их сломаешь, я ничего не почувствую. Может, как олень, буду сбрасывать рога каждый сезон. — Мансон глупо хихикает, и Стив его в этом поддерживает.

— Ладно, это выяснили. Может… Крылья? Тебе вообще удобно лежать на спине?

Эдди задумчиво смотрит на подушки над своей головой.

— Да? Думаю, да. Они не приносят много проблем, ну, кроме того, что странно торчат под одеждой.

— Может, тогда избавишься от футболки, дорогой?

В глазах Эдди мелькает хитрый огонёк.

— Только после тебя, Харрингтон.

Стив закатывает глаза, но послушно начинает стягивать джемпер.

— Серьезно, — из-под ткани бурчит он, — Не называй меня по фамилии. Она слишком длинная.

— О, да, её неудобно будет…

Стив затыкает Эдди рот раньше, чем он заканчивает фразу, и отбрасывает джемпер на ближайший стул. Кажется, удачно.

— Конечно, именно поэтому.

— Как насчет Стиви?

— Прекрасно. Мне нравится. А теперь верни футболку.

Эдди смешно морщит нос и показывает Стиву язык, но послушно приподнимается на локтях, помогая стянуть с себя футболку.

Возможно, Эдди немного боялся чужой реакции, потому что, несмотря на то, что он выжил, шрамы от зубов и когтей летучих мышей никуда не делись. На животе они образовывали тошнотворную проплешину красноватого цвета, на груди расползались длинными цепочками маленьких и крупных отметин. Тело Эдди и раньше не было красивым или эстетичным, у него не было кубиков пресса или идеальных форм, его тело было просто телом. И Мансон никогда раньше не думал, что ему придется это тело кому-то показывать. Тем более не думал, что чужое мнение о нём окажется столь важным.

Эдди ждал чего угодно: открытого отвращения, резкого предложения прекратить, снисходительного взгляда или, на худой конец, жалости. Но Стив не был кем-то и не был чужим. Стив был своим, мягким и понимающим, поэтому, едва он отправил футболку к джемперу и обратил всё внимание на Эдди, тот понял, что ни один из страхов не имеет основания. Стив всё так же смотрел на него с обожанием и неприкрытой нежностью и, возможно, с восторгом.

— Ты невероятный.

Стив целует каждый миллиметр его тела невыносимо медленно. Уши, щеки, шея… Эдди отвлекает его на пару мгновений, оставляя смазанный поцелуй на губах.

— Ты отлично справляешься, Стиви.

Он глупо смеётся и позволяет их ногам соприкоснуться, прежде чем вернуться к изучению тела Эдди.

Ключицы, плечи, грудь, каждый мелкий шрам и царапина… Харрингтон гладит его по бокам, медленно заводит руки за спину, и есть.

Он слегка касается крыльев, заставляя Эдди прогнуться в спине.

— Вот черт.

Мансон позволяет им раскрыться, чтобы обеспечить Стиву свободный доступ к нему всему. Если он с такой любовью гладит эту уродливую, по мнению Эдди, проплешину на левом боку, то какой смысл скрывать более приятные на вид крылья? Тем более, как сказал сам Харрингтон, они делали Мансона «чертовски горячим». Тем более, когда Стив гладит их, Эдди накрывают неописуемый восторг и кайф. Это невероятно приятно. Не сдерживаясь, он обхватывает лицо Харрингтона руками и притягивает к себе, чтобы снова поцеловать. Эдди необходимо ощущать его пальцы на крыльях, губы — на своих губах, а языком касаться его языка. Интересно, они искрят? Потому что Эдди точно ощущает каждое прикосновение языка Стива как небольшой разряд.

— Мне продолжить?

Эдди прекрасно понимает, что имеет в виду Стив и к чему всё идёт. Они лежали на постели полуголые, ноги Мансона в какой-то момент обвились вокруг чужих бедер, и он бы соврал, если бы сказал, что не чувствует обоюдного желания.

Возможно, если бы они остались людьми, если бы встретились в иных обстоятельствах, он бы не согласился. У них бы было несколько свиданий, на которых Эдди позволял бы Стиву только целомудренно держаться за руки и целоваться в щёчку, ну, может пару раз — в губы. Они бы постепенно узнавали друг друга всё лучше, прежде чем достаточно довериться друг другу, чтобы заняться любовью. Но это — какая-то другая жизнь, в которой у Эдди и Стива не крали возможности быть счастливыми, в которой Эдди не пришлось умереть, а Стиву — оплакать его.

В этой жизни Мансон слишком хорошо понял цену мгновения.

— Да, да, продолжай, и только попробуй о… О!

Стив мягко целует сероватую кожу живота и легко опускается всё ниже, покрывая поцелуями уходящую под бельё дорожку волос. Его дыхание ощущается щекоткой, и Эдди тихо хихикает, пока Стив стаскивает с него черные домашние штаны. Он замечает его веселье и выразительно выгибает бровь.

— Что смешного?

— Мне щекотно.

— О, — Харрингтон сжимает член Эдди сквозь боксеры, заставляя его сбиться и издать какой-то невнятный звук, что-то среднее между удивлением и восторгом, — А так?

Эдди поджимает губы и непроизвольно приподнимает бедра.

— Хорошо. Сделай так ещё раз.

Стив послушно проводит рукой по белью Эдди ещё раз и медленно-медленно запускает её ближе к коже. Мансон рассеянно вертит головой и, сфокусировав взгляд на Стиве, обхватывает его за шею. Харрингтон встревоженно уточняет:

— Всё в порядке?

— Да, прекрасно, я просто… Хочу видеть тебя.

Честно, если бы улыбки могли согревать, Эдди бы уже растаял от улыбок Стива. В них так много любви, и всю эту любовь он сейчас отдаёт одному человеку, ему, Эдди, которого всё время считали фриком. Который сам себя считал фриком.

Эти мысли улетучиваются, стоит руке Стива медленно скользнуть вверх по его члену. Изо рта Эдди вырывает только изумленное: «Вау».

Харрингтон дрочит ему невыносимо медленно, словно у него в запасе всё время мира, и он собирается потратить его на то, чтобы лежать в кровати и сводить Эдди с ума. Эдди, если кого-то интересует, не против. Он позволяет себе расслабиться и просто наслаждаться умелыми движениями Стива, любоваться его сосредоточенным лицом и…

— Что ты собрался делать?

— Разве не очевидно?

Как-то слишком внезапно (Эдди, наверное, слишком расслабился) рот Харрингтона оказывается в опасной близости от члена, и это, вероятно, не должно так пугать, но для Мансона все происходящее в новинку. Разумеется, он нервничает.

Стив нежно целует внутреннюю сторону его бедер и, вырываясь из хватки цепких рук Эдди, переплетает его пальцы со своими.

— Эй, всё хорошо?

— Всё восхитительно. Ты чудо, Стиви, но, пожалуйста, говори мне о том, что делаешь.

— Конечно, дорогой, прямо сейчас я собираюсь тебе отсосать.

Эдди снова хочется рассмеяться, на этот раз из-за того, как звучит голос Харрингтона, но это желание выбивает из лёгких ощущение чужих губ на головке члена.

У Стива Харрингтона очень мягкая кожа, но ещё более мягкие губы и невероятно талантливый язык. Эдди вообще не уверен, что может издавать членораздельные звуки, потому что в первые мгновения из него вырывается только нечто, смутно напоминающее: «Ах», «О боже» и «Ммм». Голова Харрингтона ритмично поднимается и опускается, язык словно обвивается вокруг члена и надавливает на самые чувствительные точки. Стив позволяет Мансону немного царапать его руки: его когти слишком длинные, чтобы в моменты беспамятства не причинять окружающим никакого вреда. Стиву это чувство даже нравится, поэтому он с удвоенным удовольствием обводит языком уздечку и, с хлюпающим звуком выпустив член из рта, опускается к мошонке. Эдди, совершенно не зная, куда себя деть, мечется по простыни.

— Да, вот так, правильно, хорошо… Стив!.. Блять, Господи, я не могу, я сейчас…

Стив, очевидно, не намерен позволить «я сейчас…» случиться, чем вызывает у Эдди недовольный стон. Слегка сжимая его член у основания, Харрингтон приподнимается и тянется к молнии на джинсах. Он уверенно игнорировал своё возбуждение всё это время, потому что оно казалось слишком незначительным по сравнению с таким открытым Эдди прямо перед ним. Сейчас же, слушая стоны, вскрики и всхлипы Мансона, он понял, что такими темпами кончит в штаны, ни разу не прикоснувшись к себе. Избежать этого хотелось невероятно, тем более когда оба были уже на пределе.

Эдди, заметив нехитрые манипуляции Стива, тянет его ближе к себе, перекладывает руку с застёжки джинс на свои крылья и разбирается с ней сам. Пока Харрингтон самозабвенно проводит пальцами по каждой линии крыла, Эдди, собирая остатки самообладания в кучу, расправляется с молнией и стягивает со Стива джинсы вместе с бельем.

Его член выглядит восхитительно, так, словно ему достаточно одного прикосновения, чтобы кончить; Эдди чувствует себя так же. Инстинктивно он тянет руку к члену Стива, когда Харрингтон перехватывает её в свою.

— Мы можем попробовать так.

Рука Эдди, ведомая рукой Стива, обхватывает оба члена и начинает двигаться в ритме, необходимом обоим. Мансон чувствует себя любимчиком бога (или дьявола, тут уж как смотреть): Стив, склонившись ближе, стонет с ним в унисон, их руки соединены вместе, их члены соединены вместе, и Харрингтон умудряется шептать ему на ухо какие-то глупости вроде «дорогой», «хороший», «чудесный», «невероятный», «сладкий».

Это становится последней каплей. Узел, скопившийся внизу живота, взрывается тысячей фейерверков перед глазами Эдди, и он на некоторое время забывает, в каком измерении существует и что происходит.

Рука по инерции двигается ещё несколько мгновений, достаточных, чтобы Стив кончил с громким стоном, врезавшись лбом в плечо Эдди.

Они лежат на кровати, переводя дыхание. Одну руку Эдди откидывает на подушки, а второй обнимает голову Стива, гладит того по волосам и вдыхает их аромат. Стив под его рукой хихикает и зачем-то говорит:

— У меня там где-то седой волос.

Эдди улыбается:

— Нужно меньше нервничать.

— Обязательно.

Стив ненавязчиво целует плечо, об которое ударился, и поворачивает голову к Эдди.

— Ты мне нравишься. Очень нравишься.

— Спасибо, Стиви, приятно услышать это от того, с кем только что переспал.

Харрингтон по-доброму фыркает и запускает руку в кудрявые волосы Эдди. Они все взмокшие и, кажется, их следует вымыть, и им, наверное, подойдёт запах еловых веток, у Стива как раз есть такой шампунь.

— У тебя красивые волосы.

Эдди, только что бесстыдно дрочивший Харрингтону, краснеет от комплимента.

— Спасибо. Твои тоже классные. Всегда были. Лучшие в городе.

— Неа, твои. Ты весь красивый, знаешь? Самый очаровательный. Лучший в городе.

Они смотрят друг на друга хитрым взглядом, и Эдди резко подаётся вперёд, небрежно чмокнув Стива в уголок губ, и улыбается.

— Красть мои фразочки нечестно.

— Я любя.

В подтверждение своих слов Стив целует Эдди в мочку уха. Он, окончательно отойдя от оргазма, наигранно жалуется:

— Мы грязные…

— Пойдем в душ?

— Я устал.

— Серьезно?

И Эдди смотрит на Стива таким взглядом, что он понимает: нет никакой разницы, серьёзен Мансон или нет, Харрингтон всё равно возьмёт его на руки и донесет до ванной. И, наверное, Стив готов делать это всегда, если это делает Эдди счастливым.

Вероятно… Нет, нет, абсолютно точно: Стиву Харрингтону не просто нравится Эдди Мансон, он в него совершенно влюблён.